Текст книги "Рассказы о Влодьзимеже Качмареке"

Качмарек и три медведя

Как-то раз Влодьзимеж намекнул отцу на тему того, что он не прочь хотя бы на пару деньков выбраться на природу, на свежий воздух, пожить в домике, построенном из подручных материалов, добывать пропитание охотой, рыбалкой и собирательством, научиться передвигаться по хвойному лесу будто Тарзан – посредством лиан, ночи напролёт отгонять от себя любимого кровожадных комаров и прислушиваться к каждому шороху, держа палец на курке снятого с предохранителя пистолета…

В первый же день осенних каникул папаша высадил Влодьзимежа на лесной поляне в четырехстах двадцати километрах от Быдгоща, и, пообещав вернуться за ним через две недели, укатил обратно в город. Чтобы не казаться себе самым гнусным быдгощским негодяем, Качмарек-старший не поскупился и оставил сына в дали от дома не одного, а с дойной козой и мешком, в котором можно было найти все, о чём Робинзон Крузо в своё время мог только мечтать: ружьё «Зауэр» – правда, без патронов, чтобы мальчик ненароком никого не пристрелил, дюжина мышеловок для охоты на мелкую дичь, удочка, справочник грибника на испанском языке, лопата для уборки снега, сигареты, фен, пачка соли – для заготовки солонины и сотня банок гречневой каши с говядиной.

Оставшись в одиночестве Качмарек первым же делом принялся за решение квартирного вопроса, что на деле оказалось до смешного просто – в пятидесяти метрах от его поляны располагалась заброшенная деревня с ещё крепкими, тёплыми домами из которой наш герой приволок целую Джомолунгму досок, кирпича и кое-что из мебели. Закатав рукава, парень со свойственными ему усердием и сноровкой, принялся за сооружение четырёхкомнатного шалаша, в котором комфортно бы чувствовал себя не только он, но и с первого же взгляда полюбившаяся ему коза, если бы не скрылась в неизвестном направлении вместе с привязанным к её рогам мешком, как только ей представилась такая возможность.

К утру следующего дня Влодьзимеж почувствовал, как у него замедляются и нарушаются мыслительные процессы, подавляется воля, возникают разнообразные звуковые и слуховые галлюцинации – из курса биологии школьник знал, что все эти симптомы не что иное, как последствия испытываемого им голода – спасибо козе – будь она трижды проклята.

Чтобы не загинуть в этом чёртовом осеннем лесу Качмарек в ближайшие два часа активно экспериментировал с так называемым подножным кормом, но единственное, что ему удалось установить, было то, что еловая кора хоть и сытнее, зато мох более сочный и его легче проглотить.

Но какой бы сытной не была кора, килограмма этого продукта, тщательно прожёванного и кое– как проглоченного, хватало, чтобы заморить нещадно мучавшего его червя лишь на какие-то жалкие две минуты и Влодьзимеж, трижды перекрестившись, отправился исследовать местность на предмет наличия в нёй чего-то более питательного.

К его ужасу, самым питательным, на что ему удалось натолкнуться в результате многочасового брожения по лесу, оказалась троица бурых медведей, притаившихся за кустами понтийского рододендрона, росшего на самом краю леса. Поведение животных с первого же взгляда показалось Качмареку более чем необычным – первый из них, самый крупный и бурый, стоя на задних лапах спиной к Влодьзимежу что-то пристально рассматривал в армейский бинокль, второй, макая время от времени в чернильницу огрызок гусиного пера, записывал в блокнот какую-то вероятно сугубо секретную информацию, а третий, с разорванным левым ухом и с мутоновой заплаткой на левом боку, тонкими кружочками нарезал ароматную полукопчёную колбаску, которой весь медвежий коллектив, похоже, собирался закусить уже разлитую по граненым стаканам какую-то мутную жидкость. В шаге от третьего хищника можно было разглядеть советскую ещё рацию 71-ТК-1 образца 1935 года – даже Качмареку было ясно, что с её помощью животные с кем-то держали связь.

При других обстоятельствах Влодьзимеж в обязательном порядке проявил бы редкостную трусость и, развернувшись на 180 градусов, бежал бы, неустанно попёрдывая, до самого Быдгоща, но сейчас, когда от нестерпимого голода его напрочь покинуло чувство самосохранения, парень повёл себя, мягко говоря, нестандартно: он бесстрашно подбежал к ничего не подозревавшему и потерявшему всякую бдительность безухому, и ткнул его в глаз подобранной по дороге палкой – животное заревело от боли, и, оставив колбасу, схватилось лапами за раненый орган, чем и не преминул воспользоваться Качмарек в одночасье превратившийся в молниеносного и очень коварного – еда тут же оказалась зажатой в его сильных когтистых руках.

Дальше всё происходило, как в каком-то страшном сне: Влодьзимеж, прижав к груди отбитый у врага деликатес, как ошпаренный выскочил из леса и раненой антилопой помчался в сторону расположенной неподалёку американской военной базы, не забывая периодически запихивать в рот добычу и глотать её, не пережёвывая. Он ни разу не оглянулся назад, но всей спиною чувствовал, что его дерзость безнаказанной оставлять никто не собирался, что за ним гонятся и самое страшное, по всей видимости, настигают – его мокрый от пота затылок уже чувствовал на себе горячее дыхание преследователей.

– Это конец. – Думал Качмарек, жалевший в те секунды лишь о том, что у него не было при себе связки гранат – ни кусочка своего нежного мяса врагу бы он не оставил.

В следующий момент его усталые ножки заплелись, и он кубарем полетел по земле, мысленно прощаясь с так нравившимися ему колбасой и жизнью. Последнее, что он слышал, перед тем как потерять сознание, были крики на английском языке и несколько автоматных очередей… До конца каникул Влодьзимеж провалялся в больнице. Случай в лесу почти стёрся из его памяти, его мысли захватили учёба и горячий поцелуй, которым его наградила полногрудая пани Плужек, за полученную им тройку в четверти по польскому языку и потому, как гром среди ясного неба для Качмарека прозвучала новость, о том, что перед Рождеством в своей резиденции в Бельведерском дворце его хочет видеть сам президент Польши!

Вот там-то и тогда-то Влодьзимеж и узнал, что медведями на поверку оказались переодетые русские шпионы! Выяснилось, что их наблюдали у американской базы целых четыре года, но никто и подумать не мог, кто на самом деле скрывался за личиной безобидных животных. Английский канал BBC даже умудрился снять о них, получивший впоследствии Оскар, документальный фильм, а польский филиал Greenpeace настоятельно требовал от властей признать тот лес и его окрестности национальным заповедником и подкармливал «животных» горячими шашлыками, мёдом и курами гриль. И только простой польский парень Влодьзимеж Качмарек вывел мерзавцев на чистую воду, спас Родину от очередного позора и заслуженно получил из рук главы государства орден Белого Орла…

Большая проблема маленького Качмарека

Всю ночь Влодьзимежу не спалось. Он лежал и думал: сильно ли огорчится папаша, если намекнуть ему, что было б неплохо, хотя бы раз в три года менять солому, размазанную тонким слоем по дну дубового ящика из-под телевизора, вот уже восемь лет служившему кроваткой для несчастного мальчугана?

Качмарек посмотрел на часы, произвёл в голове нехитрые математические действия и пришёл к выводу, что ему вот уже шесть с половиной часов ужасно хочется в туалет, причём с каждым часом в шесть с половиной раз ужаснее, чем за час до этого. Ещё немного и терпение Качмарека могло лопнуть синхронно с мочевым пузырём. Сложившееся положение усугублял тот факт, что канализацией в их доме пользовались исключительно для того, чтобы контрабандой отправлять в Германию фирменный виски дедушки Ежи, а ходить на улицу в Быдгоще было не только холодно, но и страшно.

Влодьзимеж достал из кармана старой немецкой шинели керосиновый фонарь, блокнот с ликом Л. И. Брежнева на обложке и огрызок карандаша, украденный на прошлой неделе из косметички полногрудой пани Плужек, и приступил к разработке предстоящей операции.

Первым пунктом Качмарек обозначил самую, что ни на есть тяжёлую часть плана – извлечение себя любимого из импровизированной родителями кровати. Чему препятствовали высота её стенок, низкий рост исполнителя и огромные размеры эсэсовца – прежнего обладателя качмарековской шинели. Достаточно было подтянуться, навалиться тощим животиком на стенку и перекинуть тельце наружу на специально найденный на помойке матрац, но это срабатывало только летом, когда не было необходимости в злосчастной шинели. Сбросить с себя обузу также не представлялось возможным, по той простой причине, что чердак, на котором Качмареку приходилось коротать длинные зимние ночи, не был оборудован обогревателем. А из разбитого головой дедушки Ежи оконца дуло так, что доски на противоположной стороне чердака вырвало вместе с гвоздями и унесло в сторону Литвы ещё до рождения Влодьзимежа, за что впоследствии Влодьзимеж получил от папаши по шапке с изображением мёртвой головы на кокарде. И следовало также помнить, что во всей Польше не нашлось бы доски бывшей хотя бы на грамм легче Качмарека. Влодьзимеж встал в полный рост, собрал в кулаки длинную полу шинели и вышвырнул её за пределы кровати. Тяжёлый низ шинели не нашёл ничего разумнее, чем потащить за собой всё остальное, включая Влодьзимежа и через секунду парень лежал рядом с матрацем и тосковал по блокноту с чётко расписанным планом, который он непредусмотрительно оставил на дне ящика-кровати.

Парень решил было не паниковать и прислушаться к собственной интуиции, но та подсказывала вернуться обратно в ящик и справить нужду в дальнем его углу. Качмарек подумал, что такой интуиции как у него и пани Плужек не пожелаешь и спустя мгновение запаниковал.

Не отдавая отчёта в собственных действиях он, гремя рёбрами на весь Быдгощ, скатился по лестнице на второй этаж, примерно тем же способом вскоре очутился на первом, после чего искусным аллюром поскакал на кухню. Именно там, между полкой со специями и холодильником на заржавленном гвоздике висела старенькая винтовка Мосина дедушки Ежи. Качмарек потянул костлявые ручонки к огнестрелу и тут же их одёрнул – а надо ли? Но через секунду до его полупрозрачного уха донесся волчий вой – сбежавшие год назад из приезжего зоопарка звери до сих пор околачивались на улицах города. А сбежавший синхронно с животными и вместе с бюджетными деньгами мэр решать проблему не особо-то и торопился. В Быдгоще без винтовки никак и никому нельзя. Патронов не было, но Качмарека это мало заботило, ибо он с ранних лет руководствовался суворовским принципом: пуля – дура, штык – молодец. Хоть со штыком были те же проблемы, что и с патронами, Влодьзимежа это мало беспокоило. В первую очередь его волновала даже не собственная сохранность, а сохранность мочевого пузыря.

Оказавшись с винтовкой на улице, Качмарек огляделся по сторонам и отметил, что с прошлой недели в окрестностях его дома мало что изменилось: всё то же бескрайнее звёздное небо, всё те же убегающие ввысь тополя, всё те же вывески и дорожные знаки, всё тот же недоеденный койотами труп сторожа Петра Владека под стенами аптеки. Качмарек сделал лишь шаг вперёд в волнующую неизвестность, как откуда-то сзади до него донёсся с детства до боли знакомый шипяще-рычащий звук.

– Куда?!

Качмарек резко обернулся и сквозь затуманенный взор разглядел злобное, опухшее от водки лицо папаши. И без того слабые ножки мальчика подкосились и затряслись словно развешенные на верёвке трусы дедушки Ежи.

– В «Макдональдс». – Поспешил ответить Влодьзимеж и съёжился, ожидая удара.

Крепкая рука папаши схватила Качмарека за горло и затащила обратно в дом. Снова оказавшись в тепле, тельце Влодьзимежа тут же размякло, и тугая струя мочи оросила подкладку эсэсовской шинели. Грязь, лежавшая толстым слоем на паркете, размокла и вскоре, весь коридор напоминал смоленскую дорогу образца осени сорок первого года.

– Только бы не заметил ничего. – Думал Качмарек, разглядывая копошащегося в кошельке отца.

Отец достал десять злотых и протянул их сыну.

– Купишь мне чизбургер, а деду, на обратном пути, свежий номер «Сельской жизни».

А уже через минуту Качмарек шагал с винтовкой за плечом по быдгощским улицам и от всей души радовался тому, что его проблема так благополучно завершилось. Радовался, несмотря на лютую стужу, с каждой секундой становившийся всё громче волчий вой и мокрые портки, неприятно щипавшие юныерозовые бёдра.

Качмарек на новогоднем утреннике

Первого декабря, сразу же после уроков, весь класс Качмарека собрался в актовом зале школы и взобравшаяся на трибуну, переполненная щенячьим восторгом и пылкой гордостью полногрудая пани Плужек во всеуслышание объявила, что в этот раз посвящённую новогодним праздникам театральную постановку будет ставить ни какая-нибудь там полуживая бабка Агнешка – завсегдатая быдгощских блат-хат и притонов, а всемирно известный режиссёр, профессор театральных наук, заслуженный артист Польши и её окрестностей пан Гжегош Круликевич, специально прикативший в их дыру из самой Варшавы.

Сразу же после пламенной речи пани Плужек, отгремев стаканами и отчавкав колбасами, на сцену из-за кулис вышел раскрасневшийся пан Круликевич и без долгих церемоний поведал детворе о том, что к постановке предлагается переработанная им накануне под новогоднюю тематику сказка ГансаХристиана Андерсена «Дюймовочка» и тот час приступил к распределению ролей. Поборов природную стеснительность, Качмарек, предложил себя на роль пана Крота, который представлялся ему самым адекватным и респектабельным персонажем данного произведения, но ему тут же было наотрез отказано, потому что, видите ли, Крот никак не может быть в разы меньше Дюймовочки, играть которую досталось самой щуплой девочке класса Эльжбете Тжебятовски. Вслед за Кротом из-под носа Влодьзимежа уплыли роли Жука, Жабы-сына, Ласточки и Мыши.

Не успел Качмарек как следует прийти в уныние, как почтенный пан Круликевич подозвал его к себе, и, дружески обняв за плечо, предложил сыграть персонажа, только что придуманного им специально под типаж Влодьзимежа, а конкретно, некоего Сукиного Сына. Роль эта была бессловесной, что не могло не смутить мальчугана, но, тем не менее, невероятно важной. По замыслу режиссёра герой Качмарека должен был появиться на сцене почти в самом конце пьесы и, видя всеобщие ликование и радость, сымитировать эпилептический припадок. После чего на сцене появлялась запряжённая рождественскими оленями тачанка, с установленным на её корме пулемётом Максима. И восседавший в тачанке Санта-Клаус, роль которого возьмёт на себя лично Круликевич, пулемётной очередью понарошку поделит Качмарека на ноль, дабы впредь никогда более не портил окружающим праздников. Тачанку к началу представления должны были соорудить из дубовых досок ученики их школы на уроках труда, а пулемёт в натуральную величину там же, те же и из того же. Разработку костюма Сукиного Сына, режиссёр доверил лично Качмареку.

Вернувшись после репетиции домой, Влодьзимеж, отряхивая с одежды собранные по сцене грязь и пыль, сообщил папаше и дедушке Ежи о предстоящей сверхзадаче и, сразу же после плотного ужина, праотцы Качмарека приступили к пошиву костюма. Ближе к утру, мальчуган рассматривал себя перед зеркалом и одобрительно улыбался. На нём были лакированные туфли, почти что генеральское трико с трёхполосными лампасами, побитый жадной до еды быдгощской молью пиджак дедушки Ежи с висящей на груди медалью «За заслуги в пожарном деле третьей степени», а на голове красовался парик, сшитый из шкурки кучеряво-брюнетистого терьера, ещё час назад жалобно скулившего в соседнем дворе под папашиным мессером. Оставалось лишь напялить сверху склеенный из картона цилиндр, и картину истинного Сукиного Сына можно было считать успешно завершённой.

Четыре недели изматывающих репетиций пролетели для Качмарека как один день, и вот наступила долгожданная всенародная премьера. Влодьзимеж в одобренном режиссёром и осмеянном остальными костюме стоял за кулисами, дожидался своего выхода, без устали поправлял постоянно съезжавший набок парик, и разглядывал стоящих рядом с ним режиссёра, рождественских оленей отобранных из самых толстобрюхих старшеклассников, тачанку и пулемёт.

– Самое главное в нашем деле – это так называемый реализм. – Зачем-то сказал пан Гжегош Качмареку, кивая головой на вооружение, выглядевшее в высшей степени внушительным и грозным.

Влодьзимеж кивнул в ответ головой, и тут же подумал: а к чему, собственно, Круликевич это сказал? Что это он имел ввиду? Влодьзимеж взволнованно подошёл к пулемёту и внимательно его осмотрел. И сам пулемёт и пулемётная лента были претворены в жизнь из древесины, что несколько успокоило Качмарека, но ненадолго.

– Один раз в год и палка стреляет. – Так, кажется, выразилась в своё время пышногрудая пани Плужек, комментируя победу Качмарека на общенациональной олимпиаде по квантовой физике, на которую тот попал совершенно случайно вследствие какой-то непостижимо дикой бюрократической ошибки. Влодьзимеж сопоставил высказывания Круликевича и Плужек, и ему показалось, что он всё понял. Малогабаритную душу мальчика переполнил ужас. Пальцы рук мелко затряслись, и сам он стал визуально ещё меньше и всё из-за нижних конечностей, предательски подкосившихся в коленях. Как же всё-таки хочется жить, когда до Нового Года остаётся несколько дней и тебе гарантирована груда пустых бутылок, которую ты обязательно выменяешь на одну полную и в кои-то веки порадуешь горячо почитаемого папашу.

Нужно было что-то срочно предпринимать. Отпросившись у Круликевича якобы в туалет, Качмарек выбежал из школы на улицу и со всех ног побежал к ближайшему телефону-автомату. Набрав номер полицейского управления Быдгоща, Влодьзимеж, через сложенную в несколько раз тряпицу, сообщил снявшему трубку дежурному о том, что некий представитель Хезболлы по имени Абдельмаджид ибн Лахаль, более известный широкой общественности как театральный режиссёр Гжегош Круликевич, с высокой долей вероятности готовит кровавый теракт на детском утреннике.

Качмареку не очень хотелось возвращаться обратно, но ведь там, в зале, на самом первом ряду сидели папаша и дедушка Ежи и он не мог их – родных и любимых, опозорить своим малодушным бегством. Вернувшись обратно за кулисы, Качмарек с тревогой ждал своего выхода и искоса поглядывал на Круликевича. А если бы у него было возможность смотреть в зал, то он бы увидел, как открылась боковая дверь и из неё в переполненное людьми помещение проникла дюжина крепких, до зубов вооружённых мужчин.

Пан Гжегош подал Влодьзимежу знак, что уже пора. На ватных ногах юный артист прошагал на сцену. Процесс пошёл. Качмарек под общий хохот бился в припадке, на сцену, скрипя несмазанными овальными колёсами, выехала тачанка, с восседавшим на ней режиссёром в костюме Санты. Круликевич как будто на прощание, помахав рукой зрителям, важной походкой направился к пулемёту. Влодьзимеж зажмурил глаза, на всякий случай попрощался с жизнью и практически сразу же до его уха донеслись звуки ожесточённой канонады. Неплохо разбиравшийся в оружии Качмарек, сразу же догадался, что стреляли не из деревянного пулемёта пана Гжегоша, а из чего-то другого. Открыв глаза, Влодьзимеж увидал перед собой далеко не радужную картину: зрители, стараясь перекричать и перетолкать друг друга, ломились к выходу, образовав у дверей нешуточную давку. Некоторые пытались покинуть зал через распахнутое окно и у них это успешно получалось. Треск костей буквально заглушал оружейную пальбу. В зале, по нетрезвым причинам, абсолютное спокойствие соблюдали только два человека, и так случайно совпало, что оба – Качмареки. Они сидели так, как будто бы вокруг ничего экстраординарного не происходило, хлопали в ладоши и таращили на сцену мутные очи.

А на сцене кроты, жуки, сказочные эльфы, рождественские олени и прима Эльжбета Тжебятовски с прострелянными коленями, утопая в слезах, клялись ближайшими родственниками, что в следующий раз отыграют свои роли куда толковее. Укрывшийся на дне тачанки, а потому никоим образом не пострадавший Круликевич, дождался, когда спецназ начнёт перезаряжать винтовки, выпрыгнул из укрытия, и, прикрываясь телом Качмарека будто щитом, покинул сцену.

Стоя на краю школьной крыши в обнимку с то и дело поправляющим съезжающие на бок парик и цилиндр Влодьзимежем, режиссер, долго пытался объяснить спецназу, что те, во-первых, в силу собственного скудоумия совсем не разбираются в театральном искусстве, а во-вторых, что никогда ни о каком Абдельмаджиде ибн Лахале он до этой минуты слыхом не слыхивал. Неизвестно сколько бы ещё продолжалось это противостояние, если бы в процесс не вмешался дедушка Ежи. Отобрав в нелёгкой борьбе винтовку у снайпера, старик, со словами, редко употребляемыми в классической литературе, практически не целясь, произвёл четыре выстрела в сторону предполагаемого террориста и все четыре пули настигли цель, застряв в жизненно важных органах Круликевича, не задев при этом ничего такого в теле Качмарека, через каковое они в режиссёра и проникли…

Вскоре все в городе позабыли о том неприглядном происшествии. Качмарек выздоровел и вернулся обратно в школу. А чудом выживший Круликевич пообещал, что если когда-нибудь выберется из больницы, то в Быдгощ никогда ни за какие пляцки с клёцками больше не вернётся.