Текст книги "Двухгодичник. Сказки про Красную армию"

Евгений Поляков
Двухгодичник: Сказки про Красную армию

Жизнь в интересные времена

Главное в том, что настоящий кадровый военный всегда находится в готовности, и если что, то он первым на защиту, как бы это высокопарно ни звучало, Родины встанет. И не каждый на такое пойдет, чтобы двадцать четыре часа триста шестьдесят пять дней в году и лет двадцать или поболе в таком режиме…

Люди, которым сегодня от сорока до примерно пятидесяти пяти, хранят в своей памяти уникальный исторический материал. Они пережили необычное время. Я имею в виду вторую половину 80-х годов XX века и все 90-е. Это было время, когда система, еще совсем недавно казавшаяся нерушимой и вечной, начала распадаться. Каждый день нельзя было предсказать, что произойдет завтра. Рвались устоявшиеся социальные связи, ломались характеры. Друзья становились врагами. Смельчаки проявляли трусость. Говорившие о чести – предавали. А скромники – напротив – проявляли мужество. Люди готовились к одним условиям существования, а им приходилось адаптироваться под совершенно другие. Все происходило в соответствии с древнекитайским проклятием: чтоб вам жить в интересное время! Жить было трудно, временами опасно, но, без сомнения, интересно…

И что удивительно, этот период в истории нашей страны очень слабо отражен в литературе. О «перестройке» и «лихих 90-х» написано много боевиков и детективов, не отличающихся высокой художественностью. А вот серьезных произведений, стремящихся осмыслить это непростое время, до обидного мало. Иногда даже возникает ощущение, что художественное осмысление этого периода не особенно интересно тем, кто принимает важные решения сегодня. Это время было похоже на войну, где все против всех и лишь Бог – один за всех. А хорошо известно, что писателей на войне не любят. Истории войн пишутся уже после победы и в основном – тыловиками. Это хорошо нам известно на примере отношения властей к писателям-фронтовикам…

Евгений Поляков прожил эти неспокойные годы в самой гуще событий. Отучившись в специализированной физико-математической школе при МГУ и окончив соответствующий факультет университета, он уже с высшим образованием отслужил два года (а не два месяца, как было с выпускниками вузов во все другие времена) в армии. А потом стал свидетелем того, как распадалась советская наука, как разваливались коллективы, а достижения наших ученых уходили за границу… Этот уникальный исторический и личностный опыт Евгений Поляков и кладет в основу своего творчества. Он словно просто рассказывает истории из тех, не таких уж и давних времен. Он вроде бы их почти и не комментирует, но получается, что все и так всем ясно. Ясно, но при этом очень интересно.

Книге «Двухгодичник» можно дать подзаголовок «Роман в байках». Армейские байки интересны всегда, но эти в особенности. Ведь герой книги (он же автор) и не солдат-срочник, и не офицер, осознанно связавший свою жизнь с армией. Герой книги – вчерашний студент и выпускник престижного вуза. Совсем недавно он мечтал о научной карьере, думал, что будет работать в научно-исследовательском институте. И вдруг вынужден надеть сапоги и военную форму. И непросто проходить двухмесячную подготовку, как было с теми выпускниками вузов, которые оканчивали их в прошлые годы, а идти служить на два года. Два года для двадцатитрехлетнего молодого человека – очень большой срок. К тому же он же умник, он без пяти минут ученый! А вокруг обстановка, о которой точно сказано: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. А еще в народе говорят: кто в армии служил, тот в цирке не смеется. И это должен почувствовать на своей шкуре парень, привыкший к студенческой вольнице…

Книга Евгений Полякова веселая и немного грустная. И интересная, как те времена, о которых она рассказывает.

Андрей Щербак-Жуков,

поэт, прозаик, критик

Как меня выбрали для Красной армии

День со скрипом вкатывался в свой логический финал. Мы сидели на самоподготовке военной кафедры («война» по-нашему), из последних сил пытаясь изобразить из себя грызунов гранита армейской науки. Впереди нас ждала заслуженная награда в виде неопределенного количества пива в ближайшей автопоилке на Покровах, где на двадцать копеек в кружку нацеживалось аж целых триста восемьдесят три грамма не вполне качественного, по нынешним меркам, пенного напитка. Вот уже прозвенел звонок, командир нашего учебного взвода Славка Попов встал, открыл потертый картонный чемодан с надписью «Секретные тетради 3-го взвода». Самые нетерпеливые рванули к нему, стараясь побыстрей избавиться от собственноручно написанных конспектов, содержащих якобы секретные тактико-технические данные американского танка «Абрамс», наших радиорелейных станций Р-хренегознаетскакимномером и массой других бесполезных, на наш взгляд, военных премудростей. Но тут дверь в класс резко отворилась, и в нее буквально влетел бывший полковник «моё фамилиё Щедров», завкафедрой гражданской обороны. Кафедрой, главной задачей которой, со слов все того же бывшего полковника, было «сделать из неопытных девушек-студенток знающих женщин-санитарок». По прилету заведующего дружественной кафедры командир взвода выдал нарастающую по интонации команду: «Товарищи курсанты!» Некоторые из нас попытались принять положение, отдаленно напоминающее «смирно». Но буквально сразу же последовала команда-близнец: «Товарищи курсанты», с опускающимися к окончанию интонациями в исполнении бывшего полковника. Несмотря на последнюю команду, в переводе на гражданский означающую «вольно», некоторые из нас продолжали стоять там, где их застигло внезапное появление вышестоящего начальства. Поэтому дальше последовала еще одна, уже ученическая команда: «Садитесь». Оцепенение было снято, послышался звук отодвигаемых стульев, и по классу прокатился огорченный вздох, означающий, что время приема пива откладывается на неопределенный срок. Выждав минуту, пока в классе установилась абсолютная тишина, полковник, который, как известно, никогда не бывает бывшим, начал:

– Вот уже третий год вы учитесь на нашей военной кафедре, постигаете, так сказать, основы армейского дела. Настало время и вам платить по счетам. Нам поступило требование из Московского областного военкомата на призыв в Советскую армию офицеров вашего года выпуска. И хотя вам необходимо еще закончить обучение, пройти военные сборы, а потом написать и защитить диплом, то есть времени, может показаться, впереди много. Но время это пролетит очень быстро, не заметите как…

Дальше пошло, что-то там про священный долг и почетную обязанность, что Родина нас вскормила и вспоила… – но слушали мы вполуха, хотя сидели тихо. Все ждали оглашения списка «счастливчиков». Большинство втайне надеясь: «А вдруг пронесет».

Но не пронесло. Из сорока курсантов нашего учебного взвода ознакомительным двухгодичным туром в армию были «награждены» тридцать шесть! Обделили только единственного среди нас ленинского стипендиата, по совместительству еще и сына научного секретаря ученого совета нашей alma mater, плюс троих обладателей исконно русских фамилий, но с явным отпечатком семитской крови на лице. Назвали даже тех, кто в этой самой армии уже успел отметиться, включая Славку Попова, нашего взводного…

В тот день пива нами было выпито значительно больше, чем неопределенное количество.

А на другой день большинство из списка Щедрова, начали крутиться. Кто-то из уже отдавших долг, не найдя других способов, перевелись на вечерний со словами: «Видали мы ваше оХфицерство сами знаете где» (на вечернем факультете военной кафедры и соответственно лейтенантского призыва не было). Кто-то решил за оставшееся до диплома время надыбать себе жену с двумя малолетними детишками (таких тогда не брали ни в космонавты, ни в армию). Кто-то через психушку попытался проблему уладить. В общем, кто как смог или не смог. Некоторые и сами хотели Родине послужить, такие даже среди уже тянувших солдатскую лямку нашлись. Были и фаталисты вперемешку с патологическими лентяями, слепо верящие в магическую силу русского «авось»… В итоге из тридцати шести уготованных к отправке в Красную (простите, Советскую) армию до нее добрались только девять, и я в том числе.

Кто еще пошел служить

Учился тогда с нами на военной кафедре Макар. фамилии не помню, да и Макар – это, похоже, кличка его была. Ну и пусть он здесь так Макаром и остается.

Был Макар с другого факультета, кажется, с радиотехнического. И был у них на факультете злобный замдекана по старшим курсам, который Макару сказал, что диплом он у него хрен получит. Замдекана был человеком принципиальным, и Макар это, к своему несчастью, знал. Посему, чем все ближе к диплому, то ходил Макар, как в одно место макнутный, бо ожидал он не офицерских, а солдатских погон в самом что ни на есть ближайшем будущем. Но тут в дело вмешался его величество Случай. Заметим, что счастливый, как для Макара, так и для его замдекана. Отправили замдекана преподавать в какую-то страну заморскую, кажется, Алжир. Соответственно, был назначен новый замдекана, который на Макара зуба не имел. И – о чудо! – Макар защитился. На радостях таких запил Макар горькую. Он и раньше-то трезвенником, как и все мы, не слыл, а тут просто с катушек сорвался. И умудрился в течение недели после защиты три раза в вытрезвитель попасть. Один раз все это на моих глазах проистекало. Напился он тогда так, что даже идти не мог. А идти ему (или точнее ехать) надо было аж до фрязина из нашей-то Первопрестольной. В ту пору мы, кажись, с Вилли пили. Взяли мы Макара, на лавочку ближайшую положили, а сами пошли девушке его звонить, сообщить, что сейчас принесем ей Макарово бездыханное тело, бо до фрязина тащить нам его ну никак не улыбалось. Даже уговорили-таки девушку, но когда уже обратно к лавке от телефонной будки возвращались, то увидели только зад отъезжающего воронка, в который Макара и погрузили стражи правопорядка, пока мы по телефону переговоры переговаривали.

А тогда по всей стране нашей великой шла антиалкогольная кампания. Горбачев и С° виноградники вырубали и с синюшниками с попеременным успехом боролись. И говорят, что было тогда такое неписаное правило, что ежели человек в течение месяца два раза в вытрезвитель попадает, то его автоматически в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий, типа зона со смягченным режимом) отправляют. А Макар, как мы помним, три раза за неделю в вытрезвителе отметился. Было ли такое правило, чи нет – не знаю. Но факт остается фактом – Макара в ЛТП отправили.

Тут подходит время бывшим студентам, а ныне офицерам – доблестным защитникам Родины, отъезжать на место постоянной дислокации. И получается, что даже из тех девяти, кто откосить не смог или не захотел, еще один отвалился. План призыва совсем горит. Кто-то рассказывал, может, и сам Макар, что для выправления ситуации сей с военной кафедры нашего института в ЛТП слезное письмо писали. Наверное, что-то типа: просьба отпустить из ЛТП такого-то товарища, бо в армии служить некому. И, как ни странно, отпустили. И пошел Макар в Киевскую армию ПВО служить, а я в Минскую. Он даже ко мне в гости приезжал на первом году службы. Я хоть и в Минской армии служил, но точка моя тож на Украине размещалась, в Хмельницкой области. Дальше пути наши разошлись, и больше Макара я по жизни не встречал.

Первое впечатление от Красной армии

Выдал мне военкомат, окромя подъемных, отпускных за первый месяц после сдачи диплома, подорожной и других документов, предписание явиться такого-то числа в Минск, в штаб одноименной армии. Так сказать – путевку в жизнь.

Отгулял я свой первый еще не вполне заслуженный отпуск по полной, чуть ли не каждый день проводы себе устраивая в разнообразных компаниях. И вот настало время Ч. Делать нечего, сел я в ночной поезд, сказав Москве последнее «прости», и поутру уже прибыл в славную столицу Белоруссии. Нашел нужный мне военный городок. Прошел первую проходную, там еще гражданские встречались, затем вторую – здесь уже только военные бал правили. Нашел строевую, а там нет никого, кто бы мог хоть какое-то решение по моей скромной персоне принять. Бо все офицеры и прапорщики на плацу с красным знаменем пыль из асфальта выбивали: к ним с проверкой московский генерал приехал. Писарь мне сказал подождать в курилке на улице, пока мероприятие закончится. Сижу в курилке жду, в цивильной форме – курточка такая болоньевая на мне надета, значится.

Все, мероприятие закончилось. К штабу идет генерал московский. Маленький такой, фуражка аэродромом пошитая, вверх чуть ли не девяносто градусов загибается. Идет впереди. За ним местные офицеры подобострастно так семенят, типа чего изволите-с. Подошел этот проверяющий генерал к курилке, в которой я прохлаждался. Остановился. На меня посмотрел. И так начальствующе, оборачиваясь на местную свиту, выдал: «А это что у вас тут за м. к сидит?» (во второй городок гражданских, как я понял, не пропускали). Я вскочил, принял положение «во фрунт» (как я сам себе его на тот момент представлял) и командным (опять же, по своим ощущениям) голосом ответствовал: «Я, товарищ генерал, не м… к, а двухгодичник.

Жду прапорщика из строевой части, чтобы получить дальнейшее предписание». Лицо генерала смягчилось, стало-таки отческим, и таким же отеческим тоном, как немного нашкодившему школяру, он процедил: «Ну-ну, давай, сынок. Служи. Хорошо служи».

Как меня обмундировывали

Из Минска меня отправили во Львов, в штаб корпуса. Оттуда в Коростень, в полк, и уже оттуда в Ярмолинцы, в отдельную роту ПВО, где я отдал долг СССР в два положенных года своей младой жизни. В принципе особо не жалею. Школа жизни была не самая плохая, и сказать, что невыносимая, – язык не повернется.

Единственное, что удивляет, зачем был нужен такой кружной путь. Ну в полк, пожалуй, надо было, бо склады с обмундированием в роте отсутствовали. Хотя, с другой стороны, почему бы немножко не попутешествовать за казенный счет. Государство у нас вон какое огромное, даже сейчас. А деньги казенные особо никогда не считали.

Задержался я в Коростене, наверное, недели на две, опять же из-за обмундирования. То формы парадной не было, а на какое-то служебное фото обязательно надо было в парадке сниматься. Тогда ведь фотожопов не наблюдалось. Сейчас, к примеру, у метро «Водный стадион» на ларьке «фото» висит реклама: «Оденем в любой мундир».

Ходил я к прапору на склад с обмундированием кажный день, как на службу. Он чего-нибудь довыдаст, а про другое «завтря приходи».

Про фуражку картинку запомнил. Спрашивает меня этот складской прапор: «Какой у тебя размер головного убора?» Я отвечаю: «Пятьдесят девять или шестьдесят, мерить надо». Он в ответ: «Ну что за дела? Как нормальный офицер придет, то фуражка пятьдесят пять – пятьдесят шесть, а как двухгодичник, то пятьдесят девять – шестьдесят». Интересно, он сам-то понял, что сказал?

Еще в эту обмундировочную пору была одна картинка, наглядно демонстрирующая, почему говорят, что у прапорщиков форма должна быть с одним погоном. Для тех, кто не знает ответ: чтобы удобнее мешки с нап… ченным со службы таскать.

Так вот, пришел я на склад в очередной раз, а за мной еще один прапор. Он складскому говорит, что в часть, мол, новый майор с женой приехал. Их на время поселили в офицерское общежитие, и им матрасы на кровати нужно выдать. Складской ушел искать. Предбанник склада, где мы со вторым прапором стоим, отделен от собственно склада перегородкой с поднимающейся посредине крышкой для прохода внутрь. На этой стойке стоял дозиметрический прибор ДП-22В. Это коробочка такая с зарядным устройством и полсотней индивидуальных дозиметров, внешне похожих на ручку. С одной стороны со стеклышком, в которое надо смотреть, дабы при случае прифегеть, сколько ты рентгенов схватил ненароком. Ушел, значит, складской прапорщик искать матрас, а второй, что рядом со мной стоял, расстегнул верхние пуговицы своего кителя, снизу его прижав, так что из кителя получился типа кулек с прапорщиком внутри. И начал он в этот кулек горстями накладывать вышеуказанные индивидуальные дозиметры. При этом прапорщик совершенно меня не стеснялся и даже подмигивал. Тут стал возвращаться первый прапорщик, накрытый матрасами. Второй, продолжая набивать свой кулек дозиметрами, закричал: «Ты че, какие матрасы ты выбрал, их солдатам-то давать стыдно, а тут целый майор, да еще с женой».

Меня в этой картинке тогда поразили и абсолютная бесполезность, на мой взгляд, этих дозиметров в быту, и полное отсутствие хоть какой-нибудь скрытости для такого интимного деяния, как воровство, и воровство у своего же коллеги. Хотя, конечно, это, может, была всего лишь шутка, розыгрыш. Но, как говорится: «Стаканчик-то нашелся, а осадочек остался». Справедливости ради стоит заметить, что не все прапорщики, которых я затем узнал, были такие. Более того, таких были единицы, но это уже другая картинка.

Солдат надо беречь!

Добрался я таки до Ярмолинец, где прослужил положенные два года в качестве командира взвода связи отдельной роты ПВО. Было в этой роте вместе со мной три офицера: командир роты Эдуард Николаевич (старлей, потом капитана получивший), командир взвода РЛС (радиолокационных станций) Михаил Петрович и я, как уже упоминалось, командир взвода связи, да еще пять прапорщиков и солдат где-то с пятнадцать, по большей части выходцев из восточных республик могучего Союза Советских. Рота была кадрированная, то есть ежели война, то на подмогу к нам должны были хлынуть стройными рядами специалисты из народного хозяйства, ранее уже отдавшие долг Родине, служа очно или заочно.

Как я обустроился: где жил, что ел, пил, как службу нес и так далее – отдельные картинки, надеюсь, будут.

Далее хронологический характер повествования зовсем прерывается, бо уже более двадцати лет с тех времен минуло. Да ведь и не было ничего этого. Все события вымышленные, случайные совпадения с реальными фактами жизни исключительно случайны, и автор за них никакой ответственности не несет.

Начал я, значит, потихоньку втягиваться в службу. Дает мне командир вводную. Лампочка на столбе перед входом в казарму перегорела, надо поменять. Я, недолго думая, форвардю сей приказ первому подвернувшемуся мне под руку солдатику из своего взвода. Тот берет когти, пояс монтажный, лампочку и лезет на столб. Я стою рядом – контролирую процесс. Вдруг из казармы выбегает командир и сдавленным голосом шепчет мне, чтобы солдат не услышал: «Ты че, лейтенант, офигел? Быстро в канцелярию роты». И уже громко солдатику: «Овезгельдыев (пусть здесь будет он), быстро вниз». Я весь в непонятках, вхожу в канцелярию роты. Командир: «Ты чего, лейтенант, не понимаешь?

Если солдат со столба грохнется и разобьется, то тебя посадят и меня посадят. А ежели ты полезешь и разобьешься, то никого не посадят – просто несчастный случай». И уже смягчившись: «Так что бери когти, пояс – и вперед!»

Вот так я впервые в жизни узнал, как когтями пользоваться. А поясом тогда так и не научился – но это уже другая картинка.

Стрельбы из автомата

Что же за армия и без стрельб?.. Хотя и такое бывает. Не-е-е, стройбат в расчет не берем. Перед присягой солдатики ПВО должны пострелять из автомата. Это мероприятие планируется заранее, и если новобранец из призыва по каким-либо причинам запаздывает, то на стрельбы может не попасть. Один мой подчиненный рассказывал, что он и на присягу опоздал, так и прослужил два года, никому не присягнув. Но сейчас не об этом. Сейчас все-таки о стрельбах.

Стрельбы – мероприятие, теоретически (да и практически) травмоопасное. Посему перед ним положено проводить инструктаж, дабы ежели чего… На этом мероприятии долго и нудно рассказывается, куда можно и нельзя направлять автомат, как присоединять рожок, как досылать патрон в патронник. Последнее проговаривается по нескольку раз, так как здесь чаще всего встречаются всякие неприятности. Выглядит это примерно так: «При передергивании затворной рамы ни в коем случае не придерживать раму при ее обратном ходе. В противном случае патрон утыкается и происходит осечка». И хотя это неоднократно проговаривается, на реальных стрельбах у кого-нибудь да и происходит утыкание патрона. Обычно у ребят из крупных городов. Деревенские привыкли к массивной технике (комбайны, тракторы и иже), для них лязг передергиваемой затворной рамы автомата – небесные звуки по сравнению с грохотом какого-нибудь дизеля. Для городских, привыкших с помощью микролифта устанавливать иглу проигрывателя на пластинку, этот лязг – жуткий диссонанс, и рука непроизвольно тянется эту раму придержать. И вот к чему это может привести.

Стрельбище. Вдали мишени. Солдаты по приказу подходят и ложатся на шинели. Далее следуют команды: «Рожки примкнуть. Раму передернуть. Целься. Огонь». Мы со старлеем Петровичем стоим позади шинелей. Один солдатик из Москвы подзывает Петровича. Тот подходит. Солдат лежа полуоборачивается к старлею, направляет ему автомат в область живота, говоря при этом: «Товарищ старший лейтенант, я вот нажимаю, нажимаю (это сопровождается реальными нажатиями на спусковой крючок), а он не стреляет». Глаз выхватывает лицо Петровича. В какие-то тысячные доли секунды оно мгновенно сереет, но затем следует очень быстрая реакция. Удар левой ногой выбивает автомат из рук солдатика. А уж затем, извините, удар правой приходится безоружному в лицо…