Текст книги "Холодное солнце"

Кавказцы сели ужинать. После бесконечных споров и ругани они наконец поднялись из-за стола и, удостоверившись, что гость спит, вышли из комнаты, погасив свет.

Золотозубый направился в комнату, где штабелями были сложены коробки с телевизорами и магнитофонами. Не раздеваясь, он повалился на кровать и перед тем, как заснуть, сунул руку в. карман. Нащупав слиток, блаженно улыбнулся и закрыл глаза.

Мансур отправился на кухню и включил телевизор. Безымянный, хлопая себе по ладони лезвием выкидного ножа, долго ходил вокруг Бармина, мерно свистящего и вздымающего грудь вместе с покоящейся на ней головой.

Допрос был назначен золотозубым на завтра, но хищнику хотелось взяться за дело прямо сейчас. Кровь закипала в его жилах при одной мысли о том, что знает этот синяк…

До трех часов в квартире кавказцев горел свет. Наконец он погас везде, кроме коридора и кухни, откуда раздавалось шипение невыключенного телевизора.

Бармин давно открыл глаза. Он не шевелился, привыкая к темноте и прислушиваясь. Наконец шум невыключенного телевизора убедил его, что хозяева заснули.

Стараясь не скрипеть, Бармин, качнувшись вперед всем телом, встал. Кресло оказалось у него на спине. Согнувшись, он мелкими шажками приблизился к столу. Там среди грязной посуды и открытых банок должен был лежать перочинный нож, оставленный одним из кавказцев. Бармин помнил это и теперь пытался отыскать его среди посуды.

Нож лежал в салатнице. Бармин взял его зубами и, тяжело дыша, вместе с креслом вернулся на прежнее место.

Ремни, которыми были накрепко прихвачены руки Бармина, оказались собачьими ошейниками, утыканными металлическими заклепками. Несколько минут он пытался надрезать их, но лезвие натыкалось на сталь. Изо рта Бармина потекла кровь. Он распрямился, чтобы передохнуть и отдышаться. Под ножками кресла скрипели половицы, и он боялся, что разбудит хозяев.

Ему все же удалось надрезать верхний слой одного ремня. Бармин напряг стянутую руку, и тот лопнул.

Бармин мял и покусывал затекшую руку, а когда наконец мурашки побежали от запястья к пальцам, с болью обретавшим чувствительность, разрезал второй ремень.

Кавказцы недооценили Бармина. Ему удалось сыграть роль пьяного. Теперь нужно было бежать.

На цыпочках подойдя к двери, Бармин выглянул в коридор. На кресле перед входной дверью раздувал ноздри хищник.

Кавказец спал, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Было заметно, как на его мускулистой шее бьется синяя жилка. Бармин до боли сжал рукоятку ножа…

Нет, даже под страхом смерти он не мог этого сделать. После последней охоты в Бармине что-то надломилось; ушло что-то звериное, прежде двигавшее им в критических ситуациях. Теперь он скорей подставил бы себя под нож, чем вогнал его меж ребер противнику.

В кухне за столом перед включенным телевизором спал Мансур. Но Бармину нужен был золотозубый. Перешагнув через ноги безымянного, Бармин крадучись пробрался в комнату, откуда слышался храп, перекрывавший шум телевизора. Колыхаясь жирным брюхом, золотозубый улыбался во сне.

Бармин пошарил на тумбочке и покрывале рядом с золотозубым, потом перевел взгляд на храпящего. Он понял, что слиток в кармане – там, под ладонью золотозубого.

Нет, завладеть слитком, не разбудив хозяина квартиры, не получалось. Значит, надо было уходить. Без слитка. Этот кусок металла был причиной всех бед, свалившихся на Бармина в последнее время, Однако он же теперь и выручил его…

«Со слитком меня в порошок сотрут! Но и без него тоже, – подумал Бармин. – Думаю, вся местная милиция теперь мной занимается! Да и кавказцы устроят охоту. Эти ребята за презренный металл башку любому отрежут! А что, если рвануть прямо… Это все же шанс для меня, дело-то государственной важности! Но там без слитка мне не поверят! Значит, надо его брать!»

Он вернулся в комнату, приоткрыл балконную дверь и вышел на холодный воздух. Нет, прыгать с девятого этажа он не собирался. Но вот влезть на крышу!

Встав на перила и стараясь не смотреть вниз, Бармин дотянулся до балкона десятого этажа. Он должен был еще подтянуться на руках и, раскачавшись, каким-то образом зацепиться ногами за перила… Это был единственный путь из «кавказской» квартиры. Но хватит ли сил? Там, наверху, можно разбить оконное стекло и, пользуясь паникой, прорваться на лестничную площадку. Хорошо, если в той квартире не окажется мужчин…

Он вновь стоял перед золотозубым. Тот повернулся набок, но руки из кармана не вытащил. Бармин вспомнил, что оставил балконное окно открытым, и теперь холодный воздух мог разбудить хищника. Нужно было брать слиток и уходить через балкон. Золотозубый тем временем сладко причмокивал.

«Интересно, что ему сейчас снится?» – думал Бармин, заворачивая в полотенце хрустальную вазу.

Странно, он не испытывал к кавказцам, наверняка решившим поступить с ним так же, как привокзальная милиция, никаких злобных чувств. Вот и золотозубому, с веселой улыбкой снявшему бы с него голову при первом удобном случае, Бармин не хотел причинять вреда.

Склонившись над золотозубым, Бармин потрепал его по щеке и прошептал:

– Вставай, брат!

Тот открыл глаза. Увидев улыбающуюся физиономию гостя, он резко оторвал голову от подушки и хотел уже закричать, но Бармин тут же успокоил его ударом по затылку. Золотозубый нырнул носом в подушку. Смахнув со лба выступившую испарину, Бармин склонился над кавказцем. Тот не шевелился и едва слышно дышал. Бармин вытащил у него из кармана слиток и выглянул в коридор.

Безымянный ежился и беспокойно водил головой, чувствуя идущий от балконной двери холод. Казалось, сейчас он проснется. Словно поймав эту мысль, парень открыл глаза, глядя перед собой во мрак комнаты: там сейчас должен был находиться «синяк»…

4

Кореец задыхался и не мог есть даже с помощью майора. Каша из котелка корейца пролилась: ее остатки текли у него по подбородку и шее. К собственной каше Богданов пока не притрагивался: он выпьет ее в последний момент, когда начнут собирать посуду. Выпьет как все доходяги – через край.

Майор понял, что кореец не доживет и до утра. Значит, завтра ему толкать вагонетку в одиночку.

– Хлеб мой себе возьми, Сережа, – прошептал кореец, не глядя на Богданова. – Ни с кем не делись. Завтра у тебя трудный день.

– Ну-ну, – Богданов похлопал корейца по руке. – Сам съешь пайку, когда отлежишься. Этот кашель от сырости!

– Пусть от сырости, – слабо улыбнулся кореец. – Жаль, не дожил до конца. Ведь скоро конец! Все, нет больше руды!

– Как нет? А что ж мы возим?

– Пустую породу. Я знаю.

– А почему до сих пор не прекратили добычу? Зачем пустоту долбить? – Богданов вопросительно посмотрел на корейца.

– Так сразу не разберешь, где руда, а где шлам. Они там, наверху, сырье не анализируют. Дробят и сразу – в печь. Потом по выходу металла судят о том, есть руда здесь или нет. Вот увидишь, этот участок скоро закроют.

Богданов снял с себя суконную рабочую куртку с номером и накрыл корейца поверх одеяла. Его куртка была сухой, а куртку корейца следовало просушить. Майор встал и сунул ее себе под мышку.

– Ты пока поспи, а я твой хлеб у себя подержу. У меня никто не отнимет. Через час я тебя разбужу, и поешь, – сказал Богданов.

Кореец утвердительно хмыкнул и закрыл глаза.

Их разбудили среди ночи. Не поднимая с тюфяка головы, Богданов видел, как какие-то люди, светя шахтерскими лампами, шли в забой.

Охранники засуетились, принялись пинками поднимать рабов. Майор не шевелился, сохраняя остатки сна и экономя силы. Охранники были еще далеко от него.

Вскоре группа вернулась из забоя.

– Двух мнений быть не может, – громко говорил кто-то, – рудное тело выклинивается метрах в двадцати перед забоем. Да и геофизика подтверждает…

Внезапно группа остановилась.

– А это… что такое? – спросил все тот же голос, освещая лампой нары.

– Передовой отряд, Илья Борисович! – ответил кто-то из группы с готовностью.

Голос показался майору знакомым. Кажется, это был тот самый куратор, который выкупил его у Витька.

– Что они, здесь и спят?! В этом холодильнике?! – заорал Илья Борисович. – Сколько они уже здесь?

– Э-э… – неуверенно заблеял «куратор».

– Кто такие?

– Штрафники!

– Что?! – взревел Илья Борисович. – Опять старая песня?! Тебе что, начальник, работать надоело?! Березовщину тут разводишь!

– Эти еще до вашего приказа сюда попали! Из штрафников! Я их, можно сказать, из ямы вытащил! – попробовал защищаться куратор.

– Я тебе покажу штрафников! Ты сам у меня в забой отправишься вагонетки тягать! – Илья Борисович был вне себя от ярости. Он бросался к нарам, светя в лица испуганно моргающим доходягам. – Концлагерь тут развел! Бухенвальд с Освенцимом! Всех на поверхность! Сейчас же! А с тобой, деятель, я завтра разберусь! Ну, что ждете? – крикнул Илья Борисович охранникам. – Выполняйте!

Началась страшная суета. Никто ничего не понимал. Доходяги вставали на негнущиеся ноги и, качаясь, одевались в свои лохмотья. Охранники принялись было пинками подгонять рабов, но Илья Борисович так рявкнул на них, что те вытянулись в струнку по стойке смирно.

– К подъемнику! Всех к подъемнику! – орал Илья Борисович. – А этот что лежит?

– Спит, – неуверенно ответил куратор.

Илья Борисович подскочил к лежащему.

– Да это уже покойник! – крикнул он, заглядывая в стеклянные глаза корейца. – Ах, разбойник! Вот, значит, как ты с людьми обращаешься?! Ну, ты у меня попляшешь!

5

Безымянный, потянувшись, направился в кухню – выключать телевизор.

Едва он вошел в кухню, Бармин проскочил в комнату и сел в кресло, опустив голову. Уже в следующее мгновение он почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Почувствовал и засопел. Кавказец не вошел в комнату. Он стоял на пороге и пристально смотрел на гостя. Потом, тяжело ступая, подошел к балконной двери и плотно прикрыл ее.

«Теперь конец!» – подумал Бармин и сжал губы, чтобы не вскрикнуть.

На обратном пути кавказец задержался на пороге. Он не стал включать свет, чтобы раньше времени не будить гостя. Ему и самому еще хотелось поспать. Потянувшись, хищник исчез из дверного проема. И тут же где-то рядом скрипнула дверь.

«Он прошел в комнату золотозубого!» – в панике подумал Бармин и вскочил кресла.

Теперь ему следовало позаботиться об обороне. Что у него было? Перочинный нож… и все. Правда, на столе стояли бутылки.

«А что, если напасть первым? Тот, который спит в кухне, мне не противник. Главное, нейтрализовать безымянного!» – думал он, становясь у входа в комнату с бутылкой в руке.

Дверь вновь скрипнула: хищник возвращался. Наверняка он уже вытащил свой нож и сейчас ворвется в комнату.

«Только бы не промахнуться!» – думал Бармин, дрожащей рукой сжимая бутылку.

Но безымянный не ворвался в комнату, где его поджидал Бармин. Он открыл какую-то дверь, и Бармин услышал дробный звук бьющей в унитаз струи. Из кухни доносился ровный храп Мансура.

У Бармина еще оставалось время, чтобы подготовиться к схватке.

Осторожно выдохнув, он смахнул со лба капли пота… и тут его осенило: «Да ведь входную дверь никто не сторожит. Вот она, напротив!»

Бармин на цыпочках вышел в коридор и, сунув бутылку за пояс, положил дрожащие руки на замок. Лязгнула задвижка, и дверь открылась. Сорвав с вешалки свою изношенную куртку, Бармин вышел на лестничную площадку и под аккомпанемент сливаемой в туалете воды затворил дверь. Замок предательски громко щелкнул, и Бармин, скользя по ступеням, покатился вниз.

Уже выскочив на улицу, он понял, что бежит в одних носках. Его стоптанные кирзачи остались у гостеприимных жителей Кавказа.

Было еще темно, и он отправился на поиски бесплатной обуви. Обходя помойки и мусорные кучи, он сторонился широких проспектов и освещенных улиц, предпочитая им небольшие переулки и проходные дворы.

Когда рассвело, Бармин уже имел вполне приличные ботинки, правда, без шнурков, серый плащ с жирным пятном на животе и пахнущую нафталином фетровую шляпу. Хотелось есть, но можно было и потерпеть…

Ни на рынке, ни на вокзале Бармину теперь не было места. Уже несколько часов он искал учреждение, где собирался предъявить слиток и надеялся найти защиту от Паши Шкуродера и золотозубого.

Не раз Бармин подходил к солидным зданиям, перед которыми дежурили постовые. Страж порядка бросал на него внимательный взгляд, и Бармин спешил удалиться.

Возможно, стоило спросить нужный адрес у прохожего, но тот наверняка покрутил бы пальцем у виска… В конце концов можно было подойти к постовому, но где гарантия, что милиционер уже не в доле со Шкуродером? Молва о слитке наверняка уже разошлась по личному составу правоохранительных органов…

Бармин выдохся и бросил поиски.

Этот город становился для него смертельно опасным. Нужно было немедленно убираться отсюда. Но как? Вокзал отпадал. По шоссе? Но кто возьмет его, грязного и беззубого, в кабину? Тем более у него нет ни рубля. Пешком? В сторону Москвы до следующей станции! Но Бармин устал от пеших путешествий. При мысли, что придется идти десятки километров, ему становилось худо.

На щите объявлений внимание Бармина привлекли две фотографии. Улыбающийся молодой кудрявый мужчина с живыми глазами обещал скорое процветание жителям города, если они отдадут за него свои голоса на выборах в государственную думу. «В новый век с Мелехом!» – гласил призыв. Мелех обещал восстановить в городе законность и порядок, а каждому жителю гарантировалась набитая до отказа потребительская корзина, свобода любви и поклонения любым идолам…

Бармин усмехнулся.

– Ловкий паренек!

Рядом с кандидатом в депутаты висела фотография опасного преступника, совершившего несколько убийств: жесткая складка у губ, волевой подбородок, скорбный взгляд из-под полуприкрытых век. «Вот бы они встретились в темном переулке. То-то веселье было бы для горожан!» – злорадно подумал Бармин.

Выйдя к железнодорожному полотну, минуя здание вокзала, Бармин пошел по путям. И все же через десять минут остановился. До ближайшей станции могло быть пятьдесят, а то и все сто пятьдесят километров. К такому переходу следовало подготовиться. Хотя бы запастись продуктами! Но как?

У какого-то подвального магазинчика Бармин разгрузил микроавтобус с коробками и получил в качестве оплаты пачку печенья, которое тут же и съел. Скитаясь в поисках работы, он присматривался к старым вещам на помойках и к вечеру был уже в черной суконной куртке и вязаной шапочке с кисточкой.

Ощущение опасности улетучилось, будто и не существовало на свете Паши Шкуродера и золотозубого. Не оглядываясь, ходил Бармин по освещенным улицам, приклеиваясь носом к витринам с диковинным заграничным товаром и удивляясь жителям города, которые почему-то не хватали японские телевизоры, американские джинсы и разнокалиберные бутыли со спиртным, которые еще десять лет назад нужно было с боем вырывать из рук ближнего.

И тут он нарвался…

6

Майор Богданов смотрел в узенькое окошко под самым потолком барака, сквозь которое пробивался сумрачный свет. Подумать только, он не прикасался к вагонетке уже вторые сутки!

Руководство шахты было так напугано визитом Ильи Борисовича в забой, что не трогало штрафников и даже пыталось привести их в божеский вид четырехразовым питанием.

Майор до сих пор не осознал, что с ним произошло.

А произошло с Богдановым следующее: он перестал быть Сергеем Богдановым, а стал Юрием Ченом, тем самым, умершим в ночь визита высокой комиссии в забой.

То, что умер именно Богданов, руководство определило по куртке, которую майор оставил своему умирающему напарнику. Умершего не стали выносить из шахты, а отволокли в дальнюю рассечку, где под широким брезентом покоились штрафники, не дожившие до визита Ильи Борисовича.

Когда несчастных подняли на поверхность, их было трудно различить: скуластые и грязно-серые, все они были на одно лицо. Когда началась перекличка и представитель администрации шахты произнес фамилию напарника Богданова, майор неожиданно для себя сделал шаг вперед. Представитель администрации бросил на майора подозрительный взгляд, потом вгляделся в номер на его куртке – Богданову пришлось облачиться в куртку напарника, поскольку его собственная осталась под землей, – и продолжил чтение списка. Штрафники были так измучены подземной каторгой, что не обратили на это внимания.

После переклички штрафников повели в душ, где впервые за столько недель на скрюченные спины рабов лилась горячая вода. Потом дали немного поесть и поместили в бараке, где на дощатом полу лежали тюфяки…

Штрафников не трогали вторые сутки, и силы постепенно возвращались к майору. Он вспомнил, что еще совсем недавно жил в Москве, работал в Управлении внутренних дел, имел семью.

– Поди ж ты, – пробурчал он себе под нос и улыбнулся, разлепляя растрескавшиеся губы. – Или это был не я?

За окнами барака, где отлеживались штрафники, целый день ходили толпы возбужденных косых. Слышался громкий говор, крики и смех.

«Неужели конец?» – царило в их умах. Им все еще не верилось, что контракт закончился.

Но их контракт действительно закончился! Сам главный начальник утром объявил на площади перед комбинатом, что завтра-послезавтра первая партия строителей и шахтеров отбывает на Материк!

Их построят в колонны и поведут через тундру к океану. Максимум двое суток – и они у причала…

Попасть в число первых желали все. Но судно не могло вместить всех, поэтому счастливчиков отбирали в отделе кадров Объекта. Они стояли в длинных очередях за авансом и чеком, подписанным лично Блюмом. По чеку косые должны были получить расчет в представительстве компании «JJ» в порту прибытия.

Режим в Промзоне был ослаблен. Охранники тут попадались редко.

Поток косых в отделе кадров не прекращался до глубокой ночи. Администрация работала быстро и четко. Ни у кого из строителей или шахтеров, ведущих собственный подсчет заработанного, не возникло разногласий с начальством. Все были довольны авансом.

Администрация устроила счастливчикам прощальный ужин: тушенка с макаронами, килька в томате… Конечно, это не так вкусно, как собака, но все же…

Богданов не спал. Штрафники всю ночь шептались, поглядывая на него. В их взглядах он видел и любопытство, и холодный отчаянный блеск. Никто до сих пор не заговорил с майором.

Косые что-то задумали.

Тревога майора росла. Шароголовый ушкуйник подходил к нему вплотную и скалил зубы. Нет, спать Богданову было нельзя ни в коем случае.

«Задушат, – думал он. – Но что я им сделал? Пусть я чужой, пусть я ненавистный мент, но разве я не горбатился рядом с ними? Неужели они все забыли?! Ну, майор, держись! Эта кодла тебе сегодня устроит!»

– Что смотрите, братва? – не выдержав, крикнул Богданов штрафникам. – Не нравлюсь?

– Ты русский? – спросил кто-то из косых и выжидательно посмотрел на него.

– Какая разница? Я такой же, как вы. Вместе с вами вагонетки толкал.

– Они, – кореец показал рукой на дверь, за которой находилась дежурка с охранниками, – узнают, что ты не Чен. Тебя убьют и нас бить будут: почему не сказали. Нарушение режима! Нельзя, чтобы нарушение! Надо сказать им, что ты русский. Иди!

– Если скажу, меня убьют.

– Теперь же убьют. Теперь конец работе. Первые люди домой завтра едут. Зачем убивать? Иди, скажи им! – тон косого стал повелительным.

– Ты, брат, преувеличиваешь. Я Юрий Чен. Они меня так в списке отметили. Вы же сами промолчали, когда я на перекличке на Чена отозвался. Значит, вы тоже нарушили режим.

Косой замолчал, обдумывая сказанное Богдановым.

– Забудем об этом, – миролюбиво начал Богданов. – Я Чен, и что будет дальше со мной – моя забота.

– Нет, – твердо сказал косой.

7

Слух Бармина выделил из разноголосицы улицы короткую гортанную фразу. Обернувшись, он увидел у ресторана черноволосых парней в кожаных куртках. Это были кавказцы. Возможно, среди них был кто-то из компании золотозубого.

Он тут же отвернулся и поймал отражение кавказцев в стекле витрины. Те перебегали улицу, лавируя в потоке транспорта.

Бармин кинулся прочь. Завернув за угол, он выскочил на ярко освещенный проспект и побежал по проезжей части. Нужно было немедленно затеряться в толпе. Но толпы не было: так, отдельные пары и пешеходы. Бармин был отлично виден бежавшим за ним кавказцам. Где-то поблизости включилась милицейская сирена: «жигуленок» с мигалкой на крыше развернулся и погнался за Барминым. Милиционеры опознали в Бармине разыскиваемого Шкуродером «синяка».

Вереница домов оборвалась. Бармин бежал вдоль какого-то парка. Милицейский автомобиль догнал его: мегафон, надрываясь, требовал немедленно остановиться. Кавказцы тоже заметно приблизились. Резко свернув вправо, Бармин помчался по дорожке к черневшим на фоне погасшего неба мрачным фасадам, напоминавшим фабричные корпуса.

Перед корпусами высился забор. Сирена надрывалась уже в каких-то десяти метрах. Автомобиль ехал по пешеходной дорожке. А за деревьями мелькали тени кавказцев, бегущих наперерез. Они вот-вот должны были схватить Бармина, однако кавказцам мешала милицейская машина. Встреча с милицией не входила в их планы…

С разбегу вцепившись в верхушку бетонного забора, Бармин подтянулся на руках. Выскочивший из автомобиля милиционер схватил Бармина за ногу, но тот лягнул стража порядка в плечо и, закинув тело на забор, перевалился через него. Смотреть вниз было некогда: Бармин больно ударился грудью и локтями о строительный мусор и битое бутылочное стекло.

Руки обожгло, теплая кровь пропитала рукава. Не останавливаясь, Бармин заковылял к фабричным корпусам. Прожектора освещали площадь перед цехами, и нигде не светилось ни одного окна. Ожидая, что вот-вот сзади покажется погоня, он заскочил в приоткрытые ворота цеха и побежал по железнодорожным путям в глубь огромного помещения. Здесь было темно, и Бармин двигался на ощупь. На цементном полу валялись куски труб и металлических конструкций, горами была навалена щебенка вперемешку с разбитыми ящиками.

С улицы все еще доносилась пронзительная милицейская сирена. В помещении гулял холодный ветер. Запах испражнений, кажется, пропитал здесь даже металл.

Бармин искал место, где бы затаиться. Но тут позади металлически заскрипели ворота, и проникший в помещение свет разорвал густой мрак. Послышались чьи-то торопливые, дробно отдающие в потолок шаги.

Бармин кинулся в сторону и, споткнувшись, упал. Не успел он поднять головы, как в лицо ударил ослепительный луч. Бармин вздрогнул и заслонился рукой от света и предполагаемого удара в голову. Но удара не последовало.

8

Богданов стоял у окна, привалившись спиной к стене. Он не сводил глаз со штрафников, которые все это время тихо переговаривались между собой.

Тело затекло, и он сделал несколько приседаний, чтобы разогнать кровь. Хотелось сесть на пол. Но садиться было нельзя: Богданов знал, что как только сядет, тут же заснет.

«Только бы дождаться утра!» – думал он, слыша за окнами отрывистые голоса косых.

Он и сам не заметил, как присел у стены. Ему казалось, что глаза его открыты и ничего в комнате не изменилось, когда он вдруг почувствовал на лице чье-то горячее дыхание. Мозг обожгла догадка: майор понял, что заснул. Очнувшись, он увидел перед собой круглое лицо идиота. Тот уже держал его за плечи. Богданов хотел отбросить в сторону ушкуйника, но тот вдруг ударил майора в переносицу головой. Во рту у Богданова стало кисло, стены искривились, потолок повалился куда-то вбок, а те, что стояли за спиной идиота, вдруг надвинулись на него. Кто-то сильно сдавил ему горло. Перед тем как потерять сознание, майор увидел, что у обступивших его людей вместо лиц оскаленные звериные морды…

Богданова били по щекам, пытаясь привести в чувство. Майор открыл глаза. Штрафники были построены в две шеренги. Какой-то человек в новенькой фуфайке проводил перекличку. У входа стояли трое охранников. Богданов с помощью корейцев поднялся на ноги. Его мутило, сильно болела голова, лицо и майка были залиты кровью.

– Юрий Чен! – услышал майор, мучительно вспоминая, что должен сделать. – Где Чен?

Майор нетвердо шагнул вперед, едва не упав.

– Ну что с вами делать, морды уголовные?! – усмехнулся проводящий перекличку. – Уже успели кровь друг другу пустить! Становись в строй!

– Это не Чен! – сказал кто-то из шеренги штрафников. – Чен умер. Это русский! Богданов! Он обманул! Нарушение режима!

Богданов замер: штрафникам не удалось убить его, и тогда они решили его сдать.

– А по мне хоть негр! – хохотнул человек в фуфайке и продолжил перекличку…

9

– По твою душу перезвон? – спросил Бармина державший фонарик человек.

– Гонят, как волка между флажков! – Бармин оценил обстановку: человек с фонариком мог сейчас делать с ним что угодно. – Сдашь меня?

– Украл что-нибудь или беглый?

– Отстал от поезда, – прошептал Бармин, вслушиваясь в приближающиеся шаги. – Дай мне уйти! Там люди в фуражках и еще черные. Они мне голову отрежут!

– Пошли со мной, – сказал вполголоса человек и подал Бармину руку.

Бармин встал и направился вслед за угадываемой в темноте высокой сутулой фигурой. Человек открыл какую-то дверь и, втянув Бармина за собой, звякнул задвижкой.

– Тебе туда! – сказал он Бармину, указывая лучом. – Выйдешь на двор, иди прямо, там дыра в заборе. Дальше через лес к шоссе…

Развернувшись, он пошел по коридору в противоположную сторону.

– Спасибо. Выручил! – крикнул ему вслед Бармин. – Теперь рвану из вашего сраного города без оглядки! Жаль, нет со мной моего «Фердинанда»! А какая кобылка была! На пятьсот лошадок!

Сутулый замедлил шаг и остановился.

– Ты водитель? – спросил он.

– Основная специальность! – ответил Бармин и осекся.

– Пойдем со мной…

Бармин опустил голову. Кто его тянул за язык?!

Не говоря ни слова, они шли темными захламленными коридорами. Сутулый освещал путь фонариком. Перед деревянной дверью в конце узкого тупичка сутулый наклонился и, с трудом отодвинув чугунный радиатор, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы в нее можно было просунуться. За дверью оказалась лестница. Переступая через строительный мусор, они спустились в просторное помещение.

Сутулый принялся разгребать ногами куски штукатурки. Наконец он отыскал на полу кольцо и потянул за него. С тяжелым металлическим скрипом от пола отделилась крышка люка. Посветив на Бармина, сутулый сухо сказал:

– Прыгай.

Бармин опасливо посмотрел на сутулого, лица которого нельзя было разглядеть в полумраке.

– Кто бы знал, как я ненавижу эту подземную беготню! – воскликнул он.

Сутулый молчал. Похоже, он не слышал Бармина.

Бармин спрыгнул вниз, вслед за ним глухо ударил ногами о цементный пол сутулый и тут же стал устанавливать крышку на место. Согнувшись в три погибели, они протиснулись в довольно просторную, тускло освещенную комнату без окон.

Посредине стоял убогий стол с керосиновой лампой. За столом на ящике сидел молодой человек и протирал тряпочкой части разобранного пистолета. Увидев Бармина, молодой человек удивленно открыл рот и встал.

– Вот. Спасался от закона, – сказал сутулый, появляясь в комнате из-за спины Бармина.

– Что умеешь? – молодой человек улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

– Он водитель! – опередил Бармина сутулый.

– Ого! А ведь это судьба! – молодой весело посмотрел на сутулого, который склонился над матрасом, где под грудой тряпья кто-то лежал, свернувшись калачиком.

Сутулый подошел к столу и уставился на Бармина.

– Куда путь держишь? – спросил он устало.

– Ехал в столицу, отстал от поезда. Ни денег, ни документов… Мне бы поскорей убраться отсюда, – заговорил Бармин, – здешняя земля у меня под ногами уже второй день горит. От чего ушел, к тому и пришел…

– Обычная история! – усмехнулся молодой.

Бармин смотрел на сутулого: он его уже где-то видел. Определенно, сутулый был знаком Бармину: эти складки у губ и… страдальческие глаза.

«Да ведь это он!» – вдруг осенило Бармина: он узнал «опасного преступника» с доски объявлений.

– Как тебя зовут, друг? – спросил молодой.

– А это важно? Называйте меня… Алексеем Ивановичем…

– Пора! – произнес сутулый, глядя на часы. – Собирай пушку, – кинул он молодому и обернулся к Бармину. – Пойдешь с нами. Нам водитель нужен. Кстати, заработаешь. Сделаешь дело – поможем тебе отсюда убраться.

Бармин угрюмо посмотрел на сутулого, сунувшего пистолет за пояс, и тяжело вздохнул.

– Это судьба, – нараспев произнес он и сел на ящик.

– Не вздыхай, Иваныч! – молодой хлопнул Бармина по плечу. – У тебя выхода нет: или с нами, или… – Он развел руками и улыбнулся.

Бармин снова вздохнул.

Сутулый подошел к лежащему на матрасе человеку, склонился над ним и чуть слышно произнес:

– Не скучай, мы скоро вернемся.

После этого сутулый поцеловал лежащего в лоб и поправил на нем тряпичную гору.

10

Их вывели на двор. Солнце низко стояло над тундрой. Недвижный холодный воздух с каждым вздохом, как живая вода, вливался в легкие, возвращая майора к жизни. Смерть была уже не реальна. Жизнь, жизнь властно стучала ему в виски.

Он растерянно слушал человека в фуфайке и не верил своим ушам: их сейчас погонят к океану вслед за колонной, вышедшей с Объекта рано утром.

Но почему? Ведь они – штрафники, те, кого еще неделю назад запросто могли забить до смерти или расстрелять и которым, казалось, не суждено подняться из ада…

Блюм приказал отправить на Материк всех желающих. Во-первых, разведанные рудные тела были выбраны подчистую и металлургический комбинат третьи сутки не выдавал ни грамма «продукта». А во-вторых, ночью к Илье Борисовичу ходили представители строителей и шахтеров, остававшихся здесь до прибытия следующего судна. Они требовали, чтобы и их отправили вместе с первой партией счастливчиков. Они были согласны не получать здесь аванса и терпеть тесноту целых восемь суток плавания… Они уговорили Блюма. Уже утром вспомнили о штрафниках, которые отлеживались в бараке. Блюм приказал отправлять и их тоже, если, конечно, они пожелают тащиться пешком до побережья…

Через полчаса колонна штрафников миновала последний контрольно-пропускной пункт Промзоны и вышла за пределы Объекта. С горизонта исчезли остроугольные крыши наблюдательных вышек, гигантские черные трубы, окутанные дымами. Справа и слева потянулись сопки, покрытые разноцветным ковром мха и карликовых кустарников.

Колонна пересекала русла ручьев и рек, взбираясь на склоны и спускаясь в распадки. Порой над сопками пролетали утки. Чайки, вися над колонной против солнца, протяжно и тревожно кричали опьяневшим от счастья людям.

В колонне шли все, даже те, кто еще вчера не вставал. Свобода вновь делала из этого бесчувственного зверья людей, слой за слоем снимая с их душ грубую коросту. Свобода удваивала их силы, но одновременно и притупляла чувство реальности.

Позади колонны лениво полз вездеход, неся на броне троих вооруженных охранников. Нет, провожатые рабам были не нужны. Они и без этого конвоя гораздо раньше срока должны были дойти до океана. У каждого из них был с собой рудный мешок с сухим пайком. Но есть не хотелось. Хотелось бежать, лететь к океану.