Текст книги "Красный паук, или Семь секунд вечности"

Глава 17
Суббота, 17 июля 1999 года. Урал. Ранний вечер

– Танк? В самом деле – «тридцатьчетверка»? – недоверчиво улыбалась Наталья Павловна.

– С пробоиной в башне? И вы пытались запустить двигатель?

– Пытались, но ничего не вышло. Все закоксовалось и проржавело за столько лет: он же в сырой земле находился. Сейчас двигатель надо, как минимум, перебрать.

В этот момент к полковнику Зыряновой подошел пилот и вручил сложенный лист бумаги.

Наталья Павловна быстро прочитала и спрятала послание в сумочку.

– Лукьянова обнаружили, – сообщила она Валенде.

– Живой? С чемоданом?

– Да, с ним все в порядке. Чемодан при нем. Лукьянов находится на квартире одноклассницы – Юлии Сергеевны Подгорной. Вы знакомы?

– Да, её я знаю, – ответил Валенда.

– Пьют чай. Лукьянов побрился под ноль. Чувствует себя нормально.

– Слава богу, – искренне обрадовался Валенда. – Все под контролем?

– Да, наблюдение установлено и защита тоже. Я хочу спросить, Павел Васильевич, – Наталья Павловна вернулась к теме «танк», – а вам не страшно было залезать в этот танк? Вы же еще школьниками были, а в танке люди погибли.

– Конечно, было не по себе, особенно в первую минуту, – откинулся на спинку кресла Павел Васильевич. – Скоро посадка, – добавил он и закрыл глаза.

– Павел Васильевич, вы уснули? – тихонько теребила за локоть Валенду Наталья Павловна.

– Что, прилетели? – Павел Васильевич закрутил головой.

– Нет. Просто предлагаю вам проговорить вслух все мероприятия! А я послушаю.

– Послал же Бог такого неугомонного руководителя! – бурчал Валенда, зевая. – Наверное, за грехи мои. Тут надо каждую секунду использовать для укрепления здоровья, а сон – это первейшее средство! Ладно, слушайте, если у вас совести нет. И корректируйте, если что не так скажу. Итак, сегодня чемодан Теслы вручили Юрию Лукьянову. Затем Лукьянов сбежал, но вскоре был найден вместе с чемоданом. За ним установлено круглосуточное наружное наблюдение, – заунывно перечислял этапы майор Валенда. – Пойдем дальше. Принимаем за рабочую гипотезу, что перенос с Украинского фронта танка весной сорок четвертого года, смерть начальника особого отдела гарнизона, телеграмма о Зорине являются результатами таинственных опытов Николая Ивановича Кондратьева с чемоданом от Николо Теслы. А дальше еще интереснее, – окончательно проснулся Павел Васильевич, – я скрупулезно исследовал дело Кондратьева, и у меня имеются все основания полагать: Кондратьев отводит своему племяннику особую роль в продолжение эксперимента. Последние слова Николая Ивановича, произнесенные им в вашем присутствии перед смертью, тому подтверждение.

Полковник Зырянова загадочно улыбалась:

– Продолжайте.

– Теперь следите за моей логикой, товарищ полковник, а в случае неточности, поправляйте.

– Конечно.

– Первое. У Кондратьева оказываются образцы аппаратуры или чертежей, а может, просто какие-то наброски Николо Тесла. Справедливости ради, надо отметить, что, по всей видимости, Кондратьев самостоятельно работал над подобной темой, а в санатории он дополнил свои разработки Тесловскими идеями.

– Принимается.

– Второе. Кондратьев, разрабатывая технологию всеобъемлющего, глобального перехвата вражеских данных, отправляемых по радио, либо случайно, либо специально, встраивает в принимающий контур рации прибор Теслы и получает потрясающие данные! Но данные не сорок четвертого года, а из будущего! Образцы имеются в деле, такая новостийная подборка, похоже, из Интернета, типа: Маккартни дал концерт на Красной площади, создание рукотворного иона золота, сканирующий микроскоп, смерть папы римского Иоанна Павла Второго и так далее.

– Что там насчет Маккартни?

– В подборке новостей было сказано, что Пол Маккартни дал концерт на красной площади в мае 2003 года, – отвечал Валенда. – Если это так, то я первый куплю билет.

– И для меня, пожалуйста.

– Договорились. Третье. Скорее всего, в одном из экспериментов, Кондратьев неожиданно для себя произвел переброску материального тела – танка с передовой! – продолжал Валенда.

– Нуль-транспортировка?

– Возможно, только пока нуль-транспортировка не признана официальной наукой. Четвертое. Особого времени на эксперименты у заключенного спецучреждения Кондратьева не было, поскольку он находился в условиях несвободы, но Николай Иванович, как настоящий русский ученый, продолжает эксперимент и приходит к пониманию, что он вышел на открытие мирового уровня! Итак, пятое. События последних драматических дней пока неизвестны, но я уверен – и ряд обстоятельств указывают на это – Кондратьев, находясь под смертельной угрозой, решает поступить самым фантастическим образом: доверить секрет своего открытия родственной душе – не родившемуся еще племяннику Лукьянову Юрию Петровичу – сыну родного брата своей будущей жены. Но, что удивительно, отец и мать Юры еще не были знакомы: Зоя Федоровна Захарова тогда проживала в Уральске и работала в госпитале, а Лукьянов Петр Осипович воевал на Украине. И Николай Иванович это все легко устраивает с помощью своей аппаратуры!

– Ну, это вы загнули!

– Возможно. А что еще прикажете делать, когда такие дела имеют место быть?!! Уж больно захватывающая история получается – почище «Острова Сокровищ» Стивенсона: у участников экспедиции только тонна золота была поставлена на карту, а у нас под носом величайшее открытие современности, позволяющее управлять всем миром, временем, материей и энергией с пространством!

– Ладно, ладно. Еще Стивенсона приплели, – дала вовлечь себя в дискуссию полковник Зырянова, – и что же это за прибор такой?

– В деле восемь-восемь имеются сведения, что накануне войны Николо Тесла тайно посетил Москву и был принят самим Берия в секретной резиденции. Также есть свидетельские показания, что Николо Тесла привез с собой чемодан с клеймом на крышке в виде вензеля из двух латинских букв «NT». Именно такой чемодан с клеймом и фигурирует в деле Кондратьева. Это, конечно, только догадка, товарищ полковник, но я предлагаю взять за основу такую гипотезу: Кондратьев с помощью особого воздействия на будущие события разрабатывает некий алгоритм, в котором главным действующим лицом становится его племянник Лукьянов Юрий Петрович. Кондратьев наметил в будущем некую временную точку, и я полагаю, что это девятнадцатое июля этого года. И к этому дню у нашего Юрия Лукьянова должен появиться определенный набор вещей, аппаратуры, приборов и документов, достаточных для реализации эксперимента со временем и пространством, подобного тому, который сумел провести в апреле сорок четвертого года сам Кондратьев Николай Иванович! И сейчас надо постараться воспользоваться ситуацией и вынудить Лукьянова провести эксперимент под нашим контролем. И теперь на первое место выходит день восемнадцатое июля, то есть завтра. В день рождения Андрея Зорина. Для праздника все подготовлено, с Зориными уже переговорили – они согласны. Вся компания, включая вас и меня, поедет на автобусе «Мерседес» в воскресенье утром пораньше. Более того, те, кто не в отпуске, взяли в понедельник отгул.

– А Уральск – красивый город? – сменила направление полковник Зырянова.

– Уральск – замечательный город на Южном Урале, – задумчиво ответил Валенда. – И там живут хорошие люди – мои одноклассники и друзья. И живет там Лукьянов Юрий Петрович, который скоро прибьет меня, и будет прав. И где-то там – внизу, санаторий, где творил настоящие чудеса Николай Иванович Кондратьев. Все, похоже, садимся! Пристегиваем ремни!

Глава 18
Апрель 1944 года. Спец учреждение на одном из озер на Южном Урале

Из динамика трофейного приемника мощно вырывалась песня: напористый мужской баритон, окруженный плотным аккомпанементом гитар и барабанов, уверенно вспарывал завораживающим потоком энергичных, английских слов жарко натопленное пространство санаторного номера. Розовый от умывания и бритья, Николай Иванович Кондратьев внимательно просмотрел английский рукописный текст и повторил вслух прозвучавший припев:

– Джа-а-а, гуру-и де-и-и-ва-а! О-о-м-м! Nothing’s gonna change my world. Что ж, – прищурил близорукие глаза Николай Иванович, – судя по общему звучанию, это может означать только одно – космос! И сразу начинает невыносимо щемить сердце от неосознанной бесконечности и необъяснимой тоски, – потер он грудь слева.

Откашлявшись, Николай Иванович тихонько пропел, но по-русски:

– Ничто не собирается изменить мой ми-и-и-р.

– Так может сказать только глубоко верующий человек, – продолжил пояснения самому себе Николай Иванович, – да, очень необычно поет этот товарищ Джон Леннон. А переводик-то, получается, совсем неплохой! Начало, во всяком случае, многообещающее.

Глядя на сумеречный пейзаж за окном, Кондратьев негромко продекламировал:

 
Тихим дождем бесконечным капли – слова ниспадают,
Сонно скользят по Вселенной: льются в бумажный стакан,
Здесь – на пороге Вселенной, слезы – слова высыхают,
Там – на пороге Вселенной – липкий, холодный туман…
 

– Надо, надо быстрее записать, пока не забыл, – встрепенулся Кондратьев, – куда же этот карандаш задевался? Никогда его на месте нет!

В этот момент белая дверь номера с шумом распахнулась.

В комнату стремительно вошел лейтенант НКВД Петров, и, расстегивая на ходу шинель, бросил:

– Сюда едет Шустрый. Ну и духота! Открой окно! – скомандовал он.

Лейтенант НКВД Петров Иван Владимирович был высокого роста, в шинели и сапогах, носил аккуратные, черные усики на красивом смуглом лице и имел привычку внимательно рассматривать их в маленькое дамское зеркальце. Еще одной страстью лейтенанта Петрова был процесс ухаживания за ногтями на руках. Иван Владимирович, как скрипач союзного уровня, содержал свои ногти в идеальном порядке и с пугающим усердием обрабатывал их маленькой, трофейной пилочкой. Занятия эти прекращал лишь во время взаимодействия со старшими по званию. В данный момент ни пилочки, ни зеркальца в руках Петрова не наблюдалось, и этот факт указывал на сильное беспокойство лейтенанта НКВД Петрова.

– Добрый вечер, Иван Владимирович, – Николай Иванович поспешил к балкону, придерживая правой рукой свои круглые очки. – Право, не ожидал вашего появления! Вы же говорили, Марк Глебович никогда у нас не появится и что только вы….

– Ты что, Кондратьев! Не понял?! Сю-да е-дет Шу-стрый! – по слогам повторил сосредоточенный Петров, сваливая портупею на чистую скатерть рядом с графином. – Я сам узнал об этом полчаса назад и, слава Богу, успел первым! А это что за идиотская песня? Союзнички что ли распелись на радостях!? Выключи немедленно!

Николай Иванович щелкнул тумблером. В номере стало тихо.

– Сейчас начало седьмого, – разглядывал свои трофейные часы Петров, – Марк Глебович собирался выехать около девяти вечера. Я думаю, у нас час – полтора есть. Давай ставь чайник и готовь аппаратуру!

– Слушаюсь! Аппаратура у меня всегда наготове, – улыбался по инерции Кондратьев, наливая в чайник воды из графина. – Но только мне надо вам кое-что пояснить, товарищ лейтенант.

– Как будто могилой пахнет? – неожиданно спросил Петров, принюхиваясь. – Или мне показалось?

– Никак нет, товарищ лейтенант, не показалось, – отвечал Николай Иванович. – По приказу начальника санатория и под руководством завхоза до самого вечера копали землю в лесу для досыпки в имеющиеся в учреждении растения. А у меня здесь фикус, поэтому мне выделено целое ведро перегноя. И Кондратьев показал на ведро с коричневато-черной землей.

– Вот, отогреется за ночь, и я аккуратно насыплю ее в кадушку. Кроваво-красный паучок, не видимый беседующими людьми, внимательно осматривал очертания санаторного номера, восседая на дужке ведра.

– Кондратьев! – на глазах серел от злости Петров. – Через час здесь будет Шустрый, а ты со своей кадушкой! Быстро все готовь! И чтобы без всяких фикусов, понятно?

Кондратьев вытянулся и затем поспешил с чайником за водой. Закат полыхал багрово-красной полосой над дальним лесом.

– Это все политрук Осадчий! – пояснял злым голосом Петров вернувшемуся Николаю Ивановичу. – Накатал, сволочь, бумагу о том, что наша группа топчется на месте и отстает от графика. Хоть бы что-нибудь понимал! Сегодня продемонстрируешь результат – по варианту «сигма». Понял? Там у нас очень эффектно получается!

– Так точно, – побледнел от ужаса вслед за Петровым Николай Иванович. – Эффектно-то эффектно, но с этой «сигмой» не все чисто, това…

Петров подскочил к Кондратьеву. Вдавив ему в губы надушенный кулак, зашипел, оглядываясь по сторонам:

– Тсс…Молчи лучше, Кондратьев, а то я за себя не отвечаю.

Кондратьев нюхал кулак и моргал сквозь запотевшие очки.

– Покажешь наш ре-зуль-тат по варианту «сигма»! – по слогам произнес тихим голосом Петров. – Остальное тебя не касается. Понятно?

«А если не получится? – окатило жаркой волной Кондратьева. – Тогда мне конец. Я же знал, что это когда-нибудь случится. Единственное, что утешает, Петров тоже ответит по всей строгости за свои идиотские выходки! Не захотел делать все, как положено! Ему результат эффектный подавай! Любой ценой! И придумал заниматься этим идиотским проектом „сигма“. Фокус-покусами – вместо серьезных научных изысканий. Эх, надо было сразу отказаться от этой дурости, и вернуться в бригаду на лесоповал. Черт побери! Вот сейчас все вскроется, и меня доставят на коптильню.

Голого подвесят на крюке под потолок, как свиную тушу. А там холод собачий! Мама!».

В этот момент жар Николая Ивановича сменился нестерпимым ознобом, от которого не было никакой защиты, и он взмокшей спиной ощутил космический холод, проникший непостижимым образом через балконную дверь со стороны озера.

Губы Кондратьева непроизвольно задрожали:

«Черт! Я так боюсь холода. Черт, черт! Ведь знал же, на что шел, но пожить еще захотелось в тепле и сытости. Да…только это все от лукавого. Чувствовал же, что все равно проиграю. Но лез, лез! Все! Теперь уволокут в мешке вслед за беднягой Гориным. Его сейчас, наверное, пытают перед расстрелом. Может, рискнуть и продемонстрировать сиреневый туман? А вдруг проскочим?» – тревожные мысли путались в голове.

– Смотри, Кондратьев, не подкачай, – зудел лейтенант Петров, внимательно разглядывая усики в зеркальце.

Если Шустрого устроят сегодня наши результаты, вся программа в дальнейшем будет проводиться только под моим контролем. Понял? И никакой политрук Осадчий не будет лезть со своими идиотскими рапортами! Ты же знаешь, как давно я этого добиваюсь.

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Да, кстати, – порылся в кармане кителя лейтенант Петров. – Тебе письмо от гражданки Лукьяновой Валентины Осиповны. Она тебе знакома?

Петров небрежно бросил смятый, голубой конверт на край стола.

– Убери, потом прочитаешь, – приказал он.

– Слушаюсь, – Николай Иванович спрятал скромный конвертик на груди.

– Чего ты скис? – Петров с интересом наблюдал за реакцией Кондратьева. – Радоваться надо, когда письмо от подруги получаешь! Слушай, а у меня от этих баб отбоя нет. И без всяких писем. Надоели, блин, хуже горькой редьки!

Кондратьев словно онемел и вытянулся в струну.

– Ну, давай рассказывай, что ты там для меня припас? – лейтенант Петров с пилочкой в руках по-хозяйски раскинулся в кресле, далеко вытянув ноги в блестящих сапогах.

Николай Иванович подошел к балкону, закрыл дверь и посмотрел на озеро. Закатные лучи окрасили леса и горы в медный цвет. Круглое, как блюдце, маленькое озерцо, покрытое льдом и снегом, было обрамлено густым лесом. И по озеру шел человек.

«Марья-Искусница возвращается, – вспомнил Кондратьев. – Поделись со мной своей удачей, Марья-Искусница!»

Он задернул плотные шторы – в теплом санаторном номере, освещенном настольной лампой, стоящей на большом письменном столе, сразу стало уютней. Затем он тщательно протер носовым платком круглые очки и осторожно водрузил их на нос.

– Результаты перехвата по варианту «сигма» на традиционной аппаратуре даже с пятикратным усилением во внешнем контуре неубедительные, – начал тихим голосом Николай Иванович. – И вряд ли эти результаты понравятся товарищу Шустрому. Я об этом докладывал вам неоднократно.

– И что? – сощурил злые глаза Петров. – Надеюсь, ты не с этого начнешь доклад Марку Глебовичу?

– Нет, конечно, Иван Владимирович, – Кондратьев замолчал, обдумывая дальнейшие слова.

– Почему притих? – поторопил Петров. – Сейчас каждая секунда на вес золота.

– Вот именно – на вес золота. Но у меня есть кое-что лучше золота, – промолвил Кондратьев и положил на стол папку для бумаг с тесемочными завязками. – Может быть, это нас выручит?

Красный паучок мгновенно спустился из ведра по тонюсенькой паутинке и бесстрашно засеменил по коричневым половицам в сторону стола.

– Что э-то? – произнес по слогам лейтенант Петров.

– Это тексты. Новости из будущего, – решительно пояснил Николай Иванович. – Пока из грядущего. Но есть надежда, аппаратура настроится и на текущее время. Разрешите, товарищ лейтенант, я прочту сам.

– Новости из будущего? Час от часу не легче, – прищурился Петров. – И откуда они взялись, позвольте узнать?

– Я об этом как раз и собираюсь вам доложить, товарищ Петров, но сначала хотел бы ознакомить вас вот с этим, – открыл папку Николай Иванович.

– Хорошо, – заскрипел креслом лейтенант Петров, – читай.

«…Физики из Цюрихской лаборатории корпорации Ай-Би-Эм и шведского Технологического университета имени Чалмерса, – сказал, придерживая рукой очки, соскальзывающие с мокрого носа, Николай Иванович, – нашли в 2004 году способ снимать отдельные электроны с одиночных атомов золота и затем заново преобразовывать эти „рукотворные“ ионы в нейтральные атомы. Для перемещения этих электронов Доктор Репп и его коллеги использовали сканирующий туннельный микроскоп».

Петров окаменел от гнева и стал похож на сфинкса: тени упали на глаза.

«…основная деталь этого прибора – тончайшая вольфрамовая игла, которую подводят на расстояние порядка половины нанометра к поверхности исследуемого объекта», – вдохновенно и с выражением читал Николай Иванович, согреваемый письмом, – «… 24 мая 2003 года экс-битл сэр Пол Маккартни дал единственный концерт в России на Красной площади. По данным МВД Москвы концерт посетило более ста тысяч человек». «…На восемьдесят пятом году жизни, второго апреля 2005 года, в Ватикане умер Папа Римский Иоанн Павел II – 264-ый приемник апостола Петра. 8 апреля он будет похоронен в Соборе Святого Петра».

– А вот еще мне очень понравилось одно ч'удное произведение, – увлекшийся Кондратьев не замечал угрожающего выражения лица Петрова, – правда, оно на английском языке. Автор – некто Джон Леннон. Слушайте, – и Николай Иванович довольно сносно продекламировал первые строчки:

 
Words are flowing out like endless rain into a paper cup,
Theyslither while, they pass they slip away, Across the Universe.
Pools of sorrow waves of joy are drifting through my open mind
Possessing and caressing me…[2]2
  «Across the Universe» – стихи Джона Леннона.


[Закрыть]
 

– Прямо о нас, – добавил он тихо, подняв глаза, – я уже работаю над переводом. Получается восхитительно. Только вот карандаш потерял…

Именно английский язык, диссонансом прозвучавший в сумраке санаторного номера и благодушное настроение заключенного Кондратьева, окончательно вывели из себя лейтенанта НКВД Петрова.

– Стоп! – рявкнул Петров. – Что за хрень ты несешь?! Что это такое, я тебя спрашиваю?

– Все эти материалы с какого-то Интернет – сайта газеты «Комсомольская правда», – прочитал упавшим голосом Кондратьев последний абзац. – Похоже, я случайно подключился к одной информационной системе будущего, но, думаю, смогу получать информацию и о текущих событиях, например, о ходе совещания в генеральном штабе противника. Необходимо только произвести правильную настройку.

– В генеральном штабе противника! – взмыл над креслом лейтенант Петров, уронив пилочку.

– А я сразу и не понял, что ты свихнулся! Дай сюда, – он вырвал папку из рук Кондратьева.

– Я же вам сказал, это результат моего последнего сеанса, – еле слышно пробормотал Кондратьев. – Я получил его на обычную рацию – только с новым контуром усиления во внешнем уровне…

– Копец! – зло шуршал листами бумаги Петров. – Надеюсь, этот бред изготовлен в одном экземпляре?

– Да, эти экземпляры и являются оригиналами, – отвечал теперь уже с горечью Кондратьев.

– Это просто счастье, что все это попало ко мне, а не сразу к товарищу Шустрому на стол. Ты знаешь о Горине?

– Да, мне сказали, – последовал ответ.

– Как этот Горин ни маскировался, Шустрый все равно вывел этого вредителя на чистую воду. Приговорили его к расстрелу. Завтра приговор приведут в исполнение. А его руководителя – старшего лейтенанта Хмельницкого разжаловали и отправляют на фронт рядовым. Какая нам польза от этих твоих сканирующих микроскопов и мертвого папы Римского, я тебя спрашиваю?

– Товарищ лейтенант, – собравшись с духом, уверенно заговорил Кондратьев. – По воле случая к нам попала поистине фантастическая вещь! С ее помощью можно осуществлять не только перехваты информации, но и такое вытворять, чего словами не объяснить! Я считаю, мы находимся на пороге открытия мирового уровня, которое сулит величайшие блага для нашей родины, и отправлять сейчас меня на расстрел есть величайшая глупость и преступление против государства и партии.

– Чего, чего? Против государства и партии? Ну, ты загнул! И что ты предлагаешь?

– Пока прошу только одно – посмотреть эксперимент. И все.

– Сколько нужно времени? – Петров, сбитый с толку неистовым напором, смотрел на часы.

– Три минуты.

Красный паучок, между тем, уже поднимался по ножке стола наверх.

– Хорошо, – кивнул Иван Владимирович и, подняв с пола пилочку, вновь уселся в кресло.

Николай Иванович быстро водрузил чемодан на письменный стол, прикрепил соленоид к крышке, защелкал тумблерами рации, установил ключ и телетайпную ленту.

Красный паучок, между тем, взобрался на стол и спокойно путешествовал по направлению к чемодану с картиной.

– Сейчас я постараюсь показать вам вчерашний результат, используя имеющиеся данные, – уверенно проговорил Кондратьев. – Товарищ лейтенант, встаньте перед столом и смотрите сюда, на эту картину.

– Да? И что же здесь изображено? – изумился Иван Владимирович через полминуты созерцания, – торчат какие-то корни, странные рожи? Что за хрень?

Произнеся последние слова, лейтенант Петров вдруг почувствовал, что пол стал уходить вниз:

– О-па! Голова побежала, – отметил про себя удивленный Иван Владимирович, – наверное, давление: остаточные явления от вчерашнего.

– Что, зацепило? – лукаво заулыбался Кондратьев, внимательно наблюдая за лейтенантом.

– Это и есть мое открытие, товарищ лейтенант: картина непростая, она обладает необычайной силой и является важнейшим элементом приемного контура.

Кроваво-красный паучок с утроенной скоростью устремился к чемодану и через несколько стремительных секунд сложил в почтении свои ядовитые хелицеры перед серо-зеленым нарисованным лесом. А уже в следующее мгновение паучок молниеносно достиг рации и проник внутрь.

– Сейчас я установлю параметры по вчерашним точкам, – пояснял Кондратьев, – а силу тока задам такую, чтобы соленоид пел ноту си, – взялся он за рычажок реостата.

– Кто запел?

– Соленоид, – Кондратьев указал на самодельную катушку. – Как только высота звучания соленоида достигнет ноты си первой октавы, это будет означать, что настройки параметров произведена правильно. Си минор – «Шестая Патетическая Симфония» Чайковского. Фиолетовая, – добавил он таинственным шепотом, медленно передвигая рычажок.

Радиолампы приемника засветились желтыми огоньками. Соленоид, зажатый в штативе над чемоданом, запел, и картина озарилась изнутри сиреневым светом. Нарисованные листья шевельнулись, а лейтенант Петров еще раз уронил пилочку для ногтей.

– Пошло, Иван Владимирович, пошло! – почти кричал Кондратьев. – Видите?

– Что это? Какой-то гиперболоид?! – шептал лейтенант Петров, вперившись в нарисованные листья.

– Какой там гиперболоид! – медленно передвигал рычаг реостата, Николай Иванович. – Гиперболоид по сравнению с этим – просто детский фонарик.

В этот момент зеленая поверхность картины дрогнула, а нарисованный фиолетовый туман уверенным потоком устремился на пол и тут же стал подниматься верх, конденсируясь в прохладные облачка, которые быстро уплотнялись и обретали форму…

…На броне «тридцатьчетверки», засевшей в глинном овраге, лежал человек. Впереди у края поля горел советский танк, и черный дым застилал свет заката. На противоположном берегу близкой реки горделиво высились косматые холмы разрывов. Совсем близко застучал пулемет: пули вырвали клочья земли из косогора.

Лейтенант НКВД Петров инстинктивно присел.

– Для нас с вами эти пули пока не опасны, – сказал ему шепотом Кондратьев, – одна видимость. Я установил безопасный уровень лабиринтности.

– Уровень чего? – Петров внимательно посмотрел на Кондратьева.

– Лабиринтности, – улыбнулся Кондратьев. – Но на скрипке ему больше не играть.

Петров вновь уставился на Николая Ивановича.

– Это я о командире танка – Лукьянове. У него тяжелая контузия, серьезно повреждена рука, так что увлечение скрипкой придется оставить. Навсегда.

…Из открытого люка башни с номером пятьсот двадцать три с трудом вылез танкист.

– Да, сейчас Петросип, – привалился к броне задыхающийся от напряжения сержант Павел Гудков. Разминая грудь грязной рукой, проговорил, – передохну чуток. Это тот «Тигр» с того берега, гад. Болванка ударила слева. Как раз по твоему месту командир.

По броне танка защелкали осколки от близкого разрыва.

– Как же так? – стало доходить до Гудкова. – Броня пробита – дыра с кулак. Скрипка твоя – вдребезги. От наводчика одни сапоги остались, а ты цел! Ни единой царапинки…

– Похоже, ты не рад? – шептал через силу лейтенант Лукьянов.

– Да это я от удивления, – шумно дышал сержант. – У меня пять боев. Два раза горел, но такого случая не помню. И чего мы полезли на этот косогор?

– Был приказ комбата: произвести разведку оврага! – злился лейтенант Лукьянов, задыхаясь от боли в груди, – а по дну нельзя было: засосало бы по самую башню. Понял?

– Да, командир, понял, – утирал рукавом мокрый лоб сержант Гудков, – я все понял. Приказ, говоришь? Аты, командир, ей Богу, в рубашке родился.

– Точно, – согласился Петр Осипович, – у меня сегодня день рождения – 17 апреля.

– Бывает же такое? – дивился сержант Гудков. – Что, мутит? Похоже, у тебя контузия, а может, чего и сломано.

– Да, что-то в груди скрипит, – еле слышно подтвердил лейтенант Лукьянов, – дышать трудно.

– Терпи, командир. Сейчас должны санитары прибыть: немцев, похоже, уже выбили с той высотки. Эх! Машину угробил, черт проклятый! Экипаж кончил, – зло выговаривал Гудков, – ты на кого сработал, диверсант? На фашистов? Приказ, говоришь. Да не было никакого приказа. Специально на берег выкатил, под прицелы тигров! Трибуналом здесь пахнет, командир! – механик с размаху саданул кулаком по башне рядом с номером «пятьсот двадцать три» и полез на башню.

По колено в рыжей воде уже брели санитары с брезентовыми сумками и носилками.

– Сколько было людей? – устало спрашивал у Лукьянова седой старшина-санитар с обвислыми усами, приматывая левую руку Лукьянова к шине.

– Я, лейтенант Лукьянов – командир экипажа. И еще трое: механик-водитель сержант Павел Гудков, наводчик старшина Александр Федотов, заряжающий сержант Махонько, – шептал Лукьянов.

– Михаил, – крикнул старшина санитару, – сюда еще двое носилок.

– Зачем, старшина, носилки? – шептал Лукьянов, – у нас же только Федотов и Махонько погибли, а я не могу идти.

– Чумазик твой, механик-водитель, умер прямо сейчас в танке. Сердце, похоже, не выдержало, – старшина связал концы бинта. – Несем! – скомандовал он и спустил край носилок санитарам, стоящим в воде.