Текст книги "Личное время"

Про сына

– Наш сын приехал в Америку, когда ему было 11 лет. Он там получил первоклассное образование, закончил «Джульярд-скул» – это, можно сказать, первая консерватория мира, выпускниками которой были и Ван Клиберн, и Ицхак Перлман.

Сейчас Лева целиком и полностью занят своей карьерой, он чудовищный трудоголик. Он очень талантливый композитор, невероятно талантливый альтист. Сын талантливее, чем я. «Нью-Йорк таймс» уже не раз о нем писала, причем большие статьи. Знаете, заработать статью в «Нью-Йорк таймс» – это не то что в российской газете, где это все можно проплатить или просто договориться с корреспондентом. В «Нью-Йорк таймс» это абсолютно исключено, они пишут только о том, о ком они хотят, и только о выдающихся явлениях.

– Вы не отговаривали его от музыкальной карьеры?

– Когда мы только приехали в Америку, я сказал: «Знаешь, Лева, это такая страна, в которой надо быть или адвокатом, или врачом, или финансистом, это три проторенных пути». Но он пошел туда, куда ему хотелось. Он прирожденный музыкант и любит свое дело. Сколько я видел людей, которые бросили музыку и здесь, и в Америке, и стали заниматься, допустим, бизнесом. Потому что музыкой зарабатывать деньги очень трудно.

Сын работает со многими замечательными режиссерами, в частности с Фрэнсисом Фордом Копполой, и с великими музыкантами. Я очень надеюсь, что ему и дальше повезет. Я горжусь им, он тоже поставил перед собой очень высокую планку и одержимо следует к своей цели.

– У вас, наверное, и внуки есть.

– Мы уже дважды дедушка и бабушка.

– Вас не смущает это обстоятельство?

– Мы с Ириной с гордостью носим это звание, всюду об этом рассказываем с большой радостью. Нам говорят: «Вы такие молодые, а у вас уже внуки». Я отвечаю: «Это же счастье, что у нас есть внуки».

Оба наших внука живут в Нью-Йорке.

– А на каком языке они говорят?

– Маленькому всего полгода. Так что говорит пока только старший внук Бенджамин. Дома он говорит только по-русски, а в школе, он уже ходит в школу, конечно, по-английски. Он как бы уже с детства разделил в своем сознании, что есть два языка.

Меня он называет дедушкой, но я считаю, что слова «дедушка» и «бабушка» в русском языке немножко тяжеловесные, чем-то напоминают тапочки. Например, по-английски называются grandma или grandpa, и эти слова такие солидные, это гранд-отец, большой отец. А по-русски бабушка, бабка, дедка – что-то сразу деревенское вспоминается, какой-то дед в лаптях идет. Я совершенно не чувствую себя таким дедушкой. Но понятно, что ничем другим эти слова не заменишь.

– Вам, наверное, нечасто удается видеться?

– Наоборот, мы довольно часто летаем в Америку. Ирина летает 5–6 раз в год, а я всего два раза в год, зимой и летом, больше не получается. Пока что я вынужден много времени проводить в России, потому что здесь моя работа.

– Можно ли сказать, что Америка – это для вас второй дом?

– Это так и есть.

– За те одиннадцать лет, что вы прожили там, вы все-таки вписались в ту, местную жизнь?

– Да, безусловно. Мы считаем, что живем в Америке уже двадцать один год, если считать от того дня, когда мы приехали, и до сегодняшнего дня. У нас есть там квартира, всякие вещи. Наш дом расположен прямо у главной нью-йоркской гавани. Из нашего окна видны корабли. Туда заходят «Квин Мэри», «Квин Виктория», «Квин Элизабет».

– Нью-Йорк – это ваше любимое место?

– Да.

– А есть какие-то еще места, где вам хорошо?

– Ну, мы очень любим, например, Флориду, Майами.

– Там жарко.

– Это только летом. Но вы представьте: садишься в прохладную машину и приезжаешь на берег океана. А на берегу океана дует бриз, и ты идешь в океан, а вода в океане 25 градусов. Ну, какими словами это можно передать? Мы с Ирой сказали себе, что когда уже, так сказать, выйдем на пенсию, то окончательно туда переберемся.

Владимир Кошевой

* * *

C Кошевым мы отправились в путешествие на пароме по странам Скандинавии. Володя оказался чрезвычайно искренним и чутким человеком, не лишенным чувства юмора.

За время путешествия мы сдружились. Я благодарен случаю за то, что он свел нас на этом пароме.

Больше всего мне запомнились не наши беседы, а то время, которое мы проводили вместе без камер.

Особенно часто вспоминаю, как однажды ночью во время бури мы вышли на палубу и некоторое время наблюдали, как корма корабля разрезает лед…

Про выбор профессии

– Володя, тебя знают как актера. Но говорят, что это уже третья твоя профессия.

– И самая главная, основная, которой хотел заниматься всю жизнь. Но так получилось, что шел к ней долгим, сложносочиненным путем, как в песенке: «нормальные герои всегда идут в обход». Сначала я учился в военной академии – у меня в семье три поколения военных, и я не хотел прерывать традицию. К счастью, вовремя понял, что это не может стать моей жизнью, и поступил на факультет журналистики МГУ.

– Ты хотел работать в прессе?

– Конечно, и какое-то время даже был увлечен, у меня была возможность общаться с разными людьми. Когда я поступал на журфак, я был закомплексованным и неконтактным, пугался собственной тени и голоса. Подсознательно я чувствовал, что профессия журналиста поможет мне раскрепоститься. Однако не было ни дня, чтобы я не думал о профессии артиста, но подступиться к ней долго не хватало смелости. Только на последнем курсе я перевелся на заочное отделение и поступил в ГИТИС на курс к Сергею Анатольевичу Голомазову и Михаилу Вартановичу Скандарову.

– Ты помнишь момент, когда сказал родителям, что хочешь стать актером?

– Конечно, это был непростой момент, переломный. Не могу сказать, что они возрадовались. У меня вроде была выбрана профессия журналиста, я защищал диплом. Поэтому, когда я сказал родителям о том, что меняю свое решение, у меня был очень серьезный разговор с отцом. Он настоятельно просил меня быть твердым в своем решении и уже остановиться.

Про Раскольникова

– Ты стал известен после роли Раскольникова в сериале «Преступление и наказание». Как ты попал на эту роль?

– Сегодня могу сказать: случайно, но внутренне я был готов к такому счастливому случаю. Я играл в спектакле «Флорентийская трагедия» по пьесе Оскара Уайльда. Сюжет о премьере был показан на канале «Культура». Его увидел режиссер Дмитрий Светозаров, приступавший к экранизации Достоевского, и он дал своим помощникам задание – найти актера, игравшего Гвидо Барди.

Мы встретились, поговорили, но я не очень верил, что буду сниматься. Я планировал серьезно заниматься театром, ролью Гвидо, которая мне не давалась.

И я уехал с друзьями в Таиланд. И вот на пляже звонит телефон. Бодрый женский голос говорит: «Вы утверждены на роль Раскольникова». Думаю: «Вот ведь дураки, друзья мои, знают, что я пробовался на эту роль, и теперь издеваются». И сбросил звонок, потому что дорогой роуминг.

Потом приходит эсэмэска: «Владимир, пожалуйста, не стригитесь, не брейтесь, не загорайте, вы утверждены на роль Раскольникова». Я пишу: «Не верю. Константин Станиславский». А мне приходит ответ: «И зря. Ждем вас тогда-то на примерку грима и костюма».

– Отдых пришлось свернуть?

– Нет, не пришлось. Я продолжал весело проводить время. В один из дней я пошел купаться и вышел на берег без креста – потерял. Для меня это было серьезное событие. Я не верю в приметы, но тут как-то задумался: войти в море с крестом, а выйти без него – я увидел в этом какой-то знак.

По возвращении в Петербург я пошел в церковь, к батюшке, и он меня успокоил: «Это начинается новая жизнь, все правильно, ничего не бойся».

– До тебя Раскольникова играли многие. Ты как-то использовал опыт своих предшественников?

– Да, я хотел сделать его особенным, не похожим ни на кого. Втайне от режиссера, который вообще запретил мне слушать какие-либо советы и смотреть чужие работы, я посмотрел все, что было сделано до меня.

Я оправдывал себя в этом «преступлении»: если честно относиться к своей профессии, то необходимо знать историю роли, артистов, которые в разное время создавали этот образ. Было очень интересно, как меняется восприятие произведения в зависимости от эпохи, как разное время диктует свое прочтение. В начале века это одно, в середине – другое, если это английская экранизация – там что-то третье, американская экранизация – четвертое, русская – пятое и так далее.

– А что за история с обмороком произошла на съемках?

– Если честно, я не очень люблю ее вспоминать. Когда снимали убийство Лизаветы, художники по гриму перестарались. Я, как договорились, стукнул актрису искусственным топором, и вдруг вижу, что у нее из ушей и изо рта полилась «настоящая» кровь. Конечно, я понимал всю технологию, знал обо всех трубочках и спрятанных механизмах, даже на вкус эту «кровь» пробовал – вишневая сладкая водичка красного цвета.

Но на съемке все выглядело так натуралистично, что я по-настоящему испугался: мне стало дурно физически, но дубль не испортил, держался. Потом объявили конец смены, мне стали помогать разгримировываться, я поворачиваюсь, а Света Обидина – Лизавета – все еще стоит, прислонившись к косяку двери, и из ушей и рта все еще течет кровь. Тут я уже плохо помню, чем кончилось. Приходил в себя уже дома.

– А смешное что-то было?

– Да, во время съемки эпизода, когда Раскольников приходит забрать ключи с шеи старухи-процентщицы. Вера Карпова, которая ее играла, рассказывала, что легла в лужу крови и вдруг услышала, как кто-то говорит про меня: «Господи, только бы он опять не упал в обморок, как вчера». Вера Александровна тут же «воскресла», посмотрела на меня, увидела, что я бледно-коричневого цвета, что у меня тоненькие руки, и подумала: «Одно неровное движение, и из этих худеньких рук упадет этот топор, от меня же ни хрена не останется». И начала хохотать: лежит в луже крови и трясется от смеха. Я говорю: «Что вы смеетесь?» – «Володя, потом скажу».

– Ты долго носишь в себе героя после съемок?

– Да, мне очень трудно избавиться сразу, еще какое-то время тащится шлейф съемочного дня, мысли всякие приходят в голову: что было так, а что не получилось, а что еще можно изменить.

Я не могу так – смыл грим, полежал в ванне и пошел на дискотеку. Состояние героя, если говорить конкретно про Раскольникова, я держал и днем, и ночью, боялся упустить. Для меня гораздо проще влезть в персонажа, чем сбросить его.

Про отчаяние

– Актер – профессия зависимая. Тебя не угнетает это?

– Ужасно угнетает. Вдобавок ко всему я с каждым днем все больше чувствую, что завишу от времени, которое очень быстро идет, и приходит совсем другое, новое поколение, которого я не знаю. А к старому поколению прибиваться глупо, потому что у них уже сложился свой круг. Правда, независимо от возраста сейчас многие находятся в растерянности и задаются вопросом «что делать?».

– Ты не снялся ни в одном «милицейском» сериале…

– Да, и это зависимость от стереотипа, когда считается, что я могу играть только больных, несчастных, «сложных» героев. С этим трудно и бессмысленно бороться. Ты смотришь в глаза режиссеру, а он говорит: «Ну, что вы можете еще сыграть? Ну, посмотрите на себя». И ты либо вступаешь с ним в диалог, и случается какая-то работа, либо остаешься со своим багажом знаний никому не нужный.

Но если я буду ежедневно «убиваться» по этому поводу, то ничего хорошего для меня не будет. Татьяна Догилева сказала когда-то: «Ну, пойди, умри, если какой-то хрен не утвердил тебя на роль». Я часто вспоминаю эту фразу, и мне становится легче.

– А у тебя бывают минуты, когда хочется все бросить?

– Не просто минуты, а часы, дни, месяцы и годы. Головой о стену не бьюсь, но переживаю страшно, и мне нисколько не стыдно в этом признаваться. Я мучаю себя мыслями о том, что надо оставить профессию, что я лишний, что надо заняться чем-то другим, но я точно знаю, что в результате этих мучений я приду к чему-то новому. Так, от отчаяния и безработицы я стал читать стихи с эстрады.

– Ради чего ты вообще занимаешься этой профессией? Это же очень сложный путь.

– И сложный вопрос. Каждый раз, когда возникает творческий тупик, я пытаюсь себе честно на него отвечать. Понимаешь, при помощи этой профессии я узнаю самого себя. Это непросто, иногда стыдно, иногда больно, но я продолжаю это делать намеренно. К тому же появилась ответственность за роли, которые уже сделаны, за ту часть зрителей, которые меня уже знают. Ведь все творческие профессии существуют для зрителей, слушателей, и именно они провоцируют на это самопознание.

– Использовал ли ты когда-нибудь скандал, чтобы привлечь к себе внимание?

– Это не моя история. Мне кажется, что я могу привлечь только качеством своей работы.

Про детство

– Какой твой самый любимый город?

– Рига – город, в котором я родился и где жил до шестнадцати лет. Для меня это самый прекрасный город на свете. Особенно люблю ее маленькие старые улочки с бесконечной вереницей кафешек, где варят бесподобный кофе и подают к нему бальзам.

– Расскажи про детство.

– Детство у меня было замечательное: полная свобода, никаких запретов, мы с друзьями могли беспрепятственно лазить по крышам, по деревьям. У нас была прекрасная дворовая компания, одна девочка и два парня, мы всегда весело проводили время, выпускали свою газету «Дворовые новости», писали продолжение романов Александра Дюма, ставили спектакли, придумывали фильмы, пекли пирожные.

Бабушка водила меня в Рижский ТЮЗ под руководством Адольфа Шапиро, который гремел на весь Советский Союз. Она единственная поддерживала меня в том, чтобы я стал артистом, и даже утверждала, что я похож на Жерара Филиппа. У нас дома сохранилась потрясающая библиотека и фильмотека. На кассетах собраны даже записи старых телепрограмм.

– Что ты любил читать?

– Мы с моим другом Александром были большие любители приключенческой литературы – Александр Дюма, Вальтер Скотт, Майн Рид. Книжки в то время были дефицитом, хорошую книжку можно было купить за макулатуру. Кажется, нужно было сдать 25 килограммов, получить талончик и купить за него книжку. А когда макулатуры не было или не было книг, мы экономили на завтраках и ездили на Чиекуркалнский рынок покупать книги у спекулянтов. Это был конец 80-х годов.

Вообще мы были настроены романтически, в нас был приключенческий, рыцарский дух. У Высоцкого есть фраза: «Значит, нужные книги ты в детстве читал», иногда я внутри себя не соглашаюсь, потому что это был слишком придуманный мир. Бывало, что эти книжные образы из детства потом очень мешали в жизни.

– Ты рано научился читать?

– Очень. И как только научился, то читал вслух всем, чьи глаза видел, и от меня все уставали.

– Уже тогда стремился найти своего слушателя.

– Да, мне было нужно внимание. А мне говорили: «Читай про себя».

Про первую любовь

– Ты помнишь свою первую любовь?

– Конечно. Но мы никогда с ней больше не встречались. Я знаю, что она замужем, у нее есть дети. Наши общие знакомые передают мне от нее приветы.

– А ты женатый человек?

– Нет.

– И детей у тебя, соответственно, нет?

– Нет.

Про первую роль в кино

– Я играл небольшой эпизод, роль молодого егеря в картине Светланы Сергеевны Дружининой «Тайны дворцовых переворотов». В маленьком ручье, в холодной воде я мыл нож, которым был зарезан ягненок. Это был очень ответственный эпизод, но у меня не было никакого страха. Наверное, очень важно, чтобы в такой момент с тобой были талантливые люди. Если твой первый режиссер талантлив, то он дает тебе надежду на то, что у тебя тоже будет все хорошо. Так что мне повезло.

Про профессию актера

– Что для тебя самое важное на площадке?

– Кто вокруг, что вокруг. Глаза партнера – в первую очередь. Если не будет глаз, то я ни черта не сыграю. Я знал одну актрису – она не могла играть любовь вообще никак, она стеснялась. Она играла с зеркалом. Ставила перед собой зеркало, смотрелась в него и признавалась герою в любви. Бывает и такое, это не порок, просто у каждого своя кухня. Я, например, не могу без доброжелательной атмосферы.

– Какие соблазны подстерегают актера чаще всего?

– Финансовые. Без денег жить трудно, поэтому едут на гастроли со спектаклем «Кузькина мать». Я когда смотрю какой-то плохой фильм, думаю: «Люди же «убивались», вкладывали душу, нервы». Это не мое кино или не мой спектакль. Но я всегда на стороне творческих людей и никогда не смогу сказать про кого-то дурно: я знаю, какой это тяжелый труд.

– Что для тебя означает «быть честным» в актерской профессии?

– Не быть фальшивым. Мой мастер Михаил Вартанович Скандаров говорил: «Если внутри тебя ничего не болит, если у тебя нет какой-то проблемы, если ты пустой, то выходить на площадку нельзя». Это очень важно.

– Как ты относишься к встречам со зрителями?

– У каждого творческого человека в какой-то момент возникает потребность увидеть своих зрителей. Честно говоря, я какое-то время избегал этого общения. Мне казалось, что для того, чтобы выйти на какой-то диалог, нужно иметь на это право, нужно это право заработать. Поэтому, сыграв одну роль, я вообще не хотел видеть зрителей. Сыграв вторую, думал, зачем они в принципе нужны, а вот после третьей у меня возник вопрос: интересно, а что думают зрители?

– Лев Толстой говорил, что в первой половине пути человек думает о том, что он оставил, а во второй – о том, что ждет его впереди. Как думаешь, что тебя ждет?

– Надеюсь – новые встречи, новые люди, потому что это самое важное в моей жизни. Чем больше я встречаю людей, тем богаче становлюсь. Если бы не было Шемякина, если бы не было Елисеева, Светозарова, Рогожкина, Виктора Ивановича Мережко, Ирины Евтеевой, мы бы с тобой сейчас не сидели бы вместе, не разговаривали. Я бы был мало кому интересен.

– Есть ли у тебя какой-то способ, который помогает понять, стоит ли браться за роль?

– Насчет ролей Михаил Михайлович Козаков и мой друг Михаил Елисеев «подарили» мне одну очень ценную мысль: можно браться за любую роль, если в ней есть судьба. Если судьбы или истории нет, то ее можно и нужно придумать, потому что играть надо все. Мне всегда интересна личность моего героя. Я не боюсь играть ни скинхеда, ни царя, ни дворника (если мне когда-нибудь дадут такую роль).

– Ты как-то сказал, что для тебя очень большое значение имеют запахи. Это правда?

– Я, по-моему, абсолютный «нюхач», все могу определить носом: мой человек или не мой. Моя женщина или не моя. Моя роль или нет.

– А запах успеха ты знаешь?

– Нет. Я не знаю, что такое успех. И не понимаю.

Екатерина Мечетина

* * *

С Екатериной Мечетиной мы познакомились еще на Байкале, когда снимали программу про Дениса Мацуева – она участвовала в его проекте «Звезды на Байкале». Еще тогда она очаровала меня своим обаянием, и когда я узнал, что мы встретимся в Москве, то очень обрадовался.

Мы пообщались с ней еще два раза – в консерватории, где Катя преподает, и дома, в Сокольниках. У порога нас встретил русский голубой кот. Забавно, что даже кот у Мечетиной музыкальный – если он в хорошем расположении духа, то легко может промурлыкать мелодию, напоминающую «Вечерний звон».

А еще Катя устроила для нас и своих родителей маленький домашний концерт. Помню, я подумал тогда: красивая и талантливая девушка за роялем – это всегда очень приятная картина.

Про автомобиль

– Как давно вы за рулем?

– Я получила права после первого курса Консерватории. Все лето потратила на то, чтобы научиться водить, и теперь уже просто не представляю, как можно без машины.

– Вы в дороге слушаете классику?

– Нет, не могу. Классика отвлекает гораздо сильнее, чем разговор по телефону.

– Как вы относитесь к популярной музыке?

– Лояльно. Единственное, что не люблю, это шансон и тяжелый рок. А если мелодичная и красивая поп-музыка – почему бы и нет?

В подростковом возрасте я просто обожала «Битлз». Благодаря им выучила английский. В жизни это сразу же пригодилось, поскольку уже тогда у меня была гастрольная деятельность. Потом я много чего слушала: и Майкла Джексона, до сих пор с большим уважением к нему отношусь, и Земфиру любила и люблю.

Про путешествия

– Чем бы вы занимались, если бы не были музыкантом?

– Я бы изучала иностранные языки. Мне очень нравится все, что связано с языками. Я говорю по-английски и по-французски на бытовом уровне.

– Французский вы тоже изучали по песням?

– Да, это замечательный способ. Правда, он работает только тогда, когда есть какие-то начальные познания в грамматике. Для французского я слушала Эдит Пиаф. Но перед этим несколько месяцев брала частные уроки.

Я начала этим заниматься, потому что Фонд Мстислава Ростроповича дал мне стипендию на обучение во Франции. Когда я приехала туда, то ничего не понимала на слух и не могла говорить. А потом начала общаться, попала разок в безвыходную ситуацию, когда надо было говорить – и после этого дело пошло.

– Сколько стран вы посетили?

– Где-то около сорока. Но гастрольная деятельность устроена так, что все подчинено концертному графику. Поэтому часто бывает, что формально я в стране побывала, а фактически ничего не помню.

Поэтому я очень люблю поехать куда-нибудь просто так, это редкое и очень счастливое событие.

– Какие страны вы любите больше всего?

– Франция, Италия. Мне нравится быт этих стран, культура, какие-то мелочи жизни. Мне кажется, что люди там делают все со вкусом.

Но, как бы ни было там хорошо и комфортно, мне всегда хочется вернуться домой, в Сокольники, в которых я живу всю свою сознательную жизнь. И несознательную тоже. Я патриот.

– Вас не смущают многочасовые пробки, слякоть за окном?

– Смущает, но я отношусь к этому, как к данности. Слава богу, моя профессия позволяет время от времени вырываться куда-то, посмотреть мир.