Текст книги "Холодное солнце"

Майор шел последним, положив на плечо руку корейца, исходящего мелким потом. Кореец, похоже, был серьезно болен. Возможно, и он тоже участвовал в заговоре против Богданова, но майор не помнил зла…

Они шли уже пятнадцать часов.

Штрафники отказывались от привала, боясь, что не догонят основную колонну и судно уйдет к Материку без них. Богданов отстал от колонны и шел вровень с вездеходом, неся на плечах бредящего корейца. Майор выбивался из сил, но не желал бросать человека.

Сопровождающие, посмеиваясь, поглядывали на майора, гадая, сколько еще протянет этот упрямец с «пассажиром» на шее. Богданов ни о чем не просил охранников, и это их и веселило, и раздражало.

– Эй, парень! – крикнул охранник Богданову. – Что героя из себя корчишь? Брось ты эту падаль!

Охранники засмеялись. Не реагируя на насмешки, Богданов упорно шел вперед. Он давно выбросил свой мешок с сухим пайком. Этот кореец на его плечах становился все тяжелее. Теперь он был словно налит свинцом.

Особенно тяжело Богданову давались подъемы, когда сердце трепетало где-то под горлом, а на лбу и шее вздувались синие жилы. Он уже и сам был не рад, что взвалил на себя этого парня. Но все произошло как-то само собой, по привычке, а майор не привык идти на попятный.

Кто-то сдернул с его плеча корейца. Тяжело дыша, Богданов обернулся. Охранники легко, как старое пальто, бросили доходягу на броню.

– Ну, что стоишь? Залезай к нам. Немного прокатишься!

– Нет, – мотнул головой майор. – Сам пойду.

– Садись, милый, не ломайся! А то ведь нам придется тащить тебя на веревке! Или пристрелить…

– А какая вам разница, дойду я или нет? Блюм дал вольную, и теперь я, может, в тундре остаться желаю?

– Мы мясо по списку должны на берег доставить, а там хоть в тундру, хоть на Луну. Наша служба только до причала!

11

Бармин поднялся по железной лесенке и вылез из колодца бомбоубежища на заросший кустарником склон. Следом вылез сутулый. Молодой уже ждал их.

Сутулый в черном пальто, с шелковым шарфом на горле выглядел важным господином. На голове у него была шляпа. Молодой прятал руки в карманах замшевой куртки. Зато Бармин смахивал на бродягу.

– Иди поймай мотор! – сказал сутулый Бармину. – Дима, дай ему свою куртку. Только не надо от нас бегать, ладно? – он выразительно посмотрел на Бармина и опустил глаза себе на живот: где-то там, за поясом, покоился пистолет. – Вот деньги. Сразу все зарядишь шефу, чтоб не ломался. Он не откажется. Скажешь, в центр!

Поменявшись с Димой куртками, Бармин пошел к освещенному проспекту, чувствуя на спине взгляд сутулого.

Он догадывался, с кем имеет дело. Но что именно задумали эти люди? Ограбление? Возможно. Но возможно и…

Бармин подумал о том, что ничто в его жизни так и не изменилось. За тысячи километров от Объекта он снова попал в зверинец, где людская жизнь ничего не стоила. Казалось, раковая опухоль злобы разрослась на всю шестую часть Земли, сделав мир невыносимым -для живой души. Бармин разучился убивать, и, значит, даже малого места ему в этом мире не осталось…

Автомобиль притормозил около Бармина. Таксист недоверчиво посмотрел на дешевого клиента и сморщился. Он включил передачу, чтобы уехать, но Бармин вытащил из кармана деньги и, разложив купюры веером, приклеил их к боковому стеклу. Глаза таксиста пробежали по купюрам и слегка округлились. Таксист поспешно открыл дверь.

– В центр. И осторожней, пожалуйста! – сказал Бармин, садясь рядом с водителем. Сутулый с Димой молча сели сзади.

– Куда именно? – таксист занервничал, пытаясь в зеркало поймать глаза сидевших сзади клиентов.

– Прямо! – сказал Дима.

– Как прямо? – удивился шофер. – Центр в другой стороне!

– Ну так поменяйся с соседом местами и веди себя тихо! – сутулый для убедительности приставил пистолет к уху таксиста.

– Так и знал! – по-бабьи воскликнул таксист и испуганно посмотрел на Бармина. – Ребята, я ничего не видел и не слышал. Хотите, выйду?

– Выйдешь, но позже. Гони, Иваныч! У нас времени в обрез!..

Минут через двадцать они остановились среди леса.

– Выходи! – коротко сказал водителю сутулый.

– Ребята, а может, не надо? Я правда ничего не видел! – взмолился водитель.

– Выходи, выходи. Не бойся. Разомнешься на свежем воздухе. Только не ходи в ментовку, не надо! – сказал Дима и, пересев на освободившееся впереди место, закрыл дверь.

Оставив таксиста на обочине проселочной дороги, «Волга» помчалась в город. Сидевший за рулем Бармин был рад, что таксиста не тронули.

– Иваныч, будешь слушать мои команды, – миролюбиво улыбаясь, начал Дима. – Поедем шхерами, так надежней…

Они крутились где-то в центре города.

– Куда дальше-то? – спросил Бармин.

– Приехали. Видишь лампочки? Ресторан «Континент».

Около ресторана были припаркованы дорогие иномарки.

– Давай к этим, – Дима весело посмотрел на Бармина и подмигнул. – Только ползком!

– Которые?

– «Мерседес» и джип. Еще тише… Вот так! Сможешь проехать в полуметре от них?

Бармин направил «Волгу» по касательной к иномаркам. «Мерседес» был пуст, а в джипе, откинувшись на сиденье, спал водитель.

Когда «Волга» поравнялась с джипом, сутулый прохрипел:

– Тормози!

Дима проворно сполз на коврик, открыл дверь и высунулся из автомобиля. Сутулый привстал, следя за его манипуляциями. «Волга» по инерции проползла мимо «мерседеса».

– Готово! – сказал Дима сутулому. – Даже если сработает только на пятьдесят процентов, им хватит. Ну, Алексей Иванович, половину суммы ты уже отработал! Теперь как-нибудь развернись и зайди этому «мерсу» в тыл. Только без суеты, а то быки что-нибудь заподозрят!

– Завалить кого-то хотите? – прервал молчание Бармин.

– Ну, Иваныч, до тебя доходит, как до динозавра! Ты что же думал, мы пушкой орехи колоть будем? – нервно засмеялся Дима, и Бармин отметил про себя, что этот парень вызывает у него невольную симпатию.

– Кончайте базар! – прохрипел сутулый.

В этот момент дверь с мигающими по периметру разноцветными лампочками отворилась, и на улицу вывалилась теплая компания расхристанных господ и молодых длинноногих женщин.

Сутулый горячо задышал в затылок Бармину и привстал, вглядываясь в лица вышедших на улицу. Бармин съежился.

– Ложная тревога, Владимирыч. Успокойся! Ну, хочешь, я это сделаю? – Дима ласково посмотрел на сутулого, зябко кутавшегося в просторное пальто. – Я смогу!

– Это не твое дело, сынок, – ответил сутулый и вдруг мучительно закашлялся.

Дверь с лампочками вновь открылась, и на пороге показался усатый мужчина в смокинге и с бабочкой. Полусогнув массивный корпус, он придержал дверь, и на крыльцо вышел высокий парень в кожаной куртке, с сотовым телефоном в руке. Озираясь и при этом деревянно поворачиваясь всем корпусом, он направлялся к «мерседесу». За ним следовал молодой мужчина лет тридцати, гордо несущий на тонкой подростковой шее большую голову с черными блестящими волосами, зачесанными назад. Большеголовый был в черном пальто, распахнутом на груди, матово отливающем костюме и белой рубашке с галстуком. Он шел немного враскачку, как ходят слишком грузные люди или спортсмены. Надменно искривив рот и сверкая маслинами глаз, он что-то громко говорил молоденькой спутнице – почти девочке – в нелепо коротком платье и туфлях на чудовищных каблуках, с обожанием смотревшей на него сбоку.

Позади них, расслабленно выбрасывая впереди себя ноги, шагали четверо мордатых парней.

– Трогай, родной! – прошептал Дима и сжал плечо Бармина. – У «мерса» притормозишь на секунду! Все будет хорошо, парень! – сказал он скорее себе, чем Бармину.

Сутулый опустил стекло и приготовил оружие.

– Вот вы и встретились, – произнес Бармин, глядя исподлобья на вышедших из ресторана людей.

Он узнал большеголового. Это был тот самый благодетель, обещавший дать всем жителям города по корзине с едой и в одночасье установить в округе законность.

– Давай же! – прохрипел сутулый.

– Нет, не могу.

– А ты смоги, милый, дай правосудию свершиться! – Дима так пронзительно посмотрел на Бармина, что тот отвел глаза.

Когда «Волга» поравнялась с джипом, сутулый отрывисто скомандовал: «Тормози!»

Большеголовый был сейчас не далее чем в десяти шагах от них. Он что-то нарочито громко говорил и по-хозяйски трепал девушку за щеку, как это делают собаководы со своими четвероногими друзьями… И вдруг он замер.

Замер и повернул голову в сторону «Волги». Его приоткрытый рот искривился, и очередное слово, готовое сорваться с губ, завязло во рту. Он смотрел мимо Бармина – туда, где, навалившись грудью на дверь, хрипло дышал сутулый. Их глаза встретились. Молодой человек словно отказывался верить в то, что сейчас произойдет. На губах его появилась усмешка: он смотрел, смотрел и не мог оторваться от глаз сутулого…

Грянул выстрел, но Бармин его не услышал. Он лишь увидел, как маленькая вишня вдруг прилипла ко лбу большеголового и тут же дала алый сок…

Девица разразилась пронзительным криком, в ужасе прижав ладони к липу. Мордатые тут же упали на асфальт и подкатились к колесам автомобилей, прячась от стрелявшего.

Глаза большеголового закатились, будто он желал увидеть вишневую косточку у себя на лбу. Он стоял, покачиваясь, словно решая, в какую сторону упасть, и вдруг мешком рухнул навзничь, гулко стукнув мертвой головой об асфальт.

12

Казалось, эта дорога никогда не кончится.

За очередной грядой сопок следовала многокилометровая равнина, в конце которой за новой грядой сопок люди ожидали увидеть океан. Но тот все не открывался. Однажды увиденный с высокой вершины, он словно играл с людьми в прятки, удаляясь от них с той же скоростью, с которой люди приближались к нему. Сопки сменялись распадками, распадки плавно переходили в предгорья и вновь вырастали огромными черными холмами, покрытыми до середины легким пушком растительности.

Измученные безостановочным переходом штрафники с завистью поглядывали на Богданова, который сидел на броне тягача рядом с охранниками и держал на коленях голову больного корейца.

Майор был непроницаем, как сфинкс. Охранники пробовали завести с ним разговор, чтобы выяснить, кто он и как попал в штрафники, но Богданов упорно молчал, понимая, что, как только те докопаются до его прежней профессии, начнется новый раунд борьбы за выживание. Майор давно понял, что почти все пятнистые имеют криминальное прошлое.

Штрафники сделали привал, чтобы поесть и поспать. Но заснуть мало кому удалось: нервы были напряжены до предела, кроме того, сказывалось переутомление. Богданов ничего не ел и совсем не спал.

И все же они дошли.

Дошли именно тогда, когда об океане уже никто и не думал, улетев мыслями далеко-далеко с этой проклятой земли. А он, широкий и льдистый, распахнулся перед ними, как занавес, раскрылся, как двустворчатая раковина, повеяв ледяной свежестью в лица.

Штрафники закричали. Это был победный клич, в котором слышалось что-то утробное и неистовое. Они хотели тут же прибавить шагу, но отяжелевшие ноги не слушались…

У причала стояло старое грузовое судно. Пароход бодро пускал в небо тонкую струйку дыма, готовый отчалить. Шла посадка людей, напоминавшая бегство русских из Крыма во время гражданской войны.

Штрафники боялись опоздать. Им показалось, что пароход медленно отваливает от причала. Побросав мешки, люди бросились к берегу. Вездеход прибавил газу, чуть ли не наезжая траками на пятки отстающих.

Богданов видел перед собой пароход и не верил в его реальность.

Нет, так просто все это не могло закончиться!

Его не имели права отпускать живым с Объекта. Слишком много запретного он там видел. Видел и знал! И все же причал приближался. Уже можно было разглядеть членов команды, суетившихся на палубе. Они готовились отдать швартовы.

Но куда подевались сотни людей, которые шли сюда? Неужели все они поместились в эту допотопную калошу?!

– А где же народ? – глядя на судно, спросил Богданов.

– А ты как думаешь? – усмехнулся охранник.

– Неужели… в трюмах? Там же зерно да селитру возят!

– Вот! А теперь тебя с «косыми» повезут! Смотри, как бы они там тебя… Ха-ха-ха!

До берега оставалось около полутора километров, а винты судна уже пенили воду. Видя, что пароход готов отвалить от стенки, охранники открыли стрельбу в воздух, пытаясь привлечь внимание команды. Вездеход обогнал колонну и полетел к берегу. На капитанском мостике заметили тягач…

Охранники подтолкнули к трапу Богданова, который нес на плечах корейца, и направились навстречу бегущим из последних сил штрафникам. Им еще нужно было их построить и пересчитать. Сдать на судно они должны были всех…

Матрос палубной команды вел майора. Они спускались все ниже и ниже. Богданов тяжело дышал и то и дело останавливался, чтобы перевести дух. Пароход казался вымершим.

Внезапно залаял, зачихал спикер. Штурман вызывал палубную команду наверх. Судно отчаливало.

– Теперь прямо и направо, парень! Там все ваши! – сказал майору матрос и по крутой лесенке поднялся наверх.

Богданов остановился. За его спиной слабо дышал кореец.

– Сам дойдешь? – спросил майор больного, усаживая его на ступеньку. – Здесь близко.

Тот утвердительно кивнул и пошел, держась за стенку. Богданов заметил открытый люк и крутую лестницу в машинное отделение. Из люка несло горьким жаром, оглушительно работал дизель.

Раздались торопливые шаги: это охранники вели в трюм штрафников. Майор ухватился за перила и нырнул в гремящую и пышущую жаром преисподнюю.

Тут суетились обнаженные по пояс мотористы. Богданов снял куртку и бросил ее в угол. Потом юркнул за машину, ища место, чтобы затаиться.

«Нет, в трюм я не пойду, – решил он. – Там, как в мышеловке, узкоглазые придавят меня. Надо найти нору!»

А пароход уже резал носом волну.

На палубе дежурили охранники. Подставляя лица крепкому ветру, они прогуливались с бака на корму и обратно, глядя на плывущий в дымке берег. Другие расположились внутри судна у железных дверей, за которыми маялись в тесноте сотни пассажиров.

Те, кто попал на судно первыми, ненавидели остальных, как-то сумевших уломать Блюма и прорваться на пароход. Настроившись на приятное морское путешествие, они неожиданно получили душную тесноту и нервотрепку. Да, их везли домой, но как?! Навалом, как пойманную сетями рыбу, еще живую, но уже обреченную на смерть и потому в бессилии бьющую хвостом по спинам и головам соседей!

Майор не знал, что ему делать. Он чувствовал нарастающую тревогу и почти физически ощущал притаившуюся рядом опасность.

«Нет, они не могут всех нас отпустить! – думал он. – Тем более меня! Сначала поставили к стенке, а потом взяли и отпустили?! Так не бывает! Объект – концлагерь, давильня, откуда на свободу выхолят только через трубу… И вдруг добренький Блюм выплачивает аванс и отпускает своих рабов на все четыре стороны?! Не верю!»

13

Бармин был в шоке. Ему казалось, что он сидит в кинотеатре…

– Гони! – орал ему в ухо Дима.

Сутулый больно стукнул Бармина рукояткой пистолета в шею, и тот пришел в себя. Зубоскал умоляюще смотрел на него. За «мерседесом» суетились мордатые, вытаскивая оружие.

Бармин включил скорость и рванул вперед.

Мордатые только этого и ждали. Двое из них тут же выскочили на проезжую часть и открыли по удаляющейся «Волге» беглый огонь из пистолетов. Джип вильнул от тротуара и помчался следом.

Светофоры были отключены, поэтому Бармин, не снижая скорости, летел сквозь город.

– Они нас догоняют! – крикнул он, наблюдая в зеркало заднего обзора огни джипа.

– Вряд ли! – усмехнулся Дима, оглядываясь. – Владимирыч, не скорби! – обратился он к сутулому. – Он получил то, что ему причиталось.

Бармин поправил зеркало: сутулый полулежал, болезненно согнувшись и спрятав лицо в воротник пальто.

Бармин выжимал из мотора все до последней капли. Он боялся, что джип сядет им на хвост, потом прижмет и выбросит на полосу встречного движения. Но джип не приближался, а отставал.

– Не бойся, Иваныч! – Дима похлопал Бармина по плечу. – У того автомобиля под обоими левыми колесами мои колючки. Так что далеко они не уедут. Не гони так! Не ровен час столб снесем!

Бармин готов был ехать по шоссе столько, на сколько хватит бензина. Но Дима остановил:

– Дальше КП. После двенадцати они проверяют все машины. Сворачивай направо.

Они бросили «Волгу» в лесу и пошли назад в город.

Бармин попросил отпустить его, но сутулый не обратил на эту просьбу никакого внимания. Дима пытался убедить Бармина, что, если он отколется от них, его тут же схватит милиция, которая, конечно же, начала поиск. Нет, из города теперь не выйти. Надо переждать, когда все уляжется и стражи порядка снимут с дорог дополнительные кордоны.

Бармина мутило. Он сказал Диме, что отказывается от своей доли, потому что не может брать деньги за убийство. Сутулый угрюмо посмотрел на Бармина.

– Иваныч, никто тебя убивать не собирается, – начал Дима, – но будет лучше, если ты останешься с нами хотя бы на сутки. Заодно отметим эту пулю в лоб! Был Мелех – и нету! – он положил руку на плечо Бармину. – Постарайся не думать о нас плохо. Хотя, конечно, хорошо думать о нас трудновато…

Часа через полтора они подошли к колодцу бомбоубежища.

– Не грусти, парень! – Дима заглянул в лицо Бармину. – Конечно, это было наше дело, но я не вожу автомобиль, а без колес нам бы крышка!

Бармин и Дима сидели на ящиках за столом, на котором, помимо керосиновой лампы, стояли тарелки с селедкой и хлебом, а также початая бутылка водки. Вторая, пустая, валялась на полу.

Сутулый прямо в одежде лежал на матрасе, гладя по голове тяжело вздыхающую под грудой тряпья девушку и шепча ей что-то на ухо. Девушку знобило, и сутулый пытался согреть ее своим теплом.

Дима уменьшил пламя фитиля и налил себе полстакана из бутылки.

– Ломает Полинку… Эта сволочь Мелех чуть не угробил девчонку! Выпьем? – он вопросительно взглянул на Бармина, задумчиво крутившего в руках свой стакан.

Бармин не возражал, и они молча выпили.

– Оставить ему? – Бармин кивнул на сутулого.

– Не трогай его, – зашептал Дима. – Ему не надо. Он не любит. Хотя есть повод: он наконец отдал долг…

– За что он его? – спросил Бармин.

– Расскажу по порядку. Андрей Владимирович – бывший военный. К сожалению, фото, которое ты видел в городе, сделано уже в заключении. Так что погоны отсутствуют. Васильев ушел из армии полковником. Основал фирму. Работали его люди много, но и получали много. А этот Леня Мелех – приблудный, через Полину, дочь Андрея, влез в дело. Да еще как влез! Крутился как заводной, сгорал на работе, умирая за честь фирмы, из кожи вон лез. Через год сделал его Андрей своим коммерческим директором, взял в долю. За Андреем производство, за Мелехом – ценные бумаги, а сверх того – тайно! – аферы с нефтепродуктами и спиртным. Несколько раз Андрей выкупал Мелеха у бандитов. Через два года в пайщиках они только и остались, остальные сдулись, свои доли Лене продали. Но пятьдесят один процент все равно у Андрея. И Мелех уже к нему в родственники лезет, Полину охмуряет, ужинает в доме и ночевать остается…

А тут выборы в областную думу. Убедил наш мальчик «папу» на выборы потратиться, чтобы ему, молодому и энергичному, в думу пролезть. Ухнули на это дело капитал, и оказался Леня во власти. Андрей расширяет производство, создает рабочие места с крепкой верою в будущее процветание отчизны, а сам знать не знает, что под боком у него зреет заговор. У Мелеха на стороне команда сложилась с собственными бойцами: кабаки, игорные заведения, рынок – все под колпаком. Подпольная водка и проститутки – тоже его.

Вот только Андреева доля в процветающей компании не дает мальчику покоя. И потом, никак не хочет наш офицер честное производство бросать и вкладывать средства в криминал… Словом, упорствует Андрей Владимирович, стоит на пути у Лени, как старый мир на пути прогресса. Ну, делать нечего…

В один прекрасный момент «сливает» Леня все средства компании Васильева вместе с кредитами в какой-то новый банк, сулящий гигантские проценты, и этот банк, как водится, мгновенно деньги эти отдает какой-то фирме под циклопический процент. Фирма тут же исчезает с горизонта, а банк, естественно, лопается мыльным пузырем.

Бросается Андрей Владимирович к Лене, почти зятю и депутату, мол, что ж ты, гад, сделал? А гад плечами пожимает, глазки крысиные бегают, мол, и сам не пойму, как это получилось. Глазки-то бегают, а улыбочка глумливая нет-нет, да искривит пухлые губы. Понял все Андрей Владимирович и на депутата с кулаками, а тот: караул, кричит, избранника народа убивают!

Схватили Васильева охранники Мелеха, милиция тут же подоспела – из соседней комнаты выскочила! А Васильев горячий, сопротивляется. Избили его, бросили в воронок и увезли. Посадили в СИЗО, завели дело: покушение на убийство, оказание сопротивления властям при задержании…

Тут же на квартире нашего офицера проводят обыск, и что же? В ящике стола незарегистрированный ствол с патронами, а в комнате Полины – наркотики. Всем в городе ясно как дважды два, что все это народный депутат подстроил, однако и следователи, и прокурор вмиг деревянными сделались – шьют дело белыми нитками и к здравому смыслу прислушиваться не желают. Раскрутили дело на всю катушку, раздули из искры пламя.

Дали Васильеву шесть лет. На суде он молчал, потому что пригрозили ему: если пикнешь, Полина за наркотики сядет. Судья липу следователей как должное принял, за хорошие бабки, естественно…

Все отнял Мелех у своего бывшего компаньона: и дело, и деньги, и детей. Хорошо, что жена Васильева к тому времени уже в могиле лежала, не видела этого надругательства.

Был у Андрея, кроме Полины, сын Сергей. Жил он отдельно от отца, занимался романской литературой. А тут – беда, отца посадили. Побежал Сергей к нашему народному депутату: просит сменить гнев на милость, мол, погорячился отец. А Мелех в лицо ему смеется: поздно, говорит, надо было ему посговорчивей быть, не вынуждать меня на крайние меры. Так и говорит открытым текстом, что да, мол, я его посадил и так будет со всяким… Понял Сергей, что Мелех все подстроил, и стал потихоньку документы на Мелеха собирать. Знакомый юрист помог ему сотворить бумагу, от которой никакому прокурору не отмахнуться, и поехал Сергей в Москву правду искать. И надо сказать, нашел понимание. Нагрянули из Москвы люди с погонами прокурорскими, и Мелех завибрировал, сам прибежал мировую предлагать. Но только Сергей ему шиш под нос и еще кое-что: копию магнитофонных записей своих неофициальных бесед с Леней, которая уже на столе у московской комиссии! Сергей к Мелеху всегда с диктофоном в кармане приходил. А ведь Леня чего только не рассказал о своих корешах в местной власти, об их делах подковерных…

Только вот Сергей оказался идеалистом, верящим в справедливость. Поначалу машина правосудия вроде закрутилась: начали пересмотр дела Андрея, вызвали на допрос товарища народного депутата и собрались взяться за остальных, но прокурор лег с инфарктом в больницу, а в Москву стали писать о готовящейся расправе в духе тридцать седьмого года… Забуксовало дело. Московская комиссия вдруг срочно отбыла в столицу. В общем, дело Мелеха спустили на тормозах, а Сергея через неделю убили…

Тогда же Мелех отправился на «уик-энд» в зону, где шил тапки Андрей Васильев, чтобы со слезами на глазах поведать тому о несчастном случае, унесшим жизнь бедного филолога. Леня хотел раздавить, морально уничтожить Васильева. Он намекнул бывшему компаньону, что сиротка Полина, за которой он по старой памяти «приглядывает», вот-вот станет законченной наркоманкой.

Именно тогда Андрей и поседел.

Почему Мелех вдруг так возненавидел Андрея? Ну, обманул он Васильева, кинул, подставил, а потом и вовсе упрятал невиновного за решетку – можно и успокоиться на этом… Но откуда эта патологическая ненависть?! Наверное, дело в том, что Мелех изначально был человеком с дыркой внутри, человеком ненависти, по сути – античеловеком. А это дело раскрыло его. Увидел Леня собственное нутро и ужаснулся. Но не может человек носить в себе бездонную мерзость! Ведь и Мелех когда-то думал о себе возвышенно, фантазировал, героями книжными восхищался, примеривая на себя их поступки. А тут не геройство, а подлость, изобретательная и безграничная, как вселенная. Нет, невыносимо это!

И возненавидел Леня Андрея, открывшего Мелеху настоящего, сокровенного Мелеха. Главный свидетель мелеховской тайны не мог жить с ним в одном мире.

Лене удалось посадить Васильева, но ему не удалось раздавить в нем человека. И даже за решеткой он был слишком опасен. Втройне опасен, поскольку у него было отнято все: дело, деньги, дети – и ему нечего было терять.

Для депутата запахло паленым. Поэтому он вошел в контакт с воровскими авторитетами и «заказал» им Васильева. Говорят, громадные деньги отдал…

14

Богданов метался по машинному отделению. Нет, спрятаться здесь было невозможно. И температура воздуха была под пятьдесят градусов. В ушах гулко стучала кровь, все тело покрылось липким горячим потом. Нужно было поскорей выбираться отсюда.

По той же лестнице он поднялся вверх и хотел вылезти из люка, но буквально в метре от себя увидел спину охранника. Откуда-то доносились крики: это запертые в трюме косые пытались выбраться в коридор. Охранники не собирались их выпускать: они матерились и прикладами автоматов загоняли остатки косых в трюм, но те, как фарш из мясорубки, вываливались обратно. Раздались выстрелы, оглушительно резонируя в переборках. Это охранники стреляли поверх голов. Косые волной отпрянули, и охранники задраили стальную дверь.

– Надо бы сказать вахтенному штурману, чтобы открыли верхние люки, а то они задохнутся! Как потом отчитаемся? – сказал кто-то из охранников.

Майор вновь скользнул в машинное отделение. В коридорах у него не было шансов, но и здесь его неминуемо должны были обнаружить… Возле слушающего дизель моториста была еще одна лестница. Богданов решил попробовать. Погрузив руки в масло и вытерев их о майку, он, не прячась, двинулся к этой лестнице, стирая пот со лба и щек. По пути он схватил висевшие на крючке наушники и надел их. Моторист, занятый своим делом, не обратил на него внимания.

Перепрыгивая через ступеньки, Богданов выскочил на палубу под ледяной ветер и тут же столкнулся с охранником. Тот шагнул к нему и остановился.

– Уф, запарился! – пожаловался майор. – Дай закурить, земеля!

– Ты откуда взялся? Я тебя что-то не припомню. Вроде неделю вместе плавали… – охранник уставился на Богданова.

– Так я все время там, – майор показал пальцем вниз, – в аду был. Так что могли и не встретиться.

Парень молча вытащил сигареты и недовольно протянул их Богданову. Он пытался вспомнить это худое скуластое лицо со шрамами и седой бобрик…

Богданов не спеша размял сигарету и с удовольствием затянулся. На море был штиль. Над трубой и снастями, как почетный эскорт, реяли чайки. Кто-то из иллюминатора с нижней палубы бросал им куски хлеба.

– Слушай, земеля, а с чего это вы решили столько народу за раз вывезти? Пароход-то не резиновый! Они там, в трюме, сейчас, наверное, как пауки в банке, – друг другу головы откусывают!

– Это не мы решили. Начальство. Так дешевле, да и хлопот меньше: сам знаешь, как возить этих корейцев! – нехотя ответил охранник.

– Так что мы, значит, всю эту банду так и повезем на Материк? Или, может, – Богданов хитро улыбнулся, – на необитаемый остров высадим?

– Хорошо бы на остров! Я бы их навсегда там оставил! Для общей безопасности!

– Понятно тогда, зачем вам автоматы. Они ведь и корабль захватить могут!

– Ты, дядя, много говоришь, – хмуро сказал охранник. – Иди занимайся своим делом! Давай-давай!

Подмигнув охраннику, Богданов открыл первую же дверь и вошел в коридор. С камбуза несло подгоревшей пищей, гремела посуда. Задраив за собой дверь, майор огляделся. Он стоял в коридоре, вдоль которого тянулись каюты. Майор осторожно взялся за ручку ближайшей к нему двери и подергал. Дверь оказалась закрыта.

Крадучись майор дошел до середины коридора и тут услышал совсем рядом чьи-то дробные шаги. С нижней палубы сюда поднимался кто-то из членов команды. Не раздумывая, Богданов бросился вверх по лестнице. Он все еще не знал, что ему делать, и хотел только одного – спрятаться.

На следующей палубе находились двери рулевой рубки, радиостанции и кают. Вслед за ним кто-то поднимался: Богданов увидел лохматую с проседью голову. Схватившись за ближайшую дверную ручку, он потянул ее вниз. Щелкнув замком, дверь открылась. Вваливаясь в каюту, Богданов взглянул на картонную табличку со старательно выведенным на ней красным карандашом словом «Капитан».

15

В зоне на Васильева покушались дважды, но неудачно. После смерти сына он стал как робот – перестал чувствовать боль и ничего не боялся. В нем словно сгорела душа, и если б не память о том, что на воле осталась дочь – беззащитная и одинокая Полина, которой грозит смертельная опасность, – он бы, пожалуй, удавился. Сознанием Васильева овладела идея мщения. Месть стала кровью, стучащей ему в виски.

Когда однажды в конце рабочей смены к скамье, на которой он отдыхал, подошли двое с папиросками, глумливо улыбаясь и пряча руки в карманах, он не испугался и понял, что пора действовать. Сбросив оцепенение, Васильев с усмешкой посмотрел на урок и зашагал в дальний угол ангара – за штабель шестиметровых бревен.

Урки переглянулись и, хохотнув, двинули следом: овца сама шла на заклание. Через несколько минут, тяжело дыша, в строй встал лишь Васильев. Урок обнаружили на бревнах. У обоих были проломлены головы.

После этого случая в глазах Васильева загорелись диковатые огоньки, а на губах появилась блуждающая улыбка. Урки всерьез побаивались коммерсанта Васильева и сторонились его. В зоне не находилось добровольца, который бы выполнил заказ с воли. Наконец объявились два отморозка с мутными глазами на бессмысленных лицах.

Перед отбоем они затеяли с Васильевым драку и вытащили приготовленные заранее заточки, но Васильев сломал об одного из них табурет, а второго кинул спиной на угол кровати. Отморозки уползли, затаив лютую злобу, а Васильев перестал спать по ночам, поджидая мутноглазых. И как-то ночью дождался.

Одному из них удалось проткнуть Андрею бок, но Васильев захохотал. Он не почувствовал боли.

Вырвав заточку из руки изумленного урки, он принялся колоть ею отморозков. Истекающие кровью урки были в ужасе: они так и не смогли понять, почему Васильев смеется…

Теперь он снова жил! Месть питала его и толкала его кровь. Выжигающая изнутри, как расплавленное олово, она держала его на поверхности жизни, отключив в мозгу страх и боль.

Васильеву должны были добавить срок, и теперь Мелех мог успокоиться: его бывший компаньон оставался в тюрьме пожизненно. Но Леня нервничал: только гроб с телом Васильева устроил бы народного депутата.