Текст книги "Смертельный мир"

Глава десятая
Друг, наместник, кардинал

Его преосвященству кардиналу Манаю шел седьмой десяток. Большую часть жизни он провел в мире за стеной, и в этом мире его устраивало практически все. Он был могущественен; имел немалое количество вассалов, которые считали за великое благо служить в рядах кардинальской жандармерии; владел монастырем, на территории которого находилась нагревательная плита, обеспечивающая горячей пищей все Горное королевство; его просьбы-советы ни разу не были отклонены ни прежним, ни нынешним королями Горного королевства; владыки двух других государств мира за стеной – король Гурлий и князь Низлый, а также царица Гуща следовали его советам почти во всех делах, за исключением, разве что, военных.

И все это было потому, что кардинал Манай являлся в мире за стеной единственным мужчиной, которого Творец несколько раз преобразовывал обратно. Женщин Творец преобразовывал тоже, но лишь с единственной целью – использовать их исключительно, как покорных женщин.

С Манаем же Творец беседовал: узнавал о проблемах людей, которых вырвал из настоящего мира и перенес в мир, созданный им самим; объявлял законы и давал указания, которые преобразованные должны были неукоснительно соблюдать; но так же Творец выслушивал из уст кардинала просьбы, которые почти всегда выполнял. Другими словами, через Его преосвященство Творец говорил со всеми жителями мира за стеной. И это означало то, что кардинал Манай, и без того обладавший очень большой властью, можно сказать, стоял над законом.

И все-таки, все-таки…

Только одно не давало покоя кардиналу Манаю, только с одним не мог он смириться. С тем, что Творцом был не он сам – Артур Манаев, а его друг детства Максим Акиньшин.

Когда-то Артур и Максим жили в одном доме, на одной лестничной площадке третьего этажа, и двери их квартир были одна напротив другой. Они знали друг друга с раннего детства, то есть, сколько себя помнили. Вместе ходили в ясли и детский сад, учились в одной школе, читали одни книги, дрались с общими врагами, играли в одни игры…

Но была у них еще и самая любимая игра, в которую Артур и Максим играли только вдвоем, про которую никто, кроме них не знал, и которая называлась «война в пластилиновых человечков». Они лепили из пластилина солдатиков размером в треть спички, «вооружали» их отрезками проволоки, которые заменяли шпаги, кинжалы, мушкеты и другое оружие; лепили лошадей и повозки, в которых этих лошадей запрягали; строили-лепили замки и крепости, и на досках или кусках оргстекла появлялись пластилиновые города и горы, леса и реки…

А потом на полях сражений сталкивались две армии: за французскую играл император Артур, за английскую – фельдмаршал Максим. Они расставляли армии на дощечках, по очереди передвигали своих пластилиновых бойцов и по очереди стреляли по бойцам вражеским, то есть, плевались из специальных трубок иголками, утяжеленными все тем же пластилином.

Вообще-то у каждого было по несколько разных армий. Насмотревшись фильмов про индейцев, друзья лепили своих чинганчгуков и виннету, апачей, каманчей и бледнолицых, вооружали их томагавками, луками и винчестерами, после чего пластилиновые войны проходили посреди прерий и каньонов. Насмотревшись фильмы про спартанцев, даков и варваров, лепили соответственных героев, которые сражались соответствующим оружием… Но чаще всего отдавалось предпочтение эпохи мушкетеров. Оно и понятно, – Александр Дюма, Анн и Серж Голон и Артур Конан-Дойль были для ребят любимыми писателями, и похождения д(Артаньяна, Анжелики и бригадира Жерара перечитывались несчетное количество раз.

Эти игры-войны иногда длились часами. Ни у кого из друзей не бывало заметного преимущества, и исход сражений обычно оставался неясен до самого последнего выстрела. Согласно установленным правилам, победивший имел право забирать у проигравшего в плен определенное количество солдат. Затем использовать пленников в своих внутренних битвах, которые каждый у себя дома устраивал намного чаще, чем совместные, либо обменять на своих, тоже попавших в плен солдат, либо держать в тюрьмах, подвергать пыткам и даже казнить.

Именно эти пытки и казни маленьких пластилиновых солдатиков породили сначала обиды, а со временем привели к серьезной ссоре двух закадычных друзей. Однажды после очередного обмена пленными император Артур обнаружил на теле своего освобожденного любимого героя-мушкетера шрамы, оставленные раскаленной иголкой. Изуродованный солдатик противно вонял жженым пластилином, Артур же ненавидел этот запах. Он не остался в долгу и в следующий раз обошелся с плененным генералом вражеской армии с не меньшей жестокостью, правда, иголкой он его не прижигал, но исполосовал бритвенным лезвием с ног до головы, да еще и отрезал ногу. Месть фельдмаршала Максима не заставила себя ждать, и при следующем обмене пленными, Артур чуть не заплакал, глядя на освобожденных, но искалеченных воинов. С каждым разом маленьким солдатикам доставалось все больше и больше: пытки, отрезание конечностей, выкалывание глаз, затем – расстрелы, повешения, отрубания голов, распятия…

Последней каплей для Артура стала казнь сразу десяти захваченных в плен солдат французской армии, на которую Максим пригласил его к себе домой. Приятель неплохо подготовился: на дощечке размером с книгу Артур увидел слепленный приятелем помост с четырьмя виселицами, петли которых уже были накинуты на шеи стоявшим на одной лавке четырем солдатам; два лобных места с плахами, на которых были распластаны два капрала, приговоренные к четвертованию; а еще – четыре столба с привязанными к ним офицерами и вокруг них – дрова, то есть серные спичечные головки.

Еще на нескольких дощечках фельдмаршал Максим выстроил всю свою армию – которой, согласно правилам игры, предстояло наблюдать за казнью вместе с французским императором Артуром. Но если во время казни ни умирающие, ни те, кто их убивал и за этим наблюдал, не издали и не могли издать ни звука, то Артур Манаев очень хорошо слышал скрежет собственных зубов. А когда вспыхнули костры, и по комнате начал распространяться запах горящего пластилина, Артур, подавив подступившие к глазам слезы, незаметно для своего приятеля стащил со стола короля английской армии.

Вернувшись домой, Артур не придумал ничего лучшего, как отрезать бритвой украденному человечку руки и ноги, после чего повесить и тут же поджечь импровизированную виселицу. Спичечный коробок с четырьмя крохотными пластилиновыми конечностями и горсткой пепла, оставшейся от короля английской армии, он положил на порог двери Максима, а затем позвонил ему по телефону и сообщил, где тот может обнаружить своего самого главного солдатика.

Максим не стал вслух винить его за такую подлость, но простить – не простил, он вообще никогда никому и ничего не прощал.

Как-то, во время школьных каникул, когда родители Артура были на работе, а сам он пошел на улицу выносить мусорное ведро, оставив дверь не закрытой на щеколду, Максим забежал к нему в квартиру и тоже стащил с игрального стола два десятка солдатиков французской армии. Английский фельдмаршал устроил им общий крематорий, побросав в тот самый спичечный коробок, облил его керосином и поджег на лестничной площадке, в то время, когда французский император возвращался с улицы домой с пустым мусорным ведром. Запах керосина, перемешанный с запахом горелого пластилина, ударил Артуру в нос, а когда он узнал, что именно горело на лестничной площадке, то решил для себя, что с этого момента Максим Акиньшин ему больше не друг.

Через несколько дней брошенный с улицы камень размером с куриное яйцо разбил стекло в комнате Максима и едва не угодил в голову его бабушки. Кто бросал, выяснить не удалось, но Максим догадывался, чьих рук это дело. После того случая совместные игры в пластилиновых солдатиков прекратились. Да и о дружбе Артура и Максима остались лишь воспоминания. Так, здоровались при встречах, но если обоим доводилось выходить на футбольное поле, то играли они в разных командах. Они доучились в параллельных классах до выпускных экзаменов, и почти сразу после этого Акиньшины переехали на новую квартиру, и Артур с Максимом окончательно перестали общаться…

И только спустя годы Артур увидел на вечере выпускников школы старого друга Максима, который, на следующий же день пригласил его к себе в гости. Они встретились, хорошо посидели, попили, поели, поболтали, вспоминая детство и свои пластилиновые сражения. А потом…

Потом Максим провел его из кухни, где они до этого пили и закусывали, в комнату, и Артур увидел на письменном столе такой милый сердцу, но забытый, макет города, построенный для игры в пластилиновых человечков. Единственное отличие от тех, забытых макетов, состояло в том, что со всех сторон его окружали стенки высотой сантиметров десять. Хорошо рассмотреть макет он не успел. Максим достал какой-то приборчик, умещающийся в ладони, навел его на гостя, нажал какую-то кнопку, и… Артур очутился примерно в таком же мире, какой много лет назад строил из пластилина. Только теперь этот игрушечный мир стал для него самым, что ни на есть реальным…

Нет, это был не мир за стеной, в котором он жил до сегодняшнего дня вот уже на протяжении почти сорока лет. То был даже не мир, а так, мирок, вся территория которого помещалась на половине письменного стола. Она тоже была огорожена стеной, не такой недосягаемо высокой, как сейчас, но добраться до ее верха так же было невозможно. Да никто и не пытался через нее перелезть, каждый понимал, что, в отличие от застенного пространства, внутри стены есть хоть какая-то надежда выжить.

Понимал, конечно, тот, кто не лишался рассудка после преобразования. А таких оказывалось предостаточно. Как можно было не сойти с ума, когда ты из своей обычной действительности, то есть из Москвы семидесятых годов, ни с того ни с чего попадаешь в непонятно какое место. Место, где над головой вместо солнца светит лампочка, которая может мгновенно погаснуть и зажечься вновь, и так может произойти десять раз подряд; место, где нет ни дорог, ни земли, ни деревьев, ни домов, вместо этого под ногами плоская деревянная поверхность, а вокруг непонятно из чего сделанные строения без крыш, да огромные голые камни; место, где ты приходишь в сознание абсолютно голым и встречаешь таких же голых или полуголых, похожих на дикарей людей; место, где еда, в буквальном смысле, падает на тебя сверху, как манна небесная, а пить воду приходится вместе со всеми из одного большого блюдца…

Артур Манаев не сошел с ума. Возможно, потому, что уже на следующий день своего пребывания в настольном мире, Максим Акиньшин преобразовал его обратно в мир нормальный.

Когда Артур пришел в себя, бывший приятель вкратце прояснил ему ситуацию. С помощью выборочного преобразователя – о том, как творивший чудеса приборчик попал к нему в руки, Максим умолчал – он получил возможность уменьшать людей, а также возвращать их в прежнее состояние. Что собственно Максим и делал, и собирался делать впредь. То есть, преобразовывать людей, которых выбирал по своему усмотрению. Как правило, тех, кто чем-либо оказывался ему – Творцу неугодным, либо наоборот, – тех, кто оказывался ему – Творцу симпатичен, это касалось молодых девушек. Его же – Артура он специально разыскивал по всей Москве, чтобы сделать, как бы наместником в созданном настольном мире с целью доводить до всех преобразованных волю Творца.

И никакие просьбы и мольбы Артура не поступать с ним так жестоко, не тронули сердце друга детства – слишком хорошо тот помнил историю с брошенным в окно камнем. Максим-Творец нажал кнопочку, и Артур-наместник вновь оказался в настольном мире.

Сначала ему не верил никто. Ни сходившие впоследствии с ума, хотя, не исключено, что они лишались рассудка, как раз, поверив его словам, ни обретшие под ногами почву, если дощечку, лежащую на письменном столе можно назвать «почвой». Но люди пребывали в настольный мир каждый день, а то и по несколько человек в день. И среди них оказывались достаточно вменяемые и даже знакомые по настоящему миру, которых наместнику Манаю, иногда удавалось убедить, что окружающее – реальность, что с попаданием в настольный мир жизнь не закончилась. И порой заставить поверить, что если как-то объединиться и действовать совместными усилиями, у преобразованных может появиться шанс вернуться к нормальной жизни. Первое время и сам Артур верил в такую возможность. Надеялся, что бывшему другу Максиму надоедят эти игры, что он пощадит хотя бы того, с кем вырос, с кем дружил в детстве…

Но Максиму роль Творца не надоедала. Да и как могла надоесть самая интересная из всех существующих игра, в которой ты не лепишь пластилиновых солдатиков, вручную передвигаешь их с места на место и плюешься в них иголкой, а та «игра», в которой по твоей воле в игрушки превратились живые люди!

И Творец играл по собственным правилам, а иногда и вообще без всяких правил. Он переносил в настольный мир все новых и новых преобразованных людей, а еще – разные вещи, на которые выборочный преобразователь не мог воздействовать: кусочки того же пластилина, маленькие дощечки, отрезки тонкой проволоки, косточки, нитки, обрывки материи и бумаги… Переносил он и пищу: хлебные крошки, мелко нарезанные кусочки колбасы, да просто объедки со своего стола, не забывал Творец менять воду в водопойном блюдце, не брезговал наводить в созданном своими руками мире порядок, то есть, убирать грязь и трупы – для него это было делом пары минут.

В настольном мире никто не умер от голода или жажды. Но погибали по другим причинам. Первое время после сотворения мира Максим Акиньшин любил поразвлечься, поэкспериментировать. Например, открывал окно, и комнатная температура, вскоре понижалась до температуры улицы, что для полуодетых лилипутов становилось катастрофой. Или вдруг на настольный мир проливался ливень из огромных капель – так шалил Творец, поливая творение рук своих из обычной детской лейки. Устраивал он и ураганы – попросту дул на мир сверху; устраивал и смертельные охоты-облавы, когда брал в рот трубку и плевался иголкой уже не в пластилиновых солдатиков, а в живых людей…

Происходили в настольно мире вещи похуже «шалостей» Творца. Преобразованные не имели возможности преодолеть окружающие их замкнутый мир гладкие стены, зато для рыжих муравьев они не составляли проблем. Но если в настоящем мире муравьи для человека так и оставались муравьями, то в настольном мире они оказывались размером с собак, от ядовитых укусов которых преобразованные погибали в жутких муках. Немалую угрозу представляли кровопийцы-комары, ничего хорошего не приходилось ждать от тараканов и тем более, от пауков, для которых люди настольного мира были таким же лакомым кусочком, как обычные мухи…

А еще были обычные человеческие болезни, от которых в настоящем мире существовало множество спасительных средств. Здесь же горе было тому, у кого начинали болеть зубы!

Но Творец на то и Творец, чтобы не обрекать подвластных ему людей на постоянные муки. Узнавая через своего наместника, получившего в настольном мире имя Манай, о бедах и проблемах преобразованных, он выкладывал в определенных местах измельченные таблетки, разнообразил еду, поставлял нужные предметы, в первую очередь такие, которые могли заменить оружие, чтобы защищаться от главного бедствия – насекомых. Заботился Творец и о том, чтобы в созданный им мир попадало побольше разных специалистов, особенно врачей.

Постепенно жизнь, если это можно было назвать жизнью, в настольном мире начала упорядочиваться. Наместник Манай по праву считался в этом мире первым после Творца, что давало ему немалые преимущества по сравнению с остальными преобразованными. Он даже начал получать от такого существования своеобразное удовольствие. Но вот однажды случилось настоящее бедствие. В квартиру через открытую форточку залетел воробей.

Для людей в настольном мире эта безобидная птичка оказалась громадным беспощадным чудовищем. Немного полетав по комнате, воробей обнаружил то, что искал – пищу. На столе ее оказалось предостаточно. Маленьким двуногим существам практически некуда было спрятаться от его зорких глазенок и его скорого на склевывание клюва. Для воробья глотать этих медлительных букашек оказалось проще, чем семечки подсолнечника, ведь те сначала приходилось освобождать от шелухи, а эти были такие мягкие и такие вкусные!

Воробей жрал и жрал. Для него пространство настольного мира было ничуть не больше, чем пространство на тротуаре длиной в полтора человеческих шага или в пять-шесть его прыжков. Вот он и прыгал из угла в угол, кого-то насмерть придавливал лапами, кого-то ловко защемлял клювом и в миг проглатывал.

Прыгал до тех пор, пока на какое-то время не насытился. Потом попил воды из блюдца, которое для преобразованных казалось настоящим озером, почистил перышки и взлетел на стену, огораживающую настольный мир. Сверху ему очень хорошо было видно, в каких уголках продолжают двигаться выжившие букашки. Отдыхал воробей совсем недолго и вскоре вновь прыгал по настольному миру, и каждый его стремительный клевок оказывался последней секундой жизни обитателей этого мира…

Сколько же несчастных погубила маленькая для обычного человека птичка воробей! И, скорее всего, съела бы всех до единого, не вернись в квартиру хозяин. Воробей умудрился благополучно упорхнуть обратно в форточку. А в настольном мире осталось в живых не больше полутора десятков живых людей.

Вот тогда-то Творец и решил устроить Великое Переселение из настольного мира в мир за стеной. В мир, где население исчислялось бы не десятками, а сотнями человек, где у них появилась бы возможность иметь лошадей и разводить скотину, где на настоящей земле росли бы настоящие, пусть и преобразованные деревья, и где могли бы рождаться и расти дети.

Для того чтобы его создать, Творец, к тому времени избавившийся от финансовых проблем, поменял квартиру, а потом начал кропотливую работу, собственноручно вылепливая из специальных материалов макет мира размером в половину комнаты. Переносил туда грунт и камни-горы, строил, то есть лепил из пластилина дома и крепости, проводил проводку к трем электронагревательным плитам, сооружал озеро и выпускал в него аквариумных рыбок, а в леса и на поля – преобразованных лошадей, коров, свиней, овец, коз, кур, индюшек…

На работу ушло несколько месяцев. Когда мир за стеной был полностью подготовлен к переселению, Творец в очередной раз обратно преобразовал Артура-Маная и рассказал, чего ждет от переселенцев и тех, кто будет приходить вслед за ними.

Всего перебраться на новое место жительство предстояло двенадцати мужчинам – по количеству крепостей, построенных в Мире за Стеной, и четырем женщинам. Творец потребовал, чтобы они разделились, как минимум, на три противоборствующих группы, которые со временем увеличатся в десятки раз и превратятся в государства. В этих государствах должны были появиться свои правители, своя знать и чернь, свои армии. Он обозначил правила, по которым должны были жить преобразованные, и законы, которые вменялось неукоснительно соблюдать. А затем Творец вернул Манаю микроскопический рост и вместе с остальными переселенцами перенес на Нейтральный остров…

С тех пор минуло почти сорок лет. Из первых преобразованных помимо кардинала Маная до сих пор здравствовали лишь князь Низлый и царица Гуща. Остальные погибли, – в мире за стеной, если кто и умирал своей смертью, так только по болезни. От старости же до сих пор не умер ни один человек.

Без посторонней помощи надеялся уйти на тот свет и он, кардинал Манай, самый влиятельный, самый почитаемый и самый, как он всегда думал о самом себе, ценный человек мира за стеной. Но уйти не сейчас, а лет эдак… через десять-пятнадцать…

Но вот два дня назад лейтенант Галлузо, вассал барона Ольшана и один из тайных агентов донес Его преосвященству о неком пришлом Фролме, который во время просветительной беседы с бароном Волленвейдером якобы заявил, что Творец выбрал его себе на замену, опасаясь, что в скором времени умрет, а также показал ему принцип действия прибора, уменьшающего и увеличивающего людей, то есть, выборочного преобразователя!

Кардинал Манай принял это известие, как личное оскорбление. Как же так – две трети своей жизни он был верным слугой и первым исполнителем требований Творца, и вдруг вместо благодарности тот выбирает себе нового фаворита! Абсолютно очевидно, что без постоянной внешней поддержки, которая прекратится со смертью Творца, мир за стеной ждет неминуемая гибель. Очевидно, что на смену одному Творцу должен прийти другой, но почему этим другим должен стать никому неизвестный Фролм?! Кто он, собственно, такой?!

Нет, мириться с этим кардинал Манай не собирался. Творец, конечно, всесилен, но все-таки он реально живой человек, а не Господь Бог, которого невозможно перехитрить.

Избавиться от наглеца Фролма не составит труда, но прежде с ним надо хорошенько поговорить. Поговорить с глазу на глаз и если придется – применить пытки, чтобы узнать все: каждое слово, сказанное ему Творцом, каждую деталь о чудо-приборе. А затем – скормить пришлого Фролма рыбам, а самому – действовать!

Так решил Его преосвященство, и сначала все шло хорошо: Фролм хоть и умудрился сбежать от барона Ольшана, но вскоре был вновь отбит у лесных, после чего кардинальская жандармерия доставила его в кремлевскую тюрьму. На суде во время обвинительное речи, а затем и речи оправдательной Манай хорошо рассмотрел Фролма и пришел к выводу, что он не так прост, как кажется. После оглашения смертного приговора кардинал убедил короля Халимона помиловать этого пришлого перед самой казнью. И только после того, как Фролм увидел бы на примере ужасной смерти графа Бовдо, что ждало его самого, кардинал Манай – его спаситель и будущий благодетель пригласил бы пришлого выложить все начистоту.

Известие о похищении принца Ащука и осаде лесными крепости барона Ольшана ничуть не расстроило Его преосвященство. Цель похищения была очевидна – обмен принца на графа Бовдо. Произойди такой обмен, и потеряется смыл глобальной войны между двумя королевствами, которая неминуемо разразилась бы после казни графа. Что ж, в сложившихся обстоятельствах война кардиналу только бы помешала. Поэтому, несмотря на то, что грядущий день обещал быть насыщен важнейшими политически событиями, ночь после суда Манай провел вполне спокойно.

Но утром кардинала, как и большинство подданных Горного королевства, разбудил переливчатый звон набата. И так же, как и все Манай узнал шокирующую новость – осужденный на казнь пришлый Фролм бежал из королевской тюрьмы, но прежде жестоко убил тюремщика, своего бывшего сокамерника графа Бовдо и самого коменданта тюрьмы виконта Анелли! Более того, погоня за беглецом, скрывшимся в Тусклом лесу на лошади покойного коменданта, потерпела фиаско: капитан Клюгк исчез, а два сопровождавших его охранника были найдены на опушке леса мертвыми. Торчавшие из их тел стрелы, не оставляли сомнения, что это дело рук разбойников Тусклого леса…