Текст книги "Драконья ненависть, или Дело врачей"

Свободный кхмет Смига снова наклонился к моему уху и негромко, так чтобы не перебить пение толпы, проговорил:

– А вот Гимн очищающего огня нам удается очень хорошо. Сейчас вы, господин сияющий дан, увидите, насколько быстро мы заставляем вспыхнуть Святое Пламя!..

– Возможно, вам просто удалось подобрать подходящее дерево… – буркнул я и тут же поправился, – хотя, поете вы действительно хорошо…

А сам в это время лихорадочно пытался найти способ, чтобы спасти обреченных на жуткую смерть малышей!.. И ничего не находил!!

Между тем над площадью уже гремел многоголосый гимн, напоминавший своей унылостью плохо написанный реквием. Я даже слегка удивился – петь гимн собственным жертвам, приведенным на костер, это, по-моему отдавало каким-то извращением. Успокаивало меня одно – около черного дерева пока еще не было видно… поджигателей. И вдруг накрывший площадь громогласный стон смолк. На собравшихся людей, на черное дерево, на маленькие припутанные к нему коричневые фигурки, одну скрюченную, сгорбившуюся и одну вытянувшуюся в струнку, словно бы устремленную ввысь, опустилась ТИШИНА!

И в этой тишине, как будто вынырнув из небытия, вспыхнуло яркое оранжевое пламя!!!

Полыхнув по верхним, словно выписанным тонким пером на блекло-голубом фоне неба, ветвям, огонь мгновенно уплотнился и рухнул вниз стремительным хищником, увидевшим свою жертву. В следующее мгновение в пламени исчезли и темный ствол и маленькие коричневые фигурки, и черные шнуры, и цепь. Посреди площади в неподвижном воздухе безмолвно и яростно пылал огромный огненный шар!

А затем из центра этого огненного шара потянулись вверх тонкие струи черной копоти и над площадью пахнуло сладковатым, ядовито противным запахом горящей плоти…

И снова грянул многоголосый человеческий хор, и снова загремел странный варварский гимн, лишенный слов, но наполненный тоской и унынием. А тошнотворный запах наполнялся все большей и большей силой, дышать становилось все трудней и трудней. На моих глазах появились слезы, и я боялся сделать очередной вдох, чувствую, что мои легкие уже не справляются с вдыхаемым ядом. Как собравшиеся на площади люди могли петь в этом отравленном воздухе, мне было совершенно непонятно!

У меня наступало самое настоящее удушье, но когда я уже почти лишился сознания, хор внезапно начал терять свою стройность. Отдельные голоса выпадали из общего звучания, как будто их обладатели лишались дыхания. Иногда, прежде чем смолкнуть окончательно, какой-либо голос выдавал странную хриплую руладу диссонирующую с общим звучанием и сбивавшую с тона другие голоса. И вместе с этим затуханием музыки линял, блекл, истощался огненный шар, охвативший темное дерево. Зато над вновь проявляющимися, словно возрождающимися из огня, ветвями разрасталось черное облако жирной сажи.

В конце концов над площадью опять повис одинокий, заунывный стон, но и он скоро оборвался. Наступила тишина… И тут я понял, что удушающий запах исчез!

Люди, окружавшие площадь, зашевелились, начали тихо переговариваться, но не расходились, словно чего-то ожидая. Брауни у дерева конечно же уже не было, цепь снова висела свободно, а черные шнуры, которые Смига назвал «путы принуждения» видимо, сгорели. Но мое внимание приковывало темное, перекатывающееся само в себе облако, зависшее над черным деревом.

Прошло, наверное, несколько минут, а облако продолжало оставаться на месте, словно составлявшая его сажа не могла просто так рассеяться в воздухе или опуститься на землю. Я уже собрался было поинтересоваться у своего сопровождающего, как они будут убирать эту темную, висящую в воздухе массу, но именно в этот момент из тучи… пошел дождь!

Толпа снова смолкла, люди, не отрываясь, смотрели на то, как тяжелые, редкие черные капли лениво вываливались из клубящегося облака, с тяжелыми шлепками падали на ветки и ствол дерева, на утоптанную землю под ним и быстро впитывались в черное дерево и сухую пыльную землю. Впрочем, это был не дождь, вернее, не совсем обычный дождь – и дерево и земля под ним оставались сухими. Чернота, падавшая из тучи, тоже казалась призрачной, потому что на дереве она терялась, нисколько не прибавляя ему в цвете, а серая утоптанная земля оставалась такой же серой – черные, маслянисто поблескивающие капли впитывались в нее, не оставляя следов.

А туча, между тем исчезала. Ее объем не уменьшался, но она словно бы растворялась. Насыщенный черный цвет быстро выцветал, скоро туча стала… прозрачной, затем похожей на легкий сгусток темного тумана и наконец полностью пропала, рассосалась в воздухе или, если хотите, впиталась в землю. Как только это произошло над площадью пронесся ликующий вопль, а затем окружавшие площадь люди начали быстро расходиться.

Я смотрел на этих, быстро покидающих площадь, оживленных участников только что произошедшего… убийства, и вдруг мне пришло в голову, что все они выглядят на удивление бодрыми и… здоровыми. Мужчины, составлявшие большинство расходящейся толпы, были высоки ростом, мускулисты и, по всей видимости, сильны. Немногочисленные женщины имели статные фигуры и выступали очень уверенно, солидно. Именно в этот момент мне припомнилась причина, по которой я, собственно говоря, и оказался в этом Мире.

Повернувшись к вольному кхмету Смиге, я поинтересовался:

– А что, в вашем селе есть больница?..

У хозяина таверны удивленно поджались губы, а глаза воровато забегали, словно он почуял за собой некий грешок, но никак не мог понять в чем этот грешок заключается. После длительной паузы он неуверенно переспросил:

– Что господин сияющий дан хотел увидеть в нашем селе?..

– Я хотел бы увидеть больницу, – стараясь сохранять спокойствие пояснил я, – вашу сельскую больницу!

Смига мигнул, чуть откинув голову, облизал тонкие губы и чуть осипшим голосом прошептал:

– Господин сияющий дан, в нашем селе нет никакой… э-э-э… больницы!

– Но у вас есть какой-нибудь врач, лекарь, знахарь?! – раздраженно воскликнул я.

– О, конечно! – С облегчением произнес вольный кхмет и тут же озабоченно поинтересовался, – а разве господин сияющий дан ранен?!

– Нет, я просто хотел бы перед отъездом поговорить с тем, кто занимается лечением сельчан.

– А разве господин сияющий дан уже собирается покинуть наше село?! – С глубоким разочарованием протянул вольный кхмет Смига и быстро оглянулся на стоявших рядом четверых господ, – мы, признаться, надеялись, что господин сияющий дан почтит своим присутствием праздничный обед!..

Что-что, а вот обедать после только что увиденного зрелища мне вовсе не хотелось – в глотке до сих пор стоял удушливый запах горящего… мяса. Да и открывать своего лица перед этими странными селянами я не собирался, вдруг они знали как должен выглядеть настоящий сияющий дан Тон?! Потому я коротко и резко оборвал всяческие разговоры об обеде:

– Нет! Я и так слишком задержался в вашем селе! После разговора с вашим лекарем я немедленно продолжу свой путь!

Смига едва заметно вздохнул и коротко кивнул:

– Я готов проводить господина сияющего дана к нашему лекарю!

Затем он повернулся к ожидавшей нас четверке и что-то негромко им сказал. Все четверо обиженно взглянули на меня, неуклюже повернулись и направились внутрь постоялого двора. Я же быстро подошел к своей лошади и вскочил в седло. Наклонившись к приблизившемуся Смиге, я скомандовал:

– Показывай дорогу, вольный кхмет!

Смига снова кивнул и молча двинулся через площадь. Пурпурная Дымка вздрогнула, словно просыпаясь, и, мотнув головой, без понуждения с моей стороны тронулась следом за вольным кхметом.

Ехать пришлось совсем недалеко. Свернув с площади на одну из улиц, мы миновали домов десять-двенадцать и Смига остановился около небольшого двухэтажного строения с причудливым каменным крылечком и выступающим над каменной стеной первого этажа деревянным мезонином.

– Вот тут живет наш лекарь, а если господин сияющий дан хочет получить помощь, то надо въехать во двор. Там дом терпимости находится…

– Что там находится?!! – Изумленно возопил я.

– Ну… э-э-э… дом терпимости… – растерянно повторил вольный кхмет, оробев от моего крика, – там… это… раненые… ну… терпят, пока их лечат…

– Терпят… значит?.. – Переспросил я с некоторым подозрением.

– Ну конечно!.. – Утвердительно кивнул Смига, – им же больно, когда… это… раны обрабатывают или, там, суставы вправляют!

– Ясно… – протянул я и слез с лошади, – но, поскольку мне ничего обрабатывать или вправлять не надо, я, пожалуй, войду в дом.

С этими словами я поднялся на крыльцо и уже у самой двери еще раз обернулся в сторону вольного кхмета:

– А ты можешь быть свободным, больше мне ничего не понадобится.

Толкнув дверь я вошел в полутемную прихожую, и над моей головой негромко звякнул колокольчик. Комната, в которую я попал, оказалась довольно большой и темной. Окон в ней не было, зато наличествовало целых три двери – две в противоположной от входа стене и еще одна слева. По правой стене на второй этаж поднималась узкая лестница ограниченная высокими темными перилами.

Едва звоночек смолк, как за одной из дверей раздалось быстрое шлепанье, и она распахнулась, пропуская в прихожую невысокого пожилого мужчину с голым черепом, густыми кустистыми бровями, такими же густыми бакенбардами и носом картошкой над тонкими бледными губами. Переступив порог, он молча уставился на меня крошечными глазками, поблескивавшими из-под бровей, явно ожидая, чтобы я объяснил свое появление.

Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга, а затем я вспомнил, кем являюсь в этом мире. Шагнув вперед, я довольно резко проговорил:

– Мне немедленно нужен лекарь! Член управы Смига сказал, что я могу найти его здесь!..

– Ага… Лекарь… – буркнул бакенбардистый мужчина, помолчал и спросил, – а как доложить?..

– Доложить?! – Я был очень удивлен, видимо, уже сказывалась привычка, что меня все сразу узнавали, – скажи, что его требует к себе сияющий дан Тон!

– И куда ему надо явиться? – Этот лысый недомерок явно издевался.

Я сделал еще шаг вперед и едва сдерживая ярость прошипел:

– Сюда!.. Немедленно!.. Бегом!.. Или я сделаю из него кулебяку, а нафарширую эту кулебяку тобой!!!

– Ой-ой-ой, как страшно… – пробурчал лысый и, неторопливо развернувшись, направился вглубь дома.

Оставшись один, я как-то сразу остыл, мне в голову пришло, что мужичок видимо имел причину держаться со мной столь вызывающе. И эту причину надо было понять!

Прошло около двух минут. Наконец за дверью послышались легкие шаги, дверь распахнулась и в комнату вошла молодая женщина. Бросив на меня быстрый рассеянный взгляд, она повернулась и указав рукой вглубь дома, произнесла:

– Прошу вас, господин сияющий дан.

В некоторой растерянности я последовал за дамой, то, что местным лекарем оказалась женщина почему-то стало для меня неожиданностью.

Хозяйка дома провела меня в небольшую комнату, служившую, судя по обстановке, кабинетом. Предложив мне стул с высокой спинкой, она сама расположилась в деревянном кресле за небольшим письменным столом и снова взглянула на меня. Только теперь, при достаточно ярком освещении, она увидела, что на мне глухой панцирь и, недовольно поморщившись, произнесла:

– Ну, я вас слушаю!.. Зачем сияющему дану так срочно понадобился лекарь?!

Вопрос был задан настолько знакомым, профессионально-врачебным тоном, что я невольно улыбнулся:

– Мне нужно задать вам, доктор, несколько вопросов… – со всей возможной галантностью проговорил я и тут же увидел вопросительно поднятую бровь.

– Как вы меня назвали?.. Доктор?.. Что это за выражение?

– Этим «выражением» я называю самых опытных, знающих лекарей, – быстро нашелся я.

– В таком случае, вы мне льстите! – Недовольно поджала губы хозяйка кабинета, – я всего четыре года назад закончила обучение, и мой опыт вряд ли достаточен для получения вашего комплимента!

«Серьезная тетенька!» – С невольным уважением подумал я, а вслух проговорил:

– Значит мы расходимся в оценке вашего опыта…

Женщина недовольно повела плечами и сказала:

– Ну, хорошо… В конце концов оценка моих профессиональных качеств для нашего разговора, как я понимаю, не слишком важна – ведь вы не ранены. Так какие же вопросы вас интересуют?

Я подобрался на своем стуле, негромко кашлянул и сформулировал свой первый вопрос:

– Много ли сейчас в вашем селе больных?..

– Двенадцать человек, – немедленно ответила она.

– Не могли бы вы описать мне характер их заболеваний?

– Четыре перелома, три очень сильных ушиба, одна травматическая ампутация пальца, – спокойно перечислила врачиха, – Все восемь человек находятся у меня в доме терпимости.

«Опять этот „дом терпимости“, – недовольно поморщился я, а „серьезная тетенька“, между тем, продолжала:

– Трое с небольшими ушибами лечатся дома, а вольный кхмет Тойт с вывихом челюсти ушел в лес!.. Ну да ему не с первый раз переносить вывихи на ногах!

– Но это все – травмы, – осторожно проговорил я, – А меня интересуют заболевания… Гриппы там всякие, ангины, гаймориты, ОРЗ…

Целую минуту женщина пялилась на личину моего шлема, словно я наговорил целую кучу непристойностей, а затем несколько неуверенно переспросила:

– Я не слишком хорошо поняла вас, сияющий дан… Какие заболевания вас интересуют?..

Я внимательно вгляделся в ее довольно миловидное лицо – похоже, она действительно не понимала, о чем я говорю!!

– Понимаете, меня интересуют заболевания не связанные с… э-э-э… несчастными случаями… Заболевания, при которых руки, ноги, шея, голова у человека целы, никто его не бил, не пытал, не… э-э-э… калечил. Просто человек… ну… простудился, заразился, съел что-нибудь некачественное… Просто у него температура поднялась!..

Тут я замолчал, потому что увидел – она по-прежнему не понимает, чего я от нее хочу.

С минуту мы сидели молча, а затем она задумчиво проговорила:

– Я ни разу в своей практике не встречалась с такими… к-гм… заболеваниями… Более того, во время учебы мне ничего не говорили о возможности такого… недуга – «температура поднялась»! Во всяком случае могу вас уверить, что в нашем селе таких болестей нет и никогда не было!

К концу своей фразы она обрела свою привычную профессиональную уверенность и закончила ее безапелляционным:

– И смею утверждать, господин сияющий дан, что таких болестей в нашем селе никогда не будет. Может быть в горах, откуда вы к нам пожаловали, и имеется нечто подобное, но здесь, в Высоком данстве люди без причины не страдают!

«В горах, откуда вы пожаловали… – повторилось в моей голове, – а здесь – нет! Не может этого быть! – Оборвал я сам себя, – просто мелкий сельский лекарь не владеет полной информацией!»

– Но, может быть, в других… э-э-э… районах данства такие заболевания имеются? – Осторожно поинтересовался я.

Она отрицательно покачала головой:

– Я была на последнем семинаре в столице, и если бы нечто подобное было, верховный лекарь данства, могучий дан Ольвер, конечно нам об этом рассказал бы!

«Верховный лекарь данства! – Воскликнул я про себя, – вот с кем мне надо поговорить!»

Я поднялся со стула и вежливо кивнул:

– Благодарю вас за помощь и прошу прощения за то, что оторвал вас от вашего благородного труда.

Врачиха тоже поднялась со своего места и впервые взглянула на меня без неприязни. Даже с некоторым интересом.

– Господин сияющий дан, а это правда, что вы были убиты Небесной Карой в Трольих горах?! Мне очень хотелось бы вас… э-э-э… осмотреть, говорят после удара Небесной Кары на теле человека не остается следов, он просто помирает от… неизвестной причины! – Проговорила она, выходя из-за стола.

– Если бы я погиб в Трольих горах, вряд ли мне удалось задать вам мои вопросы, – попытался я галантно отшутиться. Но она, похоже, была фанатом медицины.

– Нет, правда, господин сияющий дан, разрешите мне вас осмотреть. В вашем возрасте, – тут она слегка запнулась и быстро поправилась, – несмотря на ваше легендарное здоровье, осмотр лекаря не будет лишним. Вдруг у вас имеется какой-то скрытый перелом или потаенный ушиб. Впоследствии эти тайные пороки организма могут сказаться самым серьезным образом!

«Еще не хватало, чтобы ты узнала мои „тайные пороки“! – С усмешкой подумал я, а вслух проговорил:

– Я и сам хотел бы предоставить вам свою бренную плоть для осмотра и проверки, однако время не позволяет мне этого сделать!

Врачиха едва заметно вздохнула и пожала плечами:

– Очень жаль… Будете в столице передавайте привет могучему дану Ольверу, он наверняка меня помнит!

– Прошу прощения, госпожа лекарь, – переспросил я, – но от кого именно передавать привет? Я ведь не знаю вашего имени!

– Скажите, что от данессы Потины… – впервые улыбнулась женщина и стала от этого просто красавицей.

Я улыбнулся в ответ, но тут же сообразил, что моей улыбки никто не увидит. Коротко поклонившись, я развернулся и пошел прочь из сего лечебного заведения.

Вольный кхмет Смига не ушел назад на свой постоялый двор, он продолжал топтаться недалеко от моей лошадки, явно дожидаясь моего возвращения. Не обращая на него внимания, я поднялся в седло и, только усевшись как следует, посмотрел на вольного кхмета.

– Ну, что тебе еще нужно, член сельсовета?..

Смига судорожно сглотнул, коротко кашлянул и после этого хрипловато проговорил:

– Господин сияющий дан, разрешите мне… сопровождать вас!..

Просьба была для меня неожиданной, и потому, прежде чем ответить, я быстренько прикинул все плюсы и минусы такого «сопровождения». Минусов явно было больше.

– Значит, ты хочешь бросить свою налаженную жизнь, свое положение, свое дело и отправиться со мной… неизвестно куда?.. – Спросил я вольного кхмета, – зачем тебе это?..

– Я хочу отдать свою жизнь борьбе с нечистью! – Слишком, на мой взгляд, торжественно заявил Смига.

– Это не обязательно делать в моем обществе!.. – Усмехнулся я в ответ.

– Я всю жизнь мечтал поступить в вашу гвардию! – Еще более торжественно произнес Смига, – стать черным извергом – настоящее мое призвание и самая светлая мечта!!

Я оглядел его долгим взглядом, вспоминая черных извергов сияющего дана Тона, оставшихся на Столе Скорби в Трольих горах.

«Дурак!.. – Подумалось мне, – или фанатик – что еще хуже!.. Такой на тролля врукопашную готов полезть… а потом лежать на камнях с вывалившимся языком и выпученными глазами!.. Или у него за душой есть что-то другое, о чем он не хочет говорить!..»

– Лучшие мои гвардейцы погибли в Трольих горах, – ответил я после долгой паузы, – я не собираюсь набирать новых!

Тощий Смига отступил на шаг, словно его толкнули в грудь и удивленно спросил:

– Значит черных извергов больше не будет?! Но как же вы собираетесь в таком случае бороться с нечистью?!!

– Так, как я изложил это в своем «Возмездии Нечисти»! – Высокопарно, в тон своему собеседнику, ответил я.

Видимо, Смига почувствовал в моем ответе некую издевку, потому что, судорожно сглотнув, он вдруг выпалил:

– Хорошо, я скажу… Если вы, сияющий дан Тон, позволите мне встать рядом с вами, я смогу надеяться… стать вольным даном!

«Честолюбец, презирающий свое сословие! – Мелькнула в моей голове горькая мысль, – очень хочет в… даны!»

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, я больше не поведу людей на смерть… Попробуй счастья… ну хотя бы у мощного дана Когга.

Я развернул Пурпурную Дымку и тронулся по улице в сторону околицы.

Скоро село в котором я так много узнал об этом Мире осталось позади. Сельская улица незаметно превратилась в неширокую дорогу, припорошенную серой пылью и обсаженную по обочине невысокими кустиками. Ехал я в полном одиночестве, по обе стороны от дороги простиралась кочковатая равнина, заросшая каким-то серым разнотравьем. И даже мелкие цветочки, поднимавшие порой свои венчики над этой сорной травой казались присыпанными жухлой, мертвой серью. Только далеко, на самом горизонте виднелась тонкая густо-зеленая полоска леса.

Я невольно усмехнулся – окружающий пейзаж, как нельзя более, подходил к моему настроению: все сплошь безрадостно серое и только где-то вдалеке проглядывал зеленый цвет надежды.

Путь мой, как я теперь понимал, лежал в столицу этого «Высокого данства», поскольку именно там обретался ихний министр здравоохранения, а по-местному верховный лекарь, могучий дан Ольвер, который наверняка мог просветить меня по поводу острых респираторных заболеваний среди местного населения… А также их переносчиков!

Моя магическая лошадка неслышно продвигалась вперед своим спокойным аллюром, а я мысленно сокрушался по поводу того, что не догадался выспросить у потенциального наемника Смиги дорогу в столицу. Даже, как называется эта столица не спросил! Но потом мне пришло в голову, что может быть моя забывчивость была и во благо – странно звучали бы мои вопросы в устах сияющего дана Тона!

Спустя пару часов, когда село, в котором я ночевал и «развлекался» поутру, осталось далеко позади, до моего слуха донеслась знакомая песенка. Вернее сначала я услышал, как кто-то далеко впереди напевает уже слышанную мной мелодию, потом я начал различать отдельные слова, потом она замолкла и вдруг зазвучала совсем рядом, за ближним придорожным кустом:

 
– … Со всей округою дружил,
А женщин обожал.
Но срок пришел, и час пробил,
В гробу роскошном дан почил.
И что осталось от него?..
Да вот – почти что ничего:
Горсть праха, шесть пустых мыслишек…
 

«Вот кто мне покажет, как добраться до столицы! – С довольной ухмылкой подумал я, – и не станет задавать лишних вопросов!»

Миновав куст, я увидел, что под ним сидит Фрик и напевает свою песенку, перебирая какой-то мусор, разложенный на небольшом платке. Я остановил Пурпурную Дымку и негромко поинтересовался:

– Чем занимаемся?..

– Перебираем мертвые вещи… – не поднимая головы ответил бывший шут.

– Зачем?.. – Переспросил я.

– Перебирая мертвые вещи, можно получить мертвое время…

– А зачем тебе мертвое время?..

– Мертвое время, в отличие от мертвых вещей, мертвых людей, мертвых идей и мертвых животных, не мешает.

– Кому не мешает?..

– Никому не мешает!

Он сгреб мусор посреди платка в кучку и быстро завязал его углы. Получившийся узелок он привязал к шнуру, удерживавшему его шорты на поясе и после этого поднял голову.

– Ну вот, я и получил столько мертвого времени, сколько мне было нужно.

– И что ты теперь будешь с ним делать?.. – Усмехнулся я.

– Я сошью из него еще одну прореху на свои штаны, – осклабился Фрик в ответной улыбке, – видишь, какая роскошная рубашка прикрывает мои зябнущие плечи? Она пошита тоже из мертвого времени!

Я оглядел его голый торс и пробормотал про себя:

– Не мешало бы тебе надеть обычную рубаху… Эта, пожалуй слишком роскошна для твоего тощего тела…

Но Фрик, казалось, не услышал сказанного мной. Вскочив на ноги, он приложил ладонь козырьком к глазам, посмотрел вперед и спросил:

– Мы по-прежнему направляемся в летнюю резиденцию высшего дана? Или ночь и утро образумили тебя?..

– Я действительно хотел бы изменить маршрут, – спокойно ответил я, не обращая внимания на его завуалированную колкость, – мне необходимо попасть в столицу.

– Ты думаешь найти там того, кто тебе нужен?

В голосе Фрика не было удивления, в нем не было даже вопроса, скорее он звучал… устало.

– Именно, – ответил я, – мне надо повидать могучего дана Ольвера.

Бывший шут несколько раз кивнул, словно вполне понял меня, а затем вдруг отрицательно покачал головой:

– Верховный лекарь не сможет вылечить ни тебя, ни меня… Мы просто получим еще толику мертвого времени! Только вот куда ты хочешь его… употребить?..

После этих слов гологоловый малыш впервые посмотрел на меня, а затем снова кивнул головой:

– Ну что ж, идем в столицу… А по пути ты расскажешь мне, как жители этого славного села развлекали тебя ночью и утром…

Фрик одним прыжком перескочил из-под куста в дорожную пыль и потопал вперед. Пурпурная Дымка, не дожидаясь моей команды, двинулась за ним следом, так что мне оставалось лишь начать рассказ о событиях сопровождавших мое пребывание в селе.

Впрочем, говорил я недолго, а Фрик, выслушав рассказ о сожжении на площади двух маленьких брауни, вдруг, не оборачиваясь, вздохнул:

– Бедняги!..

Мне почему-то показалось, что он имел ввиду совсем не брауни. После секундной паузы я спросил:

– Кто – бедняги?

– Жители села, конечно! – Ответил Фрик.

Вот тут я замолчал надолго. Мне почему-то захотелось самому разобраться с какой стати шут зачислил жителей оставшегося позади села в «бедняги».

Однако, как я ни прикидывал, ничего у меня не получалось – слишком уверенными в себе, сильными и… беспощадными выглядели эти «бедняги». Так что, спустя полчаса, я со вздохом произнес:

– Нет, не похожи эти ребята на бедняг!..

– Это потому, что они сами себя беднягами не считают, – неожиданно согласился шут, – ты не замечал, что люди похожи на то, чем они сами себя считают?

– Ну, ты себя считаешь классиком литературы, однако совершенно на оного не похож! – Откровенно рассмеялся я.

– А может быть ты просто не знаешь, как должен выглядеть классик литературы, – обернулся на ходу Фрик, и снова его личико украсила жуткая улыбка. – Или у тебя много знакомых классиков?..

«Резонно!» – С удивлением подумал я, а вслух произнес:

– Не обязательно быть знакомым с классиками, достаточно взглянуть на их портреты.

Шут отвернулся и несколько минут шагал молча, а затем, не оборачиваясь, проговорил совершенно изменившимся голосом:

– Если ты, сияющий дан, увидишь портрет мощного дана Когга, то скорее всего решишь, что это один из благороднейших вельмож Высокого данства… А если ты узнаешь его достаточно близко, то…

Тут он замолчал, но его мысль я понял! И, надо признать, несколько растерялся. А потому ответная фраза получилась у меня не слишком убедительно:

– Но… с литераторами, в общем-то, все достаточно просто… Внутренний мир классика литературы можно довольно точно узнать по его произведениям…

И тут колени у Фрика подогнулись, он пошел по дороге как-то боком, приволакивая ноги и потряхивая головой. В первое мгновение я подумал, что у него начался какой-то припадок, но затем я вдруг понял, что шут… хохочет! Хохочет радостно, прихрюкивая, повизгивая, икая и даже попукивая!.. Хохочет истово, с каким-то совершенно непристойным наслаждением. Хохочет… надо мной!!!

– Разве я сказал что-то смешное?!!

В моем сухом вопросе совершенно отчетливо прозвенела сталь.

Однако Фрика мой тон не напугал. Когда его перестал колотить хохот, он повернул ко мне свою улыбающуюся физиономию и покачал головой:

– Вот уж не думал, что сияющий дан, доживший до смерти, может быть таким наивным! Это ж надо – определить внутренний мир автора по его по произведениям! Ты знаешь придворного поэта высшего дана Горгота, вольного дана Шина?!

Я не ответил. Ну откуда бы мне было знать этого самого вольного дана, хотя сияющий дан Тон, конечно его знал. Не дождавшись моего ответа, Фрик, видимо, счел, что я молчу из высокомерия, и потому продолжил:

– Все Высокое данство восторженно стонет от его слюнявых лирических виршей! … Птички – пью, пью, пью, рыбки – шлюм, шлюм, шлюм! Тьфу!! И при этом всем известно, что Шин не пропустит ни одной юбки и ни одних… штанов, что весь его внутренний мир располагается между его ног, и кроме этого «мира» его ничего не интересует! А наш классик драматургии – вольный дан Полен?! Этот непревзойденный мастер морали и страстный поборник нравственности! Возможно тебе неизвестно, что он женился на собственной дочери, а затем проиграл ее, свою дочь-жену, светлому дану Кноку в кости, потому что его страсть к азартным играм была значительно сильнее его страсти к кровосмешению!!! И таких «совпадений» внутреннего мира художника с его творчеством я тебе могу привести сколько угодно!!! Так разве это не смешно?! Разве твоя «умная» фраза не должна была меня… развеселить?!!

«Да, действительно, смешно!» – Подумал я про себя, а вслух проговорил:

– Но тогда в твоем первом утверждении кроется противоречие.

– Да?.. Какое же?..

Фрик снова отвернулся от меня и продолжал бодро вышагивать по дороге.

– Если, как ты говоришь, люди похожи на то, чем себя сами считают, тогда эти твои… примеры… должны были выглядеть достаточно мерзко!

– Почему это, – пожал плечами шут, – И Шин и Полен выглядели, как добропорядочные классики литературы… Именно так, как должны выглядеть те, кем они себя считали!

«Похоже, что с ним лучше не спорить!..» – Усмехнулся я мысленно.

– Так почему же ты, все-таки, назвал этих селян беднягами? Сами себя они таковыми не считают, мне они тоже показались отнюдь не обездоленными, а вот ты усмотрел…

И тут шут неожиданно перебил меня. Продолжая шагать вперед, он полупропел, полупродекламировал:

 
– Когда бывает счастлив человек?
Когда он сыт и пьян, обут, одет?..
Нет!
Когда мошна набита серебром и златом?
Когда приходит в долг просить сосед?
Нет!
Когда жена красива и добра?
Когда детишек полная изба?
(Здесь в рифму было бы ответить «Да!»)
Нет!
Когда здоров, как двадцать пять быков?
Когда живет на свете сотню лет?
Нет!
Когда изведал тайны всех наук,
И истины ему открылся свет?
Нет! Нет!! Нет!!! Нет!!!!
Когда бывает счастлив человек?
Когда своей страстишке, той, что гложет
Его нутро, он наконец-то может
Швырнуть ее добычу без помех!
 

С секунду я молчал, пытаясь увязать услышанный стишок с темой нашей беседы, а затем вдруг сообразил, что Фрик заговорил в рифму. А кроме того, он чуть притормозил и держался теперь рядом с моим левым стременем.

Я быстро огляделся. Открытая равнина, по которой Пурпурная Дымка несла меня от самого села, осталась позади, и теперь мы продвигались между невысоких холмов, поросших довольно густым кустарником. Как раз в этот момент серая от пыли лента дороги резко сворачивала вправо, огибая один из таких разросшихся, широко раскинувшихся на склоне холма, кустов.

Пурпурная Дымка миновала поворот и остановилась, а моя правая рука непроизвольно потянулась к древку секиры.

Впереди, метрах в пятидесяти, перегораживая дорогу, выстроилась маленькая армия, состоявшая из, бледнолицых, светловолосых необычайно худых и странно низкорослых мужчин, одетых в непритязательную одежку зеленого цвета и вооруженных простенькими луками. Лучников было не более пятидесяти, а с флангов их прикрывали совсем уж крошечные, не более пятидесяти-шестидесяти сантиметров росту, существа, похожие на карликов. В отличие от зеленых лучников, они были довольно упитанными, с краснощекими безбородыми физиономиями. Одеты малыши были довольно пестро, но, как я заметил, у всех у них на ногах красовались… валенки. Эти крошечные воины весьма энергично размахивали здоровенными для их роста дубинами.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы рассмотреть это странное воинство, а затем я услышал заикающийся шепот Фрика:

– Сейчас нас будут убивать…

– Кто это?.. – Поинтересовался я, не сводя глаз с перегородившего дорогу воинства, однако ответа на свой вопрос не получил. Скосив глаза влево, я увидел, что Фрик исчез, и почувствовал… облегчение. Мне почему-то подумалось, что пострадать в предстоящей схватке мог только он. Я чуть толкнул Пурпурную Дымку пятками сапог, и она медленно, вроде бы как осторожничая, двинулась вперед.