Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Причины войны, подготовка и планы сторон

Нам угрожает скорая и неизбежная война. Вся Россия готовится к ней. Армия в Литве значительно усиливается. Туда направляются полки из Курляндии, Финляндии и отдаленных провинций. Некоторые прибыли даже из армии, воевавшей против турок. …Ее офицеры бахвалятся всюду, что скоро они пойдут в Варшаву.

Из письма маршала Л.-Н. Даву – Наполеону (3 июня 1811 г.)

Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу.

Наполеон – министру полиции А.Ж.М.Р. Савари (весна 1812 г.)

Нашествие Наполеона было по существу актом необходимой самообороны.

Выдающийся русский историк, академик М.Н. Покровский

I

Важнейшей особенностью, средством и даже отчасти целью научного исторического анализа является необходимость видеть главное, суть явления, исток большой «реки», которая затем начинает изгибаться и обрастать ручейками и заводями. Многие исследователи проигрывают этот интеллектуальный бой с кокетливо скрывающей свои секреты Историей. Иные и вовсе специально фальсифицируют события, но большинство оказываются заблудившимися посреди изгибов упомянутой метафоры-реки. Можно весьма пристально и добросовестно изучать ее течение, например, посередине протяженности, но вы не сможете безошибочно назвать ее причину – начало.

Причины войны 1812 года необходимо искать, так сказать, отматывая пленку назад, путешествуя в карете по берегам упомянутой «реки» Времени, часто останавливаясь, снимая шляпу – и под сенью платана или акации делая скетчи пейзажей и случайных лиц в альбоме веленевой бумаги. И вот, после долгого пути, неожиданных встреч, невероятных открытий, отрицания прежних предположений и обретения новой уверенности, на вечерней заре колесница вас выносит к истоку…

Что мы уже успели обнаружить у истока, какой ключ или озеро, какое болото питало ставшую затем полноводной и затопившую значительную часть Европы «реку» войны? У нас сохранился безупречно ясный документ о том, что русский самодержец уже в 1801 году ожидал подходящий момент для атаки на Францию, а вернее, на ее блистательного правителя и демиурга – Наполеона Бонапарта. На дне подобного стремления – известная еще палеоневрологам характерная черта приматов: доминантность, зависть, ущемленное самолюбие. Все это особенно тяжело переносится, если завидующий отдает себе отчет в своей бесталанности (и об этом мы уже читали в собственноручных дневниках недоросля-цесаревича Александра Павловича). Затем я сделал вас свидетелями его кипучей энергии по сколачиванию 3-й антифранцузской коалиции в 1804–1805 гг. Да, это стоит подчеркнуть: где Россия и где Франция в это время? Никакой угрозы границам России не существует, поначалу Франция еще даже не империя. Консул Бонапарт изо всех сил пытается сохранить, а затем восстановить франко-русский союз, зародившийся его стараниями при Павле I. Но завистливого молодого царя уже не остановить – он идет войной на Францию: однако генералов Александра гонят маршалы Наполеона, царская армия уносит ноги самым позорным образом прочь от границ Франции – и вскоре русских наголову разбивают под Аустерлицем (2 декабря 1805 года – в первую годовщину коронования императора Наполеона).

Еще царский генерал и профессор Н.П. Михневич (1849–1927) уверенно писал: в 1805–1807 гг. русские воевали в Европе отнюдь «не за свои интересы».[476]476
  История русской армии, 1812–1864. СПб., 2003, с. 85.


[Закрыть] А теперь я процитирую важный документ, который почему-то практически не попадал в область внимания моих коллег. Вот что сообщала жена Александра – императрица Елизавета Алексеевна – своей матери 23 декабря 1805 года (в понедельник, в 11 часов утра) о произошедшем с ее мужем после Аустерлица комическом позоре: «…после завершения самого дела он, не сходя с лошади с семи часов утра, приехал в какое-то местечко, где находился тогда австрийский Двор при всех своих обозах, постелях и кухнях (свой штаб и обозы воинственный царек в спешке бегства с поле боя потерял – прим. мое, Е.П.), но сии мерзавцы уже спали, зарывшись в перины. Император Александр, слишком оскорбленный в своих чувствах, дабы просить у них убежища, зашел в какой-то жалкий крестьянский дом (а где же у русской императрицы представления о христианском отношении к жизни? – прим. мое, Е.П.) вместе с графом Ливеном, князем Адамом и хирургом Виллие (ни одного природного русского – включая и немца по крови царя: прим. мое, Е.П.). Здесь, то ли от усталости и огорчений, то ли не евши целые сутки, почувствовал он столь сильные желудочные колики, что Виллие, по собственным словам, испугался, доживет ли он до утра. Его укрыли соломой, и послали человека в главную квартиру императора Франца к некоему гофмейстеру Ламберти за красным вином и сообщением о состоянии Императора, но сей чин ответствовал отказом, сославшись на позднее время, когда нельзя будить людей и т. п. Виллие принужден был встать на колени перед сим мерзавцем, но не помогло и это. Только обещанием денег удалось поднять какого-то слугу, который пошел за полубутылкой дрянного вина! Вот как австрийцы обращаются с государем, жертвующим ради спасения союзника своей армией!»[477]477
  Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1826. М., 2013, с. 128–129.


[Закрыть]

В этом документе показательно и прекрасно буквально все: от описания позора, который Александр уже никогда не простит победителю-Наполеону (это и есть главная причина войны 1812 года, стоившей России сотен тысяч жизней) – до подробностей «картины» и ее персонажей. Представьте себе высокомерного и жеманного царя, который вынужден лежать в грязном углу, причем английский медик (Я. Виллие) и любовник его собственной православной императрицы-жены (упомянутый князь Адам Ежи Чарторыйский) присыпали его соломой! Не думаю, чтобы «колики» действительно имели серьезную опасность для здоровья: просто жеманный царек (его придворное прозвище – «Луиза») не сдержался от испуга и нервов. Но молва! Ведь Виллие и все прочие болтали о том в Петербурге – и через несколько гостиных уже весь город мог смеяться над неудачником. И это все на фоне того, что, как мы с вами уже знаем, в особняках смеющихся нередко висели гравюры с изображением героя-Бонапарта. Показательно и то, что императрица не имеет ничего против того, чтобы ее русские подданные подыхали за чуждые им интересы. Хотя даже Елизавета пишет о кошмарных подробностях положения солдат: «Они погибали голодной смертью и валились от истощения на марше…»[478]478
  Там же, с. 129.


[Закрыть] Войны 1805, 1806, 1807, 1812–1814 годов стали возможны именно потому, что ни царю, ни царице России не приходила в голову сама мысль: а «зачем» приносить в жертву русскую армию (а позднее и мирных жителей)? Отнюдь не Наполеон, гениальный реформатор, живущий в другом конце Европы, а совершеннейший эгоизм правящей династии на фоне рабской системы, существующей в России, были подлинными врагами русских.

Задумаемся глубоко, честно и откровенно: могла ли ущербная душонка Александра I простить гению (Наполеону) подобный позор? Категорически – нет. Безусловно, русский царь сам был во всем виноват – но ведь от этого злобность только усиливается! Далее: неужели у кого-то возникнет сомнение в способностях и в возможностях самодержца, обладающего бесконтрольной властью (не только в политическом, но и в религиозном, архаическом смысле этого слова) над рабами, развязать или спровоцировать новые и новые войны – лишь бы изжить из воспаленного сознания позор, коему свидетелями был весь мир, все придворные, собственные армейцы и лакеи? Нет! И в 1806–1807 гг. царь вновь гонит русских людей погибать за свои комплексы на полях Европы. Но бездарность снова повержена и вынуждена просить у Наполеона пощады, милости – всячески публично унижаться в Тильзите. Пружина ненависти все более сжимается, и какой толк обманываться зачастую вырванными из контекста жизни перипетиям «союза» 1807–1812 годов. Здравому уму и твердой памяти совершенно очевидно, что так или иначе – при тех или иных обстоятельствах, с теми или другими особенностями и противоречиями, но Александр непременно вновь устроит еще более кровопролитную свалку. Однако для создания достойной формы научного знания, а также из любознательности я проанализировал колоссальный комплекс всех документов эпохи 1807–1812 гг., чтобы все же лишний раз проверить и без того безупречно логичную и насыщенную случившимися событиями концепцию. Ниже мы рассмотрим дипломатическую переписку, настроение жителей обеих империй – и, наконец, поденную документальную хронику развязывания войны русской стороной.

Я еще раз повторяю: обсуждение экономических особенностей процесса присоединения России к блокаде Англии; соблазнение тщеславного царя увещеваниями прусских реваншистов (с 1807 г. они наводнили Петербург – и требовали активных действий против Наполеона, хотя сами были виноваты в своих бедах – ибо первыми пошли войной на Францию); демарши Англии; борьба группировок внутри элиты самой России (здесь также имели место реваншисты и сторонники мира с Наполеоном); выгадывание преференций по захвату новых территорий (вроде завоевания Россией Финляндии накануне войны 1812 г.) etc. – все это не должно нас обманывать и уводить от подлинной, глубинной пружины, готовой разжаться и устроить новую страшную агрессию.

Еще в коллективной монографии, вышедшей к юбилею войны 1812 г. – в 1912 году, мы можем читать такое суждение: «Болезненное самолюбие, будучи задетым, и крайняя мнительность по отношению к окружающим делали Александра, человека в общем слабохарактерного, необычайно настойчивым в провидении своих взглядов: «Наполеон или я! Я или он, но вместе мы царствовать не можем…»[479]479
  Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 63.


[Закрыть] Я процитирую вам показательное и итоговое признание Александра I, которое он высказал генералу А.П. Ермолову при вступлении в Париж в 1814 г.: «12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь».[480]480
  Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 59.


[Закрыть] Напомню, что в союзной армии в 1814 г. были не только русские, а шествие возглавляли еще прусский король и тесть Наполеона – австрийский император, но и это коллективное мероприятие льстило ущербному и много лет битому царю.

Сейчас для нас самым важным является осознать следующий факт: если бы не изначальная конфликтность Александра, если бы не его агрессия против Наполеона в 1805 году – то не было многолетнего кровопролития и самой войны 1812 года. Более того: если бы он согласился на мирные предложения Наполеона после Аустерлица – то не случилось бы нового поражения русских в 1806–1807 гг., не было бы никакого Тильзита! Послушаем доктора исторических наук Николая Алексеевича Троицкого: «Как ни тяжел был удар по иллюзиям Александра при Аустерлице, царь все еще… считал возможным скорый реванш за Аустерлиц… По-видимому, кроме военных и государственных соображений, в Александре говорило тогда мстительное чувство к Наполеону. Так или иначе, даже отправив в Париж на мирные переговоры своего уполномоченного (не из Главного штаба!) П.Я. Убри, Александр продолжал договариваться с Пруссией о борьбе против Наполеона. 8 (20) июля 1806 г. Убри подписал в Париже договор между Францией и Россией о «мире и дружбе на вечные времена», как это сказано в ст. 1, но пока он вез текст договора в Петербург, царь 12 (24) июля скрепил личной подписью секретную декларацию о союзе России с Пруссией против Франции. Договор же, подписанный Убри, Александр, выждав полумесячную паузу, отказался ратифицировать.

Наполеон, судя по его письму к Жозефине от 27 августа 1806 г., с нетерпением ждал и до последнего момента верил, что русско-французский договор будет утвержден Александром. Он уже приказал начальнику Главного штаба Л.А. Бертье обеспечить возвращение армии во Францию. Но 3 сентября он узнал, что Александр не желает ратифицировать договор, и тут же отдал Бертье новое распоряжение: приказ о возвращении армии задержать».[481]481
  Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М.: Высшая школа, 1994, с. 112–113.


[Закрыть] Таким образом, один росчерк пера царя мог спасти сотни тысяч жизней в России и в Европе, но ущербное существо оказалось ужасно мстительным.

Приведу весьма весомое суждение (на которое, однако, не обращали внимания мои предшественники) современника и историка событий – известного русского писателя Н.А. Полевого (1796–1846), который не обманывался насчет обещаний царя в Тильзите – и видел суть произошедшего: «С тех пор, как некогда в 1805 году он прекратил с Наполеоном все отношения, и война была объявлена непримиримая – не допускавшая даже мысли о мире без победы».[482]482
  Полевой Н.А. Наполеон в России в 1812 году. (Эпизод из «Истории Наполеона»). М., 1905, с. 17.


[Закрыть] Мне приходится всякий раз «хватать за руку» уголовников от истории, которые пытаются начать объяснять причины войны 1812 года всего лишь с момента перехода русской границы Наполеоном – или даже хитрее: с «неудобных» условий Тильзитского мира! Так кто же Наполеона завел в Тильзит? Кто поставил на карту свою честь православного монарха и согласился подписать эти условия (как известно, феноменально щедрые в отношении проигравшего агрессора – России!)?! Во всем перечисленном – абсолютная и полная вина Александра I. Именно так: без жесткого и принципиального понимания причинно-следственных связей история как наука невозможна! В принципе, после этих действий уже нет смысла обсуждать причины войны 1812 года – в них автоматически виновата русская сторона. Но я все же произведу кропотливое восстановление «мозаики» исторических фактов, чтобы раз и навсегда закрыть данную тему.

II

Отдельный и весьма важный сюжет – это проект Наполеона жениться на одной из сестер императора Александра. Подобные было абсолютно логичным: союзные монархи часто заключают династические браки. В отечественной историографии укрепилось необоснованное (на источниках) мнение, что брак стал невозможен из-за позиции императрицы-матери и общества. Однако документы (в том числе письма самой Марии Федоровны) опровергают подобные домыслы: именно сам царь не желал пойти навстречу тому, против которого уже выдвигал к границе свои дивизии. Я подчеркну: Наполеон снова предоставил России и лично Александру проект, после которого война была бы практически невозможной! Задумайтесь: сотни тысяч русских жизней, многие города были бы спасены – но царь жаждал войны. О том, что именно враждебная позиция Александра была решающей, начал говорить еще в конце девятнадцатого века знаменитый знаток темы франко-русских отношений 1807–1812 гг. Альбер Вандаль, но миф оказался живуч.

Уже в наши дни О.В. Соколов провел детальный анализ первоисточников и окончательно выяснил суть произошедшего. Поэтому я предлагаю внимательно послушать значительный отрывок из его работы:

«О том, насколько Александр мало заботился о мнении своей матери, если речь шла о важных для него вещах, по поводу которых у него было своё мнение, говорит, например, поездка в Эрфурт, предпринятая несмотря на все слёзы и мольбы Марии Федоровны. Пример великой княжны Екатерины убедительно показывает, насколько царь пренебрегал желаниями матери в брачном вопросе. Ведь императрица-мать жаждала выдать дочь замуж за австрийского императора, сама Екатерина также очень хотела этого брака. Наконец, с точки зрения политической, это был бы куда более серьёзный ход, чем замужество великой княжны с каким-то десятиразрядным немецким князьком. Но Александр не захотел этого брака, и он не состоялся.

Ещё Альбер Вандаль в своём знаменитом произведении «Наполеон и Александр» написал: «Есть основание думать, что императрица вовсе не желала воспользоваться своим правом veto, как приписывал ей царь в своих разговорах с Коленкуром… она заранее склонялась перед его (Александра) решением и признавала его право решать дело». Все последующие исследования и, в частности, документы Государственного архива РФ в Москве только подтверждают эту справедливую фразу. Среди них есть несколько неопубликованных писем императрицы-матери к своему сыну; вот одно из них, написанное в Гатчине в январе 1810 г.: «Едва мои глаза открылись этим утром, я снова перечитала Ваше письмо, дорогой и добрый Александр, и снова с тем же приятным чувством. Я упрекаю себя за то, что чувство заставило меня забыть сказать Вам о следующем: я убеждена, что отсрочка, которую требует возраст моей дочери и предписывает отложить её свадьбу, не является единственной причиной, которая воздействует на Ваше решение в том случае, если государственный интерес предпишет Вам согласиться с этим союзом. Кодекс Наполеона, который лежит на моём столе (выделено мной, Е.П.), предписывает в статье IV, что в случае развода должен соблюдаться срок в три года, прежде чем можно будет снова жениться, в случае развода по общему согласию. Сверх того, я должна Вам сказать, что Горголи… сообщил мне, когда я его спросила о том, на какое время назначена свадьба Наполеона, что её предполагают в Париже через два года. Так что я отдаюсь в полной уверенности нежному чувству, которое Ваше вчерашнее письмо разлило в моём сердце и за которое я Вас ещё целую тысячу и тысячу раз».

Хотя письмо Марии Фёдоровны несколько путаное, всё-таки понятно, что, прежде всего, между сыном и матерью нет ни следа враждебности и ни малейшего спора, и занимаются они только тем, что вместе ищут повод, чтобы уклониться от предложения Наполеона. Более того, обратим внимание на строчку «…если государственный интерес предпишет Вам согласиться с этим союзом». Эти слова достаточно ясно показывают, что императрица-мать была готова подчиниться воле своего сына и повелителя, как то и предписывали ей законы и обычаи монархии. Поэтому все слова Александра, обращённые к французскому послу, не что иное, как дымовая завеса, призванная немного смягчить отказ. Царь и отдалённо не пытался действительно просить свою мать благословить бракосочетание великой княжны и Наполеона.

Кстати, не только мать готова была склониться перед волей Александра, но и аристократическое общество Санкт-Петербурга. Если верить рапортам французского посольства об общественном мнении насчёт планируемого брака, можно констатировать скорее положительную реакцию правящих кругов России на эту перспективу. Вот что можно прочитать в депеше от 5 февраля 1810 г., где говорилось о слухах и настроениях в Петербурге: «Говорят о проекте свадьбы императора Наполеона и великой княжны Анны. Говорят, что об этом договорились ещё в Эрфурте… Французы поздравляют русских, а русские поздравляют французов… В Москве, как и в Петербурге, все говорят об этой свадьбе, которая свершится при полном согласии нации (!)».

Даже если аналитики французского посольства несколько хватали через край в своих оценках настроения общества, нет сомнения, что отказ Александра никоим образом не был вынужденной мерой, как это часто говорится в исторических произведениях. И его мать, и российские элиты, даже если последние и не были восторженными сторонниками союза, не вынуждали царя отказать Наполеону. Решение Александра было частью его издавна проводимой политики. Оно было трезво обдумано и направлено на резкое усиление конфронтации с Наполеоном».[483]483
  Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М. – СПб., 2012, с. 335–338.


[Закрыть]

Вообще же ни ученых, ни просто современных образованных и здравомыслящих людей не должны вводить в заблуждения идеологические мифы и лицемерные приемы сиюминутной пропаганды той или иной эпохи. В расчет должны приниматься только принципиальные, базовые явления, которые становятся локомотивом тех или иных событий.[484]484
  Часто нерадивые авторы или просто пропагандисты продолжают использовать в качестве претензии к Наполеону занятие его армейцами (30 декабря 1810 г.) крохотного герцогства Ольденбургского, но этот момент ни коим образом серьезно не мог повлиять на отношения двух стран. Данный эпизод был лишь поводом для самой лицемерной дипломатической шумихи, устроенной Россией, в тот момент, когда ее армии уже давно готовы были напасть на Наполеона – и уж точно подобное не должно отвлекать внимание ученых сегодня. Во-первых, на протяжении нескольких лет герцог Петер Фридрих Людвиг (1755–1829) вел себя самым ужасным образом: начиная с того, что он позволил прусским офицерам, которые пытались поднять восстание против Франции во время войны 1809 г., беспрепятственно находиться на территории герцогства, а затем сесть на английские корабли (Искюль С.Н. Внешняя политика России и германские государства (1801–1812). М., 2007, с. 214). Кроме того, герцог нарушал условия континентальной блокады, допуская крупную контрабанду (естественно, русский царь и не думал просить своего родственника не совершать подобных нарушений – он ведь и сам совершал еще большие!). У Наполеона не было вариантов закрыть эту важную английскую лазейку. Однако, стараясь сделать приятное русскому царю, которому герцог доводился родственником (а вот среди русских крестьян и солдат у русского царя родственников не было), Наполеон предложил герцогу в качестве компенсации гораздо более значимый город – Эрфурт. Но наигранная истерика русских дипломатов не позволяла завершить этот вопрос разумно. Россия уже изготовилась к войне, Александр не хотел «сглаживать углы».


[Закрыть]

Продолжим исследовать психологическую составляющую. Задумаемся: кто более мог хотеть быть на войне – уже всего достигший 43-летний (исполнилось 15 августа 1812 г.) Наполеон, у которого недавно появилась двадцатилетняя и привлекательная жена, а год назад (20 марта 1811 г.) родился сын, в котором он души не чаял, или 34-летний (35 исполнится лишь 23 декабря) обидчивый неудачник, бездетный и мучающийся от импотенции русский царь Александр? Ответ абсолютно очевиден: Наполеону был совершенно не нужен и тягостен дальний, долгий и тяжелый поход, он не хотел ни на один день покидать любимого сына. Ущербный, жаждущий реванша Александр, чей организм требовал сублимации отсутствия активной половой жизни, только и думал о войне – и уже в 1810 году русские армии вновь стояли на границе!

Обратимся к первоисточникам. Личный секретарь Наполеона барон Клод-Франсуа де Меневаль (1778–1850) пишет: «Наполеон обычно спешил встретить ее (Марию-Луизу – прим. мое, Е.П.) и забирал ребенка в свои руки, унося его в кабинет и осыпая поцелуями. Этот кабинет, который был местом рождения столь многих искусных планов и маневров, предназначенных для того, чтобы отразить атаки наших внешних врагов, и стольких многих грандиозных планов правительства, очень часто был молчаливым свидетелем отцовской нежности Наполеона. Я часто наблюдал за императором, когда он был рядом с сыном. Он усаживал сына на колени, а сам садился на свою любимую кушетку около камина, полку которого украшали два замечательных бронзовых бюста Сципиона и Ганнибала, чтобы читать какой-нибудь важный доклад. Или, прижимая сына к груди, подходил к письменному столу, чтобы подписать депешу, каждое слово которой должно было быть взвешенным. Наделенный чудесным даром концентрации, Наполеон был способен в одно и то же время и заниматься серьезными делами, и предаваться детским забавам. Иногда, отложив в сторону срочные дела, он ложился на пол около своего обожаемого сына и играл с ним, словно сам был ребенком».[485]485
  Наполеон. Годы величия. Воспоминания секретаря Маневаля и камердинера Констана. М., 2001, с. 344–345.


[Закрыть]

Именно поэтому, уже двигаясь в сторону нежелательной войны (и продолжая ожидать нападения со стороны русских), Наполеон так долго не начинает кампанию – и вопреки выгодам военного дела задерживается в Дрездене. Он надеется (зря) или на разум Александра, который не захочет нового кровопролития, либо хотя бы рассчитывает напугать его внушительной демонстрацией единства европейских союзников Франции.

Кстати, именно так – как желание «устрашить» и подвигнуть Александра заключить без войны (!) новое «соглашение» (подобное бывшим в Тильзите и Эрфурте), расценивал все происходящее (даже сами крупные вооружения Наполеона) и воспитатель царя – Ф.-С. Лагарп. Об этом он сообщает Александру еще в письме от 26 февраля 1812 г.[486]486
  Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп: Письма. Документы: в 3 т. М., 2017, т. 3, с. 544.


[Закрыть] И уже совершенно безапелляционно формулирует свое свидетельство осведомленный наполеоновский генерал Дезидерий Хлаповский: «В начале июня мы прибыли в Познань. По-видимому, было уже поздно начинать войну с Россией в этом году, тем более что корпуса еще только стягивались отовсюду. …Столь позднее выступление в поход и все расположение войск ясно доказывали, что Наполеон хотел только запугать императора Александра…»[487]487
  Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 59.


[Закрыть]

А вот что подслушал камердинер Наполеона Луи Констан Вери (1778–1845) во время пребывания императора в том же Дрездене весной 1812 года. Однажды рано утром Наполеон вызвал начальника штаба Великой армии маршала Л.А. Бертье (1753–1815), среди прочего было сказано следующее: «Я ничего плохого не хочу Александру; это не с Россией я веду войну, так же, как и не с Испанией. У меня есть только один враг – Англия, и это до нее я стараюсь всеми силами добраться до России».[488]488
  Там же, с. 364.


[Закрыть] Все было очевидно: Англия спонсировала антифранцузские коалиции, покупала у феодалов Европы «пушечное мясо» (только с апреля 1805 г. по июнь 1807 г. на агрессию против Франции Россией было получено 1,3 млн фунтов стерлингов безвозвратных субсидий[489]489
  Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988, с. 318.


[Закрыть]), ее можно было остановить только укрощением торговли, экономической блокадой, которую не соблюдала Россия (хотя сама же и довела до необходимости соблюдения условий мира!).

Благодаря мемуаристам до нас дошли многие конфиденциальные беседы Наполеона, к примеру, осени 1811 г. и зимы 1811–1812 гг. Без исключения все они свидетельствуют о том, что «крайняя цель его честолюбия» – это мир с Англией. Именно мир, а не покорение ее. Все прочее – лишь необходимые меры на пути достижения упомянутого мира. Император категорически не хочет воевать с Россией и его тяготит осознание того, что его союзник настроен недружественно.[490]490
  Коленкур А. де. Наполеон глазами генерала и дипломата. М., 2016, с. 70–71, 76 и др.


[Закрыть] О том, что Наполеон совсем не рвался воевать с Россией, проговорился в своей работе даже один из официальных историков 1812 года – царский генерал М.И. Богданович (1805–1882).[491]491
  Богданович М.И. История войны 1812 года. М., 2012, с. 36.


[Закрыть] Уже упомянутый и самым полным образом осведомленный К.-Ф. Меневаль в своих мемуарах констатирует: «Император использовал все возможности, чтобы достучаться до сердца Александра. Он испытывал искреннюю привязанность к этому царю, а также доверие, которое на самом деле ничем не было подкреплено. Наполеон был уверен, что один час беседы с ним наедине закончится полным взаимопониманием».[492]492
  Наполеон. Годы величия… с. 356.


[Закрыть]

Но озлобленный на весь мир, ущербный русский император жаждал войны. Поэтому он даже не принял (уже перед самым началом кампании) посла Франции в России Ж.А.Л. де Лористона! Поэтому он нарочито послал Наполеону абсолютно бредовый и наглый ультиматум.[493]493
  Там же.


[Закрыть] Да, об этом также не пишут российские лгуны и пропагандисты от истории: весной 1812 года царь, который уже неоднократно нарушил условия Тильзитского мира, который опозорился шпионскими скандалами с подкупом чиновников военного министерства Франции (для снятия копии с секретных документов о наполеоновской армии),[494]494
  Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004, с. 606.


[Закрыть] который уже в 1811 году отдавал приказ русским армиям идти воевать со своим официальным союзником – с Наполеоном (потом Александр эти приказы отозвал из-за того, что король Пруссии отказался открыто поддержать его агрессию) – вот этот лишенный совести, чести и логики тип еще и осмелился на ультиматум! Царь вел собственный народ к войне, к гибели, он провоцировал Наполеона: и вскоре мы станем свидетелями трагедии Российской империи. Обнаглевший Александр требовал вывести все наполеоновские войска с линии Одера – чтобы распахнуть двери к очередному вторжению русских армий: как в 1805–1807 гг.! Я напомню: Россия собственной агрессией вывела французские войска на эти позиции (и даже далее – к своим границам), но Наполеон после заключения мира в 1807 году вернулся во Францию – и на границе с достаточно опасной Россией ни одного французского полка не оставил (хотя перманентные нападения со стороны России диктовали меры предосторожности).

К.-Ф. Меневаль резонно констатирует: «Никогда Наполеону во времена его блестящих побед даже во сне не приходило в голову предъявлять подобные оскорбительные требования побежденным врагам. Наполеону больше ничего не оставалось делать, как доверить судьбу этого великого военного начинания самой великой армии, которую он когда-либо выводил на поле битвы».[495]495
  Наполеон. Годы величия… с. 356.


[Закрыть] Один из самых осведомленных для нашей темы свидетелей – личный секретарь, архивирующий переписку Наполеона, Агатон Жан Франсуа, барон де Фэн (1778–1837), уточняет потаенные размышления Наполеона весной 1812 г.: «Однако все сии дипломатические и военные демарши и передвижения войск были всего лишь демонстрациями. Наполеон внушал себе, что император Александр в своих приготовлениях еще не принял окончательное решение. «Возможно, – говорил он, – их вооружения суть не более чем политическая игра. Общеизвестно, сколь необходим мне сейчас мир, дабы сплотить воздвигнутое мною колоссальное сооружение. Быть может, он хочет испытать, как далеко я могу отступить. Признаюсь, я весьма огорчен тем, что дружественность императора Александра оказалась не более чем иллюзией. В остальном мои сомнения через несколько дней разъяснятся. Может быть, я ошибаюсь, но зато, по крайне мере, не буду застигнут врасплох».[496]496
  Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 32.


[Закрыть]

Итак, вы видим, что Наполеон категорически не хочет абсолютно ненужной ему войны. Император должен продолжать укреплять здание молодой империи: достаточно того, что он уже принужден вести войну против вторгшихся в Испанию англичан. Но здравомыслящему и достойному человеку часто бывает сложно, так сказать, влезть в сознание человека нездорового и бесчестного (каковым был русский царь).

Современный историк с заслуженным международным именем в науке, Адам Замойский, проницательно подчеркивает важность факта рождения у Наполеона наследника: «…появление на свет короля Рима являлось важнейшим моментом. Многие из подданных Наполеона ожидали, что их государь, недавно преодолевший сорокалетний рубеж, отныне будет больше времени в кругу семьи, чем в армии, что на смену Наполеону Великому однажды придет Наполеон II, а остальная часть Европы примирится с неизбежностью окончательного превращения эпохи Бурбонов в достояние истории. Потому-то люди и ликовали столь бурно. «Народ искренне верил в скорый приход периода прочного мира. Идеи войны и захвата территории не занимали сознание людей и не казались реалистичными», – писал шеф полиции Наполеона, генерал Савари, добавляя, что младенец представлялся всем гарантом политической стабильности.

Сам Наполеон тоже радовался, причем в значительной мере по тем же причинам. «Теперь начинается лучшая эпоха моего правления», – воскликнул он».[497]497
  Замойский А. 1812. Фатальный поход на Москву. М., 2013, с. 14.


[Закрыть]

Показательная история, о которой не упоминает ни один из авторов обобщающих исследований, посвященных 1812 году: но именно она доказывает, что нет никакого смысла анализировать (с целью выявления причин войны) влияние экономических последствий Тильзитского мира – и вообще все события франко-русского союза 1807–1812 гг. Итак. Чиновник русского посольства в Вене Иоганн Маллия еще в октябре 1806 г. – июне 1807 г. по приказу отечественного министра иностранных дел организовал массовую закупку оружия в ряде городов Австрии. Правительство этой страны запретило вывозить оружие, т. к. официально после поражения под Аустерлицем сохраняла нейтралитет во время Четвертой антифранцузской коалиции. Можно было бы подумать, что после подписания Тильзитского мира царь Александр откажется от намерений по производству и вывозу оружия из Австрии (финансы в кризисе, война закончена) – но нет! Уже осенью 1807 году российский посол в Вене князь А.Б. Куракин (1752–1818) вступил в секретные переговоры с министром иностранных дел Австрии графом Иоганном Филиппом фон Штадионом (устар. – Стадион, Johann Philipp Karl Joseph Stadion, Graf von Warthausen: 1763–1824). В ходе данных переговоров Куракин активно доказывал, что это оружие России необходимо для новой войны – и чтобы «оказывать Австрии эффективную помощь в случае необходимости».[498]498
  Сироткин В.Г. Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны. М., 2012, с. 156–157.


[Закрыть] То есть фактически речь шла о подготовке новой коалиционной войны против Наполеона. Повторяю: Тильзитский мир и союз был заключен буквально за несколько недель перед описываемыми переговорами! В этих фактах – лишь очередное проявление перманентной агрессивной мании Александра.

Сравним это с существующей документально заверенной фразой, сказанной Наполеоном своему министру полиции Анну Жану Мари Рене Савари, герцогу Ровиго (1774–1833) уже весной 1812 года: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу».[499]499
  Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1980, с. 321.


[Закрыть] Об этом не написал ни один из авторов обобщающих монографий по теме 1812 г., но старание Наполеона сохранить союз с Россией доходило до беспрецедентных вещей! К примеру, когда Александр непомерными тратами на вооружения обрушил финансы России, ее вексельный курс, Наполеон решил немедленно помочь недавнему и будущему врагу (вообще другому, причем огромному государству!). 14 января 1808 г. торговый консул России во Франции К.И. Лабенский сообщал канцлеру Н.П. Румянцеву, что Наполеон озабочен падением вексельного курса России на мировом рынке – и поручил министру внутренних дел найти способы его повысить. Вскоре после этого было решено закупить у России мачтовый лес, парусное полотно и канаты (напомню, что флот у Франции был весьма скромным – и в закупках таких масштабов совсем не нуждался) на 50–60 млн франков.[500]500
  Сироткин В.Г. Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801–1812 гг. М., 2003, с. 253.


[Закрыть]