Текст книги "Предвестники табора"

– Где?!

– И не просто видел, а даже разговаривал с ним, – как ни в чем не бывало объявил Мишка.

– Где? Когда?!

– Вчера вечером, когда наверху сидел и носки стирал.

– То есть… – я был совершенно сбит с толку, – после того, как я вниз спустился?

– Да. Мать посадила тебя Зощенко читать, а ты сбежал, не послушался, вот и пропустил появление Стива.

– Быть такого не может!

– Макс, вспомни… вспомни, что было перед тем, как ты ушел.

– Когда я пошел на улицу, а вы вдруг принялись стучать в окно «Стив Слейт! Стив Слейт пришел, беги скорее домой, он тебя зовет!»?

– Нет-нет. Уже после того, как ты поспал. Ты поднялся на второй этаж, а я сидел возле таза; ты подошел к окну и принялся поселок разглядывать; и еще все говорил, что мы, видно, тебе наврали, сказав, что Стив ушел, пока ты в дом прибежал, но обещал обязательно вернуться, если ты будешь слушаться и уляжешься спать.

– A-а!.. Ты вдруг окликнул меня и сказал, что Стив появился на лестнице!

– Да. Его голова в перилину упиралась. Но он только промелькнул – на тебя посмотреть хотел – а потом сразу и исчез; а я сказал, что он обязательно появится снова, если ты будешь книжку Зощенко читать, как тебе мама велела. Появится, чтобы с тобой познакомиться.

– Ну да, помню, конечно, помню. Но что дальше-то было, когда я не захотел читать? – я сгорал от любопытства.

– А вот что: ты вниз побежал, а Стив как раз и появился и разговаривал со мной. Облокотился на перилину и разговаривал… а впрочем, еще прежде, чем начать, он попросил меня сбегать вниз и принести смородиновое варенье, разведенное в воде, – именно как твоя мама делает.

– Эту отраву, которую она мне все время пихает? Не верю!

– Отраву, говоришь? – Мишка прищурился, – а Стив мне наоборот сказал: «Вкуснейший продукт! У нас на тропическом острове никакого варенья нет, только коктейли бесполезные, так я думаю, пусть хоть здесь меня им попотчуют. В нем так много витаминов! А то, что его Максим не пьет, это зря, зря…»

– Не верю! – снова произнес я, еще более настойчиво, чем прежде.

– Ну и не верь, если не хочешь. Я тогда тебе больше ничего не расскажу, а ведь это было только самое начало.

– Нет, расскажи!

– Нет. Раз ты не веришь…

– Я верю. Расскажи!

– Ну хорошо! Но только при условии, что ты меня больше ни разу не перебьешь. Даешь слово?

– Даю!

– Ну смотри. Если перебьешь, тогда сразу прекращаю, и больше ничего уже не узнаешь…

В этот самый момент мы как раз прошли через калитку, которая была слева от железных подъездных ворот, немного покосившихся (чтобы запереть их на висячий замок, приходилось вешать его на трос из волоконной стали – створы слишком далеко находились друг от друга, н иначе их никак нельзя было удержать), – сразу после чего свернули на узенькую тропинку: по ней можно было попасть либо на пруд, либо перейти по деревянному мосту к лесу.

Прежде чем рассказать то, что я услышал в следующие десять минут от своего двоюродного брата, мне, конечно, придется сделать пару пояснений. Я не только был влюблен в сериал «Midnight heat», но и сам хотел переселиться на тропический остров, на котором происходило все действие фильма; стать частью фильма и познакомиться со своим кумиром, сыщиком Стивом Слейтом; а заодно стать им самим и вести расследования. Вот так, все вместе. Мишка, разумеется, сразу же просек мое желание и, несколько его реконструировав, – в том смысле, что «не ты к своему кумиру, а он к тебе приехал», – потчевал меня самыми невероятными историями.

– Итак… как ты считаешь, для чего же Стив все-таки появился здесь? Ты, наверное, как всегда убежден – «познакомиться с самим мной, своим ярым и беззаветным поклонником, – Мишка саркастически выпятил грудь, – с самим Максимом Кирилловым».

– Прекрати! Ничего я такого не думаю!.. – вскричал я, к своему удивлению, гораздо более резко, чем, пожалуй, следовало бы, хотя я и впрямь терпеть не мог, когда Мишка принимался дразнить меня.

«Что все-таки происходит? Правду он говорит или нет?..»

– Ну ладно, ладно… я просто хотел сказать тебе, что у Стива, разумеется, есть тут и еще дела. И знаешь, какие? Подумай! Вспомни, он вроде бы никогда не появлялся, когда вокруг все тихо и нет никаких преступлений…

Совершенно завороженным взглядом я уставился на Мишку; я даже встал на месте от удивления, а пальцы моей руки прилипли к промасленному деревянному забору.

– Ты не о…

– Да-да, именно об этом, об этом именно я и говорю, – произнес Мишка нараспев, – он собирается поймать грабителей, которые шустрят в нашем поселке. А вернее не так: он не собирается, но давно уже ведет расследование. Аж две недели… ну чего ты остановился, пойдем… ты идешь?..

– Да, да… иду… конечно, иду… – забормотал я в крайнем изумлении и принялся вприпрыжку нагонять своего брата, – послушай, а как… как продвигается расследование? Стив пришел уже к каким-нибудь… э-э…

– Ты имеешь в виду выводы, заключения?..

– Да. Вот именно, заключения. Он выслеживает этих ребят, да? А кто его нанял-то? Неужели ж председатель?

– Расскажу все ровно так, как он сам мне рассказал. Во-первых, никто его не нанимал, он сам прилетел со своего острова на самолете, в Россию.

– Сам? Без найма?

– Да. Тебе это, конечно, странным кажется, потому что, мол, частные детективы нигде просто так, без вызова не появляются, но это, поверь мне, не что иное, как общественный стереотип. Но общественный – это не значит полученный от общества. Это, пожалуй, значит, закоренелый и очень вредный; и что самое удивительное истоком этого стереотипа служил как раз таки твои замечательный фильм, который ты так любишь – там-то Слейта всегда кто-нибудь нанимает на работу… Пойми, я не хочу сказать ничего плохого про «Midnight heat». Понимаешь меня, да?

Я кивнул. Мишка продолжал:

– Итак, на сей раз Стив Слейт появился сам, по собственному желанию.

– Но как он узнал о том, что творится в нашем поселке?

– Как он узнал? Ну… э-э… то есть как это, неужели ты и сам не догадываешься? Разумеется, он все прекрасно видит с экрана телевизора! Стив понял уже, что дела здесь творятся серьезные и что председатель – он видел председателя, потому что тот тоже пару раз включал в своем доме третий канал, когда по нему шел сериал – нисколечки не способен распутать это дело.

– А сторож-то, дядя Сережа… Стив и его знает?

– Нет, дядю Сережу он не знает. Но если бы даже и знал, то тот был бы ему Уотсоном. Дядя Сережа, конечно, человек толковый – спору нет – и относимся мы с тобой к нему очень хорошо, но ведь ты понимаешь, что в сравнении со Стивом…

– Конечно, конечно, понимаю! – усиленно закивал я головой.

– В сравнении со Стивом Слейтом дядя Сережа вот именно что доктор Уотсон – это я очень точно сравнил. Ну а раз так, то Стив и решил применить в этом деле прием Шерлока Холмса из «Собаки Баскервилей». Помнишь, конечно? Я читал ведь тебе… Когда Холмс приезжает на болота тайно, дабы провести собственную, беспристрастную оценку. Как наблюдатель.

– Все ясно! Но скажи, скажи, ведь Стив Слейт лучше всех и он лучше, чем Шерлок Холмс?

– Да, конечно. Еще бы! Кто бы сомневался…

Мой брат состроил важную мину. Как я любил его в этот момент!

– Итак… он скрывается ото всех и от тебя в частности еще и по той причине, что должен сохранить свое расследование в полной тайне. Но все же его поклонники очень дороги его сердцу, так что он все же не выдержал и решил обозначить тебе как-то свое присутствие.

У меня слезы навернулись на глаза от любви и восхищения. Но я быстро спохватился, потому что, благоразумно смотря в будущее, понимал – если мне не будет удаваться удержать в себе эмоции, то я никак не сумею скрыть то, что мне известно о пребывании Стива от дачного населения. А здесь были люди, которые любили почесать языком.

– Более того, Стив решил поделиться рассказом о событиях, непосредственно связанных с его расследованием. Он уже один раз натолкнулся на нашего грабителя, взял его с поличным…

– Не может быть!

– Может, еще как может… но все же в результате это была не слишком удачная попытка преследования – грабитель каким-то чудом сумел ускользнуть. Как же Стив его вычислил, и где произошла их схватка? Все на самом-то деле предельно просто, однако, пожалуй, слишком, слишком просто, чтобы до этого сумел додуматься дядя Сережа…

И Мишка приступил к рассказу; вот его содержание:

«На первый день после своего прибытия Стив залез на ту самую ель, которая растет возле нашего картофельного участка на горке… ты же помнишь, как я залезал на ель, и еще говорил тебе потом, как отлично виден оттуда каждый домик, каждая деталька нашего поселка, а ты, стоя в это же время внизу, приметил вдруг, что у меня подошва кеда треснула… помнишь?.. Так вот Стив залез на эту ель – у него, между прочим, тоже ботинок после этого треснул – залез и принялся изучать поселок. „Здесь все просто как на карте! – пробормотал он почти в восхищении, – теперь остается только выбрать тот самый дом, который должны взломать следующим числом… То, что грабитель объявится, – нет, в этом нет никаких сомнений, ибо как же ему не объявиться, если я приехал сюда именно для того, чтобы он объявился. Но где, где этот дом, в который он захочет влезть? Конечно, хозяина не должно быть. И еще… пожалуй, было бы удобней, если бы там ставни поднимались, тогда я смог бы изловить грабителя следующим образом: только он полезет в окно, я раз, хопа, и опущу ставень и прижму негодяя, по хребту ему рамой садану – только и будет, что ногами сучить, как таракан. Ну, я его потом из окна выну, врежу пару раз по морде и наручники надену. Но где же в поселке дом со ставнями? Какой из них? Тот, на третьем пролете, в котором пьяница Олег жил с овчаркой? Нет, отсюда все-таки не получается разглядеть со ставнями его дом или без, надо поближе подойти и все обсмотреть. И чтобы такие окна со ставнями обязательно на первом этаже располагались, иначе как я за грабителем – на второй этаж что ли полезу и там его прижму? Нет, не выйдет, у меня же и лестницы нет…“ Так рассуждал великий сыщик, а следующей же ночью отправился проверять ставни. „Есть! На первом этаже – мне повезло; значит, все – самое подходящее место, чтобы я прижал здесь грабителя… так-так, а это что такое? – Стив наклонился к кусту шиповника. (Сыщик стоял возле самого окна, на железяке, которую можно было принять за решетчатую калиточную дверь, но при более детальном рассмотрении выяснялось, что это спинка от больничной койки – Олег, хозяин участка, как-то целый год проработал в больнице, поваром, и спинка была неединственным его „приобретением“ за тот год, – это лоскут… неужели здесь кто-то уже побывал и повысматривал? А почему, собственно, и нет? Они же узнали об этом месте ровно в тот самый момент, когда я сам выбрал его). – Ага!.. – воскликнул Стив, – похоже, это лоскут от пиджака… как же так? Откуда здесь мог появиться… О боже! Неужели и он в этом участвует?! Хадсон, за которым я гоняюсь из серии в серию! Только он способен объявиться в таком – даже в таком! – месте при полном параде, в цивильном костюме! А что, почему бы этим парням не работать на него? Такая ли уж это бредовая идея? Я и сам этого хотел, подсознательно, разве нет? И вот, пожалуйста, исполнилось…“ Стив сорвал с куста лоскут и подумал, что стоило бы отправить его на экспертизу лейтенанту Кордобе, на остров. „Послужит отличной уликой“.

Итак, дом был выбран, и Стив приступил к неусыпному за ним наблюдению. На самом-то деле он, конечно, понимал, что грабитель появится ровно в тот самый момент, когда он сам – Стив – этого захочет, но это ведь, согласись, Макс, никак не должно было повлиять на привычный ход расследования, ибо как же можно поймать грабителя без слежки? Так что, по крайней мере, два дня, не меньше, Стиву следовало забираться на ель и наблюдать за пустующим домом Олега – за эти два дня он так намучался бедняга: насобирал по девять трещин на каждой из подошв!

„Ну все, с меня хватит, я слишком устал уже, – сказал себе Стив на третий день, – я выполнил то, что необходимо было… Сколько трещин на подошвах! А как насчет ссадин, которые я получил от непрестанных лазаний по ели? Мне даже мою разноцветную рубашку пришлось снять, чтобы дыр в ней не наделать… да, я все выполнил и сегодня ночью мои старания наконец-таки увенчаются успехом: грабитель должен объявиться, просто обязан. И он объявится…“

– Ты, Макс, думаешь, наверное, что Стив полностью контролировал ситуацию? – спросил меня Мишка, прервав рассказ.

– Видимо, нет, раз ты задал этот вопрос, – сказал я.

– Соображаешь. И правда, нет.

– Но грабитель-то объявился?

Мишка продолжал:

„Объявиться-то он объявился да закончилась их схватка ровно так, как заканчивается она в середине каждой серии „Midnight heat“. Стив преследует негодяя, как правило, пособника Хадсона, – к примеру тот улепетывает на катере, а сыщик, схватившись за трос, болтается сзади – пщ-щ-щ-щ-х-х-х-хэ… так много брызг, что его расстегнутая разноцветная рубашка уже промокла до нитки – потому-то, отяжелев, и держится еще на теле… Вздыбливающаяся вода сияет всеми оттенками радуги, помнишь, Макс? Стив подбирается к катеру, но когда уже он, кажется, готов уцепиться за борт (преступник за рулем паникует и, то и дело бросая взгляды назад, выжимает скорость под двести: педаль газа сейчас отломится; разделительные буи сыплются на катер каждые пять секунд – едва удается от них уворачиваться), – трос не выдерживает и обрывается; от невероятной скорости Стив даже делает в воде двукратное сальто – как колесо в водяной мельнице – и остается ни с чем. Да, что делать, это только середина фильма…

Ну а на сей раз произошло вот что.

Было ровно два часа тридцать семь минут, когда Стив снова появился на Олеговом участке. Грабитель пришел чуть раньше и, открыв то самое окно на первом этаже, перегнувшись через раму и включив маленький фонарик, с восхищением изучал теперь внутреннее убранство дома, (это восхищение, правда, скрывалось за маской из чулка): там и правда было что взять, – да, Олег в свое время натаскал из больницы много всякого добра и кое-что просто не сумел пропить: капельницы и медицинские инструменты… но у грабителя-то, конечно, было побольше каналов для сбыта, так что он очень обрадовался своей находке.

Стив подкрался сзади и со словами „вы арестованы. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде“ опустил ставню, ударив молодчика по спине. Тот так перепугался, что закричал и принялся сучить ногами, как таракан, – и это инстинктивное проворство его и спасло: Стив уже навалился на него и схватил за одежду, когда вдруг получил слепой, но мощный пинок в грудь, от которого сыщик попятился и свалился в корыто с водой…“

– Там не было корыта, кажется, – сказал я.

– С чего ты взял?

– Ты говорил только про куст шиповника.

– Я просто не упомянул про корыто, и все… Ну а если его даже там и не было, значит, режиссер успел поставить… э-э… ладно, неважно. Так вот…

Мишка продолжил говорить, но я перестал его слушать – сам того не желая, я представил вдруг, что почувствовал Стив, как только его голова погрузилась в чуть вязкую, прогорклую тиной воду; если сохраняешь неподвижность в течение долгих дней, все менее, должно быть, готов к тому, что некто в один момент подведет твое состояние к необратимому разрушению, а значит, теряешь те самые свойства, которыми встречает человека обыкновенная, проточная вода: сплоченные капельки жидкости, забирающиеся в ноздри так глубоко, что кажется, будто их источник находится внутри тебя самого, и словно старающиеся промыть каждый коридорчик твоей головы – чуть подсолено и затрудняя дыхание бродящими, мокрыми, эластичными трубочками, как лимфа в узлах, – лимфа, литься, литр, дистиллят… ощущаешь подсознательно, что это не просто слова-результаты человеческой условности, но эта буква – л» – нечто содержащееся изначально во всплесках водной текучести: л-л-л, ли, ля, л-л-л… – первородная жидкая основа, выбулькивающая на плоской прозрачной поверхности…

В стоячей воде ощущения, конечно, иные: буква «л» в ней с налетом песка и тины, а текучесть – осырившаяся торфяная стена, встающая перед твоими ноздрями… Спящая вода теряет всякий энтузиазм к тому, чтобы утопить и берется за тебя будто бы через силу…

Погружение Стива мне представлялось как на замедленном повторе. Он подумал о букве «л», безусловно, – на долю секунды, и обязательно эта буква явилась в его мозг прогорклым паникующим импульсом.

Удушливая осырившаяся стена.

Звезды на небе помутнели и покрылись сизой плеврой.

Тонкими влажными струйками промываешь слезящиеся глаза – стены воды давят тебе на глаза, заставляя их слезиться.

Выдох. Пузырящийся рот исторгает ленивый ураган воздуха, и мелкие внутренние пузырьки его растворяются в звездной плевре.

Выдох… Напряженные скулы и кадык – агония – припухлые зеленые прожилки на теле утопленника…

Но Стив, конечно, не утонул.

– …выбежал на дорогу, а его уже и след простыл… Эй, Макс, ты слушаешь меня?

– Что?

– А твоя мать права – ты и правда умеешь куда-то улетать.

– Что? – повторил я.

– Я спрашиваю, о чем задумался? Тебе неинтересно?

– Очень, очень интересно, я просто… – я замотал головой, как делает человек, не желающий более оставаться наедине со своим сном.

– Все ясно, я же говорю – ты улетел… бывает, – Мишка рассмеялся; приобнял меня, – итак, вор убежал.

– Кажется, поговаривали, что дома грабят несколько человек. Ошиблись, выходит?

– Возможно, и нет. Просто в этот раз был один человек, – Мишка, хитро прищурившись, принялся жать перед лицом пальцы обеих рук – словно бумажку комкал, – остальные были заняты и не смогли составить ему компанию.

Интересно, почувствовал ли Мишка, что я все ж таки немного усомнился в правдивости рассказанной истории?

– Значит, Стив рассказывал это, сидя на периллине, на нашем втором этаже.

– Точно.

– А потом что? Ушел?

– Да, ушел.

– А в чем он был одет?

– Ну как же… в разноцветную рубашку. Он ее распахнул как всегда.

– Нет, я имею в виду штаны. На нем штаны были?

– Ах вот ты про что!..

Мишка прекрасно знал, как я не любил ходить на даче в шортах, – только в штанах (как я уже упоминал, все это вызывало у моей матери жесткое неприятие: она то и дело заставляла меня «подчиниться загару» и «одеться по погоде»). Так что если бы Мишка ответил сейчас, что «Стив сидел на периллине в шортах», – это означало бы, что вся его история чистейшее вранье, главная цель которого, так сказать, «взять меня под контроль» и заставить подчиняться. (Вот как оказывается! Он на стороне моей матери!)

– Да, конечно, штаны. В чем же еще он мог появиться? Он же не на пляже!

Я вздохнул от облегчения.

– А почему Стив не смог предугадать своей неудачи – если он сам выбрал дом? – осведомился я слегка изменившимся голосом.

– Того, что ему не удастся поймать вора?

– Да.

– Ну понимаешь… возможности человека ограничены, братец, – тон Мишки сделался едва ли не наставительным, – кроме того, многие актеры находятся в постоянном противоречии со своими постановщиками – как знать, может быть, и это сыграло свою роль.

Я ничего не понял, но мне, пожалуй, что было и все равно – Стив в поселке и занимается новым расследованием, на сей раз преступлений, с которыми косвенно так или иначе связан каждый из нас, – и этого мне вполне было достаточно.

Стоит ли говорить, что в следующие пять минут я, желая посмаковать подробности, назадавал Мишке столько вопросов, что если записать их здесь все, опус, конечно, растянется на многие тома – вот так умел я тараторить. Больше всего мне хотелось, конечно, послушать всю эту историю заново и отчасти мне удалось этого добиться – мой брат, отвечая на вопросы, повторил почти все фрагменты.

Мы уже миновали мостик, ведший на пруд, а вскоре и поселковое ограждение; между ограждением и лесом была небольшая – метров двадцать в ширину – травяная полоса, через всю длину которой проходила старая, едва уже заметная тракторная двухколейка. «Верхотура» стояла слева от двухколейки, т. е. ближе к ограждению, как раз на одном уровне с серым домом Лешки-электрика.

– Да не волнуйся, не достанет он нас оттуда, – произнес Мишка, заметив, что я умолк, и проследив, по всей видимости, за моим взглядом.

– Ты о ком?

– О Лукаеве. Ты разве не его там высматриваешь?.. Ага, так ты забыл о нем? Вот черт, и зачем я тебе напомнил! Опять у тебя испуганная физиономия. Черт!..

Мишка все правильно понял: я совсем позабыл о нашей опасности, а теперь снова спохватился и почувствовал в груди больной укол.

В этот самый момент откуда-то из поселка донеслись позывные радио «Маяк», на мелодию «Подмосковных вечеров», сейчас несколько тише обычного, потому что мне чаще всего доводилось слышать эти завороженные звуки будучи на своем участке, – звуки гораздо более медленные, нежели в оригинальной песне, сыгранные совершенно на другом инструменте (думаю, это был не металлофон, но что-то по звучанию очень на него похожее), – какие-то уж слишком увесистые и вкрадчивые на каждом тоне, опускающиеся в самое нутро, и от всего этого, быть может, казавшиеся мне совершенно искусственными и вызывавшие странную тоску. В который раз уже я старался угадать, откуда именно они доносились, но тщетно, и в результате понял только, что очень скоро меня ждет какое-то разочарование.

III

– Держи номер. Давай, вешай его наверх, под козырек.

– Нет, нет, я передумал, – покачал головой Мишка, – пожалуй, мы повесим его в другое место.

– Куда?

– Помнишь, я сказал папе, что нам осталось прибить к «верхотуре» еще пару балок? Я подумал, что так, как она выглядит сейчас, – нет, уж больно непривлекательно смотрится – голый каркас, больше ничего. Надо бы его чем-нибудь заделать – хотя бы с одной стороны. Что скажешь?

– Не знаю. Ты прав, пожалуй. Но что ты имеешь в виду – «заделать»? У нас же почти материала не осталось!

– Я же сказал, всего пара досок. Прибьем их накрест, а в центр повесим номер.

Мишка хотел прибить две доски к одной из сторон каркасного куба – к той самой, которая как раз смотрела на поселок.

– Чем больше, тем лучше. Разве нет? Не так бедно будет смотреться. Взгляни на папу. Он такой огромный парник мастерит! Сколько он уже досок друг к другу приколотил? Раз в десять больше нас, а?

– Думаю, порядка того, да.

– Ну вот. Как же мы его переплюнем, если не сократим отставание? А остальное возьмут преимущества нашего архитектурного решения. Верно я говорю?

– Абсолютно!.. За дело! – я мигом подскочил к нескольким оставшимся доскам, которые сложены были у подножья «верхотуры».

– Да и мы с таким трудом добывали эти доски и еще не все их приколотить? – прибавил Мишка.

– Эй, Миш!.. – послышалось издали.

Я мигом выпрямился и увидел шагах в десяти от нас Сержа Родионова, внука старухи Родионовой, и старшего из братьев Широковых, Пашку; когда они были по отдельности (а такое случалось в основном только когда один из них был в отъезде), с ними еще можно было кое-как сладить: вообще говоря, Серж казался мне настоящим героем и примером для подражания, не в такой, конечно, степени, как Стив Слейт или мой брат, но я частенько увивался за Сержем и выпрашивал, чтобы он сыграл со мной в футбол «от ворот до ворот» до двадцати очков, – уговорить Сержа удавалось мне, впрочем, только в исключительных случаях. (Быть может, потому, что я никогда не претендовал на победу – Серж ведь был старше меня на шесть лет, (и на год младше Мишки), – старше и мастеровитее; моя задача была гораздо более скромной: забить ему хотя бы пять мячей за игру. (Против его двадцати). Но и этого мне не удавалось сделать – 20:3, 20:4, – не более того). Так или иначе, в уныние я не впадал – в его слащавой улыбочке, которую я и любил и боялся одновременно, было что-то для меня притягательное, и я готов был даже в шутку как-нибудь обозвать его, чтобы он вот так вот, исподлобья, с ямочками на щеках, возле растянутых губ, снова и снова на меня посматривал, – эта двоякая улыбка была привычной для него реакцией. Он сжимал кулак, но редко когда давал мне подзатыльник, ибо я сразу принимался просить у него прощение и едва ли не на колени вставал.

Мне нравилась эта игра.

Мальчишки часто «наезжают» на старших парней просто для того, чтобы те за ними погонялись, так и развлекаются, но редко когда это является следствием большой симпатии первых ко вторым.

Пашку Широкова я не любил. Он вечно важничал, выставлялся и шпынял меня, а на самом деле был еще тот трус, потому как всегда прикрывался за Сержа; вообще это был тот тип человека, которому очень важно опереться на доминанту, тогда он учиняет самый настоящий произвол – чтобы возвыситься в глазах окружающих, и своих тоже; в одиночку же мигом скисает и сделать из себя ничего уже не может. Тело у Пашки было рыхловатое и белое, чуждое любому загару и физическим упражнениям; вялое брюшко, прикрытое красными рейтузами, которые он натягивал аж до самой груди; дальнозоркие очки на плюс пять.

Повторяю, в одиночку он был всегда тих и не представлял никакой опасности, а вот вместе с Сержем…

Но и Серж тоже «преображался» в компании друга. Его пронзительный голос, своей хрипотцой очень сочетавшийся со всеми манерами и чертами лица (особенно с глазами-ромбиками, как мне казалось, которые всегда обретали странный обиженный оттенок, если Серж был удивлен либо отстаивал какую-то позицию), – Сержев голос тотчас принимал требовательные, почти командирские нотки; Серж не выполнял уже никаких обещаний, даденных пять минут назад, – более того, мог дать тебе по шее за то только, что ты посмел ему о них напомнить.

Нашей дружбе приходил конец, как только появлялся настоящий друг. И все же ее можно было вернуть и в присутствии этого друга – если сделать что-то выдающееся: попасть воланом по электропроводам; закинуть камень дальше, чем от тебя этого ждали; воткнуть ножичек в землю, пустив его с сальто и пр.

Серж всегда и при любых условиях по справедливости хвалил меня за достижения.

Моя мать Сержа терпеть не могла.

– Этот хитрый ублюдок научит тебя всяким пакостям! Ты же, дурак, готов выполнить любую его прихоть. А представь, что однажды он попросит тебя выброситься из окна. Что ты, выбросишься? – так она частенько говорила о нем, и это меня просто бесило.

Мишка отзывался о Серже более либерально:

– Ты хочешь на него походить, а как же Стив?.. Как можно походить и на того, и на другого? Ты сейчас скажешь мне: «ага, я как-то об этом и не подумал!» – и будешь неправ: все ты подумал и уже сделал выбор.

– Почему? – спрашивал я.

– Ну как же… если ты хочешь походить на Сержа, то почему с самого приезда ходишь по поселку в расстегнутой рубашке – как Стив?

Как бы там ни было, сегодня мне вряд ли удалось бы чем-нибудь поразить Сержа, и когда они с Широковым появились на горизонте, я понял, что мое предчувствие о близком разочаровании превращается в уверенность.

– Надеюсь, ты им не растреплешь о Стиве? – осведомился Мишка чуть пониженным голосом.

– Конечно, нет!

– Смотри, я ж вижу, как ты оживился. Небось так и подмывает. И матери – ей тоже не говори.

– Не говорить?

– Эй, Мишка, – повторил Серж; оба уже подошли к «верхотуре». (Мой брат в тот момент залез на нижние поперечины между бревен и зачем-то внимательно изучал протектор на прибитой под козырек покрышке), – у нас тут с ним спор возник, – он кивнул на Пашку, одетого в привычные для того красные рейтузы.

– Опять?

– Что?.. Ну да… может, поможешь разрешить? Третье слово ведь очень весомо, с ним, как с первыми двумя, уж точно ничего не сможет случиться и корова не съест.

– Второе слово она тоже не съедает, так что я прав, – вставил Широков, как бы между прочим.

– Вот видишь, что я говорил. Так что, Миш, нам снова без тебя не обойтись.

– Вчера вы спорили о том, кто круче Микеланджело или Донателло. Ну а теперь что? – спросил Мишка.

(Конечно, имелись в виду персонажи мультфильма «Черепашки ниндзя»).

Теперь они спорили, у кого круче велосипед. Серж не преминул изложить Мишке весь ход спора, каждый раз умело вворачивая в свое повествование выгодные для себя аргументы (у Пашки цепь слетает на «Каме» – «впрочем, велик и не такую высокую скорость развивает, как моя птичка, так что Пашка в безопасности, ха-ха»; рама на Сержевом «Аисте» гораздо изящнее, а главное прочнее: «на спор, что еще год и Пашке придется воспользоваться сваркой дяди Геннадия, чтобы залатать трещины возле руля?» и т. д. и т. п.; вообще модель «Кама», как свидетельствуют «разные журнальные источники», гораздо менее популярна и надежна). В конце концов, Широков даже покраснел от негодования, весь подобрался и сник – то и дело стараясь остановить Сержа репликами, вроде: «Послушай!..», «Нет, стоп!», «Вот здесь я не согла…» и т. д. и т. п., – Пашка обнаружил, что тот не только не сбивается и игнорирует его попытки возразить, но, напротив, еще только искуснее ведет речь и выставляет вещи в выгодном для себя свете; и ко всему этому как всегда присовокуплялись обиженные глаза-ромбики – не смотря даже на то, что Серж был абсолютно спокоен. Когда Серж, наконец, присовокупил к своим двухминутным аргументам три последних слова: «Ну, что скажешь?» – его ждало небольшое разочарование – от Мишкиного ответа:

– Велосипеды, да… это, конечно, занятно оценивать, какой лучше, особенно если они не подводят так, как мой.

– Ты хочешь сказать, что твой велосипед хуже всех? – осведомился в крайнем удивлении Пашка Широков.

– Я хочу сказать… что я хочу сказать, хочу сказать, хочу сказать… – стоя на «верхотуре», Мишка принялся раскачиваться, держась одной рукой за балку, к которой была прибита покрышка от автомобильного колеса, – знаешь, для чего я так изучал эту покрышку? Как раз, когда вы подошли…

– Нет. Для чего?

– Мой «Орленок» явно очень сварлив, и я хотел выяснить, не с тем ли связано его постоянное наступание мне на ноги, что у него весьма своеобразный протектор на колесе. Эта покрышка… ты знаешь, она ведь один раз очень подвела моего отца, он едва в аварию не угодил – да, да, подвела, у нее тоже дурной характер, вот я и хотел посмотреть, схож ли ее протектор с тем, какой на моем колесе.

– Но ведь она толще раз в пять! – удивился Серж.

– Ну и что? У нее весьма характерный протектор. Характерный для дурного характера.

– И какой же это у нее протектор?

– Взгляни сам, Серж. Залезай сюда и посмотри… Только будь осторожен… дай-ка я на другую балку перейду…

– Боишься, что проломится?

– Нет, это балки вполне себе пристойные, просто нам тесновато вдвоем будет, да и мне тебе неудобно показывать… теперь смотри… – мой брат принялся водить по покрышке пальцами, – видишь, какой протектор необычный? Сначала волны, волны, а потом вдруг раз – хопа! – и в какое острие переходит, видишь? А потом опять волны.