Текст книги "Волчий выкормыш"

– Вот тут мы стояли, курили, и он тут лежал… мертвый уже.

– И где они, мужики наши, раздолбан, и где он, мертвый Шиктыбай? Мальчишки, кто из вас сам всё видел, лично!

Пацаны хором закричали, как они нашли, и как сильно испугались мёртвого Шиктыбая.

– Горло, во как!., до сюда разорвано! Кровища от сюда до сюда! – показал один.

Женщины испуганно переглянулись. Пацаны не будут врать.

– Дурни, на себе не показывайте. Так это – как понимать, бабы. Это наши мужики, стало быть, не стали ждать телегу и на руках понесли старика огородами, да? И как это мы их не увидели. Мы сюда – оттуда, они туда – отсюда?

– Ага, оглоблю в глазу не заметили!

– И я, бабы, такое же мнение имею, едрит твою в ангидрид!

Толпа вновь загалдела, как стая ворон, никто не захотел больше ничего выяснять и все дружно двинулись назад, только теперь огородами. Изба Шиктыбая стояла на самом краю, за кустами старой акации и двора не было видно.

– Ну, и удумали, придурки пьяные! Да разве можно так, как обухом по голове. Айшу надо было проверить и аккуратно предупредить, – заметил кто-то. А так что, она ни слухом ни духом, а они ей во двор мёртвого Шиктыбая!

Озабоченная толпа, без шума, но, как иногда говорят – «на нерве», вкатила во двор Шиктыбая и застыла в полной тишине, не понимая ничего. Айша, все звали её колобком, на корточках сидела перед летней печкой, подкладывала в огонь куски кизяка и спокойно напевала свою любимую песню тоненьким голоском, с уморительным акцентом.

 
…Ах, Самара, городок, неспокойная я,
Неспокойная я, успокой ты меня.
Лодка тонет и не тонет, потихонечку…
 

На шум она подняла голову, отмахнула дым и приветливо заулыбалась, растянув беззубый рот до ушей. Айшу прозвали колобком не за то, что она была круглая и юркая, а именно за улыбку, ну, точно колобок, что во всех детских книжках: Рот до ушей, нос кнопочкой, а глазки – черточки. Копия! Лет шестьдесят назад, когда её выдавали за Шиктыбая, первого батыра в районе, она была очень привлекательной девушкой и её все звали не иначе, как – красавица Айша.

…У них родилось пять детей. Старший сын вернулся с афганской войны в цинковом гробу, как говорили – героем. Второй через три года пропал без вести, там же. Много лет распускали слухи, что он в плену у моджахедов и остался там жить за веру. Многие годы была хоть какая-то надежда, да так надеждой и осталась. Третий сын получился сильно ветреный, неспокойный, точно, как трава перекати-поле, вот уже тридцать лет ни слуху, ни духу. «Где шайтан носит» – сокрушались старики, но верили, молились и ждали.

Одна дочка училась в Алма ате, там вышла замуж за студента турка. Вот глупая девчонка, и уехала в далекую Турцию, где и затерялись её следы. Конечно, глупая, ничего общего нет между степной казашкой и турком. Бывает, что вера одна, только почему-то, по-разному понимается. «Настоящая наша мусульманская вера – хорошая. Мой предок по бабушке, тыщу лет назад, один раз даже спину у пророка поцеловать смог. Шибко стеснительный был, потому не стал за это для себя почестей у людей просить». Так часто говорила Айша соседям. «А турка… так ещё моя бабушка говорила, все лживый, он за мелкую денежку и пророка продаст. Бедная наша дочка в рабство видно попала!»

Последняя дочка вышла замуж за русского, и она была ею очень довольна. «Шибко хорошего человека выбрала себе моя дочка, шибко хорошая семья». Только часто вздыхала, что живут далеко, аж в Волгограде. Для Айши это было так далеко, как на другом краю земли, правда, постоянно звала дочка их к себе жить, а однажды, чуть не силой хотела увезти. Отец сказал тогда, что они с Айшой будут жить на этой земле, пока кто-то не умрет первым и останется в родной степи, а живого, пусть дочка забирает, куда хочет. Аллах рассудит, он справедлив.

Как будто плохой ветер дунул и улыбка стала сходить с круглого лица. Айша медленно вставала с тревогой осматривая непрошенных гостей, она сразу что-то поняла.

– Айша, где мужики? – спросила Василиса.

Она подошла к старушке, отодвинула рукой и заглянула за спину, как будто там мог кто-то спрятаться. Айша тоже оглянулась.

– Какая мужики? Нет, мужики… тута.

– Наши мужики, целых четыре, едрит твою, они твоего Ш. шикты… бая принесли! – нервно крикнул Андрей, но Василиса ткнула его в бок и он замолчал.

– Нету, никакой мужики тута сёдни, и давно не было его тута, – встревоженная старая женщина покачнулась. – И мой старика нету, изба пустая, ночь и день уже. К вечеру обещалси.

Андрей побежал в избу, донёсся стук, будто он сундуки открывал и тут же выскочил.

– Бабы, никого! Едрит твою!.. – вытер кепкой лицо и с размаху бросил её под ноги.

– Ты даже не брехун, трепло ты последнее, если так смог народ взбаламутить! – крикнула Фрося и залепила ему подзатыльник. – Как ты мог так над нами, ирод!

– Так это… бля бу! Четыре мужика! – Андрей поднял четыре пальца и стал загибать. – Колян, Иван, еще этот… Сашка и… все друганы!

– А где мой Михаил! – выкрикнула из толпы женщина.

– Да, и папка мой! – подсказал мальчишка.

– Вот видишь, Айша, – подытожила Василиса и тоже стала нервно загибать пальцы. – Мужики понесли твоего мёртвого Шиктыбая… твоего! К себе… к тебе. Умер он сегодня, наш Шиктыбай, ну твой, – она подошла и крепко прижала круглую голову к груди, погладила старуху по спине.

Айша толкнула её и отбежала на крыльцо.

– Нету Шиктыбая тута! Моя старик и на войне ни разу мертвый не был. Совсем не был… ни разу!

Она разволновалась, бегала, то с крыльца, то на крыльцо и сердито топала ножками.

– Скоро, здеся он весь будет, да! – и сунула кончик платка в рот.

Мужики, перебивая друг друга, закричали.

– Так волчица, сучара, что мальца Анькиного домой принесла, она Шиктыбая и загрызла!

– Не. е, это мой Шиктыбай нашел малайку, и никто его не грыз! Аллах свидетель!

– Дура!., выкрал он пацана у той волчицы, вот она догнала его и отомстила. Загрызла нахер!

– А как же другие мужики, едрит твою! Никола, Сашка, Ванька! Где они?

– Папка мой, еще!

– И папка твой, и все… Чёрте куда делись!

– Куда в нашей степи такую ораву денешь! Хоть соображаете?

До всех, кроме Айши, наконец дошла нелепость ситуации. Так было или не было? Час назад были мужики и Шиктыбай был, хоть и с разорванным горлом, но был… лежал… видели. Эти пошли, те остались… волчица убежала.

– А Сашка, ну… волчий выкормыш? – спросил кто-то из толпы. – Он был? Дурдом, получается у нас какой-то!

– Сама дурдом! – крикнул Андрей. – Какой он волчий выкормыш! Сашка он, Анькин племяш и мой, самый родный он… Ну, да, племяш мой, и Анькин! – совсем запутался Андрей, решительно отмахнулся и сел на землю.

– А может быть нас тут всех загипнозили и мы тут за зря все с ума… того, дураки! А они тама самогон жрут! – всплеснула руками Валентина.

– Где тама… Где тама? Соображать надо! Чуть што – сразу жрут. Совесть имеете!

В толпе начиналось настоящее буйство. Всё чаще, люди, сгоряча, показывали пальцами, а то и кулаками, кто на Андрея, кто на Валентину. Страсти больше и больше накалялись, и вот уже Андрей от кого-то получил в ухо.

– Стойте все! – закричала Василиса. – Хватит нам дурковать! Давайте разделимся.

– Стенка на стенку?

– У вас только одно на уме – если не напиться, так подраться.

Как бывший кассир, она хорошо умела делить, умножать и складывать столбиком, и в трудный момент взяла инициативу в свои руки.

– Через два часа стемнеет. Давайте, мужики, быстро делитесь на две группы и… одни – туда, другие – туда! – она решительно вытянула руку и ладонью, как когда-то Ленин, показала куда кому и каким путем идти.

– Валентина – ты домой, к Сашке, как бы опять чего с ним не вышло, а мы, бабы, обходим все избы и бани, после опять здесь соберёмся. А вы, мужики, пробежитесь по степи, шибко недалеко, и смотрите у меня, что бы, ни-ни!., кроме шуток. Кажись, уже выше крыши нашутковались.

А шутить, похоже, сегодня никто не собирался. Всем стало страшно, и люди жались друг к другу, Хоть при этом и переговаривались недовольные, и поругивались, но, как один, подчинились приказу нового начальства – быстро разделились, быстро разошлись в указанных направлениях. Пацаны снова, было, вприпрыжку и шумно побежали за отцами, но те их шуганули.

В это время раздался резкий, зловещий звук. Женщины даже по приседали от страха, подняли головы – с высоты пикировал чёрный огромный ворон. Он сел, напротив, на сухую ветку старого карагача и, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону стал разглядывать людей. Было такое впечатление, что он выбирал кого-то. Подумаешь – ворона. Ворон не видели, что ли? Взять камень и кинуть, и делов-то. Но странно, все стояли, как завороженные и ни у кого не поднялась рука. Ещё раз резко прокаркав, ворон, как упал с дерева, и уже почти от земли взмыл вверх и улетел. Народ даже глаза закрыл.

– Быть беде. Нечишта сила это, – прошамкала Зотиха, перекрестилась и плюнула в сторону птицы, – Ой, быть беде.

Все дружно разошлись выполнять порученные задания, хоть мужики были и не довольны, что баба, пусть и своя, захватила власть. Но ситуация складывалась так, что разобраться решили после. В степи, да еще и в безлунную ночь темно, хоть глаз выколи, и на поиски оставалось не более двух часов. Бани, сараи и огороды женщины обежали быстро и собрались во дворе Валентины у летней печки, потому что колобок всех прогнала и закрылась в своей избе. Отмытый и ухоженный Сашка спал тут же в корыте. Разговор как-то не клеился и напряжение тихо нарастало. Это было понятно по отдельным фразам, возгласам и даже взглядам.

– Бабушка, ты самая старая у нас, – обратилась Фрося к Зотихе. – Ты у нас много повидала.

– Повидала, токо старее меня есть, – обиделась старая и отмахнулась.

– Я к тому, ты может вспомнишь, пропадали когда-нибудь мужики, так вот, запросто?

– А волки детишек воровали?

– А на людей нападали?

На Зотиху посыпались вопросы.

– Не упомню я такого, бабы. Овец, волки, было не раз, таскали, и на коров нападали, было, а на людей – спаси и сохрани. Ну, мужики бегали. Кто от бабы, кто к бабе, по одному. А чтобы вчетвером или даже по двое, не упомню.

Женщины передумали и пересудачили всё, и вместе, и попарно, и по отдельности, но так и не нашли разумного объяснения, как и не разумного. Впервые в жизни они столкнулись с вопросами, на которые не было ответа. Это было неожиданно, как же… без ответа.

…Стемнело, а мужики не возвращались. Вдруг, со степи послышался душераздирающий волчий вой. Охнув единым выдохом, женщины сбились в кучку. Тоскливый вой несколько раз повторился с других сторон, как будто стая волков окружала посёлок. Страх морозом по коже начинал студить и сковывать тела, и волю женщин и детей. Свежий ветер со степи стал каким-то тяжелым даже не проходил в легкие, давил на плечи, пригибая всех к земле. Первой очнулась, как это ни странно, Зотиха. Обычно она просто дремала.

– Бабы! Давайте, огонь раж. жигайте, лампы все жапаляйте, и сюды все жбирайтесь! – когда она решительно злилась, то шепелявила, совсем по-другому.

– Щас, мам, – вскочила Василиса. – Валька, спички давай. Быстро!

– Костер нам надо разжечь! – послышался мальчишеский голос. – У меня спички есть.

Боясь больше не волков, а то, что ему влетит от матери за спички, мальчишка протянул коробок.

– Что ж ты молчал, давай сюда. Валька, лампу еще одну принеси.

Валентина, которая никогда не шла на поводу у вечной соперницы, мигом принесла из избы лампу и дрожащими руками начала зажигать её над плитой. Как показалось всем, вой раздался с огорода, а из-за сарая блеснуло два огоньки. Так блестят в темноте волчьи глаза. Валентина ойкнула, дёрнулась и от испуга выронила лампу, стекло разбилось, керосин вылился и вспыхнул. Раздался крик, когда огненная струйка потекла к корыту в котором уютно спал Сашка, и осветила испуганные лица. Недалеко раздались один за другим выстрелы и через минуту во двор вбежали испуганные мужики.

– Вы что, дурынды, подпалить тут всё решили! Оставить нельзя!

Они стали топтать огонь, забрасывать землей и чем ни попадя.

– Волки кругом воют! – кричали дети – Совсем рядом! Вон там глаза горели!

Огонь на земле быстро затоптали и разожгли в летней печке. Мужики сели кто где, ближе к огню. Они были сильно возбуждены, переглядывались. Стоило одному глянуть в темноту или в небо, как остальные делали так же.

– Волки воют, слышали?

– Волчица одна бегает. Я даже пальнул в неё два раза, издалека, – доложил Петро. – А может и ранил. Утром пойду, посмотрю. Теперь-то точно не сунется.

– Пострашней волка, едрит… есть кой что, так я думаю, – напряженным, испуганным и дрожащим голосом добавил Андрей.

– Ну, и кто может быть страшней волка для тебя, кроме Вальки, – съехидничала Василиса.

– Дура ты, хоть и кассиршей была, – он задрал голову и ткнул пальцем в небо. – Там всё! Там пострашней волка летает… чёрте что. И силища у него, едрит твою, такая – и не снилось вам. Скалу поднимает!

– Трепло.

– Сами вы, трепло.

– Друганы, а ну признавайтесь, ну… Вы что-то видели, да? Видели?

– А что мы видели! Когда мы в траву как один попрятались и лежали, обоссамшись.

– Ну, ты за всех тут, ангидрид, не выступай. В общем, мы же договорились, друганы, чтобы не разглашать. Так и не разглашай. А то… все как один, обоссамшись, а ты один сухой, – недовольно заметил Пётр.

– Вы что мелете, алкаши! У вас, задание было? Я вас послала пропавших мужиков найти живыми и Шиктыбая. Он может и не мёртвый вовсе, а вы тут… летают… силища, обоссамшись. Самогонку с собой брали?

– Да там, Васька, весь хмель вышибает одним махом. Такое увидеть, кто бы рассказал, так ни в жисть. В морду бы дал сам кому ни то, за такую брехню. Клянусь.

Прибежала Надежда. Когда она волновалась, то сильно заикалась. Так было и у её детей. Говорят, что этот дефект появился неожиданно у её прадеда, а дальше передавался по наследству, очень странным образом – всё больше по женской линии. Когда она начинала кричать, сначала её не понимали.

– Ой, г..г..де-то… то… то стреля… ля… ля, ду… ду… ша в пя… пят… Слыша. ша. ша…

– Садись рядом, Надька, и успокаивайся. Во. от, та. ак… Ну, вот и начинай всё сначала, да ладом. Стреляли это наши мужики, волка отпугивали. Расскажи, как там, колобок, живая? – Василиса взяла её за руку.

– Закрылась в избе, сказала, что спать будет. Не верит про старика, исплевалася, – продолжила Надежда, как ни в чем не бывало, – Говорит, что старик накажет всех, так духи сказали!

– Всё, помолчи теперь. Рассказывайте дальше мужики, так не пойдет, не договорили вы что-то. Что видели там, колитесь, только давай без этого самого, без выкрутасов, надоели, – продолжила Василиса.

– Я думаю так, бабы, – начал издалека Пётр и обвел взглядом каждого из мужиков. – Попали мы в нашей степи под какие-то военные и шибко секретные учения. По всему видать, что это наша армия новую боевую технику испытывает. Помню я, когда в 75-ом годе сам служил, так мы тоже испытывали боевую технику, только мы тогда были наземные войска, а у нас, думаю по всему, авиация, а может и космические войска.

– А где стрельба, взрывы? Тут шума было бы, ого-го! Техника щас, ого-го!

– Говорю вам – это новая космическая техника, которая не снарядами, а лучами стреляет. Лазер называется – ни шума тебе, ни пыли, шмякнет, и… ни ваших, ни наших!

– Ты лазерем зубы не заговаривай! Шиктыбай где, если он лежал мертвым?

– Шиктыбай был, все видели, лежал он.

– В ваших пьяных глазах он лежал?

– Сука буду, сам видел! Лежал, как мертвый, и весь в крови. Горло всё вырвано! Дыра с кулак в горле! Вполне и такое может, что его для этих учений так военные замаскировали. Ну, сначала, видно, уговорили его – подсоби мол, армии, то да сё. Даже усыпили с дырой в горле.

– Его одного, с дырой в горле. Остальные где? Где еще четверо!

– Н..ну, наверняка, всех мужиков наших, тоже разведка ихняя в плен взяла, так всегда, на любых учениях делают. Понарошку.

– Тогда что же вы весь народ взбаламутили, придурки! Выходит, все живые?

– Мужики, мы как там договорились? – Петро ждал поддержки.

– Ну, да… договорились, – вразнобой и вяло поддержали его друганы.

– Ох, темните! Ох, что-то, не того. – Василиса подошла к Петру.

– Я так думаю, – отодвинул он её. – Завтра всё и решим, что почём.

– Тут дело нечистое… Андрей! – Валентина подошла и тряхнула его за грудки. – Давай-ка, выкладай, родненький, а то я тебя выложу, чтоб на других не тянуло!

– А ты… давай безрук, Валька. Не зоотехник, выложила она, тебе дай волю. Хватит!.. – Петро оттолкнул её от Андрея. – Завтра поедем в район, в военкомат и всё узнаем.

– Ну, приедете в военкомат и что скажете?

– Ехать надо вдвоем, или даже втроем, для важности. Так и скажем, что во время военных боевых учений у нас пропало четыре мужика.

– А Шиктыбай?

– Скажем, пять!

Женщины, потерявшие мужей, завыли.

– Не войте вы, бабы, не надо хоронить никого раньше времени. Вы Сашку Белоусова один раз схоронили и что получилось?

– Сравнил.

– Ладно, хрен с вами. Учения, так учения, раз вы такие знающие, – поднялась Василиса. – Мы завтра же напишем заявление в милицию и в военкомат! Я сама напишу, утром.

– Это другое дело, Васька, а то… – поддержал её Петро. – В военкомате будет намного проще, там одной самогонкой обойдемся, литра два, а милиция без штанов, даже без трусов оставит за одну бумажку.

– Без бумажки ты какашка.

– Годите! С. стойте, окаянные, рассказывайте, зачем обос. сались все? Вижу я вас! – проснулась Зотиха. – Кто чего подымал?

– Ого, разошлась, старая, то как змея шипит, а тут соловьем разбойником засвистела, – подколол Федор.

– Ты бы, бабка, там не только обоссалась, но и родила со страху, – добавил Петро.

– Я соглас. сная, а только, ох как чую, нечистое у вас дело. С..смотрите, мужики, ох, с. смотрите, кабы дальше что не так получилось, не то всё наперекосяк!.. – высвистывала Зотиха.

– А дальше, бабы, сплошная военная тайна. Мы с мужиками так решили, И. и… нечего раньше времени тень наводить, разобраться надо. Верно, друганы?

– В военкомате нам и скажут подробности. И что за таз летал у нас, который первым увидел Шиктыбай, и куда он сам делся! Мы, бабы, до самой Москвы дойдём!

– Дойдете, как же, ждут вас. Ноги до крашенок стопчете!

Все устали, общая большая тема рассыпалась на мелочевку. Поспорив, кто кому на эту пасху больше яиц покрасил, остановились, как решили, и с тревогой разошлись по домам, слушая то с одной, то с другой стороны посёлка, тоскливый, протяжный волчий вой.

В эту ночь, как никогда за все последние дни, жители позакрывали на все запоры имеющиеся в хозяйстве двери и огня не жгли. Только в четырех избах, куда не вернулись мужчины, едва заметно светилось.

Валентина как-то решительно, ни с того ни с сего, пошла и ополоснулась в бане, и настоятельно послала помыться мужа.

– Целый день вы бегали, воняет как, – не стала уточнять, как воняет, – Шел бы ты, Андрей, тоже помылся, спать лучшей будешь, – и как-то искоса посмотрела.

Спящего в корыте племяша, так и перенесли в избу. Он даже не дернулся, только сопел, иногда всхлипывал и вроде как… подвывал.

После мытья быстро легли, Андрей сразу начал похрапывать, а Валентина ворочалась, ей никак не давала покоя военная тайна. Потом она взяла его руку и положила себе на живот… чуть пониже.

У нее давно никаких чувств к Андрею не было, как и у него к ней, так, случалась иногда близость, на что он говорил, что с козой больше удовольствия получить можно, она хотя бы мекает. Нутро у Валентины было темное, такое же, как темная дыра на озере Камышном, а тело тоже холодное, твёрдое. Что-то по-женски, промеж ног, у неё не складывалось, хотя снаружи, как у всех баб – не поперек, а вдоль.

– Чего тебе? – спросил он и зевнул, – С чего ты зашебуршилась.

– Руке не горячо? – и опустила его руку ниже некуда, оказалось, на ней трусов нет. – Горячо? Я токо так парилась.

– Так себе, тёпленькая, чуть-чуть, – пошевелил пальцами и всхрапнул.

– Тут это, Андрюха, моя подружка, Манька, разгорячилась… прямо как утюг.

– Сказал же, так себе, тёпленькая.

– А я говорю тебе, ещё в бане разогелась, там в воде, а тут… – горит синим пламенем!

– Спи давай. Если надо, я в райцентр съезжу и погорячей найду, поласковей.

– Знаю, там у тебя Клавка в сучках, так она для кобелей всех мастей.

Она не сдавалась, не гордая. Положила руку ему на живот и побежала пальцами вверх, потом еще быстрее вниз.

– У..ух ты… А солдатику нашему, пожарнику манькиному… Ту-ту..у..у, давно срочный подъём объявляется. Хватит спать, хоть раз в год пускай затушит пожар.

– Отвянь, привязалась… Сказал тебе – солдат спит – служба идет.

Но… пожарник тоже не железный и дернулся раз другой, а Валька заработала пальцами, то как тесто месит, то как на балалайке тилипает, а как только поняла, что зацепила, тут же сменила разговор, хоть пальцами шуровала с ещё большей скоростью и силой.

– Андрей, расскажи, что вы видели на кургане? Заикнулись, и как один, молчок. С какого это вы там обоссались, а?

– Сказали тебе, – военная тайна.

– Я же вся своя. Да я за ради такого секрета, да я Маньку свою шерстью вовнутрь для твоего пожарника заверну. Ну, ты всегда мечтал.

– Ой, только пугать не надо. Сказано, нельзя. У тебя к такому нервы слабые, – он перевернулся вокруг себя.

– А ты не мне, а Маньке моей скажи, намёком. Что там такое страшное видели, скажи, и хоть до утра туши манькин пожар, а я токо повертаться для тебя буду, как сподручней, и не вякну.

– Всё… всё, сказал, у меня брандспойт в рулон свернулся.

– А я тебе и раскатаю и разглажу, ты только скажи мне, что вы с мужиками видели?

– Тьфу, зараза! – он уже не надеялся отвязаться и стал выбирать позу, чтобы хоть как-нибудь, но… не на ту напал, жена лихо придавила одной левой ляжкой.

– Н..ну, давай, паразит, колись, – она начала откручивать пожарнику голову. – У. у, как он у тебя хочет, да не может, боец сраный, всё о Клавке из райцентра, мечтает, козёл! Давай, рассказывай всё, что вы там увидели – такое не такое, а не то взвоешь у меня сейчас!

– Ну и сучка ты! Тебе в следствии работать надо бы и показания с мужиков выбивать! – ему надоела Валентина, то пожар ей туши, то другой интерес. – Ладно, скажу, но чтобы ни одна живая душа не узнала раньше времени. Поддувало не разевай, ясно!

– Ну. у, я ж… могила.

– Да, едрит твою. Я сам тебе могилу вглыбь на пять метров вырою. Ты брандспойт сверни назад в рулон и не тронь, не про твою честь.

– Козел! Расскажи, не то оторву, чтоб никому, раз моей манькой брезговаешь! – и так дернула, что он взвыл.

Андрей рассказал всё, и как они с мужиками носились из одного края степи в другой, и как не нашли никаких следов – ни старика, ни мужиков. Посоветовались и решили добежать до кургана, на котором старый Шиктыбай всегда разговаривал со своими знакомыми духами. Не доходя метров сто, в зарослях дикой вишни, Федор провалился ногой в сусличью нору и упал. Вскочил сгоряча, и охнув, снова упал. Оказалось, вывихнул ногу. Тут же сели, стали думать, как вправлять. Кожахмет дёрнул за ногу раз-другой, даже хрустнула. Все смотрели на Федора, а он сидел, и когда дергали ногу закатил глаза в небо. Там то первым, он и увидел, как на курган опускалась с неба какая-то круглая хреновина. Не гудела – без шума и пыли. Федор сначала крикнул от боли в ноге, а потом стал тыкать пальцем в небо и мычать, пока не захлебнулся слюной. Как посмотрели все куда он показывал, так и вжались в землю, поползли под чахлые кусты, в старые норы, леденея от страха. Хреновина тихонько опустилась и… зависла над курганом метрах в двадцати, потом на скалу упал луч, она дрогнула, захрустела, загудела и… стала медленно подниматься.

Волосы зашевелились от страха на головах, казалось, от дрожи, даже мясо с костей сползает. Основание скалы вышло из кургана метров на восемь, а может быть и все десять – у страха глаза велики. Что было внизу, в яме, само собой, никто не видел. Неожиданно в луче, из ямы под камнем, появилось тело Шиктыбая и зависло под скалой, проплыло к самому краю, потом стало медленно передвигаться по лучу, обогнуло скалу и поплыло вверх. Перед тем от его тела, сбоку, как будто что-то упало, и через несколько секунд, а может и минут – время-то остановилось от страха, скала со звуком, похожим на мощный выдох, ушла в яму, на своё место. Шиктыбай выправился, словно встал на ноги, поднялся по лучу в «хреновину» и растворился, как растаял! А эта штука резко ушла в небо и… тоже растаяла.

Только через несколько минут мужики начали: сначала робко шевелиться, потом едва слышно покашливать, отряхиваться, оглядываться, вверх-вниз, по сторонам. Поднимались еле-еле: сначала на дрожащие колени, потом, по-тихому матерясь, на четвереньки, а уж потом, переглянулись и… не сговариваясь, побежали что было сил в сторону дома. Федор, как самый молодой, бежал впереди всех и нога уже не болела. Остановились только перед огородами, попадали на землю, зачем-то проползли еще несколько метров и отдышались. Вспомнили, как несколько дней назад Шиктыбай говорил, что видел, вроде бы во сне, летающий люменевый таз с лучами. Может и у них это был всего лишь сон! Договорились молчать, до поры даже домашним не рассказывать. Прижмут если, можно намекнуть, для важности, мол, случайно, видели военные учения. Мол, посмотрели только, и всё. Не участвовали.

Такая пора наступила для Андрея уже ночью, и он в который раз убедился, что против лома нет приема. После его рассказа Валентина не долго думала.

– Брехло! Ну и брехло! Видать, нажрались там до люменевой горячки!

Она грубо отвернула на другую сторону подругу Маню, и так ущипнула пожарника, что Андрей взвыл. Они долго не могли уснуть, ворочались, пинали друг друга, причем больше молча, но, в конце концов, усталость от жутких потрясений за прошедшие дни сморила.

Возбужденные событиями вчерашнего вечера петухи разбудили всё население поселка раньше обычного. Перекликаясь через дворы и огороды, уже в половине шестого народ собрался, и малый и старый, чтобы разобраться еще кое с кем, кой о чём. Ментам в райцентре – учиться и учиться в своих школах и ученых академиях, как выбивать чистосердечные признания, особенно у мужиков.

…Василиса с некоторых пор в посёлке была самая образованная, восемь классов она окончила лет пятнадцать назад. Как пообещала, села с утра сочинять письмо. Других грамотеев всё равно не было, если не считать троих школьников, но они еще не знали жизни. Насчет знаков препинания у нее и в школе было туго, поэтому она излагала самую главную суть, чтобы не очень сильно напрягать в райцентре начальников – если не дураки, и так всё поймут, а дураку никакие знаки препинания не помогут. Сначала она ходила по улице одна и придумывала, что и как написать и только потом пришла домой, отправила мать по соседям, чтобы не мешала думать, и села за стол. Получилось очень даже впечатлительно:

…«Военкому и начальнику милиции из нашего района. Заявление насиления нашего отдиления от совхоза в совецкое время Заря Кумунизьма. Мы всё наше насиление заявляем что у нас волки воруют малых детей Белоусова Сашку в полтора года, а особо страшно перегрызли горло нашего доброго старика Шыктыбая Азарбаева, а ишшо в один час пропало четыре здоровых мужика каких как корова слизала и мы не нашли, а остались семьи. Еще видели как летала по небу круглая штуковина видать военые учились воевать Надо бы правести следствию по такому случаю в нашей бывшей заре кумунизьма и вернуть всех наших мужиков из плена они вам не шпионы какие ни то бабы и все детишки осеротеют а это не дело детей кормить еще надо. Сашку малого волчица сучяра сама принесла». Дальше пошли подписи.

Решили почти единогласно – в райцентр надо ехать троим, двое самых горластых и один умный: выпало на – Петра, Андрея и Василису. Наказали так, чтобы там, даже бестолковым начальникам, которые, если не поймут по бумаге, растолковать словами или на пальцах, или ещё как, при личной встрече. А Валентина дала задание Андрею найти Анну и вернуть срочно домой. На глазах у всех громко наставляла:

– Скажи, что Сашка нашелся и не хер ей в том районе болтаться. Дитё родное надо ростить, а не за ради блядства в фициянтках жопой крутить. Тут дом свой, я и дядька родный, хоть и никакой, как с козла молока. У него даже бранспойт в узелсвёрнулся, когда не надо!

«Беларусь» был на ходу и делегаты, прихватив в дорогу всё самое необходимое, через полчаса выехали. Напоследок Василиса наказала Надежде навестить Айшу, и только сейчас заметили, что колобка с утра никто не видел. Значит, слухам про своего старика она не поверила, а собственно, какой нормальный человек поверит в такой трёп. Могла уйти искать сама.

Мужики, которые остались, сбились отдельно в кучу и каждый божился, что никому не говорил, что они вчера видели на кургане. Мужская тайна, это же – могила! Как туда умеют проникать бабы? Да. а, есть у них от природы какая-то хитроумная отмычка, перед которой ни один замок не устоит, взломщики ещё те.

Из оставшихся мужиков Федор решил собрать добровольцев для еще одного похода в степь, на заключительную разведку. Мол – на войне, как на войне. Помялись, но еще четверо согласились, а еще напросились две женщины. Хоть Федор и был против, даже поматерился, но отобрал, которые покрепче, порезвей, на что наслушался насмешек и откровенных намёков. Это он резко пресёк, мол, не тот случай.

– Вам всё смешки-пирожки, а оттудова может быть бежать придется так, как ни к мужику, ни от мужика никогда не бегали, дурынды! Так скажу, чтобы дисциплина была.

– Может, пару ружей возьмём?

– Ружья там не помогут, только груз лишний.

Валентина подумала и тоже решила сходить в разведку, когда еще выпадет, и передала Сашку Зотихе.

– Пригляди за мальцом, бабушка, я тоже схожу с ними. Больно страшные страсти-мордасти они плетут. Я думаю, брешут, мужики. Мой охламон, этой ночью, пока щупал меня да уговаривал, такое наплёл… Срамота.

– Срамота, Валька, что уговаривал тебя. От как родная советская власть воспитала – собственную бабу уговаривать надо. Позор! Тебя предупреждал Андрей, чтобы ты от Сашки ни на один шаг не отходила. Предупреждал!

Зная языкастую и горластую Валентину, Федор совсем не хотел, чтобы она давала ему советы в разведке, а еще не дай бог, командовать начнет по привычке. Хоть она ему и никто, но характер её он знает не по наслышке. Курва, словом.

– А ты не пугай меня, пуганую. Пошли, зайдем к Айше. Что-то неспокойно за неё.

– Я видела нонче во сне не хорошее, – добавила Зотиха, – Солнышко вышло, а из маленькой тучи градом шыпет, – она перестала свистеть, снова зашипела, как гусыня, – Шипет на Шиктыбаеву каменюку, и никого нету во всей штепи, главно, шолнышко шветит, и градом шыпет, и шумит… Ш..ш..ш. Это никак, нечиштая шила.