Текст книги "Беру все на себя"

Носильщики-огневцы присутствовали при произошедшем, хоть и безмолвно, но явно небезучастно. Переглянувшись между собой, они, не дожидаясь указаний, дружно крякнули и вздели носилки с Семеном Дыркой над бортом ладьи.

– Э-э! Полегче! – забеспокоился Семен. – Не уроните, дырка сзаду!

– Не боись! – отозвался один из передней пары. – Как дитя донесем! – подхватил второй.

Они ловко пристроили переднюю часть носилок на планширь и сами перелезли с берега на ладью, чтобы принять «ценный груз». Колоброд глянул на «подъемно-транспортную операцию» со злобной тоской, сплюнул и, пробормотав под нос нечто ругательное, пошел прочь.

«Вот таким, значит, образом, сэр Майкл? Что ж, врага вы себе в лице мистера Колоброда, эсквайра нажили, но это мелочь. А вот то, что у «адмирала Дрейка» образовалась в Огнево-тауне изрядная оппозиция – очень важно. Теперь «адмиралу» без поддержки воеводы Погорынского никуда не деться. Мда-с, разделяй и властвуй… «Кхе!» Как изволит выражаться их сиятельство лорд Корней».

Треска, сохраняя невозмутимо величественный вид, тоже решил взойти на борт, но торжественного восшествия не получилось. Сначала, перекинув ногу через планширь, он умудрился сесть на край собственного плаща, отчего при попытке выпрямиться чуть этим же плащом и не был удушен. Затем ножны меча совершенно непонятным образом оказались у него между ног, а непривычное к тяжести доспеха тело повлекло вперед так, что опершись на поврежденную ногу, Треска охнул от боли и вынужден был опуститься на четвереньки. В довершение всех бед дрегович, пытаясь подняться на ноги, ухватился обеими руками за планширь и не заметил, что зацепился ожерельем за утку[16]16
  Утка – двурогое, Т-образное, деревянное или металлическое приспособление, закрепленное на фальшборте или в другом месте судна и служащее для крепления на ней тросов небольшого диаметра.


[Закрыть]. Нитка, естественно, лопнула, и стеклянные бусины дождиком просыпались Треске под ноги.

Мишка деликатно отвернулся, Егор продолжил увлеченно ковыряться в ухе, и лишь один Семен «посочувствовал» дреговическому старейшине:

– Ребяты, помогите ему! Убьется же с непривычки, дырка сзаду!

Треска, раздраженно отмахнувшись от протянутой руки, поднялся на ноги, громко сопя, взобрался на кормовой помост и, красный, как свеклина, уселся рядом с Егором.

«Да-а, а ты ведь дикарь, честной муж Треска! У себя в Уньцевом Увозе ты, может, и хорош, и авторитетен, но стоит тебе хоть чуть-чуть выпасть из привычного уклада, и куда что девается? И впрямь сущий дикарь! И побрякушками обвешиваешься, как папуас, и наряжаешься неуместно, в приятном заблуждении, что выглядишь «не хуже других», и в смешное положение себя то и дело ставишь… Какое разительное несоответствие лубочно-благостному представлению потомков о далеких предках! Упрели вы начисто, уважаемые родовичи, в лесных дебрях сидючи, не работает, ей-богу, не работает формула «по старине, как от пращуров заповедано»! Голимый консерватизм, переходящий в полную неадекватность, выходит.

Вообще, посмотришь – и хоть в петлю! Лесовики закоснели в неизменности так, что хоть за деньги на ярмарке показывай, ратнинская сотня (уж на что, казалось бы, другой культурный уровень!) на корню гниет, Рюриковичи докрышевались, считай, до полного оскотинивания, православие слабо, язычество не находит ответов на «вызовы времени»… Что же происходит-то? Где инициатива, мать ее, где прогресс, где расцвет культуры? Пассионарность где, в конце концов? Почему-то все исследователи дружно восхищаются строительством храмов и произведениями ремесленников и делают из этого вывод о расцвете культуры. А что из всего этого доходит до низов, до глубинки? Да практически ничего! За то, что князья начнут обустраивать, а не только обирать свои уделы, придется заплатить развалом Державы, а этим «Трескам» и «Дыркам» похрен – они и слова-то «Держава» не знают и русскими себя не считают!

А так ли страшна была Орда, как ее малевали? Может быть, яблочко уже готово было свалиться в первые же подставленные руки? Вот эти самые «Трески» и «Дырки» пойдут класть головы, защищая Русь? Да ни хрена! Привычно засядут по своим медвежьим углам в надежде, что до них не доберутся. Да и кого им защищать? Князей? А где это видано, чтобы «дойная корова» защищала «крышу»? Города? То есть то, что, по понятиям того же Трески, только сосет соки из его рода, ничего не давая взамен? Страну? А ее, по тем же понятиям, и нет вовсе!

Ну, уж нет, милостивые государи, если вам пофиг, то мне за Державу обидно! Я вас научу Родину любить! Не «малую родину», охи да ахи по поводу которой начались с подачи писателей-деревенщиков, а вот так – с большой буквы! Хоть дерьмократы-либерасты это правило и отменили, но меня в школе учили писать именно так! Пусть и не доживу, но наизнанку, едрить вас через канифас-блок, вывернусь, чтобы Орда через сто лет по мордасам огребла! А вы, чтоб вам всем охренеть на рассвете, даже и не заметите, как я из вас, пеньков, людей делать буду. Вот прямо сейчас и буду, и ни одна падла не пикнет и ни о чем не догадается!»

Мишка подождал, пока носильщики-огневцы сойдут на берег, и обратился к Семену Дырке:

– Давай-ка, Семен Варсонофьич, пока суд да дело, до конца с тобой разберемся.

– А чего со мной разбираться-то, дырка сзаду? Я что дитя малое, сам не разберусь…

– Чем мы еще можем помочь тому, чтобы ты Огнево мог под свою руку нагнуть и никакие Колоброды тебе в этом деле помешать не могли?

– Э? – такой постановки вопроса «адмирал Дрейк» явно не ожидал.

– Силой-то тебе, в случае нужды, и свояк подсобит, воеводу из-за этакой мелочи беспокоить невместно, – продолжил Мишка таким невозмутимым тоном, словно речь шла о делах самых обыкновенных. – Но думается мне, что для сего дела не только и не столько сила потребна.

– Чего-чего?.. Ну, дырка сзаду… Ты… это… Для какого такого дела?

«Так, клиент, похоже, несколько подрастерялся, что, собственно, нам и требуется. Продолжаем увеличивать насыщенность информационного потока на входе за счет плотной «упаковки» подтекста».

– Для такого, что надобно нам точно знать: какое число людей ты в СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ сможешь выставить в СВОЮ ладейную дружину по призыву воеводы Погорынского? Скольких доспешных и оружных, скольких простыми гребцами, да найдутся ли у тебя кормщики и для наших ладей?

– Кормщики?

«Ага!! Клиент дозревает – повторяет только последнее слово, за которое зацепилось сознание, все остальное остается “непереваренным”».

– Или ты думаешь, что великий князь Киевский Мстислав Владимирович…

Мишка сделал паузу, любуясь, как в выпученных глазах Семена Дырки всплывает вопрос: «А князь-то Киевский тут при чем?», потом продолжил:

– … оставит безнаказанным набег Полоцка и Литвы? Думаешь, не будет большого похода, дабы покарать злодеев?

– Ты… это… погоди…

«А вот хрен тебе! Я еще не закончил».

– Или нам не на тебя, а на Колоброда в таком разе рассчитывать? Так я велю его вернуть. Как миленький, вприпрыжку прибежит. Так что? Звать Колоброда?

– Да погоди ты!!! – упоминание имени соперника стало последней каплей, Семена наконец прорвало. – Какой следующий раз?.. Тьфу, едрит тя в грызло… большой поход? А… это… какая ладейная дружина?

– Как у твоего свояка, только на ладьях.

– Так Леха боярином заделался… у него и дружина…

– Так ты отказываешься, что ли? – Мишка завертел головой, будто разыскивал своего адъютанта. – Антон, зови Колоброда…

– Стой!!! – громкостью и экспрессивностью вопль Семена был сравним только с криком «Пожар!!!» – Не отказываюсь!!! – Семен сгоряча приподнялся на носилках, охнул и схватился рукой за продырявленную ягодицу. – Да что ж ты так сразу-то? Уй! Дырка сзаду…

– Да не мучь его, Михайла, – вклинился в паузу Егор. – Видишь же: неподъемно ему. Не сможет…

– Смогу!!! – снова взвился Дырка.

– Тогда сколько доспешных, сколько гребцов? – опять насел Мишка.

– Десять! – выпалил Семен, словно называя последнюю цену при торговле, только что шапку под ноги не швырнул.

– Мало! – «отрубил» Мишка.

– Мало? Да ты что…

– Ладья!

– Какая ладья?

– Которая утопла! Там и оружие, и доспех, и товар разный! И сама ладья тоже! И не вздумай врать, что поднять это все не сумеешь!

– А я и не вру! Сумею!

– Тогда сколько?

– Тогда… А пошел ты… – Семен Дырка осел на носилках, словно из него выпустили воздух, и спокойным, слегка насмешливым тоном обратился к Егору: – Ну и борзые у вас ребятишки в Ратном. Ишь, как напер, безобразник!

– Так ведь сотник же, – Егор пожал плечами и ухмыльнулся.

– Ну, так и меня тоже не в нужнике рожали, дырка сзаду.

«Все, опомнился. Но силен, ничего не скажешь! Быстро из захвата вывернулся. Однако главное сделано – спор идет уже о размере дружины, а не о самой возможности призыва под знамена лорда Корнея. Или все-таки передумает? А вот сейчас и выяснится».

– Хе-хе, сотник, говоришь? Дырка сзаду… А про плату за насад мой позабыли? Или думаете, что я позабыл?

– А эта мелочь имеет значение по сравнению со всем остальным? – небрежно поинтересовался Мишка.

– Мелочь? Хм, дырка сзаду… Как у свояка, говоришь, значит?

– А если нет, то зачем ты нам нужен? – Мишка, насколько смог, подпустил в голос твердости. – Семен Варсонофьич во главе Огневской ладейной дружины – одно дело, а Семен Дырка сам по себе… ну, разве что о цене насада поторговаться, не более того.

– Ишь ты, как подвел! Уже и о цене насада поговорить зазорно выходит. Сотник… едрить тя в грызло…

– Угу, – прогудел в бороду Егор. – И радуйся, что с внуком торгуешься, не с дедом.

– Да это-то понятно… – Семен поерзал на носилках, оправдывая этим паузу для размышления. – Значит, Леха у вас в бояре вылез. М-да… А скажи-ка, у вас это дело как вообще устроено?

Дальше Мишка слушал, не вмешиваясь, да и не очень внимательно. Нет, конечно же, разговор двух немолодых, крепко потертых жизнью и незаурядных мужчин послушать было бы и интересно, и поучительно. К тому же «адмирал Дрейк» явно собрался получить от Егора ответы на те вопросы, которые уже успел обсудить с Лехой Рябым, и сравнить их ответы. Но важнее сейчас было понаблюдать за реакцией Трески.

А Треске, в первую очередь, было жарко – сидели-то на солнышке, хоть и сентябрьском, но еще вполне теплом. Дрегович сначала закинул полы плаща за спину, потом завозился с дорогой и безвкусной запоной, удерживающей плащ на плечах, но непривычная застежка поддавалась плохо, к тому же основное внимание Трески было занято разговором Семена и Егора. Начисто позабыв о величественной невозмутимости, дреговический старейшина ловил каждое слово, вытянув шею и даже слегка приоткрыв рот. А послушать было что.

Егор довольно быстро сумел повернуть разговор туда, куда ему было нужно, а не туда, куда хотел Семен Дырка – принялся растолковывать огневцу… (Мишка чуть не матюгнулся вслух от удивления!) систему административного деления княжества!

То, что сотней называется не только дружина численностью около ста человек, а и некая территория, например, крупное село с соседствующими весями, хуторами и прочими мелкими поселениями, Семен Дырка и так знал. Однако пояснение Егора о том, что во главе сотни стоит староста только в том случае, если население сотни не содержит собственной воинской силы, а иначе это будет уже не староста, а сотский, для огневца оказалось в новинку. Правда, Егор тут же пояснил, что сотский – это скорее для города, в военное время он командует сотней городского ополчения, а в мирное – частью города, например концом. Тут Егор явно излагал обычаи Новгорода и Пскова, было ли так же устроено в Турове, Мишка не знал.

Рассуждение же о том, что город с округой должен именоваться тысячей, и вовсе повергло «адмирала Дрейка» в задумчивость, но не сразу, а после того, как Егор неожиданно «привязал» эту информацию к делам Погорынья. Мол, был бы у Погорынья свой главный город на манер столицы, сидеть бы там тысяцкому и именоваться междуречью Горыни и Случи Погорынской тысячью. А так пока выходит только Погорынское воеводство во главе с воеводой Корнеем Лисовином.

«Да откуда же он это все знает? Вот как раз в том, что «адмирал Дрейк» в этом вопросе плавает, ничего удивительного нет. Взять ТАМ среднестатистического обывателя и предложить ему разъяснить систему, в которую складываются всякие муниципалитеты, управы, префектуры, районные и прочие администрации – тоже не сможет. И очень немногие смогут, несмотря на совершенно иной уровень информированности, создаваемый СМИ. Но Егора-то кто просветил? Хотя он же довольно долго прожил в Пскове, а в новгородских землях сейчас в самом начале процесс зарождения собственной государственности, и не монархической, а республиканской. Значит, все эти вопросы постоянно обсуждаются, осмысляются, дискутируются… да вплоть до скандалов и драк наверняка. Вот и нахватался. Но как к местным делам подводит ловко!»

А Егор продолжал гнуть свое. Если Погорынская тысяча должна состоять из сотен, то почему бы одной из этих сотен не стать Огневу? И во главе не с простым старостой, а с сотским? Но! Сотский этот должен «нагнуть» Огнево под свою руку сам. Только сам, хотя на помощь воеводы, конечно, рассчитывать можно, однако не во всем, ибо воевода Погорынский за всех сотских стараться не будет – у него и своих забот полон рот – ему требуются такие, которые свои сотни держать в узде способны самостоятельно. И одного Огнева для этого будет мало, надо еще пригнуть под свою руку и окрестные селения, иначе дружину не прокормить.

– Сам, говоришь? – Семен снова повозился, устраиваясь поудобнее на носилках. – А на кой тогда мне ваш воевода? Да и вся эта суета для чего? Трудов

много, риску… тоже немало, а навар каков? Это Корнею, дырка сзаду, прямая выгода – тысячу себе чужими руками собирать, а мне-то с чего стараться?

Егор покосился на Мишку, а тот в ответ лишь едва заметно отрицательно повел головой. Тогда десятник, уже не скрываясь, повернулся к бояричу и заявил:

– Ну вот! Я же говорил, что неподъемно ему, не сможет. Колоброд, по правде сказать, еще хуже будет, так что придется, наверное, со всем этим Лехе Рябому разбираться. Пускай боярство свое оправдывает… опять же, Огнево – кусок жирный. Или, может, боярин Федор свою лапу наложит?

Мишка пожал плечами и развел руки в стороны.

– Ну, господин десятник, наше дело было предложить да проверить годность, решать-то все равно воеводе. Так и доложим: «Негоден».

Треска быстро зыркнул поочередно на Мишку и Егора. Похоже было, что ему не только досадно от того, что разговор прервался на самом интересном месте, но и непонятно, отчего ратнинцы так резко его оборвали из-за, казалось бы, совершенно естественного вопроса Семена Дырки.

– Э, вы чего? – Семену поведение ратнинцев тоже не понравилось. – Что значит «жирный кусок»? Вы чего тут, дырка сзаду…

– Поручик Демьян! – крикнул Мишка двоюродному брату, появившемуся возле «штабной» ладьи в сопровождении Антона и десятка отроков. – Напомни-ка огневцам, что догляда с них никто не снимал, а то там Колоброд чего-то воду мутить принялся. Скажи, что замену Семену Дырке только с одобрения господина воеводы подбирать можно будет. А если не внемлют, так мы и вразумить не замедлим – боевой поход есть боевой поход – уговаривать своевольщиков не станем!

– Слушаюсь, господин сотник! Колоброда от Рось… от поручика Василия прогнать? А то лезет, во все встревает…

– Гони! И построже там, а то вовсе обнаглеют.

– Слушаюсь, господин сотник! Десяток! Кру-гом! За мной, шагом, ступай!

– Егор! – Семен Дырка злобно ощерился. – Вы чего творите? Мы что, холопы вам, дырка сзаду…

Егор, словно к нему и не обращались, повернулся к Треске.

– Слушай, тут такое дело. Надо бы людей свежатинкой покормить. Мы с собой, конечно, запас взяли, да и на ладьях тоже не пусто было, но это все нам еще потом понадобиться может, а…

– Я к тебе обращаюсь! – возмутился «адмирал Дрейк».

– А надо обращаться ко мне! – отозвался вместо Егора Мишка. – Так чего ты за свой насад просишь? От боярина пленного ты, значит, отказываешься, хотя на выкуп за него ты и не один насад снарядить мог бы. Тогда называй цену… только уж настоящую, без излишка.

– Да погоди ты с насадом-то! – Семен хрястнул кулаком по настилу так, что, кажется, самому стало больно. – Уй, дырка сзаду… Егор, Михайла! Да чего я такого сказал-то? Ну, я просто не знаю… Вместе же, вот прямо на этой ладье чуть смерть не приняли!!! Что ж вы… как чужие-то?!

Мишка вдруг поймал на себе пристальный взгляд Трески и не успел удивиться этому, как дреговический старейшина хитро подмигнул ему и шевельнул усами, явно сдерживая улыбку.

«Опаньки! Вот тебе, бабушка, и фейс во всю харю! Дикарь-то дикарь, а догадался, что спектакль не столько для Дырки, сколько для него играется! Как вы там, сэр, рассуждали о лихих ребятах, которые сейчас по всей Европе основывают графские, баронские и просто дворянские династии? И плевать, что немытые, неграмотные и сущие бандиты по образу жизни! Да мэтр Треска на их фоне гораздо приличнее смотрится – и грамотен, скорее всего, и моется каждый день. А насчет лихости… встать во главе рода, пусть даже и после эпидемии, выкосившей стариков – тоже не пустячки! Коли вернется с добычей и при оружии, да с людьми, признавшими его своим командиром… не-ет, не даст он больше в своем роду волхвам верховодить – сам хозяином захочет стать, и воевода с христианским попом ему в этом деле первыми помощниками будут!»

– Господин сотник, господин сотник! – прервал Мишкины размышления крик отрока. – Господин сотник, дозволь обратиться, отрок Астафий!

– Что случилось?

– Урядник Яков велел передать: по Пине от Пинска две лодки спустились!

Мишка дернулся встать, но Егор буквально пригвоздил его к месту предостерегающим взглядом.

«Тпру! Стоять, Зорька, покуда доят! Постыдились бы, сэр, ну, сколько ж можно на одни и те же грабли наступать? А еще Дырку с Треской поучать взялись!»

– Поручик Демьян велел три насада на перехват готовить! – продолжал доклад Астафий.

– Гм… – Мишка сделал вид, что и не собирался вскакивать, а лишь поудобнее усаживается. – Сколько народу в лодках?

– По семь, по восемь, все оружные. Но с одной лодки четверых на берег высадили, там, где у них дозор раньше стоял.

– Что, так вот, на виду, все и делают?

– Нет, господин сотник, они думают, что их не видно, а мы видим.

– Передать поручику Демьяну, что его действия одобряю. Нападать на полочан разрешаю только если они в Припять выплывут, да так, чтобы обратно в Пину они вернуться не смогли. Самим же в Пину не лезть! Запрещаю настрого – на засаду нарваться можете! Ступай.

– Погоди! – вмешался Егор. – Передай ратнику Арсению, чтобы ладью готовил, он знает, которую. На ладью моих людей, гребцов из огневцев и… – Егор вопросительно глянул на сотника Младшей дружины.

– И опричников! – быстро добавил Мишка.

– И от меня передай, – влез Семен Дырка, – чтобы гребцов и кормщиков невозбранно!

Отрок Астафий растерянно поморгал, но, увидев поощрительный кивок сотника, бодро рявкнул:

– Слушаюсь, господи сотник!

Треске, чувствовалось, тоже хотелось добавить и собственные распоряжения, но повода не нашлось. Он вздохнул, провожая взглядом убегающего отрока, и, как-то по-простому, уже не пытаясь ничего из себя изображать, обратился к Егору:

– Свежатинки добудем. Мои тут уже кабанье стадо выследили – с поросятами, голов в двадцать будет. Вечерком возле водопоя их и возьмем. Не велика хитрость, сделаем. А скажи-ка ты мне, к чему он, – дрегович повел бородой в сторону Семена, – не годен оказался? Как-то вы… больно уж смутно излагаете.

– Во-во! – встрепенулся «адмирал Дрейк». – Не годен, не годен, дырка сзаду, а для чего не годен-то? И почему?

Егор опять полез пальцем в ухо, предоставляя Мишке возможность самому отвечать на заданный вопрос.

– Перемены грядут, честные мужи, перемены серьезные, а вот к добру эти перемены будут или к худу, во многом и от нас зависит, – Мишка оглядел собеседников и, убедившись, что те готовы слушать дальше, продолжил: – Избаловались мы за боярином Федором-то – ни князь в полюдье к нам не ездил, ни людей своих не присылал, да и некому это делать было – в Турове-то Брячислав Святополчич только на кормлении сидел. Ныне же на Туровский стол сел полноправный князь, как-то при нем все будет? А ну как не удоволится тем, что ему боярин Федор собирает, да начнет сам в полюдье ездить? Или еще хуже – людишек своих посылать. Слыхали, наверное, как они себя ведут? Виры разорительные на пустом месте придумывают, новые подати измышляют, а то и впрямую грабят. В полюдье, как в боевой поход, за добычей ходят. Но им иначе и нельзя – кормятся-то только с добычи да княжьими милостями, а жизнь в стольных городах дорога. Там не только прокорм требуется, но богатство напоказ выставить, гонор явить.

– Ну, а я-то тут при чем? Что мне, дырка сзаду, воевать, что ли, с князем?

– Ни в коем разе! Бунт князья давят жесточайше да и за обиды своих людишек карают беспощадно.

– И что ж тогда?

– А то, что между простым селом и боярским – с дружиной – разница есть, и разница существенная. Да, за княжьего человека спрос суровый, но ему-то, ежели убили, уже все равно. Для грабителя, в случае гибели, смысл грабежа теряется начисто – награбленное уже не потратишь. Да и остальные при таком повороте дела предпочтут не рисковать, а поискать добычу полегче. У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая – рвать, в первую очередь, с тех, кто сопротивляться не может.

– Угу, так они и утерлись, дырка сзаду, и князь смолчал. Да что ты мне тут…

– Нет, конечно! Не утерлись и не смолчал… если дело с боярином-одиночкой имеют. А вот если сотни в тысячу собраны да тысяча та сильна…

– Опять, выходит, война!

– Совсем наоборот! Никакой войны, а даже любовь и согласие!

– Ну, это ты заврался! Какая любовь, дырка сзаду, коли сила на силу? Не знаю, что ты такое в книжной науке превзошел, как о тебе болтают, а только жизни ты не знаешь – молод еще! Запомни: промеж жерновов уцелеет не самое твердое зерно, а то, которое ямку в жернове нашло и в ту ямку закатиться сумело! Так-то, дырка сзаду! А то развел тут: сотни… в тысячу собранные…

– Вот я и говорю: «Не годен!» – неожиданно вставил Егор. – Мы ведь не те зерна ищем, что в ямку закатиться норовят, да и не зерна вовсе, а камешки, что потверже жернова будут. Им-то ямка не требуется – так устоят, да еще и сам жернов покарябают.

– А вы, значить, такие твердые? – язвительно ощерился Семен.

– А мы, значить, да – такие твердые, – передразнил Егор.

– И через это у вас, дырка сзаду, с князем любовь и согласие?

– И через это князь Вячеслав Владимирович нашему воеводе златую шейную гривну пожаловал.

– Э?.. Ишь ты, едрить тя в грызло…

Пока Егор с Семеном обменивались язвительными репликами, Мишка прислушивался к тому, что творится на Припяти. И понимал, что бесполезно – протоку, в которой были укрыты трофейные ладьи, отделяло от основного русла довольно приличное расстояние, да еще и заросшее лесом, но все равно не мог удержаться – прислушивался.

«Как там у Демьяна? Хотя Арсений, конечно, присмотрит, глупостей натворить не даст… А может быть, полочане в Припять и не вылезут, уйдут к Пинску? Погодите, сэр, какая-то у вас только что мысль интересная мелькнула… очень, между прочим, показательная. Да! Вы обратили внимание, как ваши собеседники отреагировали на ваш пассаж «У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая»? Вот именно! Никак не отреагировали – восприняли как само собой разумеющееся! Каково? Сказано: «Княжьи тати», а народ безмолвствует! Вам, сэр Майкл, это ничего не напоминает? Ага! Совершенно справедливо, позволю себе заметить – напоминает, практически копирует, ТАМОШНЕЕ отношение населения к ментам! Вот и поспорь тут с Экклезиастом: «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но все это было уже в веках, бывших прежде нас». Вот так: девятьсот лет разницы, и… никакой разницы! Простите великодушно за невольный каламбур. Но тогда… получается, что «адмирал Дрейк» Ваньку валяет – все ему известно и понятно… хотя нет. То, что систему может победить только другая система, ему и в голову не приходит… ну, как ТАМ – отмахаться от ментов можно ФСБэшной или депутатской ксивой, или чем-то подобным – знаком принадлежности к другой системе, не менее сильной. Что ж, тогда дальнейший разговор понятен, никуда вы не денетесь «сэр Френсис Дрейк с отверстием в интимном месте».

– А как вы думаете, не тяготится ли князь своей зависимостью от мнения дружины? – спросил Мишка сразу всех собеседников, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вроде бы полновластный правитель, землей повелевает, суд и расправу чинит и… все прочее, что князьям надлежит, но всегда приходится ему помнить, что дружина может сказать: «Без нас решил – без нас и верши». А по любому важному делу – пир устраивай да мнение дружины выслушивай. И постоянно от людей своих слышать: «Дай, дай, дай!» Дай злата, дай власти, дай безнаказанности, дай гордыню потешить, и чем больше даешь, тем больше хотят…

– Ой, бедняжка! Нам чего теперь, дырка сзаду, поплакать над тяжкой княжьей долей?

– Плакать ни к чему, а вот подумать было бы полезно! – не принял Мишка язвительной тональности, раскрутившейся по ходу препирательств между Егором и Семеном. – Вспомнить, к примеру, что ты делаешь, когда у тебя ладья или насад при погрузке излишне на один борт кренится?

– Тьфу, балаболка! Ладья-то тут при чем, дырка сзаду…

– А все-таки, что делаешь?

– Чего, чего… груз перекладываю, чтобы…

– Чтобы, значит, противовес был?

– Нет, дырка сзаду! Чтобы за борт груз выпал! – похоже, «адмирал Дрейк» начал дозревать до аргументации типа «сам дурак» – Что ты дурь-то всякую…

– А что может стать противовесом, если дружина ладью княжьей власти на один борт кренит?

– Э?..

– Наша тысяча, – негромко, но очень весомо и неожиданно для собеседников вставил Треска, – которая из сотен слагаться будет.

«Сэр, вы это слышали? НАША! Ай да мэтр Треска! То-то он род оседлал – политику сдержек и противовесов на интуитивном уровне сечет!»

– И этот туда же! – Семен шлепнул ладонью по доскам кормового настила. – Нам только и дела, что княжьи заботы разбирать, дырка сзаду! Своих собственных нам мало уже! Вы каким местом думаете-то?..

– Да уж, вестимо, не тем, в котором дырка! – не дал Семену договорить Мишка. – А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся? Набег на туровские земли отбиваем! Как раз то, что должен был бы сам князь с дружиной делать. Но он же с братьями в Степь ушел.

– Ну и что?

Семен Дырка, несомненно, уже все понял и сопротивлялся только из упрямства, а может быть, просто хотел, изображая горячность, выжать из Мишки побольше информации, но разговор-то велся не только для него, а и для Трески, хотя и тот тоже, надо понимать, прекрасно видел, к чему клонят Мишка и Егор.

– Ну и то! – немного повысил голос Мишка. – Коли дружина спросит Вячеслава Владимировича Туровского: «Кто ты без нас?», он может смело отвечать: «Князь!», ибо есть у него, кроме служилой дружины, земская – от земли погорынской. Нет! – Мишка выставил ладонь в сторону собравшегося что-то сказать Семена. – Без ополчения, с одной только дружиной князь прожить не может – это значит, что его земля не приняла, «путь указать» могут или другой князь со стола сгонит. Но у нас-то не просто ополчение получится, а ПОЛК Погорынский! Кованая рать, ни умением, ни оружием, ни доспехом служилой дружине не уступающая. Да еще пешцы, – Мишка ткнул указательным пальцем в сторону Трески. – Да еще и ладейная рать! – указательный палец уставился на Семена Дырку. – А с этим у князя Вячеслава и вовсе кисло – нету у него ладейной рати, на купеческих ладьях дружину возит, если нужда приходит.

Насчет последнего пункта Мишка вовсе не был уверен в своей правоте, но собеседники-то были информированы еще хуже, так что особого риска не предвиделось.

– Ну, а коли есть у князя противовес дружине, власть его этим только укрепляется. Сразу же слабеют руки, которые его то и дело за полы хватают и свободно шагать не дают, ибо появилась этим рукам замена.

– Вот так-то, други любезные, – Егор пристально глянул поочередно на Семена и Треску. – И обижать нас в таком разе князь своим людям не даст – нужны мы ему. Любовь и согласие с нами князю требуются. Одна беда – с чего ему быть уверенным в нашей верности? А ну как вознамеримся ему «путь указать»? Одно дело – сейчас мы туровские земли защитим, а другое дело – как бы не сказали «Без тебя отбились, так зачем ты нам?»

– И что? – от теперь в голосе Семена зазвучала искренняя заинтересованность, а не желание раззадорить собеседника. – Как князя в том уверить?

– Да очень просто! – Егор ухмыльнулся и пожал плечами. – Показать, что воевода Корней Агеич держит тысячу погорынскую под своей рукой твердо – без своевольства и пререканий. Воевода, который князем Вячеславом обласкан и златой гривной пожалован. Мол, ныне мы ту гривну отработали – земли твои от напасти защитили, а будешь с нами и далее по-доброму, отслужим не единожды и сторицей.

«Ничего себе! «Без своевольства и пререканий!» И это звучит из уст сочувствовавшего бунтовщикам десятника, которому лорд Корней полбороды секирой отмахнул! Что с людьми карьерные перспективы делают!»

– Так что думали мы посмотреть, получатся ли у нас две сотни для погорынской тысячи – огневская и… – Егор вопросительно глянул на Треску.

– Уньцевская! – отозвался на невысказанный вопрос дрегович.

– Да, огневская и уньцевская. Но не выходит… пока. Сказать воеводе с уверенностью мы ничего не можем, а коли нет уверенности… так и вовсе ничего нет. Вот так.

– Это почему же? – возмутился Семен. – Да что вы знаете, чтобы так вот судить?

– Знаем, Семен Варсонофьич, знаем, – отозвался Мишка. – Кабы не знали, не стоять бы сейчас Ратному на своем месте, да и вообще не быть. Ты не подумай чего плохого, мы к тебе со всем уважением. Ты и ладейщик изрядный, и не робкого десятка – не смылся же от Пинска на первой же ладье, до конца там был. Да и в бою себя выказал, хоть и ранен был… но мало этого. Не обижайся, но мало.

– Чего ж вам еще-то? Ну, я прям не знаю… дырка сзаду! Ты что, смеешься?

Ответить было что. Мишка собрался процитировать Великую Волхву – об умении сохранять достоинство в любых обстоятельствах, привести в пример Треску – в трудный час принял на себя ответственность за род, не торгуясь и не спрашивая, какая ему от этого выгода… да много еще можно было бы сказать. Мишка уже набрал в грудь воздуха, но с берега вдруг донесся крик Роськи:

– Минька!!! Ми-и-инь!!! Митька нашелся!!!

Вот тут его не смог бы удержать на месте не только предостерегающий взгляд Егора, но даже и попытка все троих собеседников хватать руками. Мишка сиганул на берег прямо с кормового помоста, упал, не удержавшись на ногах, поднялся и кинулся навстречу крестнику, продолжавшему орать, словно находился на другом берегу Припяти: