Текст книги "Блин – охотник за ворами"

Глава VIII
Сушите вёсла!

Оставалось убраться так же незаметно, как пришёл. Блинков-младший высунулся из чулана. В коридоре никого не было. Юркнув к двери, ведущей в музейные залы, Митёк прислушался. Из-за двери доносился голос экскурсовода, но совсем далеко, глухо. Он вышел… И нос к носу столкнулся с упрямым сержантом!

Вот кто узнал его моментально. Это вам не Ларисик, а полицейский. Ему наплевать, какие джинсы на человеке и какая у него стрижка. Он только глянул на Блинкова-младшего и сразу же узнавающе кивнул.

– А важная у тебя мамочка, – заметил сержант, как будто продолжая давний разговор. – Хоть кто она такая?

В руке у него был слоёный пирожок. Судя по всему, сержант ходил в буфет, а сейчас возвращался на свой пост. Было бы подозрительно убегать, не ответив, и Блинков-младший поплёлся рядом.

– Ничего особенного, миллионерша, – сказал он. – Подарила музею картин на сотню тысяч долларов.

– Не понимаю, – пожал плечами сержант. – У меня есть дома картина, купил за пятьсот рублей на улице. Оригинал, написано масляными красками на картонке. По-моему, не хуже, чем здесь висят. За что же такие деньжищи платят?!

– За пятьсот рублей вы покупаете картину, которая стоит пятьсот рублей А за сто тысяч долларов – стотысячедолларовую, – туманно пояснил Блинков-младший. Честно говоря, он тоже не очень разбирался в этих делах.

Как ни странно, такой ответ устроил сержанта.

– Понял, это как почтовые марки, – сказал он. – На одной одна цена, на другой другая, а обе кусочки бумаги.

– А вы, наверное, все картины здесь знаете? – с подвохом спросил Блинков-младший.

Сержант купился, как дошкольник:

– Откуда?! Меня же сюда поставили только вчера, как ограбление случилось. А так в музее одни бабки-смотрительницы, и то днём.

Он оказался болтуном, находкой для шпиона. В нескольких словах выдал режим охраны музея. Блинков-младший решил, что стоит задержаться.

За разговором они дошли до двери закрытого зала. Вредная смотрительница дремала на своём стуле. Сержант деликатно покашлял. Смотрительница открыла глаза и уставилась на Блинкова-младшего. Она тоже узнала его сразу.

– Ну вот, сходил в буфет, – сказал сержант и показал старухе свой пирожок, как будто оправдывался. – Клавдиванна, теперь вы сходите поешьте.

– На одну зарплату по буфетам не походишь, – сварливо буркнула старуха. – Я небось не ворую!

– Я, что ли, ворую?! – возмутился сержант.

Смотрительница поняла, что дала маху, и миролюбивым тоном пояснила:

– Да я не про тебя, а вообще. Ходют всякие по буфетам, а на какие деньги?!

– Хотите, я вам дам на пирожок? – предложил сержант.

– Насовсем или в долг? – осторожно уточнила смотрительница.

– Насовсем, насовсем, – заверил её сержант и, чуть ли не силой подняв старуху со стула, отвёл её к окну и стал шушукаться.

До Блинкова-младшего доносилось:

– А ну как без меня сопрут чего-нибудь?

– Клавдиванна, вы что, полиции не доверяете?! Сходите, отдохните!

– А этот чего припёрся?

Сержант ответил совсем тихо, но по его успокаивающим жестам было ясно: за «этим» он обещает присмотреть.

Блинков-младший подумал, что сержанту опостылело дежурить с такой врединой. Да на его месте любой раскошелился бы не то что на пирожок, а на торт-мороженое с надписью «Клавдиванне на долгую память», лишь бы отдохнуть от старухи.

Наконец смотрительница ушла. Сержант плюхнулся на её стул, с наслаждением вытянул ноги и откусил половину пирожка. У него был счастливый вид.

– А вы участвуете в расследовании? – подольстился Блинков-младший. Хотя сержант, которого ставят двери караулить, мог расследовать разве что драку дошколят в песочнице.

Сержант надулся от гордости.

– Нет, я же на посту, – объяснил он таким тоном, как будто был на посту министра и не говорил об этом только из скромности. – Но полковник подходил ко мне, советовался. Я ведь служу пятый год, все проходные дворы тут знаю.

Блинков-младший еле удержался, чтобы не фыркнуть: «Видели, как он к тебе подходил!»

Сержант оказался редкостным треплом и при этом воображал себя Глебом Жегловым[3]3
   Глеб Жеглов – персонаж Владимира Высоцкого, следователь из культового фильма «Место встречи изменить нельзя».


[Закрыть]. С важным видом он выложил то, что Блинков-младший знал и без него: если что пропало, первым делом проверяют охрану и сотрудников. Ведь вор не пойдёт на кражу без подготовки. Наверняка он заходил в музей, и не раз. Смотрители могли его запомнить. Это уже не говоря о том, что у вора может быть свой человек в музее.

Блинков-младший заскучал. У него в кармане лежал окурок, брошенный преступником, а приходилось выслушивать азбуку сыска: «Мама мыла раму»!

И вдруг сержант выдал действительно ценную информацию: ручка с двери служебного входа исчезла примерно в то же время, когда была совершена кража!

Он рассказал всё как анекдот. Мол, какой-то полицейский опер построил на этом целую версию. Хотя лично ему, сержанту, совершенно ясно, что ручке приделали ножки, чтобы сдать во вторсырьё. Она ж бронзовая, дорогая.

Умница был этот опер! А сержант – Буратино, причём пластмассовый, потому что в дереве бывают извилины. Он, судя по всему, даже не взглянул на дверь служебного входа, а ещё посмеивался над совсем неглупой версией.

Во-первых, ручка там не просто чтобы за неё держаться. Она часть замка: не повернув ручку, дверь не откроешь.

Во-вторых, бродяга мог бы свинтить ценную бронзовую штуковину снаружи двери, с улицы. Но как раз та ручка сохранилась, а исчезла вторая, которая была изнутри! Её снял человек, ВЫХОДИВШИЙ из музея. То есть не случайный бродяга, а либо сотрудник, ли– бо вор!

Зачем? Это Блинкову-младшему предстояло выяснить.

Он стал прощаться.

– Уходишь, – расстроился сержант. – Постой со мной, а то я здесь озверел от скуки. Или спешишь куда?

– Меня мама ждёт, – ответил Блинков-младший и повернулся, чтобы уйти.

Сержант вдруг вскочил и схватил его за руку.

– Подождёт! – отрезал он жёстким полицейским голосом. – Я тебя задерживаю до выяснения личности!

Сегодня Блинков-младший уже наворотил дел, которые нельзя было делать никогда и ни при каких обстоятельствах. Влез в мамино расследование, поднял окурок с места преступления, затоптал следы. На этом безрадостном фоне сопротивление полицейскому было бы сущей чепухой, и он решил сопротивляться.

Блинков-младший огляделся. По залу бродили две дамы в одинаковых шляпках-«поганках» с отвислыми полями. Они подтвердят, что сержант задержал его не за хулиганство, а ни с того ни с сего. Где-то неподалёку слышался гулкий голос экскурсоводши – там целая группа, и она идёт сюда!

– В чём дело-то? – громко спросил Блинков-младший, пытаясь выдернуть руку.

Но сержант как клещ вцепился ему в запястье.

– А ни в чём. Не рыпайся, и всё.

– Нет, вы скажите, в чём дело! – повторил Блинков-младший ещё громче.

Дамы в шляпках стали оборачиваться.

– Не шуми! В музее находишься! – зашипел сержант.

А Митькин ударный резерв – экскурсоводша с группой – уже приближался, вразнобой шаркая ногами. Ещё несколько секунд, и группа появилась из дальней двери зала. Впереди шла Ларисик!

– Дяденька полицай, что я сделал?! Отпусти! – завопил Блинков-младший. – Лариссергевна, помогите!!

Странная улыбка заиграла на губах кандидата искусствоведения. Блинков-младший понял, что узнан. И что это почему-то очень, очень плохо.

Он изо всех сил дёрнул руку, в которую вцепился сержант, а тот, само собой, дёрнул на себя. Не сопротивляясь, Блинков-младший, наоборот, подался к сержанту и толкнул его в грудь. Основной принцип борьбы – использовать силу противника. Вот с этой силой сержант и полетел на спину. Рискуя сломать себе запястье, Блинков-младший вывернулся и кинулся к выходу!

Оттолкнув Ларисика, навстречу ему выскочила вредная смотрительница и встала на пути, растопырив руки. Блинков-младший поднырнул ей под мышку…

И с разбега боднул головой кого-то жутко накачанного. У него даже в голове зазвенело. Как будто угодил макушкой не в живот, а в каменную стену.

Качок сноровисто завернул ему руку за спину, подтянул другую и – щёлк, щёлк – надел наручники. А потом отпустил. Блинков-младший выпрямился и увидел молодого человека, конопатого и щуплого на вид, как подросток. Даже не верилось, что у него такой мощный брюшной пресс.

Молодой человек улыбался и смотрел на Блинкова-младшего так добро, как будто не наручники на него надел, а подарил конфетку.

– Что происходит?! – возмутилась одна из дам в шляпках. – Мальчик ничего не сделал!

– Хорошенькое «ничего не сделал»! Полицейского на пол повалил! – влезла вредная смотрительница.

– А зачем полицейский ему руку выворачивал? Вы не видели, а я видела! – заспорила дама в шляпке.

– Спокойно, гражданочка, – солидным баском ответил ей молодой человек. – Я лейтенант полиции Гуськов. Мальчик задержан по подозрению, как соучастник особо тяжкого преступления!

Дама сдвинула шляпку на лоб и по-мужски присвистнула.

– Сушите вёсла! – воскликнула она. – Дитя-рецидивист!

Глава IX
Расследование лейтенанта Гуськова

Блинков-младший не понимал, что происходит. То есть ясно, что сержант заговорил ему зубы, а сам послал вредную смотрительницу за Гуськовым. Но за что его задержали? Почему так зло и торжествующе смотрит Ларисик?!

А непонятное продолжалось. Блинкова-младшего повели не в служебные помещения музея, откуда прибегал полковник Агеев, а к главному входу.

Спускаясь по лестнице, сержант что-то убеждённо втолковывал Гуськову. Наверное, объяснял, какого опасного преступника они задержали, потому что лейтенант в ответ отпускал замечания вроде: «Да ну!» и «Что ты говоришь!».

Блинков-младший со скованными за спиной руками шёл впереди. Поднимавшиеся навстречу экскурсанты не обращали на него внимания – мало ли почему он заложил руки за спину.

У выхода из музея Гуськов для надёжности отстегнул один браслет наручников с Митькиного запястья и защёлкнул у себя на руке. Значит, поверил сержанту.

– Мы так в наручниках и по городу пойдём? – спросил Блинков-младший.

– Здесь рядом, – коротко ответил Гуськов и потащил задержанного по улице. Сержант шёл сзади, как конвоир.

На них оборачивались прохожие. Кто-то позлорадствовал: «Сцапали голубчика!», а кто-то ахнул: «Детей в наручниках водят!» Такого позора Блинков-младший не испытывал ещё ни разу в жизни!

По ту сторону улицы он заметил вывеску райотдела полиции. Гуськов с сержантом явно вели его туда. Стало ещё непонятнее. «Особо тяжкое преступление», в котором подозревали Митьку, – это, конечно же, ограбление музея. Но при чём тут райотдел, если розыск по этому делу вёл полковник Агеев? В районных отделах полиции не служат оперативники в полковничьем звании. Агеев наверняка из МУРа.

Особняк райотдела был помазан веселёнькой жёлтой краской поверх плохо заделанных старых трещин. Дверь по случаю жары была распахнута настежь и зафиксирована кирпичом. Справа от входа за перегородкой сидел дежурный, капитан полиции в форме. Он равнодушно поднял глаза на вошедших и снова уткнулся куда-то вниз. Похоже, на коленях у капитана лежала книжка.

Гуськов и сержант провели Блинкова-младшего по коридору и остановились у решётки зоопаркового вида. За толстыми прутьями была клетка с дощатым помостом и окошком, закрытым издырявленным листом железа. На помосте валялись двое оборванцев с опухшими и синими, как баклажан, физиономиями. Один спал, а другой, сняв грязный зимний сапог, ковырялся между пальцами у себя на ноге. Заметив Блинкова-младшего, оборванец по-свойски ему подмигнул:

– Что, пацан, замели? По форточкам лазил или машины «раздевал»?

– Разговорчики! – прикрикнул на него Гуськов, отстёгивая браслет наручников с запястья Блинкова-младшего. – Растяпа я, ключи забыл взять. Серёж, покарауль его.

И лейтенант ушёл за ключами, оставив Блинкова-младшего под охраной сержанта Серёжи.

Клетка выглядела чистой, но воняло оттуда, как из самой жуткой уборной. Ароматы явно шли от оборванцев. Митек понял, что это самая настоящая камера предварительного заключения и что сейчас его запрут вместе с преступниками. И оборванец это понял.

– Закурить есть? – спросил он.

– Не курю, – осипшим голосом ответил Блинков-младший.

– Скажешь мамке, чтоб принесла сигарет и хавки, – деловито потребовал оборванец. В его голосе слышалась угроза.

Блинков-младший оглянулся на сержанта. Тот с безразличным видом смотрел в сторону, как будто ничего не слышал.

А в конце коридора, позвякивая ключами, появился лейтенант Гуськов. Блинкова-младшего прошиб холодный пот. Нет, этого не могло быть! Чтобы его, одарённого подростка, единственного сына контрразведчицы и учёного-ботаника, бросили за решётку вместе с уголовниками! Чтобы он валялся на этом деревянном настиле, на котором, похоже, и спят не раздеваясь, и едят!

– Привыкай, – заметил сержант. – Теперь тебе долго придётся на шконках париться.

– Что такое шконки? – спросил Блинков-младший.

– Нары. И вообще на чем спят.

Лейтенант подошёл, держа в руке приготовленный ключ, взял Блинкова-младшего под локоть…

…И провёл мимо страшной камеры. Ключом он отпер обычную дверь, за которой оказался обычный кабинет, только с решёткой на окне.

– Оставь надежду всяк сюда входящий, – продекламировал Гуськов, подталкивая Блинкова-младшего через порог.

Митёк понял, что его не зря оставляли ждать рядом с камерой. Начиналось психологическое давление на задержанного.

Меблировку кабинета составляли сейф, два письменных стола и три стула. Сильно пахло застоявшимся табачным дымом. На подоконнике красовалась банка с водой, полная размокших окурков.

Стол Гуськова Митёк узнал сразу. Над ним, как в детском саду, была налеплена переводная картинка: гусь.

А ещё лейтенант собирал таблички со всякими служебными надписями: «Поставь стопор, проверь упор», «Носи каску», «Чоловiчiй туалет». Эти таблички безо всякого порядка висели над столом. Чаще всего встречалась надпись «Не влезай, убьёт» и картинки с пробитыми молнией черепами. Похоже, у лейтенанта было своеобразное чувство юмора.

Усевшись за стол, Гуськов достал какой-то разграфлённый бланк и кивком предложил сесть Блинкову-младшему. Сержант встал у Митьки за спиной.

– Ну, рассказывай, – приказал Гуськов.

– О чём? – спросил Блинков-младший.

– Как ты дошёл до жизни такой.

Блинкову-младшему вдруг стало так легко, что он чуть не рассмеялся. У него в школе был завхоз из бывших полицейских. Бывает, разобьют стекло, и завхоз начинает расследование. Сцапает первого попавшегося ученика, приведёт к себе и скажет: «Ну, рассказывай, как ты дошёл до жизни такой». Если будешь молчать, он может целый час продержать у себя. Нужно плаксивым голосом нести любую ерунду, тогда завхоз решит, что ты раскололся, но, к сожалению, не в том преступлении. И отпустит.

– Ты чего улыбаешься? – строго спросил Гуськов и через Митькину голову пожаловался сержанту: – Улыбается. Не понимает, куда попал. Отправить его, что ли, в «обезьянник» до выяснения личности?

Предложение было такое нелепое, что Блинков-младший совсем развеселился.

– Я, что ли, буду сидеть, а личность сама собой выясняться?

Гуськов посмотрел на него добрыми усталыми глазами и поделился одним из секретов своей трудной профессии:

– Нет, мой маленький друг, ты будешь просто сидеть, пока сам не запросишься на допрос. Но мне будет некогда. Вот когда ты начнёшь рыдать, размазывая сопли, я, может, выкрою для тебя минутку.

– Я ни в чём не виноват! – взвыл Блинков-младший.

– Невиноватых людей не бывает, – сообщил Гуськов, занося над бланком ручку. – Учти, если я сейчас заполню протокол допроса, это будет документ. Даже я сам не имею права его порвать. Мне придётся взять папочку, – он достал из стола пустую картонную папку с надписью «Дело №», – подшить протокол сюда и завести на тебя уголовное дело! А это, мой маленький друг, не просто привод в полицию. Это почти что судимость. Тебя после этого ни в один институт не примут. Собираешься в институте-то учиться?

– Собираюсь, – буркнул Блинков-младший. До соплей дело не дошло, но рыдать уже хотелось.

– Собирается, – подхватил Гуськов. Он снова обращался к сержанту: – Учиться собирается, а сам ворует. Только учти, на зоне институтов нету!

– В чём меня обвиняют? – спросил Блинков-младший.

– А ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил Гуськов и тяжело вздохнул. – Ну, ладно, не желаешь по-хорошему, придётся заполнить протокол. Фамилия?

Блинков-младший обдумывал этот вопрос ещё по дороге. Назваться Гогой Демидовым? Но этот обман годился для Ларисика, а полицейские раскроют его мгновенно. Ведь он даже не знает, в какой школе учится этот Гога. И Митёк назвал свою настоящую фамилию.

– Блинков? – удивился сержант. – Мама же у тебя Демидова!

– У неё девичья фамилия, – ответил Блинков-младший и не соврал. Когда мама вышла замуж за папу, она оставила свою девичью фамилию, чтобы не менять её в контрразведчицких документах. Только, разумеется, она была не Демидова, а Гавриловская.

– Проверим, – сказал Гуськов. – Домашний телефон у тебя есть?

Блинков-младший назвал свой номер, и лейтенант начал звонить. Но цифры набрал совсем другие. Ответили ему очень быстро. Прикрыв трубку ладонью, лейтенант коротко пробормотал что-то непонятное и обычным голосом потребовал:

– Девочки, пробейте-ка мне номер… – и повторил телефон Блинкова-младшего.

Не прошло и минуты, как «девочки» ответили. Гуськов начал что-то быстро записывать в протокол. Блинков-младший через стол прочитал вверх ногами свой адрес и мамину фамилию. Ну да, квартиру получала у себя в контрразведке мама, и телефон записан тоже на неё.

Гуськов аккуратно положил трубку и вдруг закричал:

– Врёшь! Полицию хочешь обмануть?! Кем тебе приходится О. Б. Гавриловская?! Или ты этот номер взял с потолка?!

– Она моя мама.

– Ты сказал, что твоя мама – Демидова! – наседал Гуськов.

– Это не я, а сержант! – огрызнулся Блинков-младший. – А я сказал, что у неё девичья фамилия.

Гуськов снова схватил ручку и стал что-то быстро записывать, прикрывшись от Блинкова-младшего ладонью.

– С кем ты был в музее?

– Один, вы же сами видели, – прикинулся шлангом Блинков-младший. – Да в чём дело-то?

Сержант, который молча стоял у него за спиной, наклонился и гаркнул в самое ухо:

– А в том, что настоящая Демидова приехала в музей через полчаса после вас! Что за женщина была с тобой?!

У Блинкова-младшего сердце ухнуло в пятки. Представляете, кем он был в глазах полицейских?!

Мамина маскировка раскрыта. Конечно, Ларисик рассказала сержанту, что самозваная «миллионерша» лазила на стремянку, к проводам охранной сигнализации. Зачем? Заметала следы? Или готовила следующее преступление? Ясно одно: самозванка связана с ворами. А Блинков-младший связан с самозванкой!

Митёк понял, что просто так его не отпустят. Придётся выдавать мамину служебную тайну.

– Выворачивай карманы! – рявкнул сержант.

У него был такой страшный голос, что Блинков-младший повиновался не задумываясь. На стол вылетели скомканные деньги, завёрнутый в бумажку окурок преступника, смартфон и швейцарский офицерский нож китайского производства.

– Холодное оружие! – строгим голосом заявил сержант.

Кого пугал? Даже первоклашки знают: если клинок короче девяти сантиметров, он не считается оружием.

Гуськов с торжествующим видом схватил смартфон:

– Можешь ничего не говорить. Здесь все твои контакты, все события твоей короткой, но уже преступной жизни, все подробности, даже те, о которых ты успел забыть!

– Адреса, явки, счета в швейцарских банках, – хохотнул сержант.

– Изучайте. Берите постановление, назначайте экспертизу, – сказал Митька.

И сжал руки в кулаки: пускай выламывают пальцы, если хотят разблокировать смартфон его отпечатком.

Гуськов заметил и усмехнулся. Не станет пальцы выламывать, сообразил Митька.

Насколько он понимал, лейтенант полиции ни разу не перешагнул черту, за которой начинается нарушение закона. Подростка нельзя допрашивать без родителей или педагога. Так гласит закон. Но с подростком разрешено провести беседу, по ходу выясняя то, что он сам захочет рассказать. Вот лейтенант и беседует. Записывает кое-что, не полагаясь на память. Протокол? Он это просто так сказал, припугнул упрямца. Припугивать закон не запрещает. На самом деле протокол становится протоколом, когда заведут следственное дело, бумаге с записью допроса присвоят учётный номер и в папочку её подошьют. Но именно эта бумага, которую сейчас пишет Гуськов, не станет протоколом никогда. Родителей Митькиных нет, педагога нет, стало быть, бумага юридически ничтожна, то есть закон её не признает.

Гуськов раскрыл Митькин нож, без особого труда согнул клинок, хмыкнул, выпрямил и нож закрыл. Да уж, «холодное оружие»… Потом он потянулся к бумажке с окурком.

– Не трогайте! – закричал Блинков-младший и рванулся через стол к полицейскому.

Плюх! Руки сержанта обхватили его за плечи и с силой усадили на стул. А Гуськова только раззадорил Митькин крик. Он развернул бумажку, брезгливо взял двумя пальцами окурок и понюхал.

– Обычная сигарета. «Кэмел», – прочитал он фирменный знак на окурке и метким броском отправил его в банку с водой, служившую пепельницей.

Окурок упал поверх других, плававших в настоявшейся табачной жиже, и стал намокать. Важнейшее вещественное доказательство по делу «Младенца с наганом» пропадало на глазах! На фильтре же осталась ДНК преступника. Блинков-младший дёрнулся к банке, но сержант держал его крепко.

– Вы сами не понимаете, что наделали! – простонал Митёк. – Позвоните маме.

– Ну вот, мой маленький друг, ты и потёк. Говори настоящий телефон, – довольным голосом сказал лейтенант.

Он действительно не понимал, что наделал, но прекрасно видел: Блинков-младший готов выдать женщину, с которой был в музее.

– Телефон за окурок, – быстро сказал Блинков-младший.

Лейтенант пожал плечами. Истолковав это как знак согласия, Блинков-младший быстренько выловил окурок из банки и снова завернул его в бумажку. А потом назвал телефон контрразведки, только не мамин, а дежурного в приёмной. Когда звонишь в приёмную, дежурный не алёкает, как штатские, а представляется по званию: «майор Иванов». Это должно произвести впечатление на Гуськова.

Лейтенант набрал две первые цифры, остановился, присвистнул и положил трубку.

– Знакомый телефончик. Ты бы ещё «01» сказал, – осуждающе заметил он. – Ты хоть знаешь, что это за номер?

– Знаю, раз говорю. А моя мама там подполковник, – кивнул Блинков-младший. Говорить при сержанте слово «контрразведка» не хотелось, а Гуськов должен был понять его и так.

– Если она подполковник, то я Чебурашка, – съехидничал сержант.

Гуськов махнул на него рукой – помолчи! – и задумался. Лицо его мрачнело на глазах.

Блинков-младший уже не сомневался, что райотдельские Холмсы влезли не в своё дело. Никто им не поручал расследование кражи в музее. Но уж очень легко и соблазнительно всё выглядело: припугнуть мальчишку, тот выдаст самозваную «миллионершу», а она должна знать, кто похитил картины…

За раскрытие такого скандального дела обязательно должны наградить. Наверное, Гуськов уже мысленно сверлил дырочку для ордена. И вдруг мальчишка называет телефон контрразведки! Позвонить, проверить его? Но контрразведчики в ответ поинтересуются, что это за Гуськов такой и по какому праву он вмешивается в их операцию. Не звонить? Но как отпустить мальчишку без проверки? Телефон приёмной контрразведки не такой уж секретный. Он для свидетелей по уголовным делам, журналистов и вообще штатских людей. Преступник мог знать его и подучить мальчишку: «Будут приставать полицаи – дай им этот телефон, они сразу отвяжутся».

– Откуда ты знаешь этот номер? – севшим голосом спросил Гуськов.

– Я правду сказал. Позвоните, если не верите, – пожал плечами Блинков-младший.

– И позвоню! – повысил голос Гуськов.

Было видно, что он так и разрывается на части. Позвонишь – и заработаешь то ли орден (если Митёк связан с преступниками), то ли нахлобучку (если он говорит правду). Не позвонишь – ничего не заработаешь. Будешь и дальше ловить пьянчуг и сажать в «обезьянник».

Гуськов тяжело вздохнул и торопливо, чтобы не передумать, приказал сержанту:

– Серёжа, сейчас ты проводишь мальчика до метро и вернёшься на пост.

– Его будут расспрашивать, – подсказал Блинков-младший.

– И никому ничего не скажешь. Отвечай, что вышла ошибка, и всё тут.

– Что ты, Володя?! – изумился сержант. Он так ничего и не понял. – Ты бы видел эту «подполковничиху»! Юбка до пупа и кило брюликов. Воровка она!

– Делай, что говорят! – прикрикнул Гуськов.

Ворча, как большая обиженная собака, сержант за руку поднял Блинкова-младшего со стула и повёл к выходу.

– Без фокусов, Серёжа! – вдогонку предупредил его лейтенант.

Сержант, не прощаясь, с силой захлопнул дверь и повёл Блинкова-младшего по коридору. Проходя мимо камеры, он с большим сожалением поглядел на оборванцев. Судя по всему, у него так и чесались руки подсадить к ним Блинкова-младшего.

А Митька думал, что зря настроил смартфон только на отпечаток пальца. Надо ещё пароль закрутить символов на десять, с русским и английским алфавитом. И с иероглифом каким-нибудь, если это технически возможно.