Текст книги "Смертельный мир"

– Скажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели Фрола?

– Мы трапезничали вместе, – сказал Клюгк, непонимающе переводя взгляд с девушки на короля и обратно. – В таверне мадам Марты. В обществе атамана Никуса и еще парочки разбойников. Дальнейшую его судьбу я не знаю.

– Вчера он благополучно обвенчался с цесаревной Купафкой, – сообщил Гурлий, сам поражаясь тому, что вокруг какого-то пришлого, оказавшегося в мире за стеной без году неделя, успело навертеться столько приключений, на сколько другому хватило бы целой жизни.

– Я очень рад за него, – искренне сказал Клюгк и пояснил, видя, что король и девушка не совсем его поняли:

– Фролм дважды спас меня от смерти.

– Вот дает! – воскликнул Гурлий. – И каким же образом?

– Сначала остановил Нукуса, когда тот собирался меня повесить на суку яблони, прежде отрубив ноги, затем – когда тот же Никус хотел перерезать мне горло. Я до последнего вздоха буду чувствовать себя обязанным Фролму.

– Фролу, – машинально поправила Наташа. Кивнула Клюгку и, отведя Гурлия чуть в сторону, сказала. – Ваше величество, я прошу помиловать этого человека. В честь нашей помолвки.

– Хм, – король, поморщившись, погладил раненую руку. – Но, Ташенька, с какой стати ты о нем заботишься?

– Понимаешь, – Наташа тоже погладила его руку. – Когда в настоящем мире мы с Сергеем Фроловым снимались в одном фильме, он, как каскадер, подменяя главного героя, несколько раз спасал мне жизнь. Здесь он тоже спасает жизнь человеку, причем, два раза. Но этого человека все равно осуждают на смерть. Мне кажется, я просто чувствую, что старания Фрола не должны оказаться напрасными. Помилуй этого Клюгка, прошу.

– Хм, в твоих словах постоянно появляется что-то заставляющее меня к ним прислушаться. И происходи сейчас казнь в моем королевстве… Но здесь все решают другие люди. Хотя, почему бы, не попробовать. Ваше величество, Ваше преосвященство! – обратился он к наблюдавшим за ним и Наташей двум главным людям Горного королевства.

– У моей невесты возник такой вот неожиданный каприз. Просит помиловать капитана Клюгка.

Кардинал и король уставились на Наташу. Халимон был в курсе выкрутасов принцессы Истомы. Многим осужденным на утреннюю казнь коварная принцесса обещала выпросить у короля помилование за ночь любви. Но она никогда не обращалась к нему с этой просьбой. И вдруг какая-то пришлая набралась смелости просить за абсолютно незнакомого ей человека.

– А что, – нашелся первым кардинал. – Насколько нам известно, капитан Клюгк был лишь помощником, но не исполнителем всего того, что натворил полковник Касоч. К тому же этот Касоч стремился, во что бы то ни стало расправиться со своим преданным слугой. Сейчас полковник делает вид, что ему безразлично происходящее. Посмотрим, как он запоет, когда узнает, что один из двоих смертников помилован, но только не он сам.

– И то верно, – согласился Халимон.

– К тому же помилование – не значит свобода, – уточнил Манай.

– Да! Пускай посидит в тюрьме, которую сам же так ревностно охранял, – эта мысль показалась Горному королю забавной. – Посидит в той самой камере, где убили графа Бовдо!

* * *

– Что с тобой? – облокотившись на локоть, разбойник Шмел передвинулся и занял полулежащее положение. – Что случилось, принцесса?

Остановившаяся на пороге Истома посмотрела на него помутневшим взором, словно не понимая, где находится, и кто с ней говорит, подошла к раненому и присела на край кровати. Шмел почувствовал, что ее бьет дрожь. Он протянул к Истоме руку, молча призывая придвинуться ближе. Она коснулась его пальцев и сжала с такой силой, что причинила боль. Шмел потянул ее к себе, и принцесса, подавшись, прильнула к его груди и вдруг разрыдалась во весь голос.

Она несколько дней ухаживала за ним, как настоящая сиделка. Рана в бок, к счастью, оказалась не опасной, да и крови, Шмел потерял немного. С запястьем, дела обстояли хуже, возможно, выпущенная жандармом стрела повредила сухожилие, во всяком случае, пальцы до сих пор отказывались слушаться. Но разбойник Шмел забывал о своих ранах, стоило Истоме оказаться рядом. Он пожирал глазами самую прекрасную девушку на свете, и она, хорошо понимая, какие чувства обуревают ее подопечного, не только меняла повязки и обрабатывала раны.

Ее посещения не обходились простым ухаживанием, каждый раз, закончив перевязки, принцесса устраивала перед Шмелом короткое представление: медленно снимала с себя одежду, кружилась в плавном танце, ненадолго застывая в соблазнительных позах… Затем переходила к ласкам, забираясь проворными пальчиками к нему под одеяло. Как же тут было, не позабыть о ранах и вообще – обо всем на свете! Истома доводила Шмела до оргазма, после чего очень изобретательно принуждала раненого довести до оргазма себя. А он от таких принуждений пребывал на седьмом небе и после ухода развратницы, несмотря на то что, казалось полностью обессилел, молил это самое небо лишь об одном – чтобы самая прекрасная девушка на свете поскорее пришла к нему вновь. И вот она пришла, но в таком состоянии видеть принцессу разбойнику Шмелу еще не доводилось…

На своем веку Истома повидала немало казней. Причем, казни тех самых людей, с которыми накануне занималась любовью, прежде пообещав осужденному на смерть выпросить помилование у своего отца-короля. Принцесса испытывала ни с чем несравнимые чувства, когда вместе с другими дворянами приходила на место предстоящей казни и смотрела, как палач заводит на эшафот абсолютно беспомощного смертника со связанными за спиной руками и заткнутым кляпом ртом. Сидя в первом ряду, Истома не отрывала взгляда от своего ночного любовника, а тот, веривший в обещанное спасение, тоже смотрел ей в глаза. Смотрел до самого последнего мгновения, когда затягивалась наброшенная на его шею петля, или опускался занесенный над его головой топор…

Сегодня, часом раньше принцесса тоже сидела перед эшафотом в первом ряду. Но вот казнили не только бывшего любовника, но еще и ее родного отца. Никто в мире, кроме ее и Касоча, не знал эту тайну; лишь одинаковое родимое пятно у отца и дочери доказывало их кровное родство. И никогда не думала Истома, что в ней вдруг проснутся дочерние чувства, проснутся в тот самый момент, когда голова ее родного отца окажется на плахе, и над его головой занесет топор тот, кто на самом деле ее отцом только считался!

Король Халимон не напрасно слыл не только беспощадным, но и кровожадным правителем. За казнью простых людей он всегда следил из первого ряда, но когда на эшафот заводили кого-либо из дворян, или офицеров, Его величество брал топор в свои руки. Виконт Касоч был приговорен к смертной казни «путем отсечения топором головы от туловища». И король Халимон, напяливший на себя маску палача, лично привел приговор в исполнение, хотя и с некоторым отступлением от традиции. Его величество обошел плаху и, размахнувшись, разрубил голову виконта Касоча наискосок, на две неравные половины – от макушки до подбородка, после чего занял обычное место палача и, размахнувшись во второй раз, опустил лезвие топора на шею другу своего детства.

Принцесса Истома видела глаза родного отца в последнее мгновение его жизни. А потом она увидела то, во что превратилась голова виконта Касоча после двух ударов топором… Ее вырвало прямо там, перед эшафотом. И потом, когда принцесса, отмахнувшись ото всех, предлагавших помощь, вышла за пределы кремля, ее вновь начало рвать, и ей казалось, что это мучение продолжалось очень и очень долго.

Она с трудом добрела до дома виконта Двояка, где томился в ожидании ее последний любовник – еще не окрепший после ранения разбойник Шмел. Но сейчас ей было не до любовных утех. Отрыдавшись на груди любовника-разбойника принцесса Истома окончательно решила, что сделает все, чтобы воплотить в жизнь мечту своего родного отца, сделает все возможное, чтобы стать королевой. И, конечно же, сделает все, чтобы отомстить. А разбойник Шмел станет ее помощником, не напрасно же Истома так искусно за ним ухаживала…

* * *

Прожив двадцать пять лет, Сергей Фролов никогда прежде не встречал девушку, которая, благодаря ему, стала женщиной. И вот – Купафка. Цесаревна, похожая на ангела, спасшая Фрола от лютой смерти, но при этом, совершив ужасную вещь – лично отрезала мизинец на его левой руке, а затем съела палец в сыром виде. Семнадцатилетняя девчонка, выбравшая в мужья пришлого, который всю ночь рассказывал ей истории про недосягаемый мир.

Когда наступило время первой брачной ночи, Фрол желал лишь одного – спать. Шутка ли, несколько часов простоять привязанным к столбу в ожидании утренней казни, лишиться пальца, выдержать непростую беседу с самим кардиналом, а затем – пир на собственном венчании… Если же к минувшим суткам добавить круговерть приключений предыдущих дней! Какое здоровье, какие нервы могли бы все это выдержать. Фрол не выдержал. И провалился в беспамятство, не добравшись до брачного ложа.

Он никогда не спал так долго – всю ночь и половину следующего дня. И проснулся лишь благодаря возникшей необходимости справить нужду – на роскошном свадебном пиру Фрол просто дорвался до еды и питья. А когда вернулся из маленькой комнатушки в спальню принцессы Купафки, увидел свою молодую жену, лежащей на широкой кровати, абсолютно обнаженной, со слегка обиженным и, в то же время, призывным выражением на лице.

Фрол набросился на нее молча, разве что не с зубовным скрежетом и с одним лишь желанием причинить ей боль, заставить страдать, не меньше, чем страдал он сам, изнасиловать ее, как насиловал его самого мир за стеной. Он вдруг захотел, чтобы она металась и брыкалась, кусала себе губы и рыдала, разбрызгивая по подушке слезы, может быть даже, чтобы она умерла под ним, а дальше – пусть будет, что будет. Зато он отомстит этому проклятому миру и за себя, и за всех.

Но зажмурившаяся цесаревна, как только он вошел в нее, издала лишь одно тихонькое «ой», и лишь одна слезинка скатилась по ее бархатной щечке, да задрожали губы.

И Фрол вдруг остановился, осознав, что произошло. Он причинил боль совсем молоденькой девочке. Никогда еще с ним такого не было, ни разу он не ударил женщину, даже девчонок в школе за косички не дергал. Фрол снял слезинку губами, осторожно поцеловал Купафку в закрытые глаза, в продолжавшие дрожать губы. Цесаревна не умела целоваться, но когда он продлил поцелуй, она ответила – сначала боязливо, потом все с большей страстью. Только что Фрол готов был насиловать ее до смерти, но теперь хотел, чтобы она забыла про боль, чтобы испытала наслаждение, которое не получала еще ни одна его женщина, и он стал ласкать, ласкать, ласкать…

Он сделал все, чтобы она действительно зарыдала, проливая слезы на него и на подушку, но не от горя, а от счастья.

– Моя маленькая цесаревна, – сказал Фрол чуть позже. – Я хотел бы всюду носить тебя на руках, или хотя бы из спальни до соседней комнаты. Но у меня совсем не осталось сил…

– Мой цесаревич, – сказала счастливо улыбающаяся Купафка. – я тоже хотела бы носить тебя на руках. Но ты такой большой, что вчера, когда ты уснул перед первой брачной ночью, я еле-еле дотащила тебя до нашей спальни…

Глава девятая
Доверяй – не доверяй…

Внезапный звонок мобильного телефона оторвал Василия Фролова от самого необычного зрелища, которое он видел, которое еще накануне не мог себе представить, и которому почти безотрывно предавался уже несколько часов. Василий следил за жизнью в мире за стеной. Весь вчерашний вечер и половину дня сегодняшнего. Наблюдал за уменьшенными в сто раз людьми через камеру, смотрел по монитору видеозаписи и просто невооруженным глазом. Смотрел и слушал, слушал рассказы Николая Максимовича…

За этими наблюдениями и рассказами Василий, словно выпал из реальности. Мобильник в нее вернул. Включать трубку опер не стал, но высветившийся номер профессионально зафиксировал в памяти, и пока звонки еще продолжались, показал мобильник хозяину квартиры.

– Кто звонил? – спросил Василий, когда, наконец, наступила тишина.

– Понятия не имею. Может, просто ошиблись.

– А, может, вы просто-напросто ждете кого-нибудь в гости?

– Кого может ждать одинокий больной старик, – горько ухмыльнулся Максим Николаевич.

Но на самом-то деле он ждал. Отпрашиваясь из больницы домой, Максим Николаевич по настоянию лечащего врача оставил свои телефон и адрес Нине Ивановне, очень отзывчивой медсестре, которая за ним ухаживала все время, пока он находился в стационаре, и которая, кстати, получила от него конверт с солидными премиальными. Он обещал вернуться в больницу самостоятельно не позже сегодняшнего обеда. В противном случае это могло послужить Нине Ивановне сигналом, что с ее пациентом что-то случилось, что он нуждается в помощи. Как же он нуждался сейчас хоть в чьей-нибудь помощи! А ведь Нина Ивановна, не дождавшись ответа на телефонные звонки, вполне могла бы, да что там – должна была приехать к нему, причем, не одна, а в сопровождении одного, еще лучше – двух санитаров.

Сейчас Максим Николаевич проклинал себя за то, что открылся перед этим Василием. Надо было перетерпеть ту первую боль и если бы пришлось, то терпеть еще и еще. Ведь не стал бы этот садист пытать его по-настоящему. Но проникновение того в квартиру стало для Максима Николаевича полной неожиданностью, он так растерялся, что совершил непоправимое. Мало того, что рассказал Василию о принципе действия выборочного преобразователя, так еще и показал мир за стеной.

Без специальной подсказки найти дверь в комнату, где располагался мир за стеной, было очень проблематично. Дверь находилась за выдвигающимся стенным шкафом и вела в соседнюю квартиру. Со стороны лестничной площадки в ту квартиру время от времени заходил лишь он сам, и внимания на нее никто не обращал. Жильцы были убеждены, что хозяева, которых много лет в глаза не видели, обитают у себя на даче, что Максим Николаевич просто проверяет ее по их просьбе, а работников ЖЭКа квартира не интересовала, поскольку коммунальные и прочие платежи за нее вносились вовремя, даже с опережением на несколько месяцев…

На самом же деле именно в ней и находился целый мир. Мир за стеной. О котором в настоящем мире, помимо Максима Николаевича, теперь знал еще один человек.

– Из больницы тебе звонили, хозяин, – сообщил Василий после того, как сделал звонок со своего мобильника. – Беспокоятся, наверное?

– Чего обо мне беспокоиться, – пожал плечами Максим Николаевич. – Сами же вчера только выписали.

– Вот потому и беспокоятся. Вдруг у вас договоренность была, что если, к примеру, вы сегодня о себе знать не дадите, что все в порядке, вас начнут искать? А? Что скажите, уважаемый?

– Да с какой такой стати мне о чем-то договариваться?

– Э-э, не скажите. Если уж вы столько лет умудрялись жить один в двух квартирах, если сумели безнаказанно превратить в лилипутов стольких людей… Вы ведь очень-очень предусмотрительный человек. Правда?

– Если бы это было правдой, то я не сидел бы сейчас вот так, со связанными руками.

– И все-таки, все-таки…

Василий задумался. Звонок из больницы меньше чем через сутки после того, как старика отпустили домой, означал, что о нем действительно беспокоятся. Оно и понятно – возраст у гражданина Акиньшина приличный, даже не столько возраст, сколько само состояние; возможно, ему требуются какие-нибудь регулярные процедуры, какие-нибудь измерения давления и тому подобное. Кто знает, может быть, через минуту в дверь позвонит медсестра, чтобы сделать своему пациенту ежедневный укол! Что ж, позвонит, подождет, да и уберется восвояси. Но успокоится ли? Ведь может начать звонить еще и еще, может заявить в милицию, и те припрутся, чтобы вскрыть дверь. Ну и что? Дверь во вторую квартиру найти они не должны. А в первую, как припрутся, так и выметутся вон, квартирка-то окажется пустой и чистенько прибранной. А ее хозяин – мало ли где обитает: хоть с любовницей время проводит, хоть с друзьями-собутыльниками, хоть на рыбалке – кому какое дело! Квартиру, правда, опечатать могут. Вот это проблема. Как из нее выходить и возвращаться, чтобы для тех же соседей остаться незамеченным? А зачем быть незамеченным? Оформить со стариком куплю-продажу – никуда он не денется, и стать полноценным хозяином мира за стеной! Прежде, конечно, надо все продумать, взвесить, рассчитать…

* * *

Были четыре основные вещи, которыми занимался цесаревич Фрол после своего венчания. Это собственно занятия любовными утехами со своей молодой женой, и между ними – сон, еда и упражнения в стрельбе из арбалета. Повышение мастерства в фехтовании Фрол оставил на потом – побаливала раненая нога, и лишний раз ее беспокоить не стоило. Тем более что в этом искусстве боя холодным оружием он и без того был достаточно подкован.

Повоевать же он собирался серьезно. Слишком живо стояли перед его глазами лица Михыча, Ушаца, Никуса, слишком громко звучали в ушах мученические крики разбойников, с которыми, пусть ненадолго, свела его судьба, и которым он был обязан жизнью. Фрол поклялся самому себе отомстить князьям-каннибалам. И теперь постоянно думал, каким образом это осуществить. За думами о мести и застал его боец, доложивший, что цесаревича Фролма желает видеть Его преосвященство кардинал Манай.

Нет, Фролу не пришлось отправляться в резиденцию кардинала, Манай лично приехал на своей карете в Женский монастырь и, после короткого разговора с царицей Гущей, остался в одиночестве поджидать ее молодого зятя в кабинете старенькой правительницы.

Фрол вошел в кабинет, слегка прихрамывая, глядя на кардинала с некоторой долей любопытства. Приблизившись, остановился от него шагах в трех, по всей видимости, не собираясь отвешивать поклон, либо как-нибудь приветствовать и первым начинать разговор с главным человеком здешнего мира. Даже короли, даже князь Низлый и царица Гуща при встрече склоняли перед кардиналом головы, это было одним из элементов этикета, установленным самим Творцом! Незыблемым правилом!

И не успела у Маная мелькнуть мысль, что для этого Фролма ничего не стоит без его приглашения усесться на соседний стул, как цесаревич и впрямь уселся, но не на стул, а на стол. Уселся всей задницей и, как ни в чем не бывало, принялся побалтывать ногой, все так же молча разглядывая кардинала. Если так пойдет и дальше, наглый пришлый чего доброго и с кулаками на него набросится – вон, как мускулы-то напряжены.

– Все эти дни, – не поздоровавшись, начал Манай, – э-э-э… господин цесаревич, ваши слова не шли у меня из головы…

– Какие именно слова, э-э-э… господин кардинал? – в тон Его преосвященству поинтересовался Фрол.

– Слова о Творце, – Манай решил закрыть глаза на соблюдение всяческих этикетов, прекрасно понимая, что итог предстоящего разговора жизненно важен. Он вообще решил говорить откровенно. Конечно, до определенной степени откровенно. – Сколько дней прошло с тех пор, как вас преобразовали?

– Ну, если сегодня э-э-э…

– Четырнадцатое, – подсказал кардинал.

– В таком случае – ровно две недели.

– И в течение этих двух недель в мире за стеной больше не появилось ни одного пришлого!

Последние четыре дня, в то время, пока светило больше одного солнца, кардинал постоянно интересовался о том, что происходит на Нейтральном острове. Но на острове не происходило абсолютно ничего! Словно он превратился в запретное место.

– Никогда такого не было, господин Фролм, никогда! Да, перерывы в появлении преобразованных случались, но очень редко и в течение не больше двух-трех дней, ну, может быть, дней пяти. Но чтобы Творец не преобразовывал так долго – такого не случалось ни разу за все существование мира за стеной. Неужели с ним и в самом деле случилось что-нибудь непоправимое?!

– Ваше преосвященство, это я, только будучи каскадером, выдавал себя за другого. В жизни же у меня есть давняя привычка – никогда не врать. – Фрол перестал побалтывать ногой, как бы подчеркивая этим серьезность своих слов. – Все, что я говорил вам про наш разговор с Творцом, про ухудшение его здоровья и про выборочный преобразователь – сущая правда. И что-то еще вам доказывать я не собираюсь. Хотите – верьте, хотите – не верьте.

– Мне приходится верить, господин цесаревич, – вздохнул Манай. – Приходится доверять…

– А если бы не приходилось? – спросил Фрол.

– В таком случае ты не сидел бы сейчас на столе, а ползал бы передо мной на коленях! – повысил голос кардинал.

– А-а-а… Ну-ну… – Фрол усмехнулся и вновь начал болтать здоровой ногой.

– Я предлагаю заключить с вами союз, – сказал Манай.

– Всесильный кардинал, имеющий право казнить и миловать, хочет заключить союз с недавним пришлым?

– Да. Союз, основанный на доверии и исполнении взаимных обещаний.

– И какие же должны последовать обещания?

– Ну, скажем, обещания одного делового человека другому. Джентльменское соглашение, так сказать.

– А если конкретней?

Кардинал вновь вздохнул. Возможно ли перехитрить человека, осведомленного в десять раз лучше, чем ты сам? Вряд ли.

– Я готов принять за факт, что с Творцом случилось непоправимое, и что он, рассказав вам, как пользоваться выборочным преобразователем, сказал так же, где он будет находиться. Что из этого следует. Без опускающей длани Творца, без его всевидящего ока жизнь в мире за стеной очень скоро перестанет быть налаженной. Начнут нарушаться законы. Допустим, все поймут, что воевать можно и в то время пока светит лишь одно солнце. Дисциплина в армиях, конечно, должна сохраниться, но все станет гораздо жестче, возможны восстания, больше будет военных стычек, войн, вот только пополнения в живой силе ждать будет неоткуда. В недалеком будущем численность жителей нашего мира сократится очень сильно. И возможно, дойдет до того, что в королевствах начнется раздробленность, графы с баронами засядут в своих крепостях, а покидать их будут лишь для того, чтобы напасть друг на друга.

Остро встанет вопрос с питанием. Конечно, наш мир успел достаточно адаптироваться: домашний скот, в лесах можно поохотиться, в озере поймать рыбу, имеются поля с картошкой и некоторыми овощами, сады с фруктовыми деревьями. Но, во-первых, использовать все это хорошо, в мирное время, когда не ведутся военные действия, а во-вторых, без опускающей длани Творца у нас в скором времени иссякнут запасы соли, муки, лекарств.

Но это все, так сказать, факторы медленного деградирования и угасания жизни, которой, кстати, на мой век хватит. В конце концов, можно будет как-нибудь договориться, чтобы понапрасну не истреблять друг друга. Объединиться в одно государство. Хотя после стольких лет распрей и кровных обид это сложно себе представить. И все-таки, пусть и после еще большего уничтожения народа, жизнь в мире за стеной наладить будет можно.

И вот тут-то возникает еще одна угроза – техническая. Ведь без Творца мы не застрахованы ни от перегорания наших солнц, ни от того, что сломается вентилятор, или компрессор, из-за чего вода в озере начнет гнить, ни от каких-нибудь других факторов – например, в стене прогрызут дыру крысы. Вы представляете, что тогда с нами будет?

– У меня неплохо развито воображение, Ваше преосвященство, – ответил Фрол. – Так что же вы предлагаете делать?

– Нам нужен новый Творец.

– Так, так, так…

– Творец, который не даст погибнуть миру за стеной. Который, как и прежде, будет заботиться о нем, устанавливать и поддерживать законы.

– Та-а-ак. И кто же должен стать новым Творцом?

– Мне бы, конечно, хотелось сказать, что именно я наиболее всего этого достоин. И это действительно так. Но ведь вы, цесаревич Фролм, с этим не согласитесь. Вы знаете, секрет кнопки выборочного преобразователя, в конце концов, Творец именно вас выбрал себе на замену. И, в конце концов, как выяснилось, вы обвенчаны с дочерью самого Максима… Николаевича и, значит, являетесь его законным наследником.

– А ведь и в самом деле! – воскликнул Фрол. – Это как-то не приходило мне в голову. Так и что же вы предлагаете, Ваше преосвященство?

– Вы говорили, что в процессе преобразования должны участвовать двое. Один нажимает на кнопку, другой – преобразуется. Если мы сможем добраться до выборочного преобразователя, я лично хотел бы преобразовать вас, господин Фролм.

– Хм, и-и-и… что потом?

– Потом, мне, конечно бы, хотелось, чтобы вы преобразовали и меня. Но я хорошо понимаю, что Творец может быть только один. Поэтому я попросил бы оставить меня своим наместником в мире за стеной, как это было при прежнем Творце.

– Но как мы доберемся до преобразователя?

– Прежде никто не пытался добраться до вершины стены. Творец изначально запретил это под страхом смерти. Но теоретически это возможно. Среди преобразованных найдутся бывшие инженеры, которые сделают необходимые расчеты для постройки гигантской лестницы. Или не лестницы, каких-нибудь лесов, насыпи, пирамиды и чего-нибудь из всего этого соорудить. Если объединить усилия обоих королевств и царства, с этой задачей можно будет справиться в течение нескольких дней. Княжество в расчет не принимаем, но даже и без Лесного королевства можно обойтись, лишь бы они не мешали, лишь бы не начали воевать.

– Но ведь они обязательно начнут воевать, – убежденно сказал Фрол. – Король Гурлий не может не отомстить за сына.

– У короля Гурлия сейчас медовый месяц и передышка в военных действиях ему только на руку. Надо же, влюбился в пришлую, как какой-то юнец! Кстати, – словно вспомнил Манай, – эта пришлая – ваша знакомая Наташа.

– Что? – не поверил своим ушам Фрол.

– Да-да, король Гурлий называет ее Ташенька. – Разоткровенничался кардинал. – Перед самым венчанием будущая королева интересовалась вами. А потом упросила Гурлия, а тот, в свою очередь, упросил меня помиловать капитана Клюгка, который был приговорен к четвертованию.

– И вы…

– Конечно же, исполнил просьбу невесты, – как само собой разумеющееся, развел руками Манай. – Ведь, насколько мне известно, эти два человека, я имею в виду Наташу и Клюгка, вам далеко небезразличны…

– Ну да. Хм, особенно Клюгк…

– И, наверное, вам небезынтересно будет узнать, что господин Касоч, виновник ваших бед, помилован нами не был.

– Вам так нравится казнить? – спросил Фрол.

– Творцу нравится. То есть, всегда нравилось за этим наблюдать. Периодические казни – одно из условий благополучного существования мира за стеной.

– Благополучного? – Переспросил задетый за живое Фрол. – То, что происходит здесь – вы называете благополучным существованием?!

– Станьте новым Творцом и измените наш мир к лучшему, – просто сказал кардинал.

– Да. Пожалуй, надо им стать, – согласился Фрол.

– Значит, мы заключаем союз, джентльменское соглашение? – спросил Манай.

– Заключаем. Если мы доберемся до преобразователя, и я стану новым Творцом, то вы останетесь кардиналом со всеми вытекающими из этого последствиями. – Фрол слез со стола и подойдя к кардиналу, протянул ему для пожатия руку. Манай поднялся с кресла, но прежде, чем их руки соединились, цесаревич добавил:

– Но тайну выборочного преобразователя я доверю не вам, а своей жене, цесаревне Купафке, дочери нынешнего Творца.

– Вы, что же, мне не доверяете? – нахмурился Манай. – В то время как я полностью…

– Да, – не дал ему договорить Фрол. – Я вам не доверяю. И мне как-то не хочется, чтобы моя молодая жена осталась вдовой.

– Что ж, – немного помедлив, сказал кардинал, – осторожность никому не мешала. Пусть ваши слова и ранят мое самолюбие, я заключаю договор: я – помогаю вам стать Творцом, вы – навсегда оставляете мне кардинальскую власть.

– Договорились, – просто сказал Фрол.

Не успели кардинал и цесаревич закончить рукопожатие, как в ближней стене открылась незаметная прежде дверь, и в кабинет вошла царица Гуща.

– Они, видите ли, договорились! – воскликнула царица. – Что толку от вашей договоренности, если здесь в моем царстве все решаю только я!

– И что же вы собираетесь решить, царица? – полюбопытствовал Манай.

– Я слышала весь ваш разговор! – сообщила Гуща. – Весь. Уж не знаю, с чего это затек выдумал, что моя младшая внучка оказалась дочерью Творца?

– А вы, бабушка, у своей дочери по этому поводу поинтересуйтесь, – подсказал Фрол. – У Векры.

– И поинтересуюсь, – повысила голос царица. – Потом. После того, как тебя посадят под надежный замок, чтобы больше ни с кем не договаривался.

– Я, что же – пленник?

– Ты – подданный моего царства.

– И когда же это я приносил клятву на верноподданичество? – удивился Фрол.

– Действительно, – поддакнул кардинал.

– А ты разве против такой клятвы? – надменно спросила царица. – Или, может быть, ты предпочтешь вновь оказаться в гостях у князьков. Так это организовать не долго. Эй, стража!

– Царица, царица, не горячитесь, – кардинал взял свою бывшую одноклассницу за руку. – Ваш зять э-э-э…

– Я знаю, что представляет собой мой зятек. Только что слышала, – Гуща вырвала руку и махнула показавшимся в дверях стражникам. – Лейтенант, проведите цесаревича Фрола в его апартаменты и поставьте у дверей усиленную охрану. Чтобы никто туда не входил, и никто оттуда не выходил.

– А цесаревна Купафка? – задал вопрос лейтенант.

– Цесаревна должна решить останется она с мужем, или нет. Если останется, значит, будет так же, как и он под охраной.

– Она останется, бабушка, – уверенно сказал Фрол.

– Это ее выбор, – пожала плечами Гуща, глядя вслед стражникам, уводившим строптивого зятя. И когда дверь за ними закрылась, обратилась к Манаю:

– А теперь, Ваше преосвященство, нам с вами кажется, тоже надо заключить договор…