Текст книги "Смертельный мир"

Глава десятая
Быстротечная встреча на Нейтральном острове

Зажглось третье солнце, и пять самых важных людей мира за стеной: царица Гуща, князь Низлый, король Гурлий, король Халимон и кардинал Манай, перейдя через магнитные мосты, начали подъем на вершину Нейтрального острова, к так называемому «Пятаку», на который, благодаря приемлемо-переносящему лучу выборочного преобразователя опускались все преобразованные.

Правители мира за стеной редко собирались здесь – на Пятаке. Как правило, это случалось по предложению кардинала, чтобы обсудить нечто очень важное. Конечно же, ни у кого не было с собой оружия, конечно же, каждый пользовался правом парламентерской неприкосновенности. И обычно, все, что общим голосованием решалось на подобных сходках, соблюдалось. Во всяком случае, – соблюдалось в первое время после сходок.

Сегодня утром Манай в очередной раз призвал царицу, князя и двух королей на Нейтральный остров. Никто, даже князь Низлый, не посмел не откликнуться на его предложение – это означало бы грубейшее нарушение закона, за соблюдением которого следил сам Творец.

Как раз о Творце, вернее, о том, что поведал о нем цесаревич Фролм, и собирался рассказать Манай на предстоящей встрече. Объяснить, что если никто не хочет всеобщей гибели в недалеком будущем, необходимо немедленно заключить перемирие и приниматься строить лестницу на стену…

О планах его преосвященства уже знали царица Гуща и король Халимон. Собственно, князя Низлого в эти планы можно было и не посвящать, главное – договориться о прекращении войны с правителем Лесного королевства, в таком случае Княжий остров можно просто блокировать. И все-таки лучше уж в тылу останется тот, кто хотя бы временно соблюдает нейтралитет.

Его преосвященство неплохо подготовился к предстоящему разговору. Но при подходе к Пятаку он и все остальные увидели лежавшего в его центре пожилого мужчину, и слова застряли у Маная в горле. Преобразование возобновилось? Творец вновь вспомнил о мире, созданном своими руками?

Никогда прежде он не переносил в мир за стеной людей старше лет сорока. А этому изможденному старцу на первый взгляд было за семьдесят. Пятеро самых важных людей мира за стеной остановились по краям Пятака, и тут преобразованный зашевелился, начал приподниматься, сел и ошалело закрутил головой. На старике, как и на всех только что преобразованных, не было никакой одежды, но, несмотря на присутствие женщины, его это не беспокоило. Страх в его глазах читался по другой причине, и Манай понял по какой именно. Потому что узнал этого человека. На этот раз в роли преобразованного оказался сам Творец…

* * *

Когда-то давно Максим Акиньшин уже испытал нечто подобное. В тот день он приехал с сестрой и двумя друзьями под Звенигород на Москва-реку порыбачить. Был замечательный летний денек, рыба клевала, и Максим даже поймал здоровенную щучищу. А потом вдруг понял, что его спутники куда-то подевались. Беспокоясь, в первую очередь, за сестру, он принялся за поиски, но обнаружил на берегу лишь рыболовные снасти и одежду – сестры и друзей. И еще Максим встретил мужика с удочкой, у которого, как потом выяснилось, на руках было по шесть пальцев, а кровь – желтого цвета. Но об этом Максим Акиньшин узнал позже.

Мужик тоже поймал щуку и показал приблизившемуся парню, какую приманку насаживает на крючок, то есть, использует в качестве живца. Это была не маленькая рыбка и не лягушонок, это был уменьшенный человек, один из его пропавших друзей. А потом с помощью какого-то приборчика мужик превратил в лилипута и самого Максима. Но не только уменьшил, а привязал к рыболовному крючку и стал ловить на живца-человека рыбу.

Максим выжил случайно. В подводном мире, куда периодически опускал его безжалостный рыболов, на аппетитную приманку в очередной раз позарилась не щука, а менее зубастый хищник – окунь. Мужик вытащил рыбу, а Максим умудрился освободиться от веревок, отлетел в сторону и упал в прибрежную крапиву. Видимо, мужик заметил его полет и, чтобы найти сорвавшегося живца, задействовал прибор на увеличение, потому что Максим понял, что стал таким же, как прежде, но в высокой и злой крапиве найти его не получилось. Зато выбравшийся из зарослей Максим увидел на берегу мужика, моющего руки, неслышно к нему подобрался, схватил лежащий на земле приборчик и, нажав кнопку, превратил шестипалого рыболова в лилипута. После чего сделал с ним тоже самое, что и он с его сестрой и друзьями – насадил на крючок и подбросил на съедение щукам.

Месть свершилась быстро, а у Максим Акиньшин стал владельцем выборочного преобразователя – прибора, созданного неизвестно кем и неизвестно где, но, по здравому размышлению, только не на Земле. Исправно работавший все последующие годы прибор превратил обычного парня в Творца, который в дальнейшем создал мир за стеной. Который, ничуть не усомнившись, преобразовывал, а, по сути, вырвал из нормальной жизни, зачастую обрекая на скорую гибель, очень-очень много людей. Который только что сам был уменьшен до размера в одну треть спички…

…Болело все тело, особенно суставы. Было холодно, или создавалось впечатление холода из-за того, что не очень-то комфортно оказаться полностью обнаженным на металлической плите. Максим Николаевич хорошо знал, что представляет собой эта плита, и знал, почему это место называется «Пятак». Это действительно был пятак, то есть, пятикопеечная монета с гербом и надписью «С С С Р». При создании мира за стеной Максим Николаевич укрепил монету на Нейтральном острове, чтобы затем опускать туда людей переносящим лучом. И вот теперь сам очутился на Пятаке.

Мучила жажда. Те дни, пока Максим Николаевич оставался пленником Василия Фролова, тот не особо баловал его водой и едой, из-за чего он заметно осунулся. Но даже все это, вместе взятое, было пустяком. Вокруг него стояли пятеро. Две минуты назад с той стороны стены он видел их, совсем крошечных, сначала идущих по магнитным мостам, потом, поднимающихся на вершину острова…

– Ну, с пришествием, – прошептал Манай вмиг пересохшими губами. – Все, о чем собирался говорить кардинал на большой сходке, в одно мгновение оказалось никому не нужным. Все планы и надежды утратили значимость.

– Ты?! – закричала Гуща. – Макс! Скотина!!!

– Кто? Кто это? – тоже закричал Низлый, схватив царицу за локоть. Гурлий, тяжело опиравшийся на палочку-трость, и Халимон непонимающе переводили взгляды с Маная и Гущи на пришлого. Не дождавшись ответа, Низлый отпустил Гущу и подскочил к старику.

– Князь! – окликнул его Манай. – Я не зря пригласил вас сюда. Перед нами, сам Максим Николаевич. Творец!

– ТВОРЕЦ?! – одновременно выкрикнули пораженный князь и два короля, вмиг очутившиеся рядом со стариком, который невольно поднял руки, защищая лицо.

– Творец, – подтвердил кардинал и тоже подошел к старику. – Почему ты здесь, Максим? Где выборочный преобразователь?

Максим Николаевич медленно опустил руки. Губы дрожали, по впалым щекам катились слезы.

– Отобрали, – еле-еле выдавил он из себя. – Василий отобрал – брат Сергея Фролова. Это Василий меня преобразовал.

– Брат Фролма? – удивлению короля Гурлия не было предела.

– Но как ты смог это допустить?! – закричал Манай. – Что теперь будет со всеми нами, с миром за стеной?!

– Я не знаю, не знаю…

– Но наши законы! Василий знает про существующие здесь законы?

– Ему наплевать на ваши законы…

– Нет, Максим, теперь уже это НАШИ законы, – поправил Манай теперь уже бывшего Творца.

– Это про какие такие законы идет речь? – усмехнулся князь Низлый. – Нет всевидящего ока Творца, нет его опускающей длани, значит, нет и законов. Значит, можно делать, что захочешь и когда захочешь. Я правильно понимаю, Ваше преосвященство?

– Так посчитают простые бойцы, тем более – недавние пришлые, – сказал кардинал, в последнее время постоянно размышлявший об этой проблеме. – Но в наших с вами интересах, чтобы о случившемся с Творцом никто ничего не узнал. Чтобы жизнь в нашем мире продолжалось, как прежде!

Над Пятаком повисла тишина. Нарушаемая лишь всплесками рыб, доносящимися с озера, омывавшего остров.

– Давным-давно, – заговорила первой царица Гуща, – учась в школе, я полюбила парня из параллельного класса. Очень симпатичного Максима Акиньшина, который, как я ни старалась, не обращал на меня никакого внимания. Даже когда я передала ему письмо, в котором признавалась в любви, он никак на это не отреагировал, словно никакого письма не было. Ему, видите ли, больше нравились не брюнетки, а блондинки! После окончания десятого класса Максим переехал на другой конец Москвы, потом ушел служить в армию; я с родителями тоже переехала, вышла замуж, родила ребенка. Мы не виделись с Максимом до тех пор, пока не повстречались на вечере выпускников. Помнишь, Артур, ты тоже был на том вечере?

Кардинал Манай согласно кивнул, и Гуща продолжила:

– Там Максим Акиньшин вдруг пригласил меня на танец. Мы обменялись телефонами, через неделю, когда муж уехал в командировку, я позвонила Максиму и приехала к нему домой. Все было хорошо – цветы, романтический ужин при свечах, бурная ночь в шикарной постели… Тогда в моей жизни вообще все было хорошо: богатые родители с нужными связями, муж – дипломат, росла прелестная дочь… Как я надеялась, появился замечательный любовник… Который в ту ночь лишил меня всего! Потому что проснулась я на этом самом Пятаке…

Царица сжала маленькие кулачки и, глядя на скукожившегося Акиньшина, закричала:

– Максим! Ты лишил меня нормальной жизни в нормальном мире! И забыл обо мне в мире за стеной! Но при этом ты еще и оттрахал мою дочь! А ты знаешь, что она родила от тебя ребенка? Твою дочь и мою внучку. Внучку, которая скоро сдохнет здесь вместе со всеми нами!!! Сдохнет из-за тебя, скотина!

С этими словами старая царица бросилась на бывшего Творца. Однако князь Низлый перехватил ее за пояс, легко поднял и отшвырнул себе за спину. Гуща отлетела к самому краю Пятака, за которым был почти отвесный склон в озеро, и чудом не свалилась вниз. Не оглянувшись на царицу, князь с размаху ударил Акиньшина мыском сапога в лицо, и того отбросило навзничь.

– Ты знал ее и его, – обращаясь к упавшему, Низлый ткнул пальцем в Маная. – С ними у тебя могли быть личные счеты. Но за что ты преобразовал меня? Ведь мы не были знакомы! Или я, где-нибудь нечаянно тебя толкнул?

Ответа князь Низлый услышать не успел. Старая царица, с непонятно откуда взявшейся прытью, вскочила и, коротко разбежавшись, запрыгнула Низлому на спину, обхватив одной рукой за шею, а пальцами другой вцепившись ему в щеку. Длиннющие ногти расцарапали кожу. Боясь за глаза, князь попытался освободиться от рассвирепевшей старухи, но безуспешно. Под тяжестью тянувшей назад ноши, Низлый невольно попятился, потом специально откинулся на спину, видимо, надеясь тем самым покалечить заплечного седока. Но упал как-то неудачно, на бок, из-за чего по инерции перекатился вместе со старухой один раз, другой… Третьего раза не получилось – князь Низлый вместе с так и не отцепившейся от него царицей Гущей достигли края Пятака и покатились по крутому склону, на котором не за что было удержаться.

Подбежавшие к обрыву Манай, Халимон и Гурлий, успели увидеть конечную стадию их падения, – всплеск брызг. А вот появившихся на поверхности озера голов увидеть не пришлось. Зато в толще воды хорошо была видна тень огромной рыбины, метнувшейся к жертвам…

– Он меня не толкал…

Манай, Халимон и Гурлий повернулись на прозвучавший за спинами голос. – Он наступил мне на ногу у киоска «Союзпечати». И не извинился, – хрипло сказал бывший Творец, вновь принявший сидячее положение.

– И только за это ты взял и преобразовал человека? – усомнился Гурлий.

– А моего отца? За что ты уменьшил моего отца? – вскричал Халимон.

– Точно не помню. Кажется, он был таксистом. И, кажется, мне просто нужны были деньги. Дома у меня все записано в дневнике. В дневниках…

Халимон и Гурлий посмотрели друг на друга. Каждый из них много лет правил своим королевством, каждый послал на гибель множество людей, каждый убивал сам. Они не родились бы, то есть, именно они не родились бы, не преобразуй в свое время их отцов и матерей, сидевший перед ними старик. Творец, божество, создавшее все, что было вокруг. Они всегда относились к нему именно, как к божеству, пусть – божеству жестокому, но и всесильному, которому просто невозможно не подчиняться. И вот это божество, этот бывший Творец, изможденный, голый, дрожащий, с разбитым в кровь носом, сидит перед ними и говорит о каких-то деньгах!

– Сейчас ты отправишься вслед за ними, – сказал Манай бывшему другу. – И тебя съедят рыбы, которых ты своими руками запустил в созданное тобой озеро.

– Нет! – прохрипел Акиньшин.

– Да! – выкрикнул Халимон.

– О том, что Творца не стало, теперь знаем только мы, – кардинал и два короля вновь обступили Максима Николаевича. – Пусть об этом и впредь никто не знает! Мы скинем этого гада в озеро, и жизнь в мире за стеной пойдет своим чередом, – Манай, не опуская взгляда, пнул ногой в бок бывшего Творца, словно это был не человек, а тюк с ненужным тряпьем.

– Но почему его нужно убивать? – вдруг спросил Гурлий, никогда не отличавшийся особой мягкосердечностью.

– А зачем ему жить? – возразил Манай. – Или у Вашего величества, есть какие-то личные симпатии к этому гаденышу?

– Да! – поддержал кардинала Халимон. – Какие могут быть симпатии?

– Про симпатии, господа, вам надо было с покойным князем Низлым говорить, – усмехнулся Гурлий.

– Вот именно! Нет больше Низлого. И царицы Гущи нет, – при последних словах Маная передернуло. – Теперь мы можем объединиться и нормально сосуществовать…

– Это, как же – нормально? – если кардинал обычно заранее просчитывал некие политические ходы, то правитель Лесного королевства всегда действовал гораздо проще, по наитию. – В женском царстве вместо Гущи царицей становится Векра, по вине которой погиб мой сын. А ведь она одновременно и принцесса Горного королевства. Всегда, всю жизнь враждовавшего с лесными…

– Подождите, Ваше величество, – перебил Гурлия кардинал. – Наши государства враждовали только благодаря указаниям Творца! Которого теперь нет! Которого через пару минут мы скинем в озеро на корм рыбам! Нам больше не нужны войны, мы сможем…

– Кто кроме меня, – теперь уже Гурлий перебил Маная, – сможет отомстить за смерть моего сына? А, Ваше преосвященство?

– Но-о-о… можно же простить, – промямлил кардинал.

– Так простите же этого несчастного старика, – парировал Гурлий.

– Что?! Простить – его?!

– Да. Пусть пока поживет, как обычный пришлый. Может, расскажет что-нибудь интересное. Ведь если мы не проболтаемся, никто не узнает, что этот дедушка – на самом деле наш Творец.

– Да я его сейчас своими руками… – Манай, рванулся вперед, но наткнулся на вытянутую вперед палочку-трость Гурлия.

– Спокойно! – осадил кардинала король. – И ты, Халимон, не дергайся!

Их было двое, а он – один. Но кардинал, хотя бы из-за своего возраста в драчуны никак не годился, а Халимона, пусть и не особого хиляка, но по сравнению с Гурлием-тяжеловесом, можно было сравнить разве что с боксером полулегкого веса. И все трое прекрасно это понимали.

Гурлий подхватил Максима Николаевича под мышки и поставил на ноги. Тот пошатнулся, но, опершись на подставленное плечо, не упал.

– Ваше преосвященство, я полностью согласен, что о нашем Творце должно знать, как можно меньше народа, – сказал Гурлий, перехватив старика за талию и отступив на шаг. – Сейчас мы спокойно уходим. Вечером все хорошенько обдумаем и встретимся завтра. Надеюсь, никто не возражает?

Глава одиннадцатая
Живец

Король Гурлий видел этого человека впервые. Зато слышал о Фролме слишком уж часто. Даже специально выведал детали его пребывания в мире за стеной.

Приключений на долю Фролма выпало предостаточно. Он повоевал на стороне Лесного королевства, защищая Рубежную крепость, при этом собственноручно убил не кого-нибудь, а одного из лучших бойцов горных, капитана Евдоккима, и в тюрьме у горных посидел вместе с графом Бовдо, и самим кардиналом к четвертованию был приговорен, и в лапы разбойников угодил, и вместе с ними сражался против тех же горных; а потом оказался в княжестве, и, будучи привязанным к колу-кресту, каким-то непостижимым образом умудрился понравиться цесаревне Купафке, которая нарекла его своим женихом; после чего Манай обвенчал молодых.

Но приключения – приключениями, а главным-то оказалось то, что сам Творец выбрал этого Фролма себе на замену и объяснил, как пользоваться выборочным преобразователем! Более того, теперь этот прибор оказался в руках брата Фролма, а значит…

Для того чтобы узнать, что это может значить, и вообще – определиться, как в дальнейшем жить правителям и всем людям мира за стеной, король Гурлий прибыл в женское царство, а вместе с ним – король Халимон и кардинал Манай. Прибыли в апартаменты царицы Векры, которая после гибели матери стала новой правительницей женского царства, одновременно являясь и принцессой Горного королевства.

Интересным в сложившейся ситуации оказалось то, что Фролм, обвенчанный с дочерью Векры, после гибели Гущи, превратился из цесаревича в царевича, то есть, официально – в одного из самых влиятельных людей царства. Другое дело, что Векра, своей властью могла повелевать зятем, как ей вздумается. Но кто же мог знать, что на уме у самой царицы. И кто знает, что на уме у Фролма?

Когда Гурлий сказал своей молодой жене о том, что собирается повидаться с ее знакомым из потустенного мира, Наташа стала упрашивать, взять ее с собой. Король в просьбе отказал и теперь запоздало жалел об этом, понимая, что его Ташенька могла бы принести немало пользы в предстоящих переговорах.

Переговоры начал кардинал. Вкратце рассказав о случившемся на Нейтральном острове, Манай спросил, что Фролм обо всем этом думает.

– Попрошу всех впредь называть меня нормальным именем – Фрол, – ответил помрачневший царевич.

– Да, но по законам Творца… – король Халимон осекся.

– Вот именно, – кивнул ему Фрол. – Нет больше Творца, а значит, и про законы его можно забыть.

– Если мы забудем законы… – Векра посмотрела по очереди на королей и кардинала. – Если про законы забудут наши подданные…

– Ваше величество, – обратился кардинал к Гурлию, – надеюсь, про Творца больше никто не знает.

– Сойдя с острова, я лично препроводил его в мою тюрьму в Королевском стане. У него все лицо было кровью залито, так что никто не узнал. Сейчас Творец в одиночной камере, и я очень сомневаюсь, что у него появится желание рассказать о себе охране. Причин его ненавидеть нет разве что у дворян, никогда не знавших потустенный мир…

– А вы ни о чем больше с ним не говорили? – спросил Фрол у Гурлия.

– Нет.

– Хорошо, что вы его не убили… – Фрол погладил подбородок, покрытый двухнедельной щетиной. – Надо будет поподробней его обо всем расспросить.

– Расспросим-расспросим, – зловеще пообещала Векра.

– Если время останется, – скривился кардинал, и вновь обратился к царевичу. – Господин Фролм, то есть, Фрол, как вы думаете, чего можно в дальнейшем ожидать от вашего брата, в руках у которого оказался преобразователь? Ведь, насколько я догадываюсь, о Творце он узнал от вас?

– От меня, – согласился Фрол. – Я оставил у себя дома записку, с указанием, по какому адресу меня искать, если вдруг исчезну.

– А ваш брат, – он вообще кто?

– Мой двоюродный брат – мент. Старший оперуполномоченный. Специалист по розыску пропавших людей.

– Если он ваш брат, да еще и такой специалист, то почему же до сих пор не извлек вас обратно в потустенный мир? – спросил Гурлий.

– При случае обязательно у него поинтересуюсь…

– Насколько вы близки друг другу? – вновь взял слово Манай. – Ведь он сверху все видит. Неужели так и оставит в беде?

– Не должен. Может, он меня просто из-за этой щетины не узнал? Я никогда такой бороды не носил, даже в фильмах, когда дублером снимался.

– Это хорошо, что не должен в беде оставить, – сказал кардинал. – Меня тут только что посетила неплохая мыслишка. То есть, идея посетила!

* * *

Идея, возможно, действительно была неплохой, вот только Фролу она совсем не понравилась. Кому понравится, если тебя предлагают превратить в приманку для рыбы, в живца! Другими словами – привязать к огромному крючку и на веревке опустить с обрыва в озеро …

По словам кардинала, опускать Фрола в воду не придется. Василий, наблюдающий сверху за происходящим, должен обязательно спасти брата. И, конечно же, обратно его преобразовать. И уж тогда-то Фрол должен будет сделать одно из двух: либо завладеть выборочным преобразователем и стать новым Творцом, либо постараться уговорить Василия, чтобы тот заботился о мире за стеной, как это делал изначальный Творец.

Когда все это обсуждалось в покоях царицы Векры, ни она, ни короли, ни сам кардинал даже не намекнули, чтобы Фрол, доведись ему и впрямь стать Творцом, вытащил в потустенный мир кого-то из них. Каждый очень хорошо понимал, что знать тайну и владеть преобразователем может только один человек. И каждый, в том числе и сам Фрол, понимал, что без такой же связи с Творцом, какую на протяжении четырех десятков лет имел Манай, миру за стеной грозит скорая гибель. Выхода не было: либо Фрол, якобы приговаривается царским судом к казни «путем погружения в озеро, привязанным к рыболовному крючку на корм рыбам», и затем следуют имитация выполнения этой казни, либо… Все догадывались, что скрывается за вторым «либо».

Четверо ждали, что скажет царевич. Им ничего не стоило превратить Фрола в живца и без его согласия. Но в таком случае, вряд ли стоило ожидать от него в ответ доброты, скорее – наоборот, жестокой мести. Творец мог сделать с ними все, что угодно! С Фролом необходимо было жить дружно, и, к счастью, никто из присутствующих лично до сих пор ничего плохого ему не сделал.

– Царица, и вы, Ваше преосвященство, – Фрол, кажется, принял решение, – расскажите о своих ощущениях в первые минуты после обратного преобразования.

– Давайте, первым отвечу я, – предложил кардинал, и после одобрительных кивков Векры и Фрола, продолжил:

– Ощущения трудно с чем-то сравнить. Скорее всего, это восхищение, словно ты просыпаешься после сна, в котором летал, и обладал другими нечеловеческими способностями. Если после уменьшения, тебя всего, как бы сдавливает, ты растерян и беспомощен, то после увеличения все наоборот. Ты словно вмиг преумножил свои силы. Только вот…

– Что?

– Творец об этом знал и всегда подстраховывался. Каждый раз, когда я приходил в себя после обратного преобразования, одна моя рука оказывалась прикована наручниками либо к подлокотнику кресла, либо еще к чему-нибудь. Творец ни разу не допустил ошибки, не приблизился ко мне на расстояние удара.

– А в вашем случае, царица?

– В моем случае? – Векра, насмешливо посмотрела на зятя. – Да, по ощущениям все было так, как рассказал Его преосвященство. За исключением того, что Творец, как раз ко мне приблизился. Вплотную приблизился. Сзади. Только сделать я ничего не могла, потому что, когда пришла в сознание, мои руки были прикованы к рукояткам какой-то штуковины железными браслетами, которые оказалось невозможно сломать…

– Эта штуковина называется – гимнастический конь, – подсказал кардинал.

– Неважно, – отмахнулась Векра. – Пусть – конь. А другой озабоченный коняра в это время делал со мной, что хотел. А после того, как все сделал, я вновь потеряла сознание и очнулась уже в обычном виде. К счастью, не на острове, а у себя в царстве.

– Угу, – подвел итог Фрол. – Получается, что каждый из нас доступен ему в любом уголке мира.

– Это постулат. Творец может нас извлечь из любого уголка и вернуть в любое место.

– Постулат, значит… – Фрол, равно, как и все остальные, задумался, глядя перед собой. Потом перевел взгляд на короля Гурлия, но вопрос задал кардиналу:

– Творец нас только видит, но не слышит, ведь так, Ваше преосвященство?

– Да, он может только наблюдать. Прибор не усиливает звук

– Допустим, мой брателло Василий действительно пристально наблюдает за этой встречей. Но смысл разговора ему непонятен? – уточнил царевич.

– Совершенно верно, – подтвердил кардинал.

– Из этого следует такая штука. – Фрол говорил, не сводя взгляда с Гурлия, и делая шаг в его сторону. – Мы должны убедить брателлу, что я и в самом деле осужден на смерть. Поэтому приготовления к казни должны выглядеть, как можно натуральней, чтобы это обязательно привлекло его внимание. Ну и, конечно же, причины, чтобы меня казнить, оказались вполне правдоподобны. И для Творца, и для всех жителей нашего мира.

Три коренных жителя мира за стеной изумленно переглянулись, не понимая, к чему клонит Фрол. Но кардинал, кажется, начал понимать. Фрол же не собирался медлить с разъяснениями:

– Так пусть же брателло увидит и поймет, что здесь и сейчас действительно произошло то, за что меня можно казнить! – закричал он и вдруг, подскочив к королю Гурлию, с криком: «За Наташу!» – наотмашь взрезал тому кулаком по зубам.

Правитель Лесного королевства опрокинулся навзничь, а бывший каскадер, обратил свое внимание на другого короля и с разворотом впечатал правую ступню Халимону в область солнечного сплетения:

– Получи! За графа Бовдо! Сцуко!

На визг Векры и крик Маная в апартаменты царицы сразу ворвались с дюжину охранников и всем скопом набросились на царевича. Но тот не сопротивлялся и прежде чем быть поваленным на пол, успел крикнуть кардиналу:

– Главное – чтобы меня рыбы сожрать не успели!

* * *

Бороду мужу сбривала Купафка. Тем самым ножом, которым отрезала ему палец. Она скребла острым лезвием по щетине, а он, в перерыве между скребками, рассказывал о прошедших переговорах. Фрол рисковал – нож вздрагивал в руках царевны дважды: когда она узнала, что на Нейтральный остров перенесся ее отец, и когда Фрол сказал про операцию «живец». После того, как он рассказал пор Гурлия и Халимона, царевна прекратила бритье и уставилась на мужа округлившимися глазами. Короли в мире за стеной принимали участие в войнах, сражались на шпагах, стреляли из арбалетов, но чтобы вот так запросто: одного кулаком – в лицо, другого – ногой в грудь, о подобном Купафка прежде не слышала.

– Они никогда не простят тебе этого, – сказала она.

– Хм, а какое мне до них дело! Завтра я или буду съеден заживо, или стану Творцом. И тогда сам буду решать, кого прощать, а кого нет…

Несколько минут назад закончился королевский суд. Гурлий и Халимон обвинили царевича Фрола в нарушении парламентерской безопасности, а это неминуемо каралось смертью. Они, а вернее, король Гурлий, по праву «ранее оскорбленного», и приговорил его к смертной казни «путем погружения в озеро, привязанным к рыболовному крючку на корм рыбам».

Обвиняемый не стал оправдываться и брать последнее слово, казалось, он был полон раскаяния за содеянное, а собравшие в зале суда дворяне единодушно одобрили приговор. О том, что все это лишь инсценировка, на суде знали пять человек. Теперь узнала и Купафка.

– Я боюсь за тебя, – царевна сделала последний скребок и сначала влажным, а затем сухим полотенцем вытерла Фролу лицо. – Даже если они не станут погружать тебя в воду, рыба может выпрыгнуть и схватить тебя в воздухе. Такое случалось.

– Придется рискнуть, – вздохнул Фрол, прекрасно сознавая правоту ее слов. – Мы с Василием, хоть и двоюродные братья, но дружим с детства и ни разу не ссорились. Он не допустит моей гибели.

– Но, как ты поступишь с ним? Если он действительно тебя преобразует?

– Договорюсь. Мы же братья.

– А со мной? Как ты поступишь со мной? – повинуясь жесту Фрола, царевна присела к нему на колени. Глядя в ее огромные голубые глаза, Фрол погладил черные вьющиеся волосы, нежно поцеловал Купафку в податливые губы.

– Тебя я возьму к себе. И мы будем жить в нормальном мире долго и счастливо…

* * *

По требованию первого обвинителя «казнь» должна была состояться на территории Лесного королевства. На том самом месте, где недавно король Гурлий лично привел в действие катапульту и отправил на корм рыбам барона Бушму. У края обрыва, рядом с катапультой соседствовал «журавль» с прочной веревкой, к нижнему концу которой был привязан крюк.

Фрол узнал в нем обычный рыболовный крючок: ушко для привязывания лески, цевье, загиб, жало.… Вот только размером этот крючочек был раза в полтора выше роста человека!

Сразу после того, как погасло третье солнце, набатный перезвон известил о начале всеобщего перемирия, которое должно было закончиться сразу после наступления ночи. Поглазеть на казнь царевича собрались не только подданные Лесного королевства, но также дворяне королевства Горного и женского царства. Лишь князья не удостоили Фрола своим присутствием. Но и он не очень-то жаждал вновь увидеть эти ненавистные рожи. Разве что потом – когда появится реальная возможность отомстить каннибалам.

На самом деле сейчас, перед тем, как его начнут привязывать к крючку, Фрол мечтал увидеть лишь одного человека – Наташу. Нет, он больше не испытывал тех чувств, что бурлили в нем не так давно. Влюбленность улетучилась, и причин на то имелось несколько, Фрол не знал, какая из них важнее: венчание Наташи с Гурлием; яркое осознание того, что она, пусть и не по своей вине, но успела стать усладой для нескольких мужчин; чувства, которые возникли у него к Купафке; либо все вместе взятое… И все-таки он очень хотел посмотреть на выражение лица своей бывшей напарницы по съемочной площадке.

Наташа пришла к месту казни рука под руку со своим мужем, когда Фролу уже связали руки над головой. Осужденный стоял на нижней ступеньке широкой деревянной стремянки, а один из палачей поднялся выше и ловко, очевидно, сказывалась привычка, орудовал веревкой, привязывая ее к ушку огромного крючка. Все это происходило на самом краю обрыва, за которым было озеро, населенное не очень мелкими рыбками.

У Фрола екнуло сердце, когда королева Наташа, на мгновение встретившись с ним взглядом, демонстративно отвернулась в сторону озера. Словно они не были знакомы столько времени, словно не Наташа спасла едва не сорвавшегося в пропасть каскадера, словно не Фрол, пытаясь защитить ее от насильников, угодил в плен к бойцам Горного королевства…

Нет, Фрол не мог поверить в подобное равнодушие бывшей возлюбленной. Тем более, зная, что она выпросила у Гурлия помилование абсолютно незнакомого ей капитана Клюгка. Наташа должна была за него заступиться. Наверняка Гурлий рассказал жене о том, что казнь на самом деле – инсценировка, и она, как артистка, играет свою роль.

Правда, сейчас, когда его связанные руки оказались вытянутыми вверх, а другой конец веревки оказался привязанным к крючку, Фролу самому стало мало вериться, что происходящее лишь часть задуманного плана, финал которого вовсе не смерть в пасти рыбины. Он задрал голову.