Текст книги "Волчий выкормыш"

– Ну и сны у тебя, не приведи… Ты за Сашкой лучшей смотри. Он накормленный, так что – ему токо играть да играть, а тебе глаз не спускать.

Минут через десять разведчики пришли к дому Айшы. Во дворе никого не было. Надежда сходила в избу, в сарай – и там никого. Куры ходят, как ни в чем ни бывало. Позвали громко, но никто не отозвался. Со вчерашнего вечера, получается, её никто не видел. Обычно она сама прибегала на день десять раз, особенно если старика дома не было. Постояли, переглянулись.

– Сдается мне, что колобок ещё вчера почапала на курган. От, старая! – повела носом Валентина, как собака принюхалась и мотнула головой в сторону степи. – Чую носом, там она.

– Отделение, стройся! Мужики в одну шеренгу, бабы задом, мужики передом и… арш! – шутливо скомандовал Федор, его не поняли, было совсем не до шуток. Но он не шутил, мужики передом – шагать в степь, а задом, женщинам, по домам.

Пошли вроде бы даже и дружно, но без особого энтузиазма, несмотря на то, что некоторые сами напросились. Долго шли молча.

– А если эта дура там? – один из мужиков показал пальцем в небо, – А мы тут.

– Вчера было нежданно-негаданно, а сегодня мы ученые, на стреме, за километр увидим. Дура там, во какая!.. – развел руки Федор. – Надо бы, для храбрости по десять капель.

– Во-во! Всегда так, с десяти капель начинаете, а со стакана и не то покажется? – высказалась Валентина.

– Ты иди, ангидриду указывай, – недовольно буркнул Федор, но спорить не стал.

Шли, кучно, молчали и не смотрели под ноги, главное, не упустить бы появление того самого таза в небе, чтобы успеть всем спрятаться. Но небо было чистое, и солнышко светило ярко, и ковыль искрился серебром. Даже те, кто родились здесь и прожили всю жизнь, восторгались красотой степи. Каким-то чудом этот затерянный кусочек обошла холера пятидесятых годов, когда шло освоение целинных земель. А может и правда – это духи не допустили, которые со слов Шиктыбая, жили под черной скалой кургана. Если бы в те годы два трактора свалили её – всё могло бы пойти по-другому. Но древняя скала выдержала и вечная красота осталась. Теперь навсегда.

Когда до кургана оставалось метров двести, пошли медленнее, а за двадцать-тридцать, и вовсе остановились, рассматривали, как будто впервые видели. А в детстве и в молодости, все они много раз бегали на этот курган, залазили, прыгали с камня, ничуть не боясь, хоть и слышали сказки про духов. В то время никто просто не верил в эту чертовщину. А что же случилось сейчас? Такие солидные, пожившие и повидавшие казалось невозможного, дошедшие до тупика жизни люди, стояли в страхе и не знали, что делать. Можно зайти на курган или нельзя. Неужели для них здесь может быть еще хуже, чем сделали Иуда меченый и Борька мамонт? Неужели бог оставил их один на один с нечистой силой…

И вдруг, из-за скалы вышла Айша – колобок!., раскинув руки, она то и дело останавливалась и прижималась к камню лицом и, немного постояв, не спеша, переходила на новое место, при этом она что-то говорила, улыбалась и так… медленно ходила круг за кругом. Разведчики некоторое время молчали и наблюдали, а когда увидели, что ничего опасного нет, быстро побежали к кургану. Всех обогнав, даже не задохлась, первой подошла к старухе Надежда.

– Айша, зачем ты здесь?

– Здеся он, Шиктыбай, знаю я.

– Откуда знаешь?

– Она сама мне сказал, – Айша прижалась ухом к скале, послушала, – Здеся он мне говорит. Сама давай, слушай.

Некоторые осторожно стали прикладываться к камню, слушали и отходили, пожимая плечами.

– Крыша у ней съехала. – Федор ткнул пальцем в висок. – Увести её надо срочно.

– Не говори так, она лучше нас знает! – сердито осек его Кожахмет. – Айша всё слышит, а мы не слышим. Нам не положено. Что мы вчера видели, то Айша сегодня слышит.

Федор и ему ткнул пальцем в висок, а Надежда обняла убитую горем старушку, хотела отвести от скалы, но Айша отодвинулась и отошла.

– Айша, родненькая, так не доказано ничего, спьяну им всё почудилось, а ты поверила.

– Опять заладили они, – спьяну да спьяну. Вот этими самыми глазами самолично всё видел, и не я один, – обиделся Федор.

Айша с просветленным лицом, молча прошла за скалу и все подались за ней. Она наклонилась и потрогала что-то у подножия камня руками. Когда присмотрелись – всем стало не по себе. Из-под скалы торчали чехол со стрелами и кончик лука с оборванной тетивой из жилы верблюда. Это было охотничье оружие Шиктыбая. Вытащить его было невозможно, так было придавлено скалой. Как оно могло попасть под неё, как могло произойти такое, было не понятно, таинственно… и потому страшно.

– Я же видел, когда Шиктыбай вылетал вчера из под скалы, он вроде, уронил что-то. Значит, это был его лук и стрелы, – предположил Федор.

– И я видел, как падали! – у Кожи дрожали губы и тряслись руки. – Честно, я всё видел, аллах свидетель!

Не сговариваясь и озираясь, люди потихоньку стали спускаться вниз. Валентина обняла Айшу и попыталась увести, но та всем телом прилипла к скале, начала что-то быстро говорить, поднимать руки вверх и наклоняться.

– Айша, миленькая, пошли домой. Ничего тут не выстоишь. Скоро менты, или военные приедут, всё расскажут. Говорят, учения военные были.

– Может быть, они вертолетом скалу поднимут, а что? Вертолетом можно.

– Федя, ты о чём? Кто сюда вертолет пришлет!

– Может, там и наши мужики сидят, пленные, под этой скалой! Только их раньше туда посадили, чем мы подошли. Шиктыбая же выпустили.

– Типун, тебе на язык, Федька. На земле его выпустили, а на небо впустили. Айша, ну, что же ты, пойдем домой. Нельзя тебе одной оставаться, страшно тут.

– Сама идите. Я много старику говорить буду. И он мне много говорить будет здеся, и всё. Домой придем вместе, как поговорим.

– Ну, как знаешь, а нам тут шибко неуютно. Ты вертайся, мы ждём, чем можем – поможем, – все дружно согласились и быстро пошли в сторону поселка, где бегом, обгоняя друг друга, то и дело оглядываясь.

– Молитву бы ей почитать. Муллы жалко нету, без этого никак у нас нельзя, – с горечью заметил Кожахмет.

– А ты, Кожа, зна. наешь свои мо. молитвы? Вот вместе и почи. итай, – попыталась подсказать, заикаясь, Надежда, но не могла сосредоточиться, то и дело оглядывалась. Страх подгонял.

– Ну, да, остался бы и почитал вместе с Айшой ваши молитвы, – одобрила Фрося.

– Э..э, бабы, я и молитвы ни одной не знаю. Пионерские песни чуть-чуть помню, а молитвы нет. Плохо это, однако, а что делать, в школе одни пионерские песни слушал.

Он оглянулся, вскрикнул, и упал на землю. За ним остальные попадали от страха, только потом начали искать опасность… На курган неслышно опускался огромный, каким бывает солнце закате, оранжевый шар, даже не совсем шар. Смотреть было больно, слезились глаза, но все увидели, как Айша лёгкой пушинкой поднялась внутрь и стала тенью. Можно сказать, по воздуху ушла, старая!., на глазах у всех. И у всех была одна мысль: «Это всё не правда, или я сплю и вижу страшный сон? Потому что у нас, по воздуху, никто и никогда не ходил. Ни-ког-да! Стало быть, что-то мы люди, натворили такого, за что надо теперь ответ всем миром держать»? Скоро шар поднялся высоко и… словно растворился под облаками. Долго лежали и тряслись, как былинки на ветру, боялись сказать слово. Первой подняла голову Валентина.

– Царица небесная – не брехали мужики!

Кожа приподнялся, приложил к глазам руку козырьком и долго всматривался вдаль.

– Что там? – робко спросила Валентина.

– Ничего… Совсем ничего, однако.

– Посмотреть бы, как там наша Айша, колобок. Надо ж, вознеслась. Святый боже, святый правый, мама. а, стала скулить Фрося.

Разведчики попятились, потом развернулись и побежали, некоторые упали и катились по склону, но никто не кричал, и даже пугливая Надежда не визжала как обычно от страха. Молча катились и молча вставали, озирались, сбиваясь в кучу.

– С меня хватит, – буркнул Федор. – За два дня, во!., насмотрелся, – и пошел в сторону дома.

– А ты как? – кивнула Фрося Кожахмеду.

– Я, как все. А что мне еще надо? – ответил он испуганно.

Фрося тяжело вздохнула, посмотрела еще раз в сторону кургана, может, и её муж такой тенью ушел. Всхлипнула и пошла за всеми, одной было боязно. До самого поселка шли молча, всё время оглядывались, то в степь, то в небо, Федор снова захромал, как вчера.

Испуганной и растерянной толпой вошли они во двор Зотихи и замерли. Ближе к сараю в луже крови… валялась разорванная собака Муха, а сама старуха лежала неподвижно на скамейке у бани. Народ оцепенел, никто не мог, ни сделать шага, ни сказать что-нибудь. Одолев страх, Валентина медленно, почти не дыша, подошла и склонилась над Зотихой, прислушалась. Старая похрапывала с легким присвистом, даже улыбалась во сне, или так показалось. Рядом стояло корыто с водой.

– От, курва старая, надо ж, она ещё и лыбится! Сыно. ок, Сашка, где ты, паразит чёртов? А ну, отзовись тетке!

Она стала трясти, Зотиху, но та, спросонья, никак не могла понять, что и кому надо.

– Сашка где?

– Так и… Ой, тута он был, Сашка твой, токо что плавал, – старуха повернулась к корыту. – Ей бо, токо што, еще шолнышко до сарая не дошло. Тута плескался он. Батюшки. и!

– А сейчас где оно, твоё шолнышко? Это ж… это когда было? Ой, мамочки! Убьет меня Анька, а я тебя, карга старая!

– Баушка, кто Муху вашу убил? – губы у Фроси дрожали.

– Какую ишшо муху? – помахала рукой перед лицом старуха.

– Вашу собаку… Муху? Тля! Это же она… ну, да, разорванная… пополам почти… Муха.

Она подтолкнула старуху к разорванной собаке.

– Матушка, царица небесная. а!.. – заголосила Зотиха и стала креститься. – А ребятёнок? Ой, и где же это он? Ой! А может домой убёг? Ох, ты, господи, царица небесная, беда-то. о!

…Эти страшные и странные события, не только испугали, но и сплотили посёлок. Отныне каждый боялся остаться с неизвестной, а главное, никому непонятной силой один на один. Хоть и не очень дружно, озираясь и шарахаясь от каждого звука, в отсутствии Василисы люди потянулась за Валентиной, которая побежала к своему дому и громко звала непутёвого племянника. Шли как по битому стеклу, глядя не только под ноги, но и осматривая внимательно по пути места, где мог задержаться ребёнок. Кто-то мелькнул на огороде и тут же с воплем оттуда выбежала растрепанная Надежда. Одной рукой она куда-то показывала, а другой зажимала рот.

– О..ой, Ва.. ва.. валька..а..а! Та.. та.. тама…, за ого.. го., городом! Ой, ма.. ма мо.. моя родная, с.. страх-то, страх как… как…Ой! – она заикалась, споткнулась и упала.

– Да, кто там? Надька! Чего орёшь, дура!., кого ветрела там? Очумела, что ли! Давай руку… Да, ну тебя, сказать толком не можешь!

Валентина на глазах побелела, как простынь, и быстро побежала через огород.

Все кинулись следом. За огородом открывалась дорога в степь и тут… толпа остановилась, как в стену уперлась.

За огородом, у самой дороги, на бугорочке, поросшем зеленым спорышем, огромная волчица играла с Сашкой. Она лежала на боку, а он визжал, влезал на неё, садился верхом, а потом с визгом скатывался в траву. Волчица спокойно перепрыгивала через него и тут же ложилась, а этот балбес, с визгом, на четвереньках, снова лез на неё и снова скатывался. Дух захватывало от этого зрелища.

Валентина споткнулась и упала. Трое мужиков с воплями куда-то побежали.

– Ружьё… Ружьё мне, дайте! – неизвестно кому кричал Федор и размахивал руками, как вёслами.

Валентина завыла от обреченности и лютого страха: за Сашку, за себя… просто от ужаса. У неё отказали ноги. Она сидела, качалась и выла.

Волчица, услышав крики, вскочила и оскалила страшные клыки. А Сашка запросто… он крепко ухватился за шерсть, раскачивался, потом увидел знакомых, обрадовался еще больше, и… потянул волчицу за хвост.

– Ма.. ма..у..у… Моя! – и сунул голову в пасть.

Толпа единым вздохом охнула, ожидая самого страшного. Издали казалось, что зверюга играет с пацаном, как кошка с мышкой, и вот-вот наступит расплата, но неожиданно волчица лизнула его в макушку, отпрыгнула в сторону и… мгновенно исчезла, как нырнула в ковыль.

Сашка побежал следом, но потерял её из виду и остановился. Услышав знакомые женские вопли, радостный, гу-гу-кая, он развернулся и побежал навстречу людям, размахивая ручонками. Через несколько шагов споткнулся, упал и завопил изо всех сил. Валентина уже не помнила, кто принес ей племянника. Очнулась от слов:

– Держи своего волчонка!

Сначала, она прижала его трясущимися руками к груди, потом стала хлестать ладошками по чему ни попадя. Сашка извивался, тянул ручонки в степь и кричал взахлеб, словно просил помощи у доброй степной мамы. Подбежавшие женщины вырвали его из рук почти озверевшей Валентины. У бедной Фроси подкосились ноги, она рухнула на колючки и даже не заметила, только без конца повторяла:

– Ой, что же это делается на этом свете. Ой, не приведи господи! Что будет, что будет! Ой, люди, никак конец света прише..о..л… Дождали. ись, мужиков наполовину лишили. ись. Федька, Кожа, Степка, прячьтесь, кто куда. Ваш черед, а потом видно и за баб примется нечистая сила..а.

– А всё это за вашу пьянку, паразиты. Десять капель им, десять капель подавай! – поддержали её другие бабы.

Фросю подняли, с кровью отодрали колючки и чуть ли не волоком потащили домой. Её истерика привела всех в шоковое состояние. Одни кинулись бежать по домам, сломя голову, другие шли… даже не шли, а тащились. И никто ни разу не оглянулся в степь. Порыв ветра принес откуда-то облако пыли, потом ветер резко стих, а облако повисло над поселком… как безысходность.

…Ехать на тракторе «Беларусь» по бездорожью до райцентра – это отдельный большой рассказ, но у делегации скоро уже не хватало словарного запаса, слышались одни междометия и смачные короткие выражения, каждое следующее – короче и круче прежнего. Особенно досталось Андрею с Василисой. Петро рулил – он крепко держался за руль, а их кидало, потому что держаться можно было только друг за друга, и спустя пару часов, они были потные и прилипшие друг к другу так, что под ними даже на полу кабины блестела лужа. Испытание мужского и женского начала тут было изощрённее любой инквизиции. Женщины это переносят много легче, у них другое психическое строение во всём теле на счет подобного трения. Василиса даже умудрялась улыбаться, а вот лицо Андрея с каждым новым километром меняло цвет – от бледного, с легким свекольным оттенком, до чертополошного с серым. А вот Петру – хоть бы хны. Поглядывая искоса на слипшуюся как два перевареных пельменя парочку, то и дело хмыкал, лыбился и иногда подбадривал.

…Приехали, а точнее, вымучили эту долбанную дорогу до райцентра во второй половине дня. Пока вываливались из тесной, угловатой кабины, разминались, вправляли вывихнутые суставы и не очень выразительно ругались, выжимая рубашки и отлепляя клейкие штаны и трусы, рабочий день заканчивался. Военком был сильно выпивший и не мог врубиться – о каких военных учениях идет речь, и о каких, пропавших чёрте где мужиках, а «люменевые тазы» его вообще рассмешили. Но к к бутылке, которую Андрей надежно прижимал к груди, он потянулся серьезно, показывая, что есть всё таки, и важные дела, но Андрей отвел руку за спину, показывая, мол, рано.

– Военные учения? Почему без меня! Та. ак. Не имеют права. Без меня учения – значит, военная тайна от меня? Ерунда какая! Завтра, мадам, я с… удовольсс… – и игриво шлёпнул Василису по заду.

– А сей секунд я лично пра. про. шу вас всех покинуть этот оч. чень сер. жретный кабинет, на одну минуту, меня лично вызывает сам министр обороны… Лично! А мы с вами встретимся через пять минут, или…

Галантно, как положено настоящему офицеру, он подал руку и пригласил даму к выходу, и уже совсем случайно, чтобы не упасть, придержал её чуть по ниже пояса. Проходя в дверь, дама тоже прижалась, и слегка двинула его коленкой в пах. Военком охнул, согнулся и… хватая ртом воздух, присел у двери на стул.

– Привет вашим военным кобелякам от наших мадамов. Учитесь и дальше на военных учениях на одни пятерки! – громко сказала Василиса, и быстро выскочила из кабинета.

– Вы навестите меня утром, мадам? – выдохнул офицер, вытаращив глаза от боли. – Вы мне очень понравились. Я займусь вами лично, Маруся, как только с секретных учений к вам вернуся!

Перепуганные Петро с Андреем подхватили Василису под руки, бегом, одним махом, вынесли через крыльцо до длинной скамейки во дворе, у кустов сирени. Сели, отдышались.

– Совсем сдурела, Васька! Он уважил, по жопе тебя хлопнул, а ты… Видно же, что майор свой мужик, жалко тебе, что ли? Он шутку хорошую разумеет, по-нашему.

– Жалко у пчёлки в жопке. Для своих, Петя, не жалко, а тут мы по делу, а он лыка не вяжет.

В районном отделе милиции на крыльце сидел сонный сержант, он сразу заявил, что начальство сегодня на выезде, даже зам, но заявление можно оставить, он даже немедленно зарегистрирует его в журнал. Сержант взял заявление и долго читал, крутил так и сяк, потом перечитывал, даже на свет просмотрел.

– Дурдом какой-то… шизо. И кто сочинил это сочинение, у вас есть школа?

– Мы. Ну, а хоть бы и я, – призналась Василиса и заглянула в листок в руках сержанта, как будто хотела убедиться, что это её письмо. – Никакой тут не дурдом, а бывшая наша заря комунизьма. Не чета вам, районным.

– Если ты, сержант, думаешь, что у нас белая или еще какая ни то горячка, так ты знай, мы со вчерашнего, ни грамма, – провел выразительно ладонью по шее Андрей.

Заявление озадачило и развеселило сержанта. Он кому-то позвонил и начал читать по слогам, где серьезно, а где давясь от смеха.

– И когда он, этот ваш начальник будет? Нам недосуг, и мы приехали не для смеху! – начала сердиться Василиса.

– Пусть у нас не всё там складно, – показал на бумагу Андрей. – А только по пять мужиков и у вас не каждый день пропадают… вот так, – руками он изобразил полёт птицы, и показал на небо.

– Если для тебя это ржачка, так мы пойдем к начальнику домой! Давай наше заявление, черт с тобой! – Петро хотел забрать заявление.

– Ну, ладно. Начальник завтра будет, утром. Зарегистрирую я ваше заявление, так и быть, хоть народ повеселим.

– Завтра мы будем в восемь утра! – объявила Василиса и погрозила пальцем. – Чтоб начальник, как стеклышко, понял, молодой! – она быстро осваивалась в обстановке.

Слегка взвинченные вышли во двор, постояли, обдумывая, мужики покурили. Петро вытащил из загашника в кабине бутылку самогонки и показал Василисе большой палец. Она в ответ показала ему кулак, но не злобно.

– Так мы, пожалуй, к свояку зайдем, посидим, глядишь и заночуем, как, другая?

– Помнишь, как в прошлом годе мы у него же хотели посидеть, помнишь, как жена его кочергой нас шуганула?

– Тогда мы без дела зашли, а сегодня – другое дело. Как затравим, что у нас творится, она рот и разинет, сама бутылку выкатит.

– Ты с нами? – подмигнул Андрей Василисе.

– Нет, я к подруге пойду, давно не виделись. А потом, я не люблю, когда меня шугают. Это вы у нас привычные.

– Зря ты, – хмыкнул Петро. – У свояка сеновал, там бы вам с Андрюхой не тесно было, в кабине он весь вытек под ноги и всё без пользы. Ни себе – ни людям. Поумай.

– Чего ты мне его суёшь! Может быть я с тобой хочу на сеновал, или ты не способный, а? – она засмеялась и сунула каждому кулаком в бок, – Ну, смотрите, мужики, чтобы утром, как огурчики! А тебе, Андрюха, что Валька сказала – найти Аньку.

Вот и ищи! – она дала отмашку и пошла, качаясь, потом лихо крутанула задом. – Куда вам с такими мадамами, господа офицера! – и вихляя литыми бедрами с налипшим платьем, хихикая, пошла по улице, потом обернулась и показала кулак.

– Ну, сучка! – одобрительно хмыкнул Андрей.

Петро продолжал настаивать идти к свояку, целый год прошел, мало ли, может ждёт их давно. А после, оценив ситуацию, с добрым сообщением и к Анне можно – на радостях она ещё бутылку выкатит. Но Андрей упорно настаивал на своем, сначала идти к Анне, обрадовать, а после с двумя бутылками к свояку. На том и порешили. Выпив по пол стакана, для почину, друганы поехали к племяннице. Андрей хорошо знал дом её подруги.

– Представляешь, ты заходишь первый и так ей говоришь важно, мол, накрывай Анька поляну за хорошую весть. А она – ох, да, ах! Тут вкатываюсь я, и говорю тоже – так и так, племяшка, серьезно так, говорю, что мол, дома уже давно твой сынок. А ты говоришь, мол, это наш Андрюха ангидрид, ну, дядька твой родный, спас Сашку и вырвал из волчьих клыков с опаской для личной жизни, у целой волчьей стаи!

– Какой стаи?

– Ну, как же, волчица – раз! Валька – два! Она же целой стаи стоит!

От души посмеялись, Андрей вспомнил на ходу еще эпизод – выпили.

– Анька само собой – брык!.. и в аут, в смысле, в обморок! Не, в обморок не надо, досталось и без этого. Здорово, придумал?

– Ты прав, Андрюха, после такого – хочешь не хочешь, а бутылка сама выкатится.

Цветущая в их воображении поляна свернулась у самых ворот, где их словно поджидала подруга Анны. Увидев Андрея, она без всякого привета и здрась… сьте немедленно объявила, что его Анна уехала четыре дня назад в сибирские края, куда – не сказала, но пообещала, как только устроится, сразу сообщит ей. Подруга даже вытерла глаза, а когда узнала, что Сашка нашелся, жив и здоров, порадовалась на словах и разрешила заночевать в бане, там места хватит.

– Только тихо, без фокусов! Мужик мой после смены спит, устал. Деньги нынче тяжело даются. Вы хорошо устроились в своей заре коммунизма, сами себе начальники, хочешь – работай, хочешь – празднуй. Мне своего беречь надо, один в семье добытчик… вкалывает.

– Вот, видишь, другая, как баба своего мужика уважает, – одобрительно заметил Петр. – Не то, что наши лярвы.

Переночевали в бане непривычно скучно, даже не с кем поспорить было. Немного проспали, и утром, в половине девятого пришли в управление милиции. На крыльце стоял вчерашний помятый сержантик и еще двое – постарше. Он что-то им рассказывал, потом они вместе хохотали, можно сказать, ржали. Когда подошли поближе, менты в наглую ухмылялись.

– А ваша подружка давно у начальника сидит, она его не выпускает в сортир с семи утра, – они громко, дружно заржали. – Зажала майора в кабинете и что там, то нас уже не касается. Майор вашу шифровку разгадывает!

Делегаты вошли в здание, а сзади – по новой раздалось громкое ржание. Дверь у начальника была открыта, они услышали знакомый голос и встали у входа. Василиса сидела к ним спиной и была сильно на взводе. Начальник, майор Лаптев, увидел мужиков в проеме двери.

– Они свидетели?

– Явились, паразиты, а я сказала к скольки? Вы так надо мной издеваетесь? Свидетели, хреновы, только и могут они – возле бабы бестолку потеть, да самогонку жрать!

Видно было, майор принял Василису не так, как она расчитывала, потому и кричит на них. Ну, виноваты чуток, с кем не случается, но на всякий случай друганы дружно закивали, мол, согласны полностью, исправимся.

…Около полу часа майор Лаптев вел разговор четырёх слепоглухонемых, потом вытер платком лицо, выпил пол графина воды, поперхнулся, и вызвал на помощь лейтенанта Твердохлеба. Всё началось с начала, только теперь лейтенант что-то записывал, потом передал майору. Тот прочитал, кивнул, и передал Василисе. Она долго читала и, похоже, перечитывала, удивленно поглядывая на лейтенанта, потом встала.

– Ты чё написал? Тут же в сто раз меньше, чем у меня было!

– Здесь по существу.

Василиса потрясла бумажкой и стала читать вслух, даже встала.

– Начальнику… от… так, заявление! 25-го июня ушли в неизвестном направлении, Васильев Иван Семенович, тут год рождения… так, ладно, Зубков Николай… Дальше все по списку. Так… просим организовать поиск людей. И всё?.. И тут всё ваше, сущ. щсво?

– Ну, да! Тут, едрит твою в ангидрид, бумаги больше, чем слов! А у нас всё наоборот было, как положено! – поддержал Андрей. – Это у Васьки! У Василисы сущ. щсво было, а у вас, едрит твою в ангидрид! У нас мужики… тазом накрылись!

– Здесь, граждане аборигены, написано ясно и коротко, именно по существу, – остановил майор Андрея. – А ваши выдумки о похищении волком ребенка, или ваш какой-то летающий тазик – эта чушь – не наш профиль.

– А нам ваш портфиль, товарищ майор, как к Васькиному пирожку дверца! – ляпнул Петро и получил тычек от Василисы. – А пускай он не выражается на нас аборт. ренгенами, или как там. Ещё и обзываются!

– Выставить бы вас к чертовой матери, по всем правилам! Быстро отвечайте по существу дела. Ребенок этот, – майор заглянул в бумагу, – Сашка Белоусов… Александр, полутора лет, он дома или не нашли ещё? Тут у вас бред… волчара принесла!

– Дома уже, с неродной теткой Валькой он. Так она, Валька моя, сама волка загрызет, – поспешил дополнить Андрей.

– Значит, он дома, а четверо мужиков и старый охотник пропали, так?

– Так-то оно так, только Шиктыбай мертвый уже, мы сами видели. Горло до пупа вырвано!

– Он дома или его уже похоронили?

– Нету его дома… и на кладбище нету. Его тот самый таз унес по воздуху и под камень сбросил, а потом забрал.

Майор тяжело вздохнул и закурил.

– Ладно, к вам приедет лейтенант Твердохлеб и разберется во всём. Учтите, бензин для машины и питание для сотрудников за ваш счет. Это вы договоритесь на месте с лейтенантом. Поняли?

– Мы уже давно вас поняли, – хмуро ответила Василиса.

– А вот в советское время, так был порядок. Менты ездили за свой счет, и ели за свой счет. Ну, мы, бывало, бутылку выкатим и всё. Всё было по нашему, по советски, – подметил Андрей.

– Вот и стройте у себя снова советское время, а нас и это устраивает. Ну, до свидания, граждане абориг… сельчане, у меня больше нет времени.

– А как насчет военных учений, кто разъяснит?

– Сержант проводит вас в районное отделение больницы, там психиатр всё разъяснит, – майор уже нервничал.

– А я всё равно о военных учениях хочу сказать, без этого никак!.. – напирала Василиса. – Мужики говорят, лазарем там их гоняли с того тазика… с неба. Учения, говорят.

– Мы сами дотумкали по разным приметам, кто-то испытует космические войска, не мене!., у нас под боком, – поднял палец Петр, – тоже кой чего соображаем, не трали-вали.

– Гадать, граждане, это точно не мой профиль, а космические войска с лазарем, как вы сказали – тем более. Но врач психиатр и это вам объяснит. Вы свободны, господа – товарищи.

– Значит, завтра точно приедет Твердохлеб? А почему не сегодня, чтобы вместе с нами? Народ с ума сходит уже!

– Дело о пропаже людей мы заводим через три дня, значит, послезавтра. Так, Твердохлеб?

– Так точно, товарищ майор, послезавтра всё и оформим, как положено.

– Все, вы свободны, граждане, – майор встал и ушел, кивнув лейтенанту.

Недовольная делегация осознала, что большего здесь они ничего не добьются и решили пойти отовариться в раймаг, как делали всегда. Зашли в магазин, купили соль, спички, чай, сахару пять кг, пятнадцать буханок хлеба, по пол кило разных, но недорогих конфет, печенья. Словом – бабке, дедке и детке – по конфетке, остальным, по привычке: соль, сахар, спички. Дальше на нефтебазу, чтобы загрузить бак трактора и бочку солярки в запас, еще четыре канистры керосина для ламп. На зубодробительную дорогу домой купили бутылку водки, для мужиков, и 0,7 портвейну крымского для Василисы. С тем и тронулись.

Не спеша, с передыхом, после десяти капель, по четыре раза и перекуса, с гнутыми и мятыми рёбрами, Андрей еще и с фингалом под левым глазом – после выпитой водки он резко полез к Василисе под юбку, чтобы проверить, не сильно ли сквозит ей там. Она тоже не так поняла после крымского портвейна, который почему-то пошел весь в голову, а скоро у Петра прихватило спину и остатками портвейна Василиса натёрла больному поясницу. Водка для этого не подходит, Петр сам так сказал – нечего, мол, добро переводить.

В поселок въехали ближе к вечеру и удивились, как будто вовсе не к себе домой приехали. Всё разумное в поселке – люди, собаки, овцы, словно вымерли. Во всех избах двери были закрыты. Всегда поперёк дороги лежали одна – две свиньи, которых надо было или объезжать, или выходить и пинками отгонять, и только бестолковые куры с широко открытыми клювами лениво волочили по земле опущенные от жары крылья, и лезли как смертники под колёса.

Сидя в гремящей кабине делегаты сначала не заметили, как в некоторых избах, мимо которых они проезжали, двери чуть-чуть приоткрывались, кто-то выглядывал, но не кричали, а размахивали нелепо руками, словно предупреждали.

– Чего это они? – удивилась Василиса.

– Да, едрит. Что-то того у них не того.

Первым, опять же размахивая и показывая в степь, прибежал один мальчишка, за ним другой, только после них выскочили двое мужиков. Это было уже почти рядом с домом Петра, когда он выруливал на место. Все избы поселка находились друг от друга недалеко, и пока делегация с охами и кряхтеньем выбиралась из пыточной кабины, вокруг собралось большинство населения, почти все, и лица у всех были какие-то серые, бледные, как будто их долго морили голодом и держали взаперти. Подбежала, задыхаясь, такая же как и все, растрепанная Валентина с племянником на руках, пыталась быстро что сказать, но путалась и не знала с чего начать.

– Что тут?., ну, хоть не уезжай! – недовольный Андрей прошел, расталкивая людей. – Ну, едрит, чтобы вы без нас делали!

Мужики отошли в сторонку, попытались хоть что-то объяснить, но вперед выступили женщины. Начинала одна, тут же перебивала другая, через минуту все кричали хором. Понимала их только Василиса, как – тоже загадка общения в обществе. Вопрос этот надо рассматривать серьёзно, и по всему видать, по линии науки, а не здесь.

Навести хоть мало-мальский порядок было трудно, Андрей и Петро уже размялись, отошли в сторонку, сели, закурили, и завели с мужиками разговор отдельно – по уму. Через десять минут всё порешили и стали ждать женщин, которые галдели всё горластей и круче, казалось, они не никогда не устанут. Постепенно, какая-то сила начала тасовать толпу, одних отодвигать, других выдвигать и скоро народ сошелся в круг, в центре которого сидели, кто на чём, измученные дорогой делегаты.

– Хоть опять вертайся назад! – Василиса резко стукнула ладонями себя по ляжкам, охнула. – На день их нельзя оставить! Куда улетела колобок?

Кто собак загрыз? Опять к ментам ехать?

– Ну, уж, на. ахрен! Никуда я не поеду, это чтоб только записать там колобка и двух загрызенных собак? Не поеду, с меня хватит! Поясница болит, по дороге даже тёрли, – твердил Петро.

– Конечно! И нечего соляру жечь, она денег стоит, а дорога туда, едрит твою в ангидрид! Сто потов об Петра вытер и… фонарь набил об его же, нос подтверди, Петро, ну!.. – Андрей подмигнул Василисе. – А наша Анька уже давно в Сибири, туда на тракторе не скоро доедешь. Сибирь, ого-го! Где искать? Ну, если мы опять втроём, то… бля бу, за неделю справимся!