Текст книги "Слезы пасмурного неба"

***

Мое нутро замирало при каждом скрипе входной двери; я смущенно оборачивался на звук и как бы ненароком заглядывал в лица новых посетителей, но все они были незнакомы. Широченный карман моего фартука неудобно топорщился от непривычной ноши: будучи предназначенным для легоньких блокнотов, куда официанты заносили заказы клиентов, он большую часть времени вовсе пустовал; утром же я поместил туда подаренную Андреем книгу, где она и ждала своего звездного часа, ужасно мешая при ходьбе.

– Слава, не выспался? – сострадательно шепнула мне Алина в редкую минуту перемирия с клиентами, предававшимися чревоугодию настолько бесновато, будто они намеревались отъесться впрок на всю грядущую неделю.

– Только не намекай на бурную ночь, – незатейливо отшутился я. – Меня и так уже к тебе ревнуют.

Уже в который раз ошеломив меня своей улыбкой, прекрасно заменявшей ответы на любые, даже самые каверзные заявления, Алина бросилась к молодой паре, занимавшей столик у дальней стены. Парень выжидающе крутил головой, намекая, что с выбором блюд они уже определились, в то время как его спутница, обладавшая классической внешностью «страшной подруги», внимательно следила за тем, чтобы взгляд его не останавливался на симпатичной официантке слишком надолго.

Я чуть не пропустил очередной скрип, за которым последовало характерное клацанье закрываемого зонта. Стряхивая с него оставшиеся капли, в зал кафе проследовал рослый, немного полноватый мужчина лет тридцати, сразу показавшийся мне излишне высокомерным. Впечатление это усугублялось шествующей за ним троицей, своими суетливыми движениями напоминавшей свиту, покорно спешащую за королем. Среди них был еще один мужчина, столь же высокий, но гораздо более складный, а также две женщины – стройная, будто бы изможденная суровой реальностью бизнес-леди, с трудом сохранявшая признаки былой молодости, и знакомая мне бледная дамочка, появления которой я, собственно, и ждал. Вся эта процессия добрела до середины зала, где и застыла наподобие странной групповой скульптуры, прославлявшей офисный планктон.

Обескураженный тем обстоятельством, что сегодня моя клиентка пришла не одна, а в такой странной компании, я чуть не совершил ужасную ошибку, замешкавшись у барной стойки. Осматривая заведение в поисках незанятого столика на четверых, они запросто предпочли бы какой-то из тех, за которыми хозяйничали другие официанты, и все мои мучения с ежеминутно напоминавшей о себе книгой утратили бы смысл. Сообразив, что пора действовать, я подскочил к мужчине, вызвавшему во мне неприятие, и заискивающе произнес:

– Не желаете ли сесть у окна? Оттуда открывается замечательный вид на осенний листопад.

– Разве листопад бывает каким-то еще? – капризно возмутилась бизнес-леди, но бледная дамочка тут же одернула ее, попросив не придираться к мелочам.

– Красивое же словосочетание! – в довершение заметила она и, одарив меня кривоватой, но оттого не менее обезоруживающей улыбкой, увлекла товарищей к указанному мною столу.

Рассевшись по местам, мужчины тут же начали шумно переговариваться, и я на миг усомнился в резонности своего плана. Конечно, он был по-детски наивным, даже глупым… но, в конце концов, а что я терял?

Лихо разложив меню перед каждым из четверых, я временно устранился, дабы не проявлять навязчивость. Как назло, именно тут я внезапно стал нужен всем и каждому: люди размахивали руками, желая, чтобы я долил кипятка в их чайник, просили убрать со стола грязную посуду и даже просто уточняли, могут ли они расплатиться банковской картой. Пришлось абстрагироваться от опасений, что Оля по доброте душевной решит помочь и обслужит за меня именно тех единственных клиентов, до которых мне было дело, – и шустро обскакать на манер Фигаро страждущие моего внимания столы. По возвращении я без лишних мудрствований выдал дежурную фразу:

– Вы готовы сделать заказ?

– Мне, пожалуйста, бизнес-ланч номер два, – начал перечислять мужчина из свиты, сидевший ко мне ближе всех. – Суп – борщ, чай – зеленый.

– Простите, мне придется записать, – произнес я с некоторым избытком пафоса, уповая, что мои шалости не разъярят этих чопорных деловых людей.

Сунув руку в карман, я выудил оттуда исписанный до половины простой карандаш с ластиком на конце – и видавшую виды книгу, белесый корешок которой так и норовил отвалиться. Притворяясь, что не замечаю недоразумения, я приготовился записывать под диктовку.

Дамочка, на которую был рассчитан мой спектакль, вдруг покраснела и, прикрыв лицо ладонью, отвернулась от происходящего, словно листопад за окном и впрямь чрезвычайно ее увлекал. Моя тревога, что обложка книги ускользнет от ее огромных глаз, оказалась беспочвенной: ясное дело, начертание слов «принц» и «Каспиан» было сложно с чем-то спутать.

– Ой, извините, не то, – заторопился я, возвращая книгу на место и извлекая на свет подобающий ситуации блокнот.

Как и задумывалось изначально, этих перипетий не уловил никто из присутствующих – за исключением, конечно, самой дамочки. Если же товарищи и отметили ее странное поведение, то наверняка отнесли его на счет усмешки в адрес официанта-недотепы или вообще посторонних воспоминаний, не имеющих никакого отношения к настоящему. Вполне удовлетворенный достигнутым эффектом, я деловито изрек:

– Слушаю Вас.

Глава 6

Мама часто говорила мне, что летать во сне – это хорошо. Летаешь – значит, растешь. Возможно, поэтому я так и не дотянул до метра восьмидесяти: в мире лягушек самолетов не изобрели, а сама возможность их создания расценивалась как смехотворная фантазия. Очень жаль, поскольку в противном случае путешествие в Ранск почти из любой точки Долийской конфедерации занимало бы не более часа, в то время как дилижансы, и без того не искушавшие комфортом, покрывали такие расстояния лишь за несколько суток. Странствовать между центрами префектур было мне не в новинку, и я знал, что при благоприятном исходе доберусь до пункта назначения уже к утру следующего дня, однако этот момент был еще не близок, и до той поры мне предстояло трястись по ухабам в состоянии полнейшего интеллектуального анабиоза. Уже за первую треть этого нудного пути, оставленную далеко позади, я успел исчерпать не только имевшиеся книги, но даже собственные мысли: развлекая себя построением удивительных догадок, я быстро свел на нет буйство своего ума, не желавшего быть заведомо неправым. Оставалось проявлять усидчивость в ребяческом предвкушении того момента, когда за тщательно вылизанной тарелкой из-под каши последует долгожданный леденец, и в руках моих окажется работа некоего Демида, обличающая устои современной церкви.

Проблема ереси, нынче казавшаяся взятой с потолка, некогда стояла для государства пяти префектур весьма и весьма остро: нажитый соперник в лице Капотина оказался мудрее, чем ожидали правители того времени, и за успешно оттяпанным пальцем поспешил заглотить и всю руку целиком, затеяв идеологическую травлю посрамленной империи. Эту сумятицу, с переменным накалом продолжавшуюся не одно десятилетие после окончания войны, поддерживали и другие смежные страны, наперебой старавшиеся навязать окончательно запутанным долийцам свои единственно правильные мировоззрения. Тем не менее кризис веры так и не постиг нашу родину – за что боги, вероятно, и даровали ей свою благосклонность после многих выпавших на ее долю бедствий. Даже самые губительные угрозы и табу не смогли поколебать фундамент убеждений граждан, ни на миг не переставших почитать волю Второго брата и всевиденье Матушки – два непреклонных столпа, на которые с древнейших лет опирались целостность и единство нации.

Тем более сокрушительной представлялась мне сила знания о том всеобъемлющем обмане, на разоблачении которого настаивал таинственный Дмитрий. Правда ли то, что он лишь верхушка айсберга, до поры до времени скрывающего свою мощь? И если да – то какие цели преследует эта тайная организация? Захват власти? Гораздо правдоподобнее, чем немотивированное восстановление справедливости, но… разве могут они рассчитывать на то, что народ слепо возведет на мирской престол поборников религиозной истины? С другой стороны, уже возглавить общенародно любимое духовенство было бы немалым достижением, открывающим самые привлекательные перспективы.

Мимо нас медлительно маршировала колонна голубых елей, необычайно распространенных на границе Южной префектуры, а стало быть, буквально через час мы должны были въехать в горы, простиравшиеся на много километров единым хребтом. Останавливаться там не рекомендовалось, потому что лошади, единожды получив послабление, могли заартачиться и уже не согласиться затаскивать на кручу непонятную механическую обузу. Высунувшись из окна, я крикнул кучеру, вальяжно восседавшему на пригретых солнышком козлах:

– Далеко ли осталось до прогалины? Надобно передохнуть.

– Так тут и постоим, – ответил он, охотно подбирая вожжи. – Дорога широкая, никому не помешаем. А дальше – буераки сплошные, там прохлаждаться негоже.

По-молодецки спрыгнув на землю, извозчик с нескрываемым наслаждением прошелся по траве, разминая затекшие лапы. У меня не сразу получилось к нему присоединиться: защелка на дверце заела и никак не хотела поддаваться, покуда мой провожатый не пришел на помощь.

– Вот окаянная, – в сердцах пожаловался он. – Как надо – так не упросишь. А на прошлой неделе вон сама распахнулась – аж пассажир вывалился.

Посочувствовав этой неурядице, я сделал пару шагов от дороги, оказавшись в густой тени могучих деревьев. Что-то хрустнуло под лапой – и, наклонившись, я подобрал щетинистую еловую веточку, своим видом, как ни странно, напомнившую мне ершик для очистки чайников.

Внезапно посетившее меня отчетливое осознание иллюзорности всего, что я наблюдал перед собой, тут же взбудоражило сомнения, исподтишка глодавшие меня еще вчерашним вечером: стал бы я поступать ровно так же, если бы не был уверен, что мои действия не возымеют никаких разрушительных последствий? Мог бы я в реальной жизни броситься на поиски разгадок, обещанных человеком, о котором я знал только то, что он забрал у меня семью?

Бесспорно – нет. Стоя посреди леса, я сжимал в лапах еловую веточку, будто она была тем самым прутиком, который протягивают попавшему в беду товарищу с нелепым призывом «Держись!» Казалось, мне ничто не угрожало – но поджилки тряслись от мысли, что этот мир постепенно меняется и уже никогда не будет прежним.

Во что я ввязался?

***

Безмятежные сны, в ходе которых толком ничего не происходило, навевали кошмарную скуку, однако самым благотворным образом сказывались на моем самочувствии: то ли мозги получали редкую возможность остыть, то ли пробуждение уже не казалось таким угрюмым на фоне испытанной тягомотины. Целительная сила бездействия принесла мне желанное чувство свежести, которого так не хватало накануне; это было очень кстати, поскольку я не желал опять опростоволоситься на грядущей репетиции и с вечера переставил будильник на час раньше, чтобы успеть в кои-то веки поиграть на гитаре дома. Бас я хранил в гараже и никогда оттуда не забирал – естественно, за исключением редких выступлений на местных фестивалях, – поэтому для упражнений использовал старую полуакустическую шестиструнку, которую хранил в утепленном зимнем чехле, доставшемся от одного из бывших друзей. Некогда он занял у меня пятьсот рублей, обещая вернуть их уже через месяц, но к обозначенному сроку попытался прикинуться валенком. Меня это совсем не устроило, и я потребовал, чтобы он расплатился хотя бы в течение ближайших двух недель, чем несказанно его обидел. Итогом этого гадкого инцидента явилось возвращение ко мне единственной сотенной купюры – а также потеря друга, начавшего уже откровенно открещиваться от имевшегося у него долга. Настойчиво проявляя несговорчивость, я продолжал терроризировать обидчика регулярными звонками, пока однажды не наткнулся на его старшую сестру, случайно поднявшую трубку городского телефона. Объяснив ей сложившуюся ситуацию в наиболее несдержанных выражениях, я таки добился того, что в последующие дни мне предложили хоть какой-то консенсус в виде гитарного чехла с оторванной лямкой. Отлично зная цены на подобное барахло, я сразу смекнул, что новым он стоил существенно больше требуемого мною остатка, а потому согласился без промедления: носиться с инструментами по улице я все равно не собирался, а при крайней необходимости лямку можно было и пришить.

Победив неподатливую молнию, я аккуратно вытащил наружу свою первую гитару, на которой робко бренчал еще будучи школьником, – и сердце мое упало: вместо ровного ряда туго натянутых стальных струн моему взору открылась безукоризненная пустота, зияющая на фоне запачканного зеленоватой грязью грифа.

Ворвавшись в комнату младшего брата, где мама с мерзкими сюсюканьями кропотливо собирала его в садик, я грозно процедил:

– Куда делись мои струны?

Оба воззрились на меня так, словно прежде и не подозревали о моем существовании. Стоявший посреди ковра ребенок скорбно нахмурился, намекая, что мне не следовало бы тревожить его акварельно-конфетную вселенную подобными глупостями; мама же, застывшая в намерении застегнуть верхнюю пуговицу его бесформенного камзола, небрежно проворчала:

– Мог бы и спокойно зайти, а то напугал братика.

– Мама, что с моей гитарой? – повторил я, пытаясь умерить пыл нараставшей во мне агрессии.

– Васенька поиграл, – объяснила она с какой-то непостижимой безмятежностью, погладив сына по голове, будто говорила о его великом достижении. – Одна струна лопнула, ну мы и решили их вообще снять.

– Замечательно! – воскликнул я в отчаянии. – И где они теперь?

– Выкинули, – все так же спокойно ответила мама, пожимая плечами.

– Понятно… А кто вообще разрешил Васе брать мою гитару?

– Тебе так жалко для собственного брата? – возмущенно отмахнулась она, и я сделал однозначный вывод, что именно мама не только не сподобилась отобрать у Васи дорогостоящий инструмент, но и сама вложила в его руки эту занимательную игрушку. – Вообще, что ты разорался? Поставь новые струны – и играй себе дальше.

– Даже если бы у меня был сменный комплект, это заняло бы полчаса, не меньше. А мне скоро на работу.

– И как я, по-твоему, могу помочь?

Она недовольно уставилась на меня, всем своим видом показывая, как ее утомило мое бессмысленное брюзжание, и я не стал ругаться дальше: все равно маму никак не впечатлили бы упреки, которыми музыканты осыпали меня в прошлый раз. Молча отправившись переодеваться, я не переставал думать о том, что порванная струна наверняка была одной из двух тончайших – тех самых, без которых я вполне мог бы обойтись этим утром.

***

Сегодня она пришла одна – и, на ходу вызволяя себя из рукавов бессменной мешковатой куртки, неплохо маскировавшей ее чрезвычайную, почти болезненную худобу, проследовала именно туда, где я привык ее видеть. В тот момент я был занят сервировкой стола для других посетителей и, спеша освободиться, чуть не опрокинул на одного из них высокий бокал с молочным коктейлем. К счастью, все обошлось, и я, мимоходом извинившись, пожелал им приятного аппетита, после чего, сдерживая подступавшую к лицу краску, зашелестел фартуком в заветном направлении.

– Добрый день, – бодро произнес я, но, поймав на себе хитрый взгляд, который как бы намекал, что моя особая клиентка не забыла вчерашнего представления, потупился и приготовился провалиться сквозь землю. Заключив, однако, что раскисание меня вряд ли украсит, я собрался с мыслями и сдержанно добавил: – Судя по всему, Вашим друзьям у нас не понравилось.

– Они обычно ходят в столовую тут неподалеку, – она говорила тепло и открыто, как будто мы были давно и близко знакомы. – Вчера я предложила им пойти сюда вместе со мной – и они согласились. Восторгов не было, но все признали, что для разнообразия сгодится.

– Так это Ваши коллеги? Тот пухлый тип как-то нехорошо на Вас пялился. Я уж решил, что это Ваш… эээ… молодой человек.

Дамочка заулыбалась еще таинственнее, но моей наглости явно не воспротивилась, и ее ответ прозвучал немного кокетливо:

– Нет, это мой начальник. Хотя он действительно в меня влюблен. Между прочим, я хочу меню.

– Простите, сейчас принесу.

Пока она в очередной раз изучала нехитрый список из четырех возможных вариантов бизнес-ланча, отличавшихся только числом подаваемых блюд, я успел рассчитать окончивших трапезу клиентов; несмотря на внушительную портянку чека, они поскупились на чаевые, щепетильно выплатив нужную сумму до единой рублевой монеты. Когда я вернулся к дамочке, она уже задорно барабанила по столу костяшками пальцев и, завидев меня, издевательски потребовала:

– Доставайте свой блокнот!

– Не переживайте, я запомню.

– Тогда мне третий бизнес-ланч – со щами и салатом Цезарь.

– Хорошо. А чай какой?

– На Ваше усмотрение. Вы точно обойдетесь без пометок? Вчера вроде бы неплохо постарались, чтобы произвести впечатление забывчивого человека.

– Но кроме вас было еще трое!

– Вы говорите так, будто жутко опечалены их отсутствием.

– А вот и нет. Без них мы можем, например, обсудить «Хроники Нарнии».

– Неужели Вы действительно прочитали вторую книгу? Я думала, просто паясничаете, размахивая обложкой.

– Честно говоря, пока еще не успел дойти до конца. Я примерно на середине. А Вы?

– Не хочу Вас расстраивать, но я поставила «Принца» на полку в тот же самый день, когда и открыла. Я быстро читаю.

– Серьезно? Завидное качество. И как Вам понравилось?

– Сложно сказать… – она задумчиво почесала подбородок, и я, воспользовавшись паузой, сел напротив нее. – В общем-то все достойно, но чувствовать себя дурой так и не перестала. Короче говоря, фильм на порядок веселее… Надеюсь, Вы не относитесь к тем людям, которые кричат, что экранизация всегда получается хуже оригинала? Ну знаете, они еще слюной всегда брызжут при этом.

– А еще они считают Кобейна хуже Моцарта и суши хуже жареной картошки. Нет, определенно, не отношусь.

Погрузившись в уютное забытье этой непринужденной беседы, я совсем выпустил из виду другие столики, где посетители уже начинали потихоньку роптать. По всей видимости, меня даже угораздило пренебречь беспокойными призывами со стороны кухни, где приготовилась заказанная кем-то еда – и теперь остывала в ожидании, когда я о ней позабочусь. К суровой действительности меня вернула Оля; пушечным ядром проносясь мимо меня, она запальчиво, но беззлобно бросила:

– Слава, совсем охамел, иди работай.

Наверное, мой взгляд, все еще прикованный к дамочке, настолько переполнился горького сожаления о вынужденной разлуке, что она поспешила урезонить меня:

– Идите – в конце концов, я тоже голодна, с Вас причитается.

– Да, я помню: салат Цезарь и щи. И все равно жалко, что нас прервали.

– Тогда продолжим сегодня вечером? Я работаю в страховой компании через дорогу, заканчиваю в семь. Приходите!

– Я бы с удовольствием, – замялся я, вспоминая о назначенной репетиции, на которой мне и так предстояло выслушать немало гадостей в свой адрес. – Но сегодня вряд ли получится.

– Мое дело – предложить, – она поддразнила меня, состроив забавную физиономию, как будто мое возражение для нее ровным счетом ничего не значило.

До самого ухода дамочки я пытался разыграть в воображении сценарий, позволявший обойти назревшую дилемму, но никакие каверзы не приводили к достойному финалу. По большому счету, наиболее верным решением было бы встретиться с нею, скажем, завтра – но будет ли в силе ее неожиданное приглашение?

Хрупкая кисть уже потянулась к дверной ручке, когда я нагнал даму и помог ей выйти, придержав обклеенную зазывными плакатами створку. Она поблагодарила меня, едва заметно присев в подобии реверанса, и собралась уходить, но я вовремя остановил ее.

– Вы не сказали, как Вас зовут.

– Вечером узнаете, – небрежно ответила она и на прощание пошевелила пальчиками в воздухе.

***

Всю вторую половину дня я пытался выкроить пару свободных минут, но клиенты бесперебойно поступали как по конвейерной ленте, а совесть уже не позволяла просто самовольно отлучиться. О моей обеденной халтуре никто не вспоминал, однако легкое чувство вины заставляло меня потупиться каждый раз, когда я пересекался с Олей у барной стойки. Ближе к шести стало ясно, что ждать удобного момента уже безыдейно, и я под понятным предлогом заперся в уборной.

Многострадальный телефон почти разрядился – возможно, тому виной были многочисленные сообщения и звонки от Лены, вереница которых обрела второе дыхание после вчерашнего, как оказалось, временного застоя. Тихо выругавшись, я мельком ознакомился с ее словесными излияниями – мало ли, вдруг что-то важное приблудилось – и откопал в истории вызовов номер Андрея. Судя по часам, он должен был уже освободиться, но трубку не брал; если бы я знал его похуже, то предположил бы, что Андрей не желает нарушать правила дорожного движения, разговаривая за рулем – но подобных комплексов за ним никогда не наблюдалось.

От безысходности я уговорил себя позвонить Лехе, что случалось только по большим праздникам: мы почти не общались вне репетиционной базы, да и познакомились именно на благодатной почве музыки. Некогда откликнувшись на объявление Андрея о поиске ударника в начинающую команду, Леха весьма непринужденно влился в наш миниатюрный коллектив, но других общих интересов у нас так и не проклюнулось. С Андреем он контактировал не гораздо чаще: пару раз они вместе катали шары в бильярдной, но уровень их мастерства оказался несоизмеримым, и Леха, не выдержав позора постоянных поражений, предпочел самоустраниться.

К моему великому разочарованию, тут меня тоже не жаждали услышать, и я, честно отстояв около дюжины гудков, бесславно капитулировал и, покосившись на дверь со вставкой из матового стекла – не ждет ли кто? – пошел к умывальнику, чтобы хоть как-то оправдать свое пребывание в туалете. Однако стоило мне тоненькой струйкой пустить горячую воду, в такие сезоны мало отличавшуюся от холодной, как телефон завибрировал в кармане брюк, пророчествуя долгожданное избавление от нависшей неопределенности. Наскоро вытирая руки, я молился лишь о том, чтобы звонок исходил не от Лены, – прошли немыслимые двадцать минут с того момента, как она в последний раз напомнила мне о своих глубочайших треволнениях, так что очередное умопомрачение наверняка было уже на подходе. Тем не менее трубка заговорила голосом Андрея, немного невнятным на фоне помех и уличного гула.

– Привет, ты звонил? Я стою в дикой пробке, сильно опоздаю. Начинайте без меня.

– Погоди, – встрял я, предвосхищая, что он запросто нажмет на отбой, так и не предоставив слова мне. – Тут такое дело… Критично, если я сегодня не появлюсь?

– Что-то с работой?

– Нет… Просто дела неотложные.

– Блин, Слава, от тебя и так мало толку – теперь вообще на репетиции ходить перестанешь?

– Да когда я не ходил? – обиженно выпалил я. – Разве что разок – и то по уважительной причине.

– Ладно, я погорячился… Двадцатого числа выступаем – надо готовиться.

– Ух ты… А где?

– Какой-то клуб «Зеленый дикобраз». Сам впервые о таком слышу. Организовывает Курлаев, сегодня с ним договорился.

– Опять одиннадцать групп, как в прошлый раз? Или еще больше?

– Вроде бы восемь.

– Ну это еще куда ни шло. А что с билетами?

– Каждая группа продает по двадцать, но нам по блату половину простят. Вход – сто пятьдесят рублей.

– То есть по пятьсот скидываемся?

– Я пока вложу свои полторы тысячи – потом отдадите, как билеты разойдутся.

– Думаешь, они разойдутся?

– Сомнительно. От Лехи кроме Греки вряд ли кто-то согласится пойти – а он и в прошлый раз уже все видел. Сам я уговорю в лучшем случае четверых – и то не обещаю. Так что на тебя вся надежда – найдешь человек пять?

– Нет, конечно. Откуда?

С той стороны двери требовательно постучали, и я не подпрыгнул от неожиданности только потому, что опирался спиной о натертую до блеска кафельную плитку, пестрыми кремовыми квадратами покрывавшую стены туалета. Едва ли до галдящего зала доносились маломощные звуки моих реплик – а следовательно, нарушителя спокойствия не могло возмущать использование комнаты не по назначению; очевидно, он жаждал как можно скорее занять мое место, причем явно не для праздного телефонного трепа. Наспех пожелав Андрею продуктивного творческого вечера, я повернул защелку, позволявшую запереться в уборной, и, выходя наружу, пропустил мимо себя дородную престарелую женщину, шустрым колобком покатившуюся в насущном направлении.

– Ты в порядке? – по-матерински заботливо поинтересовалась Оля, обеспокоенная моим долгим отсутствием.

– Еще полчаса точно проживу, – ответил я и побежал выяснять, как изменилась обстановка за подотчетными мне столами.