Текст книги "Четверо и Крак"

VII. В ожидании заморозков

Ночи становились все холоднее. Однажды, когда ребята проснулись, кругом них было бело. За ночь выпал снег.

– Здесь зима раньше, – сказал Гришук, – да и то ведь начало октября.

– Белые комары приятней тех, что были летом, – смеялся Федька, сдувая с тулупа снежинки.

Крак с удивлением смотрел на такое множество белых мух, которых он видел впервые, сначала даже пытался их ловить, но потом оставил бесполезное занятие.

Постройка дома подвигалась медленно. Выходил скорее прочный шалаш, чем дом.

И мысль о том, как они проведут в нем холода, не раз тревожила ребят. Здесь морозы зимой доходят до -40°. И зверье становилось все смелее и нахальнее, в особенности волки. Ночами вой их слышался совсем неподалеку. Издали ребята видели их: громадные зверюги. Они ходили стаями, и это тоже не обещало ничего хорошего.

Тошке все время вспоминалось мрачное предположение, что остров станет их могилой.

Андрею посчастливилось однажды убить у водопоя лосиху. Они сделали большие запасы мяса, сняли кожу, но на труп лося в первую же ночь собралось столько зверей, что ребята не рады были и добыче. Страшные завывания и рев составили такой ужасающий концерт, что ребята не рискнули ночевать у костра и провели ночь на дереве. И чуть там не закоченели. Один Крак только чувствовал себя превосходно. Он оброс теплой шубой, которую к ночи тщательно чистил. Распушится весь, как комок, голову под крыло, заберется на макушку дерева и спит себе. Если его тревожили, он спросонок злобно шипел, как змея, хлопал носом и больно щипался.

Хотя на острове начались первые морозы, но болото только чуть подернулось льдом.

Все лихорадочно принялись за постройку.

– Ребята! Надо прочней, а то медведи ночью растащат, – шутил Тошка.

– Как только болото замерзнет, все звери отсюда уберутся.

– Тогда и мы уйдем. Надо до тех пор уцелеть.

Работа кипела.

Ребята очень жалели, что ни один не знал плотничьего ремесла. Делали, как могли. Скоро начали класть стропила и крышу.

Да и было пора. По дневнику Гришука выходило, что ребята жили на острове скоро уж месяц. Так за работой незаметно летело время.

Но однажды в постройке случился невольный перерыв, изменивший все прежние их планы и предположения.

VIII. Загадка

Ребята обедали. Вернувшийся с охоты Андрей небрежно кинул повару Гришуку зайцев и как-то особо торжественно положил на обрубок, заменявший им стол, свежую беличью шкурку.

– Интересная находка, ребята! – сказал он значительно.

– Что же тут интересного? Простая белка, – пробормотал Федька. – Когда только ты успел ее так ловко ободрать?

– Да, работа чистая, – одобрил и Тошка.

– В том-то и дело, что я ее такую нашел, – многозначительно сказал Андрей.

– Содранную?

– Да.

Ребята как ели, так и застыли с жующими ртами. У всех мелькнула одна мысль: снять так шкуру мог только человек. Белка свежая, убита недавно, значит на острове не одни они!

– Ни медведь, ни волк шкурок не берегут и не снимают, – подтвердил их тайную мысль Андрей.

– Где ты ее нашел?

Андрей рассказал, что сегодня он попробовал проникнуть в самую чащу и там наткнулся на эту шкурку, зацепившуюся за кустарник.

– Но вот что, ребята, – воскликнул Тошка, – если там живет человек, то он не мог не слышать наших выстрелов. Или у него есть основания прятаться.

Это была новая загадка.

Лежавшая перед всеми шкурка белки доказывала, что на острове, действительно, имелся какой-то таинственный жилец, скрывавшийся от ребят. Может быть, враг, поджидавший только удобного случая перебить их поодиночке и завладеть их оружием.

Решили приостановить на день постройку, чтобы произвести обследование острова вглубь.

Плохо спалось им в эту ночь. К тому же бушевала метель. Лес шумел и стонал. Спали теперь ребята в недостроенном помещении, сверху прикрытом хворостом. У входа горел костер. Каждый по очереди стоял на часах.

День для разведки выдался удачный, ясный и морозный. В полдень, после завтрака, захватив на всякий случай вяленой лосины, двинулись в путь, готовые ко всяким случайностям. Крак над головами перелетал с ветки на ветку, иногда скрывался, потом снова откуда-то появлялся около них.

Темна и торжественно-мрачна была усыпанная снегом вековая чаща, куда они вступили. Шли гуськом. На Крака можно было положиться, как на хорошую собаку. Зоркостью он обладал изумительной. Подвигались по чаще очень медленно, ставя время от времени отметки топором на гигантских соснах, чтобы не потерять обратный путь.

Зимний день короток, в таком густом лесу тем более. Быстро стемнело. Крак вечером почти ничего не видел и задолго до ночи обычно переставал летать. И сегодня, как только солнце село, он начал примащиваться то там, то здесь на ночлег.

– Ночевать, ребята! – крикнул Андрей.

Все устали, никто не возражал.

Ночевали у костра, дежурили из осторожности по двое.

Утром набрали в котелок снегу, напились кипятку, поели вяленого мяса и двинулись дальше.

Еще до полудня они ясно увидели в свежевыпавшем снегу, среди звериных следов, полузанесенные следы человека. Но это были какие-то странные следы: от одной ноги – обыкновенный, а от другой – необычно широкий и глубокий. Но все же, несомненно, это были человеческие следы.

Дело, видимо, шло к развязке.

Ребята, затаив дыхание и взявшись за ружья, стали прокрадываться по ясно видневшимся следам в чащу. Вдруг Крак вернулся с неистовым криком, сел на лиственницу и, вздыбя перья, заорал, точно его резали.

– Боится, – тихо сказал Гришук. – Значит, не хорек, что-нибудь серьезней.

Ребята пошли еще медленней, подвигаясь в молчании шаг за шагом.

Крак летел с ними, но уже не обгонял, а, напротив, как-то жался к ним. Вот он сел на гигантский вереск и неистово заорал и зашипел, вытянув голову к старой ели, раскинувшей низкие ветви над самыми человеческими следами.

– Смотри, – сказал Федька, отличавшийся более острым зрением. – Молодец все-таки. Крак!.. Видишь?

– Что?

– Рысь... Вон... Прямо висит над следами, караулит.

– Да. Если он ходит здесь, ему грозит немалая опасность.

Рысь, увидев ребят, мгновенно скрылась. Крак сорвался, полетел и орал ей вслед со злобным торжеством.

Было уже за полдень, когда Федька, шедший впереди, остановился. Крак опять носился с неистовым карканьем. То улетал, то вновь возвращался, но, видимо, не боялся, а просто был чем-то взволнован.

Ребята снова сгрудились, но едва сделали несколько десятков шагов, стали, как вкопанные.

Странные человеческие следы привели их на полянку и там кончилась. Зато там под гигантской мохнатой лиственницей, виднелась ветхая охотничья избушка – «станок» по-уральски. Следы шли к ней. Но за ночь их на поляне почти замело снегом. Очевидно, со вчерашнего утра человек со странной походкой в свою избушку не возвращался.

Крак помнил человеческое строение по скитской стайке и не боялся жилья, но из осторожности поместился на самой макушке старой лиственницы и оттуда с видом следопыта наклонял голову то налево, то направо, внимательно разглядывая, что это за штука.

Ребята по следам подошли к жилью.

– Войдем, – оказал Андрей.

Дверь была не заперта.

В убогом закопченном жилище никого не оказалось. Но, несомненно, человек ушел отсюда только несколько дней назад. Очаг был холоден. На лавке лежали разостланные две медвежьи шкуры, служившие постелью. В углу также было сложено много беличьих, волчьих и лисьих мехов. Лежали рога лося.

– Да тут порядочное богатство, – оценил Андрей меха. – Видно, хороший охотник.

Больше никаких следов таинственный жилец не оставил. Только над очагом висел охотничий задымленный котелок.

IX. Таинственный обитатель острова

В ожидании хозяина ребята развели огонь. Дым нестерпимо ел глаза. Стены избушки были черны от копоти.

Ребята отдохнули, немного согрелись, напились кипятку, закусили, а хозяин все не являлся.

– Надо его поискать, – предложил Тошка.

Сначала ребята запротестовали. Никто не хотел уходить от тепла. Но когда Тошка привел соображение, что скоро совсем стемнеет и не станет видно следов, а за ночь их совсем заметет, и тогда человека и подавно не отыскать – решили идти.

Уже стояли сумерки, когда ребята вышли в лес. Крак тоже снялся с ними, но становилось так темно, что он вернулся обратно.

Они прошли по следам не более версты, как раздался унылый волчий вой. Ему ответил другой. Потом еще и еще.

Это был отвратительный концерт, заставивший ребят содрогнуться.

Очевидно, стая расположилась где-нибудь поблизости.

– Не вернуться ли? – тихо спросил Федька. – Их, вероятно, много.

С минуту ребята колебались.

– А если он в опасности? – спросил Тошка, взывая этим к их комсомольскому мужеству.

– Очень вероятно, – первый признал Андрей. – Ребята, идем еще немного.

Левый след человека – нормальный, а правый – необыкновенно широкий, полузанесенные снегом, вели далеко в глубь леса и как раз в направлении волков.

Через несколько минут быстрой ходьбы вой раздался вдруг совсем близко. Ребята замерли.

– Тш!.. Если они не уходят, нас они, конечно, уже почуяли, – значит, у них здесь добыча.

Ребята стали подкрадываться.

Федька первый заметил волков. Их было на поляне десятка полтора. Они то сидели, то перебегали около большой сосны.

– Так и есть. Он должен быть на дереве, – прошептал Андрей.

– Если он там сидит со вчерашнего утра, то я ему не завидую, – ответил шепотом Федька.

– Если только не замерз.

– Да. Надо торопиться. Чтобы и это время проси деть, надо быть исключительно крепким человеком.

В минуту сговорились, как действовать. Они взобрались невысоко на ближайшие деревья, так, чтобы удобно целить в волков, выбрали каждый себе по жертве и дали залп.

Трое волков с воем покатились по снегу. Остальные набросились на них и принялись рвать. Началась невообразимая свалка и визг.

– Пусть он знает, что помощь близка.

– Осталась дюжина. Давайте еще раз.

Грянул еще залп. Потом еще.

Снова четверо волков стали жертвами.

После третьего залпа остальные, раненые и здоровые, скрылись, оставив на поляне несколько наполовину изгрызенных трупов.

Ребята спустились и подошли к полянке. Но с дерева никто не отозвался.

– Может быть, там никого и не было, – высказал сомнение Андрей.

Снег под деревом был утоптан волками и залит их свежей кровью.

Сумерки уже спустились. Трудно было различить, находился ли кто на ветвях. Ребята окликнули раз, другой.

Никто не отозвался.

– Да он замерз, – подумал вслух Гришук. – Давайте, я слазаю.

– Валяй.

Гришук оставил на снегу ружье, взял на всякий случай за голенище нож и начал карабкаться. Скоро он скрылся в темных ветвях.

Ребята, затаив дыхание, ждали внизу.

– Ко мне! – вдруг глухо донеслось сверху.

Андрей и Федька дрожащими руками схватились за нижние сучья.

– Сюда! Сюда! – снова донесся с самой вершины призыв Гришука. – Он здесь!

– Жив? – крикнул, карабкаясь, Андрей.

– Чуть жив, – едва слышно ответил Гришук. – Со всем окоченел! Помогите.

Через четверть часа мучительных усилий ребята спускались с ношей.

– Готовься! – крикнули они сверху караулившему внизу Тошке.

– Есть! – ответил он, глядя вверх.

Гришук и Федька бережно спускали по ветвям какое-то маленькое существо, одетое в тулуп. Ноги и голова его были укутаны в беличьи шкурки.

– Это старик! – кричал Андрей, спускаясь за ними вслед. – И замерз, и глух, как пень. То-то он и выстрелов наших не слышал.

Тошка принял незнакомца и положил его на снег. Седая борода и белые волосы, видимо, несколько лет не стриженные, смешивались с беличьими шкурками – шапками, мешали разглядеть лицо. Судя по волосам, несомненно, это был глубокий старик.

Андрей, тяжело дыша, чиркнул спичку и закурил.

Старик повернулся к огоньку. Беличья шапка свалилась. Тошка наклонился и при свете спички увидел вдруг у старика знакомый нарост на левой скуле. И попятился.

– Никак... дед? – воскликнул он, не веря себе.

X. Два года дикарем

Это был, действительно, Евстафий Хорьков, пропавший без вести более двух лет назад. Но как он страшно изменился! Охромел так, что едва мог ходить, и оглох.

Рассказ старика, два года прожившего на этом острове вдали от людей, занял долгий октябрьский вечер.

Весело пылал огонь в избушке, наполняя ее едким дымом. Ребята растянулись на шкурах около котелка, грызли вяленое мясо и под угрюмый шум лесной метели и вой ветра слушали нескладно рассказываемую, но захватывающую повесть знаменитого золотоискателя.

В это последнее путешествие старику, – как он говорил, – «не пофартило», он «маненько» ошибся в каком-то «Чистом покосе», сбился с правильного пути и очутился в этих болотах. Проплутав тут с неделю, съедаемый гнусом, растеряв весь багаж, насилу выбрался на этот остров.

Здесь он остался ждать, пока болота подмерзнут. Но во время одной неожиданной встречи с медведем попался ему в лапы. Мишка изгрыз ему бедро и повредил голову.

Старик повернул к огню свою обезображенную голову.

Тут только ребята заметили, что от левого уха у него осталась только одна мочка.

Искалеченный медведем, он провалялся два месяца, чуть не умер с голоду и, кроме того, почти оглох и охромел. Глухому, без пороха и пуль да еще с поврежденной ногой, ему нечего было и думать о возвращении домой через леса.

Хорькову предстояла горькая участь, промучившись так несколько лет, кончить жизнь одному в этих глухих лесах. Рассчитывать можно было только на случай, что забредут белкачи-охотники. Но в эти две зимы никто не зашел.

Старик уже два года не слышал человеческого голоса и с трудом теперь говорил. Он страшно зарос волосами и ходил в звериных шкурах. Для пропитания он ставил силки, западни, копал ямы, смастерил себе лук и стрелы и вел настоящую жизнь дикаря.

Он рассказывал очень медленно, с трудом отыскивая слова.

По словам старика, этим летом, когда после дождей воды в болотах прибавились, на остров сбежалось множество зверей. И ему, глухому и без ружья, опасно стало выходить из дому, но голод все-таки заставлял.

В одно из таких путешествий волки и загнали его на дерево, откуда ребята сняли его полузамерзшим.

– Но как, дед, ты мог забраться на самую вершину? – прокричал ему в правое ухо Тошка.

Вместо ответа, старик сбросил шкуры и протянул к огню длинные жилистые руки – они были крепки, точно железные, и мохнаты, как у обезьяны.

– Я лазаю, как медведь, – хрипло засмеялся он.

Когда старик отдохнул, Тошка в свою очередь рассказал про себя и ребят и про записку.

Дед так оживился, что слез со шкур и одобрительно закивал головой.

Верно! Он ушел весной сюда, к Пяти ручьям, за золотишком... Дорога эта.

Проснулся инстинкт старого уральского золотоискателя. Он, точно помолодев, подтвердил, что место у Пяти сучьев, правильно, самое верное.

Ребята не могли удержаться от восклицаний.

– Так это – серьезное дело?

– А далеко?

– Верст за двести, а то и триста отсюда, к северу. Теперь, конечно, зимой нельзя. А весной, если доживет, то как бог даст. Дорогу он помнит и теперь уже ввек не пройдет мимо Чистого покоса. И сколько ни случалось ему раньше «мест» находить – такого богатого золотом не бывало.

Глаза старика горели жадным огоньком, руки дрожали. Он забыл даже, что не может много ходить.

А Ефимушку они зря искали. Зряшный человек, все равно бы напутал.

– Я так и знал, что он подлец, – вставил Федька по адресу неповинного Ефимушки. – Я вам говорил.

Разговор о Пяти ручьях и Вогульских пещерах необыкновенно воодушевил старика. Обросший волосами, полуголый, в звериных шкурах, дед сидел у огня среди дыма, как древний, доисторический человек.

Наконец, он умолк, глаза его потухли. Он лег на шкуры.

– Все же, ребята, мы недаром сходили, – сказал Гришук. – Все-таки спасли деда! Приобрели опыт, да еще какой! Познакомились с Уралом поближе. Нас он не особенно баловал. Но и мы не поддались.

– А теперь – домой! – крикнул Федька.

– А дед?

– А деда повезем на санях, – решил Андрей.

– Когда? – спросил Тошка.

– Хоть завтра. Сани сами сладим. Болота уже начали подмерзать, я смотрел.

– Верно?

– А что ж нам больше здесь делать!

– А дом? – спросил Федька.

– Хочешь, оставайся, достраивай...

Ребята разразились такими радостными криками, что дед даже приподнялся.

– Дед, скоро едем домой! – крикнул ему Тошка.

Старик не сразу понял, а когда растолковали, он омрачился.

Но ребята догадались, в чем дело.

– Увезем... Слышишь?.. Увезем тебя на санях!

Избушка дрожала от радостных криков.

Домой, домой! Всем вдруг разом вспомнилось, что уже месяц не ели хлеба, не было соли, сахару, обносились. Всех вдруг потянуло в человеческие условия жизни. Вспомнил, как их ждут. А ячейка? А ребята? А газеты? Что-то делается на белом свете? Домой, домой!

Дед растроганно обнял Тошку, потом Гришука, Андрея и Федьку.

Эта ночь была счастливейшей в жизни экспедиции. Ребята на радостях даже запели песни. И в глуши уральских лесов загремело комсомольское:

 
По морям, морям, морям,
Нынче здесь, завтра там...
 

Одно только существо не приняло участия в общей радости. Ребята забыли о Краке, который спал теперь над крышей избушки, на макушке лиственницы. Второпях забыли даже рассказать деду об этом участнике экспедиции и его подвигах. Такова людская неблагодарность!

Но Крак на другой день сам напомнил о себе, сделав это, как всегда, с большим умением.

Утро только начиналось, и ребята еще поднимались. Дед, вставший раньше всех, вышел на волю.

Не прошло, однако, и пяти минут, как он опрометью и без шапки влетел, ковыляя, в избу.

– Беда! Ох, беда! – хрипел он, повалившись на давку.

– Что с тобой? – испуганно кинулся к нему Тошка.

Старик тяжело дышал.

– Ну, ребятушки, худо, ох, смертушка!.. Ахти мнеченьки. – хлопнул он себя горестно по бедрам.

– Да что случилось? – допытывался Тошка.

– Глаза того ввек не видали и уши не слыхали. Кто скажи, не поверю... Ахти мнеченьки, страсти какие!.. Не фартит, нет, не фартит, – причитал он. – Думал, домой оборочусь, а смертушка тут как тут...

Ребята растерянно обступили дрожавшего старика. Федька отвел Тошку в сторону и шепнул:

– Никак, твой дед умирать хочет. Спроси скорей про дорогу.

Тошка дал Федьке тумака и снова наклонился к старику.

Дед говорил голосом, полным величайшего испуга:

– ...Шапку беличью видали на мне? Где она? Из хаты в шапке вышел, а теперя – где? Там! – он взволнованно указал вверх.

– Что за черт! Да что она, улетела, что ли?

Суеверный дед всхлипнул.

– Знамение, не иначе...

– Фу, черт! Да говори же толком, дед!

– Знамение... Птица... Птица божия схватила и унесла на дерево.

Хибарка сроду не слыхала такого дружного гогота. Дед, несмотря на свою глухомань, даже расслышал и, вероятно, подумал, что ребята сдурели.

Хохотали до слез, хватаясь за бока. Пытались что-то сказать, но и дед перестал понимать, и ребята за смехом не могли выговорить.

В эту минуту виновник торжества, привлеченный хохотом, явился самолично. Стоя на пороге приоткрытой двери, щеголеватый и черный с головы до ног, он хитро посматривал на ребят: в чем дело? Потом, ехидно озираясь, поскакал к Гришуку, волоча по полу злополучную беличью шапку, которую порядочно уже распотрошил. Дед окаменел от страха. Коченеющей рукой перекрестился.

– Силою честного и животворящего креста... Сгинь?

Но видение не сгинуло, а стало на шапку и, выдрав из нее несколько клочьев шерсти, презрительно швырнуло их на пол. Потом Крак сгорбился, взъерошил перья и, наклоняясь, проорал оглушительно:

– Кар-р-р-р! Кар-р! Кар-р-р-р!

Дед чуть не лишился языка.

XI. Возвращение экспедиции

Ребята благополучно, без особых приключений вернулись домой в конце ноября.

Последние семьдесят верст они ехали уже на лошадях, нанятых в первой попавшейся на пути деревне.

Крак сидел на санях вместе с дедом среди шкур.

Прибытие их произвело величайшую сенсацию в городке. И в семьях, и в школе их почти считали погибшими.

Еще более усилило впечатление возвращение деда Хорькова, особенно когда разнесся слух, что он привез богатые меха и необыкновенного компаньона, который поселился у Хорьковых в ограде на дереве.

Крак сам позаботился создать себе известность. При въезде в город, – это случилось утром в базарный день, – он сидел у лошади на дуге, привлекая внимание всего базара. Потом с лошади перелетел на голову торговки пряниками.

Баба в суеверном ужасе с воплем покатилась по снегу, а Крак, победоносно ухватив из ее товара золоченого петушка, полетел с ним вдоль улицы, как курьер впереди саней...

Увидев мирно трусившего по дороге огромного рыжего пса, задравшего кренделем пушистый хвост, Крак спланировал на лету и дернул его за хвост.

Пес от испуга на аршин подпрыгнул вверх и с бешеным визгом кинулся в подворотню. Улица покатилась со смеху.

Таковы были первые подвиги «ученой хорьковской вороны», как прозвали потом Крака в В.

Надо сказать, что эти первые его выступления были из самых скромных и оказались только цветочками, а ягодки ждали горожан в будущем.

Но не стану забегать вперед.

Ребята надолго сделались героями города. Местная газета поместила о них большую статью. Ребята сделали ряд докладов в различных кружках, в том числе и охотничьем, не говоря уже о школе. Андрею, конечно, отсрочили сдачу алгебры. Вскоре они организовали первый в городе кружок ураловедения и привезенными экспонатами положили начало созданию местного музея изучения края.

Готовясь к новой экспедиции на Урал, которую наметили весной, они деятельно засели за книги и практические занятия по изучению Урала, заразив своим интересом других ребят и преподавателей.

Они из опыта убедились, как много знаний им требуется.

Минералогия, геология, химия, ботаника, геофизика и многое другое – всю зиму усиленно занимали их внимание, не говоря уж о работе в ячейке. Гришук изучал еще историю Урала и народные песни. Кроме того, ребята много занимались физкультурой и стрельбой.

Весной, как и задумывали, они отправились к Пяти ручьям. Основная цель, конечно, была и теперь не золото, а изучение малоисследованного края.