Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Были еще так называемые «маршевые части»: недавно сформированные и почти не обученные военному ремеслу 5-е батальоны нескольких полков (многие из которых не успели принять активное участие в боях, а часть приведших их офицеров сразу отправилась обратно). А теперь перечислим все – даже самые мелкие отряды (включая подкрепления союзных контингентов, которые действовали вполсилы или во время войны перешли на сторону врага): польская дивизия А. Косиньского (1769–1823); третьи батальоны 4-го, 7-го и 9-го польских полков, третьи батальоны трех полков и маршевый полк легиона Вислы, маршевый пехотный полк Ю. Шимановского, маршевый кавалерийский полк И. Стоковского; переведенные из гарнизонов 2 вестфальских, 2 хессен-дармштадских, 1 баварский, 1 мекленбургский полки; небольшие части французской гвардии; 1200 неаполитанских конных гвардейцев (дошли до Великого княжества Литовского в самом конце кампании – и там трагически замерзли…); пополнения австрийского и саксонского корпусов; саксонские части, приданные корпусу Виктора (около 2,5 тыс. чел.); незначительные маршевые баварские и прусские части.

Современный исследователь Русской кампании А.И. Попов отчасти вслед за польским военным историком Марианом Кукелем (Marian Włodzimierz Kukiel: 1885–1973) определяет численность всех этих подошедших много позже начала кампании соединений в 115 тыс. человек.[783]783
  Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002, с. 408.


[Закрыть] Однако здесь необходимо производить большую ревизию. Дело в том, что итоговая цифра А.И. Попова (несмотря на действительно серьезную работу с источниками – особенно немецкоязычными) разнится с численностью перечисленных частей. А в разделе его опубликованной докторской диссертации, посвященной маршевым частям и прочим подкреплениям, итоговая цифра не подсчитана. Помимо этого, ни А.И. Попов, ни М. Кукель, ни прочие авторы (которые не так детально разбирали вопрос, а лишь говорили о примерном общем числе войск «второго эшелона») не учитывали политической, дипломатической и оперативно-тактической ситуации на фронте. И теперь мне первому приходится указать на тот факт, что большинство из перечисленных частей вошли не на территорию Российской империи, а уже на территорию другого государства – Великого княжества Литовского. Многие из них не успели принять участие в боях в рамках «Русской кампании». Большая часть австрийских и прусских подкреплений дошла уже тогда, когда командиры соответствующих корпусов фактически вышли из войны (а вскоре в рамках той же войны 1812–1813 гг. перешли на сторону 6-й антифранцузской коалиции). В перечислениях маршевых команд, сделанных (к сожалению, весьма небрежно – даже с точки зрения орфографии и пунктуации) Поповым, нет ясности относительно участия соединений в боях, их истинной (а не изначальной, списочной) численности, также часто элементарно непонятно, что к чему относится, что частью чего является?

Итак, если мы к изначальным 413 тысячам солдат и офицеров (по спискам) прибавим 115 тыс. подкреплений, то получим цифру в 528 тыс. человек. Однако я считаю правильным использовать более адекватную численность войск «налицо» (то, о чем писал, к примеру, П. Бертезен) – около 330 тыс. чел., к ним прибавить корпус К.Ф. Шварценберга (34 тыс. чел.), а также основные подкрепления, которые приняли участие в военных действиях (пусть и в конце кампании) – примерно около 80 тыс. чел. Таким образом, всего – около 445 тысяч человек армейцев-участников за всю войну на всех фронтах Русской кампании (опять-таки помня, что тот же корпус К.Ф. Шварценберга и прусский корпус Г.Д.Л. Йорка /изначально около 20 тыс. чел./ в ходе войны покинули сторону Наполеона). Некоторые авторы причисляют к армии Наполеона еще 14 тыс. чел. сформированных уже в ходе войны армейских частей Великого княжества Литовского (об этом пойдет речь ниже). Но мы должны помнить, что это были не всегда обученные и наспех сформированные полки. Кроме того, если вы считаете тех, кто перешел на сторону Наполеона, тогда стоит подсчитать и тех, кто перешел на сторону России (австрийцев, пруссаков – а затем некоторые германские и испанские части), а все подкрепления Великой армии, вошедшие уже на территорию Великого княжества Литовского (то есть практически все подкрепления), придется из подсчетов исключить.

Все, что мы теперь знаем, полностью уничтожает миф о неких «600 / 650 / 680» тысячах солдат-участников Русского похода (те произвольные цифры, которые «гуляют» в специальной, учебной и популярной литературе). Примечательно, что сомнения в большой численности армии Наполеона высказывали русские историки еще сто лет назад.[784]784
  Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 97.


[Закрыть]

Помимо перечисленной несоразмерности сил армии Наполеона и огромных военных и прочих людских ресурсов Российской империи, перед императором французов стояла еще одна острая проблема: в его армии, сражавшейся в России, состояло 44,8 % иностранцев – саксонцев, баварцев, вестфальцев, гессенцев, пруссаков, австрийцев, итальянцев, испанцев, португальцев, поляков, датчан, швейцарцев, хорватов и т. д. И даже 75 мамлюков![785]785
  Соколов О.В. Армия Наполеона. М., 1999, с. 396.


[Закрыть] Большинство из них еще недавно воевали в антифранцузских коалициях, а Австрия и Пруссия были просто раздавлены и унижены поражениями (то, что они же эти войны и начали, никого, естественно, не наводило на мысли винить самих себя)! Еще в ходе этой войны 1812–1813 гг. прусский и австрийский корпуса перейдут на сторону России. Только поляки, жаждущие возрождения своей родины, поражали чудесами храбрости. «И повторяют все с восторгом умиленным: «С Наполеоном Бог, и мы с Наполеоном!»» – писал о чаяниях польско-литовского дворянства 1812 года Адам Мицкевич.[786]786
  Мицкевич А. Стихотворения. Поэмы. М., 1968, с. 649; о радости поляков при мысли о восстановлении Польши – см.: Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 59 и др.


[Закрыть] Также хорошо проявили себя некоторые итальянские части (и швейцарцы вели себя героически во время Березинской переправы). Кроме того, существовала и языковая проблема – солдаты разных наций плохо понимали друг друга (хотя постепенно вырабатывался «арго»), они путали униформу союзника и противника. Большинство солдат армии Наполеона пришли из умеренного или теплого климата – и морозы (равно как и скудное питание) России были для них физиологически непереносимыми. Вот в каких тяжелейших условиях Наполеону приходилось вести борьбу за принуждение к миру.

Я подчеркну: значительные по количеству корпуса К.Ф. Шварценберга (австрийский) и Г.Д.Л. Йорка (прусский) можно считать в числе войск, сражавшихся на стороне Наполеона в кампанию 1812–1813 гг., только отчасти (или условно). Согласно секретным конвенциям между их правительствами и Россией, они не должны были действовать активно, а по ходу кампании – вышли из войны и официально (и вскоре повернули оружие против Франции). Еще 18 декабря 1812 г. командир прусских частей граф Г.Д.Л. Йорк фон Вартенбург (1759–1830) подписал договор о нейтралитете (и отделился от корпуса Макдональда!), а 18 января 1813 г. (я подчеркну: это время все той же единой войны!) Шварценберг заключил с М.А. Милорадовичем перемирие, по условиям которого он увел свой корпус в Галицию, уступив русским без боя важнейший опорный пункт – Варшаву![787]787
  Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 318.


[Закрыть] Адъютант Наполеона, назначенный им генерал-губернатором Вильно, Дирк (Тьерри) ван Хогендорп (/Гогендорп/ 1761 (1762–?) – 1822), свидетельствует: «Князь Шварценберг, командующий австрийским вспомогательным корпусом, долженствовавшим действовать совместно с нами, вступил на Волынь, где вел довольно мирную войну с русскими». Замечательное определение: «довольно мирная война»![788]788
  Военский К. Указ. соч., с. 488.


[Закрыть] В подобном же смысле доносят до нас сведения русские источники. О поведении прусского генерала Йорка тот же Гогендорп писал: «Это был заклятый враг французов, и ненависть эту он впоследствии высказал своим образом действий в конце кампании 1812 г.»[789]789
  Там же, с. 471.


[Закрыть]

В итоге: при любом варианте сравнения численности войск Наполеона и Александра, мы приходим к выводу, что русская сторона значительно превосходила числом «французскую». Или мы противопоставляем около 364 тыс. (в конце июня) 393 тысячам (если не считать отставших французских солдат и нестроевых русских) русских; или 445 тыс. / 528 тыс. чел. армии вторжения – 1 миллиону 200 тысячам русских (вместе с резервами и реальным, а не завышено желаемым числом ополчения; понятное дело, что не всех можно было двинуть к границе – но это уже не проблема Наполеона и историка…). К этому полчищу в 1,2 млн можно в ходе кампании прибавить австрийские и прусские силы, а также помнить, что половина армейцев Наполеона слегла с инфекциями в первые недели войны (об этом подробнее – далее по ходу нашего рассказа), причем «мирное население» убивало безоружных солдат, приходивших (как в Европе) искать провизию. То есть каким-то 250–300 тысячам противостояли, что называется, «миллионы». И это, если не считать того, что на стороне 6-й антифранцузской коалиции была Англия, Швеция, испанские повстанцы – а уже по ходу войны присоединились Австрия и Пруссия. Все эти армии вместе многократно превосходят французские силы: без подобного физического подавления массой, а не талантом, события осени 1813 г. – весны 1814 г. были бы невозможны.

IV

Драматургия событий диктовала приближение «грозы». Знаменитый Второй бюллетень Великой армии, написанный Наполеоном перед самым открытием кампании, гласил:

«Солдаты,

Вторая Польская кампания началась. Первая закончилась во Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия клялась в вечном союзе с Францией и войне с Англией. Сегодня она нарушила свои клятвы. …Рок влечет за собой Россию!».[790]790
  «Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях 1812–1814 гг.: сб. документов. СПб., 2014, с. 305–306.


[Закрыть]

Теперь мы переходим к следующему акту «пьесы» – переходу Великой армии через Неман!

23 июня Наполеон приказал навести 4 моста близ города Ковно. Сам император вместе с начальником Главного штаба маршалом А. Бертье (1753–1815) и генералом Ф.Н.Б. Аксо (1774–1838) лично нашел местность для переправ. Мостовые экипажи генерала Ж. Эбле (21 декабря 1758 – 31 декабря 1812) навели 3 моста в 100 туазах один от другого, и в 23 часа авангард 1-го армейского корпуса «железного маршала» Л.Н. Даву (1770–1823) двинулся в путь! Вскоре по ним перешли 2-й и 3-й армейские корпуса, а также 1-й и 2-й корпус кавалерийского резерва и Императорская гвардия. Еще один мост был устроен у уже знаменитого городка Тильзита. Переправа всех частей (в том числе и на реке Буг) заняла несколько дней.

Утром 24 июня солнце озарило одну из величайших сцен в мировой истории: со всех холмов к зеркалу реки спускались тысячи солдат и офицеров – «актеров» этой начинающейся трагедии античного размаха. Униформа передавала все цвета радуги! Чаще других встречался «императорский синий» цвет, но были и насыщенный зеленый, красные отвороты сукна фалд и воротники, белые лосины, обтягивающие упругие мускулы, жаждущие боя и славы. Грациозные всадники, ремни и кивера, офицерские знаки и кокарды, ордена и перстни, внушительные шлемы и кирасы, эполеты и искусное золотое шитье генеральских мундиров! Блестело оружие, инструменты военных музыкантов и конская амуниция, колесо обозных повозок превращалось в одно огромное колесо Истории. Европа впервые в Истории была единой! Слова многих европейских языков сливались в единый хор – и главным возгласом было французское «Да здравствует Император!».

В трехстах шагах от реки – на горе, в окружении верных стражей, располагался шатер его самого. Вскоре «на сцену» вышел и Наполеон. Сегодня сложно представить те эмоции, которые физиологическим образом владели солдатами: возможно, это нечто сродни мистической экзальтации или восторга поклонников при виде современной поп-звезды. Но все это было означено большим смыслом! Солдаты ждали славы и бесконечно верили в звезду и гений Наполеона. Они понимали и то, что несут великую миссию освобождения Польши и восстановления справедливости. Однако «спектакль» был прекрасен еще и разнообразием переживаний: для кого-то новая война была удовлетворением молодецкого тщеславия, для других – дерзкой и манящей игрой. Множество наций и физиологических чувств (о скольких из этих чувств нам никогда не напишут в мемуарах!..).

Попробуем приблизиться к главному действующему лицу. Эти серо-голубые глаза появились на свет посреди цветущего острова, где ярко лазурное небо отражается в бесконечном море, где горы сменяются ущельями. Они видели великие пирамиды и их росписи, многие столицы Европы представали перед ними покоренными, сам «наместник Бога на Земле» Папа Римский искал в них снисхождения! Коронации в Париже и в Милане, миллионы восторженных взоров и мелких льстецов, завистников, тайных недоброжелателей и открытых врагов прошли перед ними.

Профиль Наполеона – это, по словам современников, профиль античной камеи. Долгие века похожие профили означали для европейцев далекую героическую эпоху: и вот она настала вновь. Мраморные статуи и бюсты украшали многие города Франции и Европы. Не единичный «Наполеон» жил уже тогда в мире – но сотни предметов, в которых жил его образ. Один Наполеон наблюдал за переправой сотен тысяч солдат на Немане, а другой взирал на Париж с высоты Вандомской колонны, барельефы которой были отлиты из пушек, взятых при Аустерлице! Его профиль жил в надеждах, радостях и алчности миллионов, носящих с собой или хранящих в тайниках дома монеты с его изображением. Поразительно, но множество гравюр (как лубочных, так и по восхитительным полотнам А. Гро и Ж.Б. Изабе) уже украшали дворцы русской аристократии, а у генерал-губернатора Москвы Ф.В. Ростопчина в тот день еще стоял бюст императора французов! К 1812 году Наполеон уже давно был властелином, «захватчиком» мыслей многих людей в России: в каком-то смысле, он шел от себя к себе.

Наполеон и сегодня взирает за «армиями» жителей и туристов Парижа, Милана (грандиозная статуя во дворе пинакотеки Бреры), Рима и многих других городов. И сейчас, когда я пишу эти строки, перед его мраморными или бронзовыми очами светятся ночные огни Италии и Франции, и холодный ветер напоминает о походах. А еще один мраморный «Наполеон» стоит совсем недалеко – в уюте музея-панорамы «Бородинская битва»…

«Проходят дни и годы – и бегут века, уходят и народы и нравы их и моды…», но неизменно люди в разных странах мира обращаются к образу императора, всматриваются в портреты и их репродукции, пытаются почувствовать больше, чем эти картинки могут им подарить – да и больше того, что они способны принять…

А сейчас – утром 24 июня 1812 года – «подлинник» стоит на горе, которую позже назовут его именем, и всматривается в бесконечные поля за Неманом. Казалось, он почти не слышит приветственные возгласы, но пытается предугадать судьбу. Полководцем овладевает нетерпение: он вскакивает на коня и, наконец, сам проносится на другой берег – а затем еще долго галопом! «И казалось, в своей горячности он хотел один настигнуть врага» – вспоминал его адъютант Филипп-Поль де Сегюр (1780–1873).[791]791
  Сегюр Ф.-П. де. История похода в Россию. М., 2014, с. 98.


[Закрыть]

Вскоре началась гроза! Как я уже говорил: метафора – одна из прекрасных помощниц науки История.

Я бы сказал, что жизнь Наполеона Бонапарта – это ненаписанная пьеса Уильяма Шекспира. Причем реальная история – всегда неправдоподобнее и фантастичнее любой, даже самой неординарной фантазии.

Интересно процитировать одного известного поклонника гения Наполеона – русского дипломата и поэта Федора Ивановича Тютчева (1803–1873). Под впечатлением книг о 1812 годе (в том числе читанных им на французском языке мемуаров Ф.-П. де Сегюра) он сочиняет стихотворение «Неман» (1853 г. – первоначальное название: «Проезд через Ковно», впервые опубликовано в альманахе «Раут на 1854 год»):

 
Ты помнишь ли былое, Неман?
Тот день годины роковой,
Когда стоял он над тобой,
Он сам – могучий южный демон,
И ты, как ныне, протекал,
Шумя под вражьими мостами,
И он струю твою ласкал
Своими чудными очами?..
Победно шли его полки,
Знамена весело шумели,
На солнце искрились штыки,
Мосты под пушками гремели
И с высоты, как некий бог,
Казалось, он парил над ними
И двигал всем и все стерег
Очами чудными своими…
 

История – это кокетливая дама, полная парадоксов. Так и сейчас: кто переходил границу России с войском? После Тильзита Наполеон был кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного, а также кавалером ордена Святого благоверного князя Александра Невского! Он пока еще был «братом» императора Александра (именно так царь обращался к нему в многочисленных лицемерных письмах) и уже не «антихристом» – но скоро он снова будет им «назначен» (подручный Александру Синод опять подсуетится – как и в 1806 году). И вечные орлы! Орлы со всех сторон! На древках знамен Наполеон – римские, а в корпусе его официальной союзницы Австрии – двуглавые; в России – опять-таки двуглавый орел (что в науке ученые подчас сравнивают с пигопагусами…). Уже через несколько месяцев двуглавые объединятся (две головы хорошо – а с четырьмя еще лучше проигрывать сражение при Дрездене).

Но все переплетено еще сложнее (хотя об этом умалчивают мои коллеги): родная сестра царя Александра Мария Павловна (1786–1859), в 1804 г. была выдана замуж за Карла-Фридриха (Karl Friedrich von Sachsen-Weimar-Eisenach: 1783–1853) – великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского (ну не за русского же…). Поскольку это герцогство являлось частью Рейнского союза – его воинский контингент участвовал в Русской кампании под знаменами Великой армии Наполеона, а сама герцогиня все время войны оставалась в своем дворце, в котором еще и расположился один из французских генералов. Переписка Марии Павловны с братом (которому она почему-то с юности дала прозвище «Собака») представляла бы интерес, если бы сама герцогиня не просила бы сжигать свои письма (в итоге документы за 1812 год практически отсутствуют). Ну и, естественно, вся эта корреспонденция велась исключительно на «вражеском» французском языке…[792]792
  Александр, Мария Павловна и Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Извлечения из семейной переписки великой княгини Марии Павловны. Дневник (Марии Павловны) 1805–1808 годов. М., 2017, с. 7, 44.


[Закрыть] Таким образом, войска сестры русского императора сражались в 1812 году против русских, а сама она прохлаждалась в Европе: как раз в то время, когда горели русские села и города.

На упомянутом эпизоде парадоксы и хитросплетения не заканчиваются. Я напомню, что со времен Екатерины II Россия имела огромный долг перед Голландией, а в 1812 году Голландия – это уже часть империи Наполеона, то есть Россия нагло воевала с тем, кому была должна крупную сумму денег! Но и это меркнет перед тем, о чем не написал ни один из моих предшественников: для финансирования войн (особенно походов армии в Европу), а также для других финансовых операций за границей с 1735 по 1867 год в Санкт-Петербурге секретно и нелегально чеканились копии голландских дукатов (!), которые в официальных документах именовались хитрым манером – «известная монета» (их народные названия «лобанчик», «арапчик» и «пучковый»).[793]793
  Подробнее по теме «лобанчиков»: Розанов С.А. Золотые «лобанчики» (Голландские червонцы русской чеканки). // Труды Отдела нумизматики. Л., 1945, т. I, с. 145–161.


[Закрыть] Вдумайтесь: российское правительство 132 года занималось выпуском фальшивых монет в промышленных масштабах! Многолетнее уголовное преступление государства (совершаемое группой лиц по предварительному сговору), причем международного масштаба. А как же христианские заповеди вроде «не укради»? Сегодня подобные доказательства бесчестия страны – гордость коллекционеров-нумизматов.

Это вам не комические «ассигнации» (якобы выпущенные Наполеоном и «наводнившие Россию перед войной»), о которых не устают упоминать российские авторы. Первое же серьезное современное исследование показало, что не существует никаких веских документов об их напечатании в Париже, а слухи о том, что их производили в Саксонии – оказывается, раструбил романист Валентин Саввич Пикуль (1928–1990), но сам же впоследствии признал свою ошибку![794]794
  Трошин Н.Н. Русские ассигнации французской подделки: мифы и факты. // Отечественная война 1812 года: Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XVIII Международной научной конференции, 2–4 сентября 2013 г., Бородино, 2014, с. 546–554, 557.


[Закрыть] Возможно, ассигнации были напечатаны в Герцогстве Варшавском (и мы точно знаем о печати фальшивых ассигнаций уже самими жителями Российской империи), но пока у нас нет о том репрезентативных данных. В любом случае я могу обратиться к всеми забытому сообщению министра финансов Д.А. Гурьева Александру I, который специально следил за фальшивками на западной границе: он докладывал, что в июне 1812 года их замечено не было.[795]795
  Из архива Н.Н. Новосильцева. // Русский архив, 1911, кн. 3, № 9, с. 129.


[Закрыть]

В подобной череде парадоксов большой политики и идеологии органично вспомнить и то, что ультиматум, который развязал кошмарную Первую мировую войну, был послан бездарным и не задумывающимся о последствиях Николаем II (1868–1918) – кому? – своему «брату» (как он его именовал в переписке), кайзеру Вильгельму II (1859–1941), который являлся адмиралом русского флота, шефом 13-го гусарского Нарвского полка и шефом 85-й пехотного Выборгского. И обращались они друг к другу «Вилли» и «Ники».[796]796
  Рейснер М.А. Германский император Вильгельм II (1888–1918) и железная империя. М., 2012; Van der Kiste J. Kaiser Wilhelm II: Germany's Last Emperor. Sutton Publishing, 1999.


[Закрыть]

Итак, наследница ордынского улуса и Византии «влеклась Роком» к своему трагическому историческому финалу – и эта судьба, как черная дыра поглощала многие важные смыслы.

Драматургия истории и поэзия судьбы рисуют подчас столь невероятные и красивые узоры, что они становятся метафорой и вдохновением – а кому-то могут показаться мистическими. Однажды вечером, уже заканчивая работу над книгой, которую вы держите в руках, дорабатывая отрывок, посвященный переправе Наполеона через Неман, я неожиданно решил отвлечься (хотя сроки поджимали) и полистать лоты очередного аукциона в интернете. Как вы успели заметить, меня всегда привлекала эстетика во всех ее проявлениях, поэтому я изучал не только предметы, имеющие непосредственное отношение к наполеоновским баталиям, но и фарфор, бокалы начала девятнадцатого века, а также броши и перстни… Надо сказать, что выбор был велик: целая эпоха с 1780-х по 1840-е годы, причем многие вещи принадлежали позднейшему времени и были просто неверно атрибутированы, раздражая своей безвкусицей. Замечу, что экспонаты появлялись в таком количестве, что помимо больших знаний, требовалось еще и феноменальное везение, чтобы «набрести» на по-настоящему интересные артефакты.

И вот одно кольцо как-то резко привлекло мое внимание: утонченная классическая пальметта на ободке и узор из мельчайших жемчужин в форме диадемы. Приглядевшись, я заметил, что внутри этого узора полоска золота окаймляет сплетенные волоски. Это известная мода той поры – встраивать в драгоценности и миниатюрные портреты локоны в память о возлюбленных, о родителях или о погибших воинах… Я отношусь к подобной традиции достаточно равнодушно, однако сама форма этого украшения мне понравилась чрезвычайно, и, откровенно говоря, предмет меня как-то странно не отпускал. Я чувствовал, что уже принял решение его приобрести и стал листать фотографии-детали. На обороте, казалось, была указана какая-то дата или просто цифра «12», но фотография была совсем нечеткая (и в описании лота никакой конкретной информации не было). Когда же через месяц я получил в руки эту «весточку» из… моего 1812 года и присмотрелся, то увидел отчетливую гравировку:

J.P. Elige Esq.

23 june 1812

Люди живые в своих эмоциях могут себе представить мои ощущения в тот момент… Уже через несколько минут я разложил на своем столе фолианты, посвященные Пиренейской (испанской) войне – и обнаружил в долгом списке погибших офицеров армии герцога Веллингтона запись: «Captain John P. Elige, Royal Artillery, killed at the siege of the Forts at Salamanca, 18–24th June 1812»!

Итак, в моих руках находится кольцо с запечатанными волосками капитана Королевской артиллерии Джона Элижа (Элайджа; кстати, этимология фамилии, возможно, французская), погибшего при осаде Саламанки 23 июня 1812 года – то есть в те самые часы (!), когда Наполеон и его ближайшие сподвижники выбирали места для переправы через Неман, а понтонеры уже двигали колесницу грандиозного События. Прошло 205 лет – и сейчас, в конце июня 2017 года, эта частица великой драматургии Истории смотрит на меня: мы смотрим друг на друга. Всего несколько светло-русых волосков оставшегося навсегда юным капитана – и не утратившие своего сияния жемчужины. Можно почувствовать воздух той эпохи! Как выглядел этот капитан? Это останется загадкой для будущих актов исторической Драматургии. Кольцо не имеет ни начала, ни конца – почти, как История. Нигде больше, ни на одном предмете музейной или частной коллекции (исключая ежедневные бумаги военных штабов и газеты…) я не видел зафиксированной даты того Дня.

Однако вернемся к прозе…

Известный литератор-роялист (подчеркиваю – не бонапартист), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователями войны) весьма точно сформулировал суть начавшейся войны: «Именно к этому стремилась Англия, для которой мир был бы крушением всех надежд и чья политика, терпевшая поражение повсюду в Европе, состоявшей тогда из наших союзников, избрала Москву своим последним оплотом».[797]797
  Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 132.


[Закрыть] На самом деле, враждебная к России Англия (вернее, ее тогдашнее правительство и правящий класс) умело воспользовалась своим «последним прибежищем» – маниакальной завистью к Наполеону бездарного «самодержца» Александра, готового принести любое число своих подданных в жертву собственному нездоровому эгоизму.

На 24 июня в Вильно был назначен бал. За несколько часов до его начала Александру I доставили эстафету из Ковно, в которой сообщалось о переправе французов через Неман. «Я этого ожидал, – спокойно заметил он, – но бал все-таки будет».[798]798
  Русская старина, 1883, № 3, с. 545–546.


[Закрыть] В этой короткой фразе и ситуации – весь русский царь: он прекрасно знал, что провоцирует войну, ему абсолютно плевать на то, что для сотен тысяч русских людей начинается великая трагедия – и он совершенно не понимает, что надо все отложить и лишь заняться обеспечением либо обороны, либо срочного отступления. Как мы скоро узнаем, каждый потерянный час в ближайшие дни и недели будет стоить десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров, т. к. Первая и Вторая русские западные армии будут разделены вторгшимися и быстро продвигающимися корпусами Великой армии.

Образованнейший и глубоко мыслящий, переживающий за свою родину канцлер Н.П. Румянцев (1754–1826) всеми силами пытался остановить курс Александра на войну с Наполеоном. В своих записках о 1811 годе дипломат А.П. Бутенев (1787–1866) повествует: «Он порицал открыто направление, которое принимали политические дела, и остуда между императорами Александром и Наполеоном, грозившая уничтожением союза, коего он заявлял себя приверженцем, внушала ему тревожные опасения. К чести его надо заметить, что он поступал искренне и последовательно, хотя и вопреки тогдашнему общему настроению».[799]799
  Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 524.


[Закрыть] В процитированном документе, кстати, мы снова видим, что именно в России, а не во Франции стремились к войне. Разразившийся конфликт сильно ударил по его здоровью – Румянцева разбил паралич: как же это контрастирует с бессовестным и безответственным поведением царя (бал…). Комплекс ничтожества, усугубляющийся постоянными поражениями (в которых он же сам и был виновен), толкал Александра Павловича к новой схватке, о жертвах он не задумывался. «12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь», – проговорился он А.П. Ермолову в 1814 году.[800]800
  Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 59.


[Закрыть]

Трагическое и комическое в Истории часто совершают совместные дружеские прогулки. Хотя Россия начала готовиться к войне на несколько лет раньше Наполеона, несмотря на то, что русское командование понимало, что скоро начнется вторжение, как только оно началось – в русском штабе начался бардак и почти паника. Вот как первые три дня войны описывает в своем дневнике адъютант князя П.М. Волконского (1776–1852: управляющий свиты Его Императорского Величества) Николай Дмитриевич Дурново (1792–1828): «13. Я был еще в постели, когда Александр Муравьев пришел мне объявить, что французы перешли через нашу границу… Весь день мы делали приготовления. Говорят, что город будет взят штурмом. Приходят, уходят, рассуждают, и никто не понимает друг друга. Генерал-адъютант и министр полиции Балашов отправился на переговоры с Наполеоном. …Вечером за мной прислал князь и приказал взять под арест нашего гравера, который ему написал дерзкое письмо.

14. В три часа утра я покинул Вильно вместе с полковником Селявиным и многими офицерами Главного штаба. …Французы вошли в Вильно. Русские сожгли мост через реку. Мой слуга пропал вместе с двумя моими лошадьми и со всем багажом. Надо сказать, это довольно неприятное начало войны.

15. …В Сорокполе я с Александром Муравьевым остановился в имении, принадлежавшем дедушке моей очаровательной Александрины. Она бросилась в мои объятия. …Мы провели восхитительный вечер. …Через несколько часов французы станут хозяевами и земли и моей любимой. Они ею распорядятся по законам военного времени. Не имея возможности предложить ей экипаж, я не мог взять ее с собой: потеряв своего слугу и свой багаж, я остался одинок и беден, как церковная крыса».[801]801
  1812 год… Военные дневники. М., 1990, с. 77–78.


[Закрыть]

Итак, потомственный русский дворянин и офицер столь легкомысленно бросает свою девушку в лапы «нехристей», потому что его слуга сбежал. Надо отметить, что так поступил большой процент слуг: они бросили своих хозяев в считанные минуты. Русское общество было атомизировано и разобщено, война всех против всех, шедшая годами, обретала конкретную форму. Вспоминается знаменитая сентенция В.В. Розанова о России, которая «слиняла» в 2–3 дня. Наполеон перешел границу – и все просто побросали города, девушек, хозяев – и стали убегать.

Личный секретарь Наполеона барон Агатон Фэн сообщает: «Вскоре донесения с наших аванпостов, пленные русские и перехваченные курьеры уже не оставляли никаких сомнений в беспорядочном отступлении неприятеля и отсутствии у него сообщения с отдельными корпусами. …Таким образом, осуществилось все, предвиденное Наполеоном при наступлении на Вильну».[802]802
  Фэн А. Записи тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 152.


[Закрыть] Тот же А. Фэн совершенно справедливо цитирует мнение еще одного участника похода (Жоржа Шамбре): «Наши действия не оставляли русским иных средств к спасению, кроме поспешной ретирады. …Им пришлось сжечь большие магазины, устроенные на сей границе; все отставшие солдаты попали в плен, а некоторые из них, будучи поляками, пополнили наши ряды. И, наконец, они потеряли свои обозы».[803]803
  Там же.


[Закрыть]

Здесь стоит подчеркнуть, что пропагандистский тезис, въевшийся в отечественные учебники истории, о том, что Наполеон перешел границу без объявления войны – категорически лжив! За двое суток до переправы (22 июня) посол Франции в Петербурге Ж.А. Лористон (1768–1828) вручил управляющему Министерством иностранных дел и председателю Государственного совета России А.Н. Салтыкову (1736–1816) ноту объявления войны: «…Моя миссия окончилась, поскольку просьба князя Куракина о выдаче ему паспортов означала разрыв, и его императорское и королевское величество с этого времени считает себя в состоянии войны с Россией».[804]804
  Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 136.


[Закрыть] Вот оно как! А ведь вы и не знали, что, с юридической точки зрения, первой войну Франции объявила именно Россия – причем задолго до 24 июня! Я полагаю, что абсолютное большинство читателей не в курсе и того, что в 2.30 ночи (то есть еще перед стартом вторжения) 22 июня 1941 года посол Германии в СССР Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург (1875–1944) явился к министру иностранных дел СССР В.М. Молотову (1890–1986) с нотой официального объявления войны.[805]805
  Подробнее о первых днях войны – см.: Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991.


[Закрыть]