Текст книги "Скелеты Острова мух"

Глава пятая. Неожиданные открытия. Вторник

Утром океан был по-прежнему спокоен и ласков. Я позавтракал холодным тушеным мясом, купленным отчимом на континенте, а потом сварил на костре себе чай в какой-то большой чистой консервной банке. Сначала я решил обследовать берега внутренней лагуны. Её можно было легко обойти пешком по песку за несколько минут, но одновременно я хотел проверить ходкость свой лодки и поплыл на ней. Слава богу, лодка не пропускала воду и хорошо шла по воде.

Сначала я направился по правой стороне лагуны, где у входа в устье виднелись какие-то развалины. Выйдя на берег, я догадался: это, очевидно, то самое место, где в прошлые столетия китобои вытапливали ворвань из китов и тюленей. Примитивные фундаменты, сложенные из обломков скал, на которых когда-то стояли на огне металлические чаны. Один расколотый чан, почти целиком засыпанный песком, валялся неподалеку. Ничего примечательного в этих развалинах не было.

Сел в лодку и пересек лагуну. Здесь было интереснее. На скалах, несколькими рядами, как на террасах, росли разные деревья и кусты. Если внимательно присмотреться, то можно было обнаружить в расположении деревьев определенный порядок. Похоже, это сад, но заброшенный уже десятилетия назад. Я его тщательно обследовал. Большинство тропических растений я видел только в книгах или по телевизору, поэтому очень обрадовался, когда нашел под широкими листьями одного растения знакомую каждому гроздь бананов, а рядом сорвал, вернее, отломал от стебля ананас. И бананы, и ананас, были мелкими, выродившимися, но вкуснее магазинных. Было еще какое-то растение, плоды которого я решился попробовать. Лишь месяцы спустя я выяснил, что ел тогда папайю.

А потом случилось вот что. Лазая по террасам на склоне горы, я оступился и, стремясь удержаться, схватился за большой куст, который на удивление легко отделился от скалы и полетел вниз вместе со мной. К счастью, лететь нужно было всего три метра, и приземляться на песок пляжа. Я не ушибся. Мой приятель-оцелот тут же оказался рядом и явно недоумевал: как же можно было упасть с такой ничтожной высоты. Потом одним прыжком он взобрался на террасу и стал что-то разгребать в земле.

Это меня заинтриговало. Когда я вновь поднялся на террасу, то остолбенел в ужасе: на месте выдранного мною куста было множество человеческих костей и несколько черепов. Выдернул соседний куст – и снова кости и черепа. Буквально, на одном квадратном метре. Судя по белизне костей, это было древнее кладбище, но кому понадобилось хоронить покойников на безлюдном острове? И еще: люди были похоронены очень кучно, можно сказать, навалом. Жертвы кораблекрушения? Останки пиршества каннибалов?

Потом я нашел более подходящее объяснение тому, что же это может быть. В прошлые века в Америку шли целые караваны судов из Африки, с трюмами, набитыми рабами, и многие из них гибли в пути. И на этом острове, видимо, происходила зачистка трюмов от испортившегося «товара», перед тем, как уцелевшие рабы поступали на невольничьи рынки. Африканцами так плотно набивали трюмы, что гибли десятки и даже сотни из них. Так что это кладбище, возможно, лишь следствие одной «зачистки». Ведь многие работорговцы были набожными христианами, и, очевидно, стремились предать «нехристей» земле, а не отправлять за борт для пропитания рыбам.

А покойный отчим еще переживал, что у его острова такое банальное название. Нет, это не Остров мух, это Остров скелетов…

Меня едва не стошнило от мысли, что вкусные фрукты, которые я только что поел, выросли на такой вот «унавоженной» почве. Я поклялся себе, что больше никогда не приду сюда «пастись». Но, несколько подумав, решил, что погорячился. Скелетам Острова мух лет двести, а то и больше. Там уже давно не осталось человеческой органики. И неизвестно, сколько мне куковать на острове. Возможно, придется есть всё съедобное.

Вернувшись к бунгало, я вытащил лодку на берег, снова зашел в воду и с удовольствием полчаса кувыркался в прекрасной, кристально чистой воде лагуны на пару с новым приятелем-оцелотом. Потом приготовил себе обед на костре из тушенки и пачки макарон, найденных в сумке отчима. Четверть часа позагорал на песке и отправился в «кругосветку» вокруг острова. Остров, действительно, оказался почти неприступным. Скалы, ограждавшие вход в лагуну, не позволяли сразу высадиться на песок или чалиться к ним яхте. Сам вход тоже был усеян грядой камней, почти достигавших поверхности воды. А весь наружный периметр острова представлял собой сплошную, почти отвесную стену высотой двадцать пять-тридцать метров. Впрочем, то и дело у скал торчали из воды валуны поменьше. То есть, в принципе нормальный пловец, без всякой лодки, вплавь, мог совершить эту же «кругосветку» вокруг острова, периодически отдыхая на валунах.

А вот в том месте каменной стены, где, судя по всему, по другой её стороне должно располагаться бунгало, я обнаружил нечто интересное, что-то вроде подводной пещеры. Свод её обрывался почти над самой поверхностью воды. У меня родилось подозрение: а вдруг пещера достаточно глубокая и где-нибудь на внутренней стороне острова есть из неё выход, который я не заметил? Вот бы было здорово! Малость динамита, чтобы приподнять свод пещеры, и пожалуйста: парадный вход на остров мух, прямо к бунгало. (Я даже не понял, что начал мыслить как мой покойный отчим, как собственник острова).

На лодке туда было невозможно проплыть: слишком низкий свод. Я аккуратно выбрался из неё и поплыл вперед, толкая лодку перед собой. Проплыв метров пять я увидел, что свод приподнялся. Но когда глаза привыкли к полумраку пещеры, я разочарованно вздохнул. Пещера была глубиной метров пятнадцать-двадцать, а дальше – глухая стена. А от бунгало, как я догадывался, меня отделяло еще полсотни метров горы. Может быть, пещера продолжается уже целиком под водой? Я нырнул и… оцепенел от чудовищного ужаса: никакого дальнейшего продолжения пещеры не было, зато прямо под собой я заметил краем зрения какую-то громадную веретенообразную массу немыслимой для рыбы длины. Акула!

Не помню, как я выбрался из пещеры, судорожно толкая перед собой лодку. Наверное, это произошло за пару секунд. Какой ужас! Сейчас мною чуть ли не пообедали.

Но, уже оказавшись в лодке, я стал истерично смеяться. Нет, я не сошел с ума. Просто до меня дошло, что таких гигантских акул не бывает. Я имею в виду хищных акул, вроде того муляжа, который создали в Голливуде для фильма «Челюсти». Такой громадной может быть только одно существо в мире, которое тоже называется акулой, китовой акулой, но это безобиднейшая рыба, которая питается планктоном, подобно киту. Я вспомнил, как в каком-то документальном фильме Кусто аквалангисты катались на ней верхом и даже щекотали её за жабры, подобно домашней кошке.

И говорят, эта китовая акула стала в мире большой редкостью. Черт побери, я должен преодолеть страх и внимательнее её рассмотреть. Мои беды – бедами, но такое никогда не повторится. Если она уже не уплыла, конечно.

Но я… не смог пересилить себя. Испугался сразу возвращаться в подводную пещеру. Пещера показалась мне очень маленькой. Что если эта чудовищная рыба надумает развернуться в пещере? Она может запросто размазать меня по стенке пещеры своим хвостом, даже не заметив этого.

Да и куда мне спешить? – подумал я. Если это постоянное место для её отдыха, то найду китовую акулу здесь и завтра. Если же уплывет, то так тому и быть. К тому же, чтобы внимательно её разглядеть, нужно взять очки для подводного плавания, которые было куплены еще в московском аэропорту и лежат в бунгало. Без очков всё кажется смазанным.

На море стало подниматься волнение, и прибой норовил меня выбросить на скалы. Я заспешил «домой», то есть в лагуну, усиленно гребя веслом. И тут начали проявляться недостатки моего самодельного судна. Пока я неторопливо плыл вдоль берегов, их не было заметно, а теперь остов лодки, наскоро вчера связанный первыми попавшимися веревками, стал вибрировать от быстрой гребли и разрушаться. Лопнула одна веревка, другая, а затем покосился центральный шпангоут, на котором я сидел. Всего лишь за полкилометра пути, пока я не уткнулся носом в песок пляжа возле бунгало, моя самодельная лодка стала представлять жалкое зрелище. Когда я приподнимал её на песке за нос или корму, она вся извивалась, как змея. Ясно было, что проплыть на таком суденышке полсотни километров по морю невозможно: оно развалится по дороге, и я утону.

Лодку нужно было немедленно укрепить, сделать надежными все соединения её остова, добавить новые элементы в её продольные и поперечные связи, которые судостроители называют стрингерами и шпангоутами.

Эта работа заняла у меня около двух часов. Натянув снова на байдарку «шкуру» из ПВХ, я проверил результат своей работы, гоняя лодку по зеркалу лагуны в разных режимах, делая крутые повороты. Потом решил попробовать порыбачить с борта. Отто оставил в бунгало два спиннинга. Блесны к ним были диковатые на вид в сравнении с привычными российскими блеснами: слишком ярко раскрашенные, со слишком большими крючками-тройниками. Но, очевидно, Отто знал толк в том, как ловить рыбу в тропиках, в отличие от меня. Я поплыл к устью лагуны. Первый десяток забросов спиннинга ничего не дал, но потом спиннинг рвануло, и леса стала стремительно разматываться с катушки. Я поставил её на тормоз, и тогда рыба поволокла меня вместе с лодкой. Пришлось срочно выбираться из байдарки. Стоя по горло в воде, я стал подтягивать рыбу, одновременно отступая вглубь лагуны и таща за собой лодку.

Когда я, наконец, выбрался на песок, рыба уже обессилила и позволила себя вытащить на берег. По форме тела это явно был окунь, но ядовито красного цвета, с острыми шипами на верхнем плавнике и громадным ртом с острыми зубами. Весом не более килограмма. Если я бы вытащил его, находясь в лодке, он бы исцарапал меня своими шипами, а еще, чего доброго, мог бы прорвать ими «шкуру» из ПВХ. А будь рыба крупнее, она могла бы утащить меня в океан. Пришлось бы расстаться со спиннингом, так как нож я не удосужился взять с собой, а зубами натянутую толстую лесу перекусить бы не удалось.

Итак, крошечная и уязвимая лодка малопригодна для рыбной ловли в океане. Но почин был сделан и я остался доволен собой. Мой Пятница-Лот тоже был рад улову, сожрав рыбу почти без остатка. Значит, если такая же попадется вновь, сделать из неё ужин можно. Она съедобная.

Ловить в дальнейшем я буду, стоя в воде или на берегу. Но с голоду не пропаду. В подтверждение этого фортуна преподнесла мне подарок. Ветер усиливался, уже и по лагуне ходили крупные волны. Верхушки пальм стали раскачиваться и как по заказу рядом со мной упали два кокосовых ореха. Видимо, намечался дождь. Я отнес кокосы в бунгало. Вернулся за лодкой, оттащил её подальше от берега, хотел перевернуть, но потом рассмеялся: ведь если в лодку наберется во время дождя вода, то эту воду можно пить. Она пресная. И я специально оставил лодку на открытом месте, открыв полости из ПВХ сверху. Получилась очень приличная ванна для сбора влаги.

Пошел дождь, скорее даже ливень, что вызвало возбуждение у оцелота. Он носился по берегу, подставляя себя под струи дождя, потом начал кататься в песке. Судя по всему, он очищал свою шкуру от въевшейся в неё морской соли. Затем Лот стал под скатом крыши бунгало, откуда потоком скатывалась вода. Я внял его совету, сам принял душ под скатом, и, подумав, перетащил на это место лодку. Так в неё будет попадать больше воды.

После этого мы ужинали, весьма довольные собой. Я срезал ножом верх кокоса и с наслаждением выпил его содержимое. Предложил и оцелоту. Но Лоту кокосовое молоко не понравилось. Вообще он был сыт после окуня. Пока зверь обсыхал, он несколько раз отряхивал свою шерсть, обрызгивая комнату каплями воды.

– Ты мне надоел, – сказал я ему и достал расческу. – Давай я тебя расчешу.

Этот процесс был для оцелота внове. Сначала большая кошка показала зубы, и я испугался, что она меня цапнет, но уже через полминуты довольно жмурилась, разве что только не мурлыкала. Правда, где-то я читал, что мурлыкают только домашние кошки.

Спать мы легли рано, так как костер было разводить негде. По-прежнему шел дождь.

Перед сном я снова подумал, как же изменился мир со времен романа Дефо. На своем крохотном островке, во много раз меньшем, чем в романе, я совершенно не думал о том, что меня может ждать голодная смерть.

Мне было только шестнадцать лет, но жизнь на Крайнем Севере научила многому. Там тоже растерявшейся человек может запросто пропасть. Например, чукчу в тундре застает многодневная пурга. Он строит ледяной дом и коротает в нем дни. Когда заканчивается пища, ест собачий корм, а потом и самих собак. И не приходилось слышать, чтобы кто-то из них погиб.

А здесь – тропики. Даже если я растеряю все блесны, в море всегда можно найти что-то съедобное. Ракушки, крабов. Как-то я смотрел американский фильм про нынешнего Робинзона поневоле, оставшегося в живых после авиакатастрофы. Фильм хороший, с отличным актером в главной роли, но уж больно его авторы стремились выжать слезу у зрителя. К примеру, обязательная тема всех робинзонад: добывание огня. У меня была газовая зажигалка отчима и её, если аккуратно пользоваться, хватит месяца на три. Но если бы её не было, разве составило бы проблему добыть огонь? Герой фильма в кровь сдирает кожу с ладоней, стремясь разжечь трут вращением палки. А чтобы ему стоило чуть-чуть подумать и внимательно походить по берегу своего необитаемого острова? Сегодня и в самом отдаленном уголке океана очень трудно найти пляж, где бы ни валялись какие-нибудь сюрпризы цивилизации, выброшенные с кораблей за борт. Чаще всего это пустые спичечные коробки и всякого рода пластик – бутылки, пакеты. Даже на моем потаенном острове всего этого добра валялось по берегу множество. Спичечные коробки нужно внимательно осмотреть – не завалялась ли в них спичка? Высушить и зажечь огонь. А из пластиковой бутылки или даже полиэтиленового пакета нетрудно соорудить линзу, заполнив её водой. И с легкостью поджечь от солнца мох или какую-нибудь древесную труху.

Нет, сегодня это мелочи жизни. Засыпая, я думал о другом: как сделать завтра, ни много ни мало, радиоприемник. Да, да, радиоприемник. Разумеется, простейший, детекторный. И, кажется, я знал, как его сделать.

Странное существо человек… Через два дня пребывания на острове, я уже испытывал нехватку обычной человеческой речи. Оцелот говорить не умеет, даже гавкнуть по-собачьи не может. Правда, сегодня на пальме я увидел двух небольших попугаев, размером с сойку. Их повсеместно разводят любители птиц, и, кажется, они называются амазонами. Я не был уверен: способны ли попугаи одолеть двести километров от континента или их тоже, случайно или специально, завезли на остров. Но как их поймать и способны ли они к подражанию речи? «Пиастры! Пиастры!»

… Тогда я еще не знал, что послезавтра буду с ужасом слушать человеческую речь, и мои жизненные планы резко изменятся…

Глава шестая. Письма в сумке отчима. Среда

Утро снова было прекрасным и безоблачным. Лодка наполовину наполнилась дождевой водой. На всякий случай я растворил в ней несколько таблеток для дезинфекции, которые дал мне Отто, и перелил воду во все свободные емкости. Итак, на месяц о воде можно забыть.

Чтобы объяснить свои утренние поступки, я должен сделать очередное отступление. Еще когда мы втроем приводнились на острове, то сразу стало ясно, что бунгало уже существует десятки лет. Это было видно по замшелым, покосившимся стенам, из которых оно было сделано. Явно его строил не родственник моего покойного отчима. Он купил бунгало вместе с островом. Но тогда спрашивается: а ради чего его когда-то построили, если остров малопригоден для постоянного проживания? Даже клочка земли для огорода, если не считать странного садика поверх кладбища рабов, на острове не было. Одни скалы и песок.

Ответ напрашивался сам собой: остров был удобен только для одной категории людей: военных. Это блокпост. Семьдесят лет назад шла большая война, охватившая весь мир. И удаленный островок был тогда стратегически важен: не дай бог, чтобы на нем не завелась какая-нибудь шпионская нечисть под боком у Америки. Наверное, бунгало и построили с этой целью. К тому же, благодаря рельефу острова, оборонять его было очень легко. Десятка солдат хватило бы, чтобы сдерживать проникновение в лагуну сотни-другой врагов. Каждый бы, кто намеривался проникнуть в лагуну, попадал бы под кинжальный пулеметный огонь с двух сторон.

То, что остров когда-то был блокпостом, подтверждала и целая горка использованных, полуразложившихся батарей питания, найденных мной в кустах бугенвилии за бунгало. Не крошечных современных, а для ламповой радиотехники, каждая весом в пару килограммов. От них дурно пахло какой-то химией. Но если это так, то среди хлама в сарае, возможно, найдется и какая-нибудь негодная радиорухлядь тех времен. Нет, я вовсе не надеялся найти в сарае работающую рацию, включить её и объявить всему свету свое «SOS». Если бы такая и нашлась, батареи от неё высохли десятки лет назад. Я-то всего-навсего намеривался из обычно остающегося после радистов хлама, выдрать несколько деталей и наскоро собрать детекторный приемник. Как говорят радиолюбители, «на коленке». В долгие полярные зимы одним из увлечений пацанов было радиолюбительство, и детекторный приемник я бы собрал даже с закрытыми глазами.

Если говорить еще проще, то пределом моих мечтаний было найти в сарае обычный телефонный капсюль, который есть в любом стационарном телефоне. Наушник от планшета не подходил – он низкоомный. И побольше медной проволоки. Всё остальное можно сделать руками: конденсаторы – из консервных банок, диод – из обычного карандаша.

Перевернув в сарае пару тонн хлама, я нашел даже большее, чем надеялся: немецкий радиоприемник «Telefunken» времен войны и наушники к нему. Марка приемника меня сильно удивила: ведь по всему выходит, тут было именно шпионское гнездо, а вовсе не блокпост американцев? Лампы в приемнике треснули, но они мне всё равно не требовались. А отличные наушники в толстой прорезиненной оправе были внешне исправны. Нашлась в хламе и катушка толстой медной проволоки, из которой получится отличная антенна, коли её закрепить на скалах. Итак, если гора не станет мешать вечером радиоприему, я смогу поймать одну-две мощные радиостанции с континента и узнать, ищут нас или нет. Либо Каракас, либо Гавану, а, может быть, и Флориду. Возни предстояло много, нужно было еще сделать что-то вроде паяльника из куска меди, чтобы греть его на костре, отладить самодельный детектор из грифеля (увы, в допотопном Телефункене полупроводниковых диодов не было, их тогда еще не изобрели), сделать заземление.

Тем не менее, да здравствуют великие Попов и Маркони! Бедный-бедный Робинзон Крузо! Как бы он был поражен, узнав, что можно слышать человеческий голос за сотни километров, используя лишь невидимую энергию радиоволн.

Итак, вечером или следующим утром я услышу голос цивилизации. В этом я был абсолютно уверен.

Однако от этой затеи меня отвлекли новые открытия. Была пора позавтракать. Сумка отчима была еще на две трети наполнена едой, купленной в магазине перед полетом на остров. Ел я их теперь по принципу: сначала то, что может в первую очередь пропасть в жарком и влажном климате острова. Поэтому сейчас я доедал остатки полу копчёной колбасы, грыз успевший зачерстветь хлеб (остаток его я решил высушить на солнце, чтобы не зацвел) и запивал молоком из вскрытого второго кокоса.

Раскрытая сумка отчима лежала передо мной. Из неё высовывалась кожаная папка, в которой отчим хранил свои документы по острову. Я достал её и открыл. Да, всё правильно. В документах по наследованию было записано, что в случае смерти наследника его права переходят к моей матери и мне. Итак, я состоятельный человек, хотя выдрать денежку у матери после её выхода из тюрьмы будет, ох, как сложно. Но устрою ей скандал и потребую, чтобы мне купили джип-внедорожник. Конечно, ни мать, ни я не захотим устраивать из острова пансионат для богатеньких робинзонов. Мы просто его продадим и…переедем в Москву, где к тому времени будет учиться мой отец. Купим в Москве квартиру. И кто знает, может быть, мать к нему вернется. Я размечтался…

В отдельном кармане папки лежали два пожелтевших конверта. Оба были вскрыты. Я решил, что после смерти отчима я имею право их прочесть. Может быть, в них содержится что-то важное для моей дальнейшей судьбы.

Первый конверт был иностранный с обилием марок, судя по всему, когда-то посланный из нынешних мест, из Америки, в Россию, на Кубань. Я догадался, что это письмо покойного хозяина острова своей бывшей жене. Но она ведь умерла еще раньше его? Надпись на русском языке на обороте конверта подтверждала это: «Адресат умер. Оставлено для временного хранения». Почему же письмо не отослали назад? Кажется, ведь так положено поступать в этих случаях? Наверное, в сельской почте просто не нашлось в то время денег для обратной пересылки, а потом про него забыли. До тех пор, пока отчим, побывавший этим летом на родине, не нашел его. Вполне обычное проявление российского разгильдяйства.

Письмо было злобным и вообще непонятно для чего написанным. Похоже, словесная месть бывшей супруге, с которой расстался более полувека назад. Престарелый бывший полицай кичливо сообщал, что стал владельцем острова в Карибском море. «Да, да, настоящего острова, друзья помогли купить, и, если я правильно им распоряжусь, то буду деньги грести лопатой. Есть один проект. Такие деньжищи, какие тебе и присниться не могли». В письме не было и намека на то, что Иван собирается помочь бывшей супруге материально или пригласить её жить в Латинскую Америку. Просто застаревшая обида неизвестно на что и ругань. Не было ничего сказано и о его планах на освоение острова. В общем, понятно, почему отчим мне ничего о нём не сказал. Никакой полезной информации письмо не содержало.

Пожалуй, единственное, что меня удивило в этом письме – его грамотность. Я раньше представлял этого неведомого Ивана-полицая малограмотным негодяем, а письмо было написано без ошибок. Наверное, он до войны был сельским учителем или агрономом, а когда пришли немцы, стал им служить. Впрочем, что мне до того?

А вот второе письмо вызвало у меня ступор. Оно было адресовано отчиму, написано моей матерью, но… семнадцать лет назад, то есть еще до моего рождения! Конверт был до предела замызган, видимо, его долгие годы возили с собой. В письме мать объясняла Павлу, то есть моему ныне покойному отчиму по каким причинам она его бросила и уехала «на край света с лейтенантом».

«Ты – человек крайне нерешительный и беспомощный, – писала мать моему будущему отчиму, – мы встречались с тобой почти год, а ты даже не сделал намека на предложение пожениться. Мне надоело ждать, молодость уходит. Когда Николай, с которым я познакомилась всего неделю назад, предложил мне руку и сердце, я не думала и секунды. Конечно, его вынуждали обстоятельства – ему нужно было уезжать по месту службы, но он по всем статьям лучше тебя, не говоря уже о том, что на голову выше тебя и раздавит при встрече, как клопа. Может быть, я совершила опрометчивый поступок, но сердце подсказывает, что я поступила правильно. За ним я буду себя чувствовать, как за каменной стеной. Он, хоть и моложе тебя на три года, уже вполне сложившийся человек и не размазня. Меня не ищи. Отправляю письмо с какой-то железнодорожной станции, названия которой не знаю, да и тебе оно теперь ни к чему».

Я был совершенно раздавлен письмом. Выходит, мать и отчим знают друг друга с молодости? И встречались почти год? У меня сразу возникло в голове чудовищное подозрение: а почему мать уехала меня рожать на родину своих родителей? Может быть, она просто хотела скрыть от человека, которого я всегда считал своим отцом, дату моего рождения? Может быть, в моем паспорте должна стоять другая, подлинная дата рождения – на два-три месяца раньше? А что, ведь дед, с его пробивным характером, вполне мог уговорить врачей в роддоме выдать мне фиктивную метрику. Так ли это сложно в крохотном городке?… И мое подлинное отчество – не Николаевич, а… Павлович? А человек, погибший позавчера в гидроплане – мой настоящий отец?

Кругом шла голова… Конечно, я уже сейчас, в 16 лет, был выше погибшего отчима, хотя и ниже отца. Но разве это о чем-то говорит? И мать, и дед были рослыми людьми.

В кухне, над пустым рукомойником, висело зеркало. Я стал разглядывать в нем себя. На кого я похож? На отца? На отчима? Пожалуй, что ни на одного, ни на другого. Я похож на мать.

Так и ничего не решив, я весь оставшийся день бесцельно шатался по острову, ловил рыбу, в чем не было ни малейшей нужды. И думал, думал, сравнивал даты. Но так и ничего не решил. Дать ответ на этот вопрос могла только мать или мои волжские старики. Но захотят ли они говорить правду, если не сказали её, когда отчим был жив?

Интересно, как отчим нашел мать спустя 15 лет? Подсказали адресок мой дед и бабушка? Выкрал у них письма матери? Или просто случай?

И почему в таком случае, отчим не нашел случая мне рассказать, кем он является для меня на самом деле? Готовил меня? Нет, наверное, это чушь…

Вечером я разжег костер на берегу и весь погрузился в его пламя. Временами казалось, что пламя повсюду вокруг меня…

Про свое решение собрать детекторный приемник я начисто забыл. Было не до него.