Текст книги "Изоляция Застолья"

– Да, надо выпить, – решительно кивнул подполковник. А когда выпили и закусили, посерьезнел:

– Ту такое дело, Сергей Михайлович. Маньяк в нашем округе появился. Нападает в подъездах на молодых девушек. И вот же сволочь, бьет по позвоночнику чуть пониже шеи, тем самым парализуя жертву, и в таком вот жутко беспомощном состоянии ее насилует, при этом напевая песенку: «Ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не забудешь…» А потом уходит, ничего из ценностей не забирая, но оставляя молодую-красивую валяться на полу в подъезде – мало того, что изнасилованной, так еще и парализованной…

– Господи, – закрыл глаза Серега. – Есть же уроды жизни. А вы еще против ужесточения смертной казни…

– Видимо, у маньяка-песенника фишка такая, – продолжил за начальника Клюев. – Оставлять жертву живой, чтобы она, парализованная, сознавала, что это был ее последний секс, что никто на нее в таком состоянии, когда ни руками, ни ногами не пошевелить, впредь не позарится. Разве что сам песенник. Ведь он же, скот, прежде чем уйти, напоследок, как бы обещал только что изнасилованной жертве, мол, жди меня, и я к тебе когда-нибудь вернусь. Только очень жди…

– Ублюдок!

– Мы должны его найти, скульптор Шуба, – сказал Заводнов. – Есть надежда, что с твоей помощью…

– Объясните, пожалуйста, товарищ подполковник – с какой-такой моей помощью? Предлагаете караулить в подъездах…

– Предлагаем вновь задействовать твой уникальный эксперимент, – сказал Клюев. – Чтобы ты сделал пластилиновую копию этого маньяка и, возможно, она… подскажет…

– Борисыч! У тебя с головой все в порядке? Соображаешь, о чем говоришь?

– Погоди, Шуба! Ведь ты же слепил не только копию Лисавина, которая навела нас на прототипа, но и меня самого в пластилине скопировал! И от моей копии умудрился узнать, какие именно «Ессентуки» предпочитает некий хитрый человек.

– Борисыч, то был уникальный эксперимент, другими словами – неповторимый. В то время у меня, сам знаешь, что с травмированной головой происходило. Сейчас я сам в произошедшее не верю. А верю в то, что настоящая правда – это придуманная версия со звонками по мобильнику. Только так, иначе крыша может поехать! На-ка вот, держи…

Серега сунул Клюеву масляную икру, а сам, оставив спинку воблы на потом, принялся обгладывать ребрышки.

– Да-а-а… Но крыша – крышей, а маньяк – маньяком. Моей внучке – недавно семнадцать исполнилось. Как представлю, что и ее кто-то вот так подстережет в подъезде, врежет по позвоночнику, чтобы парализовало девочку, потом станет насиловать…

– Вот-вот, – продолжил за подполковника Серега. – А когда поймают насильника, над ним будет самый гуманный суд в мире, который признает его невменяемым и выдаст абсолютно дебильный приговор, благодаря которому ублюдок, искалечивший жизни десяткам людей, будет отдыхать на всем готовеньком в какой-нибудь психической больничке. И дожидаться освобождения, чтобы после выхода подстеречь в подъезде еще чью-то внучку, дочку, невесту…

– Ладно, скульптор Шуба, ладно! Согласен я с тобой, мягкие у нас законы в отношении всякой мрази. Но законы они и…

– В задницу такие законы! – вновь перебил подполковника Костиков. – Вы же нормальный человек, Владимир Иванович. И вы первый наплюете на все эти дебильные законы, когда беда коснется лично вас. Ведь, правда? Правда?!

– Да, правда, правда, скульптор Шуба. Если, не дай бог, такая беда случится, своими собственными руками удавлю ублюдка!

– Я – тоже, – мрачно сказал Клюев.

– И тем самым – вы нарушите закон, которому служите в своих погонах? – горько усмехнулся Костиков.

– В задницу такие законы, – сказал подполковник.

– В очень глубокую задницу, – поддержал его капитан.

Помолчали. Попили пивка, закусывая лещом и воблой. Допили коньяк. О чем было говорить – о предстоящем получении почетных грамот?

– А скольких он уже… того? – наконец спросил Серега.

– Четверых, – ответил Клюев. – Первая умерла. Не рассчитал удар. Судмедэксперты сказали, что он ее уже мертвую насиловал.

– Пока теплая, – вставил Заводнов.

– С тремя остальными был аккуратней… Они в сознании, общаться могут, но – ни ногой, ни рукой. И пойдут ли на поправку – неизвестно.

– Фоторобот?

– У него всегда на голове черный женский чулок. Видимо, надевает его перед самым нападением, – сказал Борисыч. – Рост – средний, щуплый. Черные ботинки, джинсы, опять-таки черная курточка – в Москве каждый третий так одевается. Говорил без акцента, именно по-московски. Единственная примета – татуировка между большим и указательным пальцами на правой руке – в виде двух букв «Т» и «Ё».

– Хм, у меня есть знакомый писатель-фантаст с фамилией Тё – кореец. Кстати, Борисыч, меня с ним Игорь Акимов в Питере познакомил. Только совсем не щуплый, и говорит далеко не по-московски.

– В жаргоне тюремно-лагерного блатного режима аббревиатуры ТЁ нет, – сказал Клюев. – Скорее всего, эти две буквы – начало клички. Какой-нибудь Тёплый, Тёмный…

– Или Тёртый… – Серега открыл еще одну банку пива. – Ну, что ж, придется вечерами дежурить в подъездах, и просить у подозрительных мужиков прикурить. Авось маньяк этой своей наколкой засветится.

Якобы маньяка-песенника Серега Костиков лепил с себя самого. Не полностью, а только голову с натянутым на нее женским чулком. Чулок был Машкин. Серега не помнил, почему он оказался у него в гардеробе, в смысле, почему не выбросил его вместе со вторым чулком и с остальной одеждой уменьшенной работницы ресторана «Фазан и сазан». Наверное, просто проморгал.

Лепил, особенно не стараясь и абсолютно не веря, что уменьшенная копия «оживленного» маньяка по своей сути окажется копией маньяка настоящего. Тем не менее, две микроскопические «Т» и «Ё» темно-синего цвета сотворил добросовестно и, вооружившись увеличительным стеклом, приделал их между большим и указательным пальцами правой руки маньяка-песенник. Не с первого и не со второго раза, но удались буковки, хоть и был скульптор к тому времени очень даже нетрезв.

Оно и понятно – за работу над фигуркой Серега принялся, не успела захлопнуться дверь за гостями-милиционерами. По въевшейся привычке, когда фигурка была готова, скульптор придумал пластилиновому маньяку имя-отчество – Арутюнян Артурович. А потом и кличку добавил – Тёртый. Такой вот неожиданный ход, понятный лишь одному Костикову, в отношении «бильярдного шара» Артура.

Оживлять Тёртого собрался не здесь, а в потаенной квартире на Сретенке и обязательно – на территории Застолья. Но прежде чем оживлять, необходимо будет переговорить кое с кем из живчиков – с тем же Борисычем, Никодимом, Фуфелом, Боярином, да даже и с Владом! – объяснить им расклад в плане нового персонажа. Своей копии, то есть, Шубе объяснять ничего не надо – сам все знает-чувствует.

Серега очень сомневался, имеет ли вообще смысл задуманный «уникальный эксперимент». Но считал, что просто обязан хотя бы что-нибудь сделать. Хотя бы слепить из пластилина фигурку, мысленно подразумевая, что это копия того самого маньяка. А вдруг сработает…

В эту ночь Сереге Костикову вновь ничего не приснилось. Может, оно и к лучшему.

* * *

На следующий день, в пятницу проснулся с абсолютно свежей головой. Собрался позвонить Фуфелу и еще раз уточнить, во сколько и куда именно приезжать, чтобы проведать Боярина. Но тут ему позвонил Джон Большой, водитель начальника инкассации Матвейчикова и сказал, чтобы Серега не дергался, и что, где-то через час за ним кто-нибудь заедет и заберет.

Заехал за Серегой не кто иной, как Бугор, но не на Волге, а на новеньком бронеавтомобиле забравшись в который, Серега увидел еще двух водителей – Краснова и Фуфела. Обменялись рукопожатиями.

– Что, бояре, едем навещать главного Боярина? – бодро обратился Серега к коллегам по работе.

– А заодно и помянуть моего бывшего сменщика, покойного Скворца, – невесело, сказал Краснов.

– И заодно, – тоже посерьезнел Серега, – помянуть и мою бывшую, любовь Викторию Ким. Ты же ее помнишь, Фуфел?

– Как не помнить! Ровно за сутки до своей смерти в моей машине водкой грелась…

– Кстати, грелась вместе с Бояриным, – напомнил Серега.

– И с Паном Зюзей, – хмыкнул Фуфел. – Эх, знать бы…

– Между прочим, – чуть погодя, сказал сидевший за рулем Бугор, – этот самый Лаврик некоторое время со мной на одном маршруте работал. Хорошо, не в мою смену тогда подставился, урод! Теперь двумя годами не отделается.

– Бугор, а броневик за тобой постоянно закрепили? – Серега решил перевести разговор на другую тему.

– Постоянно, – ответил за него Краснов. – Как и меня. Будем теперь по очереди Хорошевский маршрут катать.

– Нормально, – сказал Серега. Хотя, ничего нормального в этом не было. Бугор был последним водителем, с которым Сереге хотелось бы работать. Впрочем, он почти уже решил для себя, что, выйдя после закрытия больничного листа на работу, сразу попробует перевестись на другой маршрут, попросит Александра Петровича. Желательно – на утренний, обслуживающий сберегательные банки. В этой просьбе начальник инкассации отказать ему просто не сможет.

Александр Петрович Матвейчиков подъехал на Волге к воротам больницы имени Боткина одновременно с броневиком Бугра-Краснова. Привез начальника Джон Большой. Оказалось, что навестить Боярина приехало довольно много коллег: сумочник дядя Миша Хлепатурин, водители Джон Маленький, Чечен, Овец, инкассаторы Гаврилыч, Тороп, Радио, Негодяев, Пух, Слива, даже две кассирши, работавшие в банке – пожилая Лидия Нестеровна, среди других кассирш – самая вредная и придирчивая, и совсем молоденькая Танечка – с букетом цветов… Целая делегация собралась у входа в Боткинскую.

– Господа! – провозгласил Матвейчиков, – Я все выяснил. Сейчас дружною толпой выдвигаемся на территорию больницы в парк. Либо Боярина к нам спустят, либо сам спустится.

Толпа дружно двинулась по чистым тротуарам больницы, но Костиков задержался, отвечая на телефонный звонок.

– Шуба, ты со своими травмами и простудами совсем, что ли охоту забросил? – выпалил Максим.

– Ничего я не забросил, Макс, просто, сам понимаешь…

– Нет, ты мне твердо скажи, хочешь поехать на охоту или?

– Глупейший вопрос, Макс. Конечно хочу!

– Сегодня вечером готов?

– Сегодня… – замешкался Серега. Он хорошо себе представлял, чем закончится посещение больного. С другой стороны, сколько можно пить, лучше и в самом деле, не напиваться, а вернуться домой в нормальном состоянии, собрать охотничьи причиндалы и махнуть с Максом на вечерню зорьку. Наверняка, он уже что-то спланировал, «все схватил».

– Можно и сегодня. А какой расклад?

– Отличный расклад, Шуба! Заезжаем за тобой часиков в шесть и выдвигаемся, куда бы ты думал? В твой любимый Истринский район, на охотничью базу к нашему старому знакомому егерю Мих Михычу. Заселяемся, оформляем путевки, и – вечером на вальдшнепа, а утром – с подсадной. И так – двое суток. Что скажешь?

– Шикарно! Но как…

– У меня, как всегда, все схвачено, Шуба. Не переживай…

– А по деньгам?

– С тебя вообще ни копейки. Я – угощаю. Главное, будь в норме. Ага?

– Буду!

Петр Тереньев по прозвищу Боярин вышел из здания больницы самостоятельно, хотя и в сопровождении донельзя хмурой медсестры. Не вприпрыжку, конечно, и не быстрым шагом, но вполне уверенно приблизился к толпе сослуживцев, с рукой на перевязи и пластырем в области виска. Приблизился, не скрывая счастливой улыбки на заметно осунувшемся лице.

– Бояре!!! За что такая честь по мою грешную душу?

– Иди сюда, кровопроливец! – Матвейчиков соизволил обнять больного. – Господа, прошу обратить внимание! Вот это самый человечище уже второй раз на нашей очень опасной работе пролил кровушку, защищая собственной грудью государственные ценности!!!

– Да я-то, что? Я, как говорится, долг свой выполнял, – еще сильнее расплылся в улыбке Боярин.

Тут как тут оказалась ветеранша банковской службы Лидия Нестеровна, а с ней и Танечка, вручившая кровопроливцу букет роз, и чмокнувшая его в щечку. Лидия Нестеровна последовала ее примеру, при этом гораздо крепче прижав Боярина к своей выдающейся груди – под общий восторг остальной толпы. Тот аж зарделся.

– Шуба! – воскликнул Боярин, высвободившийся из объятий ветеранши и бросился в объятия Костикова. – Ты же мне каждую ночь снишься!

Оторвав Серегу от себя, Боярин буквально впился в него взглядом:

– Каждую ночь и по несколько раз! У меня вообще сложилось такое чувство, – Боярин посмотрел на окружившую их двоих толпу. – Что именно благодаря Шубе, видя его в своих снах, в которых мы вместе в каком-то непонятном месте водку пьем, я каким-то образом из комы вышел…

– О! Краснов!!! – разглядел он среди других водителя Хорошевского маршрута. – А помнишь ли ты, что бутылку водки мне проспорил?

– Так! – вмешалась строгая медсестра. – Никакой водки!!! Кто у вас здесь старший?

– Я, – с вашего позволения, – как пионер, поднял руку начальник инкассации.

– Только не надо общих избитых больничных фраз, – Матвейчиков в успокаивающем жесте показал ей открытую ладонь. – Моим инкассатором по инструкции пить водку запрещено. И они эту инструкцию очень строго соблюдают. Я прав, инкассаторы?

– Да, да, конечно! – отозвалась толпа. – Нам по службе не положено. Мы вообще эту гадость не пьем…

– Если больной выпьет хотя бы каплю…

– Больной – не выпьет! – словно гвоздь забил, уверил Матвейчиков. – А если выпьет – уволю!

– Тогда – ладно, – смилостивилась медсестра. – Но, на вашу ответственность.

– Самой-собой.

От Сереги Костикова, все еще остававшегося в объятиях Боярина, не ускользнула манипуляция Матвейчикова, что-то сунувшего в руку медсестре. Денежка, конечно же, перекочевала. Вот и хорошо, что перекочевала. А Петрович – человек – этого не отнять.

Боярину и в самом деле не налили даже полстопчки. Да он и не просил, все прекрасно понимая. Хотя, образно говоря, ручьем текли слюнки у Боярина, глядевшего на выпивающих сослуживцев.

Для начала, помянули Сергея Скворцова. Был человек, молодой, хороший, общительный парень, со своей не злой зацикленностью все делать по-рас-че-ту. И не стало парня. Какой бы расчет он себе не планировал, вмешалась другая сила, все в одноминутье похеревшая.

Помянули и Викторию Ким, работницу универсама «Детский сад», случайно попавшую под руку убийцы. Того самого, с которым все присутствующие вместе работали, с которым многие ни раз и ни два пили водку, вели душевные разговоры… И, тем не менее, рука которого не дрогнула, нажимая на спусковой крючок пистолета, наставленного на своих же коллег-инкассаторов.

Ну и за здравие, конечно же, выпили. В первую очередь – за Боярина. Во-вторую, – за Серегу Костикова, которому досталось поменьше, но все равно – не дай бог каждому.

Они постоянно были рядом, словно привязанные, не отходили ни на шаг друг от друга – Боярин и Костиков. При этом Костиков опрокидывал одну дозочку за другой, а Боярин, проглатывая слюнки, но – по-честному, на них лишь смотрел и к алкоголю не прикасался.

Рядом была и вся остальная толпа, начиная от начальника инкассации и заканчивая сумочником дядей Мишей Хлепатуриным и ветераншей-кассиршей Лидией Нестеровной, постоянно лезшей к Боярину обниматься. Боярин обнимался, даже целовался и с Лидией Нестеровной, и с Танечкой, но среди всех остальных ему в первую очередь был важен напарник – Серега Костиков.

– Я никак не могу этого объяснить, – говорил Боярин, когда оставался с Серегой более-менее наедине. – Со мной никогда такого не было. Мне даже просыпаться не хочется – так во снах душевно и хорошо. Я словно в каком-то выдуманном мире очутился. В котором все по-честному. Шуба, ты меня понимаешь?

– Очень хорошо понимаю. Самому такие сны снятся. А кто еще, помимо меня, тебе снится?

– В основном, незнакомые люди, но каждый раз – одни и те же, что характерно. И на первом месте – женщина! С большой буквы – Женщина. И, вроде бы, она постарше меня, чуть ли и не моя школьная учительница, не знаю уж, по какому предмету, может, классная руководительница. Которая в меня без памяти влюблена!

– Хороший сон, – Серега усугубил очередную дозочку.

Вокруг мелькали приятели-сослуживцы. Серега уже был пьян, но Боярин вцепился в него словно клещ и не отпускал.

Клещи кусали Серегу Костикова дважды: оба раза во время весенней охоты, и оба раза – в область живота, под резинку штанов. И оба раза Серега не сразу просекал фишку, что это именно клещи, а не просто какая-нибудь болячка, и выдирал их чисто рефлекторно. И потом, на трезвую голову приходило осознание, что клещи-то могли оказаться энцефалитными, либо готовыми наградить нерадивого охотника загадочной болезнью Лайма. И приходил страх – вдруг на ровном месте подцепишь дрянь, типа, этой самой загадочной болезни Лайма. Но все, слава богу, обходилось, и ни чем подобным Серега Костиков до сих пор не заразился. А тут – Боярин вцепился в него именно, как клещ.

– Ты, пойми, Шуба… – вновь и вновь повторял Боярин, словно находился в состоянии довольно серьезного подпития. – Я-то, как раз не против именно таких отношений, только, где я могу найти такую училку-мамочку, чтобы быть у нее, как у Христа за пазухой, чтобы всё, ты понимаешь – всё-всё-всё, что мне так в этой жизни нужно!

– Понимаю, Боярин, понимаю, – безуспешно пытался от него отцепиться Серега. – Давай, дружище, выздоравливай, и найдешь себе, кого захочешь.

Серега вдруг четко осознал, что фигурку преподавательницы, Маргариты Николаевны, с которой сошелся в Застолье Боярин, он лепил с образа директорши универсама «Детский сад». С образа строгой такой директорши, державшей всех своих сотрудниц, в том числе и Викторию Ким, в черном теле.

– Слушай, Боярин, а ты ведь наверняка не только во снах, но и реальной жизни свою Марго встречал? – спросил он в лоб напарника по маршруту.

– Откуда знаешь ее имя? – отшатнулся Боярин. – Я же тебе не называл, никому не называл!

– А, может, мне точно такие же сны снятся. В которых и ты, и твоя Марго… Не думал об этом?

– Это… как?

– Откуда я знаю – как! Может, во всем Пан Зюзя виноват? Тебя покалечил, меня покалечил, людей убил, сам подох, а перед смертью наградил нас способностью одинаковые сны видеть.

– Я тоже сегодня во сне вас обоих видел, – сообщил возникший рядом Фуфел.

– Вот – еще один, – сказал Серега. – А какая-нибудь женщина тебе снилась? Допустим, с именем Люба?

Фуфел нахмурился, ничего не ответил и отошел в сторону.

– А мне, кажется, в палату пора, – глядя ему в спину, сказал Боярин. – Устал, чего-то.

* * *

Домой Серега вернулся в заметном подпитии. Хорошо еще не стал догоняться вместе с разошедшимися Красновым, Фуфелом, Торопом и другими. Они сказали, мол, неплохо бы – по пиву, и Серега не стал возражать, но выбрал момент и по-английски ретировался.

Шел третий час дня, а вечером предстоял выезд на охоту, и чтобы быть в нормальном состоянии, Серега быстренько убрал в рюкзак ружье и соответствующие причиндалы, сапоги, кое-что из запасной одежды, и завалился спасть, поставив будильник ровно на шесть. Именно в это время обещал за ним заехать Максим, который, наверняка, задержится.

На удивление начальник отдела престижной страховой компании позвонил даже раньше, чем договаривались. Велел Сереге выходить из подъезда минут через десять, – они как раз подъедут, и пообещал некий сюрприз. Благодаря армейской привычке, Серега был скор на подъем, да и вещи собраны. Еще раз проверил, на месте ли охотничий билет и разрешение на оружие, заглянул в холодильник, где после вчерашнего прохлаждалось пяток баночек пива, прихватил три из них и покинул квартиру.

Не заставивший себя ждать Максим, подкатил к подъезду на служебном джипе, за рулем которого сидел его личный водитель, Витёк. Сюрприз ждал Костикова в салоне – на просторном заднем сидении джипа вольготно расположились две девушки, прототипы композиции «Русская баня», работу над которой он почти закончил: рыженькая Даша и та самая белокурая «Барби», которую, как, оказалось, звали Юля. Судя по всему, настроение у девушек было приподнятое.

– Ой, а мне ваши пластилиновые композиции Танька и Дашка показывали, – тут же защебетала Юля. – Неужели, своими собственными руками сделали?

– Своими собственными пальцами.

Серега напряг мозги: Татьяна Юрьевна недвусмысленно позиционировала себя и Дашу в «розовом цвете». Если так оно и есть, то зачем Максим пригласил блондинку и рыжую, составить компанию мужикам-охотникам?

– А микроскопом пользовались?

– Юленька, ну, каким микроскопом? – обернулся с переднего сидения Максим. – У Сереги глаза, знаешь, какие зоркие!

– На самом деле иногда приходится браться за увеличительное стекло, – сказал скульптор.

– Но пластилин – он же мягкий, может расплавиться, – продолжала донимать его Юля. – Если его на окне под солнцем оставить…

– А зачем пластилин – на солнце? – вмешалась Даша. – Под солнечными лучами и краски на картинах выцветают, а уж пластилин…

– Все правильно, – улыбнулся Серега. – Я ведь еще до армии лепить любил. А, спустя несколько лет, нашел в кладовке коробку с теми фигурками – так они не то чтобы расплавились, а наоборот, затвердели. Правда, некоторые как бы полиняли, то есть, один цвет приобрел оттенок соседнего. Но тогда пластилин фигового качества был – и к пальцам прилипающий, и очень быстро «линяющий». Собственно, поэтому я быстро лепку забросил. Сейчас – абсолютно другое дело, пластилин в продаже очень качественный.

– И сколько времени вы тратите на одну фигурку?

– Юля, а давай, перейдем на «ты»?

– Для этого тяпнуть надо, – сказал Максим.

– Кстати, я с утра уже неплохо тяпнул.

– Он у нас на больничном, ему можно. А мы с вами, девочки, пашем как волы с утра до позднего вечера…

– И тем самым приносите стране неоценимую помощь, – усмехнулся Серега.

– Да, – с серьезным видом кивнула Юля, – нам, знаете, как приходится…

– Юленька, лучше не продолжай… – прервал ее Максим. – Серега таким образом над нами иронизирует. Не конкретно над нами, а над страховыми организации в глобальном масштабе.

– Почему?

– Все, Юленька, переходим на другую тему. Шуба, а с чего это ты с утра в одинаре наквасился?

– При чем здесь шуба? – удивилась Юля?

– Это у Сергея прозвище такое, – шепнула Даша подруге. – Я тебе потом расскажу.

– Какой там, в одинаре! – сказал Серега. – Мой напарник Боярин из комы вышел, вот мы к нему в Боткинскую больницу большой инкассаторской толпой и нагрянули. Заодно и покойников помянули. Сегодня как раз девять дней.

– Вы должно быть в курсе, – обратился ко всем в машине Максим, – что на прошлой неделе инкассаторов ограбили? Так это как раз нашего Шубу грабили. Серегу и напарника ранили, а водителя инкассаторского и кассиршу из магазина – расстреляли почти в упор.

– Насмерть? – обернулся к Сереге водитель.

– Еще бы не насмерть, – ответил вместо него Максим. – Шуба чудом в живых остался. Так потом еще и умудрился убийцу узнать и ментам его сдать.

– Кошмар, – округлила глаза Юля.

– А я и не знала, – сказала Даша. – Думала, вы такой бледный, потому что простудились…

– Это он потом простудился, когда вместе с ментами убийц ловил. А сначала Шубе дубиной черепушку проломи.

– Не проломили, Макс, что ты все выдумываешь!

– Шуба у нас – личность героическая.

– Макс, предлагаю сменить тему! У меня, между прочим, с собой три баночки пива имеются.

– У нас, между прочим, целый ящик пива. Правда, в багажнике. Зато – «Бавария». Витёк, приткнись обочине…

– Можно хоть тут выскочить, все равно встали.

Они и в самом деле встали в пробке, и Максим неторопливо вышел из машины, достал из багажника четыре бутылки пива и, вернувшись на свое место, порадовал ими, расположившихся на заднем сидении пассажиров. Пиво оказалось холодным и хорошим.

– Как думаешь, – спустя некоторое время, обратился Максим к водителю, – надолго застряли?

– В пятницу вечером на МКАДе такое постоянно, но если впереди нет серьезной аварии, то… Нам главное до Новой Риги доползти, там – задержек быть не должно.

– А если все-таки авария… – хмыкнул Серега, – то охотиться на вальдшнепа будем прямо на Кольце.

– Кстати, слышали историю? – обратился к пассажирам Витёк. – Буквально на днях, один мужик, москвич, поехал на охоту, вот так же – на вечернюю зорьку. Только на электричке. Пришел на платформу – малолюдную, но в черте города. Смотрит, на березе две вороны раскричались. Мужик, недолго думая, расчехляет двустволку, заряжает и дуплетит по каркушам. Одну замочил, вторая, сначала улетела, но тут же вернулась и стала над подстреленной подругой кружить. Мужик вновь ружье зарядил, замочил и вторую. Тут его менты и повязали.

– Мужик – наш человек, – посмеявшись, сказал Серега. – Но при таком раскладе штрафом не отделается…

– Наверняка, еще и ружье конфискуют, – согласился Максим.

– Какие же вы, мальчики, все-таки, кровожадные, – деланно вздохнула Юля. – Вороны жили себе, поживали, горя не знали, а тут…

– Вороны – разносчики болезней, истребители других мелких птиц, яиц, и вообще они, как волки – вне закона, – проявила осведомленность Даша, чем порадовала охотников.

– Все верно, – сказал Серега. – Между прочим, я за свою охотничью практику пристрелил ворон, наверное, десять.

– Больше, Шуба, гораздо больше. Вспомни, хотя бы, как мы под Весьегонском на острове ворон истребляли…

– Убийцы!

– В данном случае – грамотные охотники, – возразила подруге Даша.

– Юля, а ты, случайно под зеленым знаменем не маршируешь? – кажется, этим вопросом Серега вызвал у блондинки напряжение мозговых извилин. – Я в плане того, что мы все-таки на охоту едем, где – нет вегетарианству. Питаемся исключительно мясом добытой дичи.

– Сергей, вы завтра удивитесь, сколько наша защитница ворон за один присест шашлыка скушает, – улыбнулась Даша.

– Я шашлык очень-очень люблю. А еще мне Максим рассказывал, что мясо этого… который с длинным носом…

– Вальдшнепа, – подсказала Даша. – В переводе с немецкого, вальдшнеп – лесной кулик. Давно укоренилось мнение, что чем мельче по размеру дичь, а к такой дичи как раз относится вальдшнеп и тот же рябчик, тем она вкуснее.

– Хочу болотную дичь! – воскликнула Юля.

– Это гаршнеп и бекас – болотная, а вальдшнеп и рябчик дичь боровая.

– Даша, откуда такие познания?

– К сожалению, они только теоретические, – смутилась рыжеволосая красавица. – Просто у меня дедушка – страстный охотник, он мне с раннего детства про разных птичек и зверушек рассказывал. Даже на стрелковый стенд меня вывозил – по тарелочкам стрелять.

– Жаль, я без такого дедушки вырос, – вздохнул Серега и хлопнул по плечу Максима. – Начальник, мы все стоим и стоим, а пиво-то закончилось.

– Это у тебя закончилось, но не в багажнике…

Они простояли, не продвинувшись ни на метр, часа полтора, видимо, впереди, в самом деле, была авария. Наконец, пробка более-менее рассосалась, Витёк свернул со МКАД на Новорижское шоссе, которое тоже оказалось забито машинами, но не так сильно.

На прошлой неделе Костиков вместе с Клюевым и Заводновым мчался по этой же дороге по направлению к деревне Лисавино на задержание грабителей. Сейчас время тоже поджимало, тем более что ехать предстояло намного дальше. Витёк повернул джип с Новорижского на бетонку; в Манихино надо было повернуть налево, на Волоколамское шоссе; далее – через Истру, перед Новоиерусалимским монастырем – направо, по направлению к гидроузлу, перегораживающему Истринское водохранилище. Максим то и дело поглядывал на часы – не хотелось опоздать на вечернюю зорьку. С таким темпом передвижения опоздание становилось все реальнее.

Серега порывался, было, позудеть в своей манере, мол, слишком много развелось частных автомобилей, мол, лучше бы их повсеместно запретить, зато глобально расширить общественную транспортную сеть, с помощью которой решить проблемы перемещения… Но всякий раз мысленно останавливал себя, зная, что в данном аспекте разубеждать владельцев частных автомобилей абсолютно бесполезно.

– Макс, а если позвонить твоему «схваченному» Мих Михычу и объяснить ситуацию? – предложил Серега. – Подтвердить под честное слово, что в любом случае приедем на базу и за все заплатим, но только после охоты. В этом случае мы спокойно успеваем, куда нам надо.

– Позвонить-то можно. Но, ты же знаешь, Мих Михыча! Начнет вилять, говорить, что так дела не делаются, вдруг проверка нагрянет…

– А ты с егерем сразу поведи разговор, что, мол, на вальдшнепиную тягу опаздываем и не знаем, как быть – повернуть ли в соседнее Одинцовское охотхозяйство, где охота ничуть не хуже, и тоже с егерями связи имеются, или все-таки остановиться у старого знакомого. Мих Михыч ведь не знает, что никаких связей у нас там нет, и проверить не сможет. Но он же не дурак, прекрасно понимает, что никакая проверка к нему не нагрянет, и очень хорошо сознает, сколько из-за нашего отсутствия потеряет в заработке.

– Не потеряет, а не приобретет, – сказал Максим. – Пяти поселенцев на двое суток лишится, к тому же две его личные подсадные окажутся не востребованы, да и всяческие дополнительные услуги, в плане бани и остального некому будет оказать. Очень много не приобретет. Ты прав, Шуба, звоню Мих Михычу…

– А я, девушки, могу с вами, на что угодно поспорить, что ваш начальник обязательно все дела с егерем утрясет.

– Конечно, утрясет, – тут же откликнулась Даша. – Он в нашей организации самый крутой начальник отдела.

– Максим Николаевич любого уболтает, – поддержала подружку Юля.

Минут через пять выяснилось, что Максим действительно егеря уболтал, все утряс, и теперь им не надо терять драгоценное время для заезда на базу, оформления путевок и тому подобного, а можно сразу ехать охотиться,

– Мих Михыч и в самом деле не дурак, вошел, что называется, в положение, – сказал довольный Максим. – Выделил на нашу компанию три двухместных домика. Пообещал включить обогреватели. И главное – сказал, что отберет для нас двух самых лучших подсадных. Витёк, ты уж извини, подсадных на ночь в твой домик поселят.

– Да, пожалуйста.

– Максим, – вдруг встряла Юля. – А подсадные, это… такая… партия проституток?

Возникшая на несколько секунд тишина в салоне джипа, нарушилась взрывом хохота. Смеялись все, кроме растерявшейся блондинки. Витёк даже был вынужден вильнуть к обочине и остановить машину.

– Макс, а ведь она права… – утирая слезы, сказал Серега. – Подсадные самые, что ни на есть особы легкого поведения, только денег не берущие!

– Если без денег, значит не проститутки. Таких девиц по-другому называют, – попыталась реабилитироваться Юля, чем вызвала новый приступ общего смеха.

– Деви-и-иц… – стонал на переднем сидении Максим.

– Юля, ты просто не в курсе, а мальчикам дай только поржать, – наконец, решила прояснить ситуацию Даша. – Охотники называют подсадными – уток. Они этих уток специально подсаживают на воду, чтобы плавали и крякали и своим кряканьем подзывали селезней, в которых охотники стреляют.