Текст книги "Котёл с неприятностями. Ближний Восток для «чайников»"

Судя по всему, как минимум часть химических арсеналов Каддафи попала в руки исламистов. Возможно, именно эти вооружения были перехвачены на территории Судана и уничтожены ударом с воздуха, за который не взяла на себя ответственность ни одна страна (что скорее всего говорит об Израиле или США), в ходе транспортировки – предположительно в Газу.

К моменту начала против него военной кампании именно Каддафи вёл борьбу с нелегальной эмиграцией африканцев в Европу через территорию Ливии. Его страна в возрастающих объёмах экспортировала нефть и природный газ в страны Евросоюза. Каддафи допустил иностранные компании к участию в крупных ливийских инфраструктурных проектах и проектах в военно-технической сфере.

Это не отменяло его сотрудничества с Россией, Ираном и Китаем, но Запад в Ливии в последние годы его правления получил изрядный «кусок пирога», что особенно контрастирует с ситуацией в Ливии после Каддафи, производство нефти в которой упало в разы, инфраструктурные проекты остановились, а уровень опасности для иностранцев зашкаливает.

Не стоит забывать, что лидер ливийской революции к началу ведения против него боевых действий отпустил на свободу болгарских медсестёр и палестинского врача, в своё время заключённых в тюрьму по сфальсифицированному обвинению в умышленном заражении ВИЧ ливийских детей. Хотя его имидж и имидж его страны эта история, мягко говоря, не улучшила.

Он наладил личные отношения с большинством мировых лидеров, среди которых особенно выделялись Николя Саркози, Сильвио Берлускони и экс-глава Госдепартамента Соединённых Штатов Кондолиза Райс. Каддафи боролся с «Аль-Каидой», черпавшей в Ливии пополнения для джихада в Афганистане и Ираке, – из соображений сохранения монополии на власть, но вполне эффективно. Начав успешный диалог с Западом, он остановил финансирование из ливийских источников международного терроризма.

Муаммар Каддафи оставался импульсивным и непредсказуемым тираном, но это никак не отличало его от большинства лидеров Африки и БСВ, при том что в развитие своей собственной страны он вкладывал куда больше, чем все они. Разумеется, исключительно из соображений престижа и в угоду личным амбициям, но мало ли о ком из мировых лидеров можно сказать то же самое?

Несмотря на попытки эмиссаров ООН добиться создания в Ливии единого правительства, её прошлое выглядит намного благополучнее, чем настоящее и будущее, в том числе отдалённое. Причём пример Каддафи показал, что пытаться перестать быть «плохим парнем» в глазах мирового сообщества так же бессмысленно, как стараться быть в его глазах «хорошим парнем», какими были на протяжении десятилетий Бен Али в Тунисе и Хосни Мубарак в Египте.

Остаётся констатировать, что ливийская экономика в результате гражданской войны и ареста ливийских авуаров в странах Запада, арабского мира и государствах Африки оказалась полностью парализованной. Нефтедобыча и нефтеэкспорт сократились до минимума. Сельское хозяйство и промышленность понесли значительный ущерб. Велика опасность подрыва идущего на Сицилию ливийско-итальянского газопровода «Гринстрим». Большая часть аэропортов и автомобильных дорог разрушена. Это касается и системы водоснабжения. О запланированном Каддафи строительстве на территории Ливии железнодорожной сети, которая могла бы соединить Египет, Тунис и Алжир, можно надолго забыть.

Что до российско-ливийских экономических отношений, российские контракты, в том числе в военно-технической сфере и строительстве железных дорог, заключённые с Ливией в обмен на списание ливийского долга, не выполнены и не будут выполнены. Они принесли России убытки в размере около $ 4 млрд, половина которых пришлась на ОАО «Российские железные дороги». И хотя некоторые перспективы возвращения Ливии в международную экономику существуют, перспективы компенсации отечественным корпорациям понесённых там убытков равны нулю.

Глава 3
Республики и президенты

Большая часть государств региона – республики, точнее то, что принято называть республиками на Ближнем и Среднем Востоке. Говоря упрощённо, их можно разделить на три типа. Две вестернизированные страны на западной окраине БСВ – неисламские Израиль и Кипр мало чем отличаются от стран Южной Европы, хотя специфика в их государственном устройстве существует. Причём чем больше в Европе мигрантов из Африки и стран Ближнего и Среднего Востока, тем меньше она от этих двух государств отличается – разве что в худшую сторону.

Значительной частью описываемого в настоящей книге региона управляли на протяжении десятилетий и управляют по сей день сменяющие одна другую военные хунты, коррумпированные и недолговечные гражданские правительства, авторитарные лидеры, мало что решающие в реальности «правящие партии», племенная и конфессиональная элита, стоящая во главе парламентских фракций и коалиций, представляющих собой настоящий «террариум единомышленников». Это и есть демократия в её ближневосточном варианте. Впрочем, как правило, то, что именуется этим понятием в Африке, куда хуже.

Особой формой государственного устройства являются исламские республики: Мавритания, Иран, Афганистан и Пакистан. При этом, рассматривая регион извне, следует учитывать, что такие занимающие место на карте геополитические единицы Ближнего и Среднего Востока, как Ирак, Афганистан, Судан, Сомали, Йемен, Ливия, Ливан, Сирия и палестинские территории, находятся в процессе распада, пребывая в состоянии гражданской войны. Полагать их государствами, опираясь на наличие у них представительства в ООН, столицы (или нескольких столиц – бывает и такое) и посольств за рубежом, никто не мешает – больше дипломатов, больше ставок и бюджета у МИДа. Но государствами они де-факто не являются.

Бывший с 1878 по 1960 год британской колонией Кипр, северная часть которого оккупирована Турцией, с 2004 года входит в состав ЕС, и его политическая система соответствует принятым в Евросоюзе стандартам. Специфическими её чертами, восходящими к этноконфессиональному устройству государства, закреплённому в период получения независимости, являются доминирование греческой православной церкви, резервирование мест в парламенте для армян, католиков и маронитов и не используемые с момента раздела острова квоты для турок-киприотов во всех властных структурах Республики Кипр, а также отдельные суды для греков и турок.

Близкие законодательные меры по защите прав и представительству этноконфессиональных меньшинств являются специфической особенностью ряда стран Леванта, главными из которых являются Государство Израиль и Ливан. К слову, руководящие органы образованной в 1983 году Турецкой Республики Северного Кипра формируются на основе выборов, соответствующих стандартам ЕС.

Характерно, что раздел острова был вызван действиями не турецкой, а греческой стороны, с 1963 года провоцировавшей нарушение соглашений о представительстве турецкой общины и организовавшей её экономическую и политическую изоляцию, а в 1974-м попытавшейся после свержения правительства архиепископа Макариоса присоединить Кипр к Греции. Итогом чего, как следовало ожидать с самого начала, стал не «энозис», на который надеялись путчисты, а обрушение общекипрской государственности как таковой.

Ввод турецких войск на Кипр был осуществлён в соответствии с условиями предоставления ему независимости – Турция действовала как гарант безопасности турецкой общины, опираясь на опыт сегрегации этнических турок и тюркских военных колонистов – туркоманов во всех независимых государствах Балкан и арабского Ближнего Востока, являвшихся провинциями Оттоманской Порты. Тем не менее вина за раздел острова возложена мировым сообществом исключительно на Турцию, и проблема прекращения турецкой оккупации является постоянно действующим политическим фактором для греческого Южного Кипра.

На референдуме ООН 2004 года 65 % участвовавших в референдуме турок-киприотов поддержали план объединения острова, выдвинутый генеральным секретарём ООН Кофи Аннаном, а 75 % греков-киприотов его отвергли. Тем не менее международное давление испытывает на себе исключительно турецкая часть Кипра. Что ещё раз подтверждает: двойные стандарты для мирового сообщества – не исключение, а правило. Проблема Кипра демонстрирует это не менее ярко, чем Югославия, Израиль, Ливия или Сирия.

Израиль, изначально созданный как еврейское демократическое государство, сохранил турецкое и британское законодательство, касающееся общинного судопроизводства. Арабы-мусульмане и христиане, представители других христианских общин, черкесы, друзы, бедуины и самаритяне пользуются равными избирательными правами с евреями, их депутаты представлены в парламенте. При этом арабы-мусульмане освобождены от призыва в армию (хотя некоторые из них проходят военную или альтернативную службу добровольцами). Христиане, бедуины и евреи-ортодоксы Израиля служат в армии на добровольной основе, представители остальных категорий населения – по призыву.

Изначально израильские партии были созданы в Восточной Европе, и особенности их функционирования восходят к восточноевропейской политической практике конца XIX – начала XX века. В Израиле число их пополнилось секторальными партиями, защищающими интересы отдельных общин или групп, сформированных по тому или иному объединяющему эти группы принципу. Это партии восточных традиционалистов и ультрарелигиозных ортодоксов европейского происхождения, пенсионеров (!), антиклерикалов, поселенцев, «русских», левого истеблишмента, ультралевых интеллектуалов, etc.

Большое число партий формируется вокруг политических лидеров и исчезает сразу же после их ухода с политической сцены. Многие мелкие партии не проходят электоральный барьер. Характерной чертой израильской демократии является значительное число фракций в парламенте – кнессете, низкий уровень партийной дисциплины, ставшие практикой правительственные кризисы и следующие за ними досрочные парламентские выборы, а также политические скандалы на высшем уровне, включая отставку президентов страны и заключение в тюрьму министров, президентов и премьер-министров.

Постоянно действующим фактором внутренней и внешней политики Израиля являются его отношения с палестинским населением территорий, взятых израильской армией под контроль после победы в войне 1967 года. Причём, если до определённого момента эти отношения подчинялись нормальной логике государственного строительства Израиля как еврейского демократического государства, с начала 90-х годов они начали строиться в сюрреалистическом формате постсионизма. Жертвой чего в итоге стали не только тысячи израильтян, но и десятки тысяч палестинцев.

Правда, политическая система Израиля практически исключает возможность военных путчей, переворотов, прихода к власти военной хунты или её формирования, характерную для прочих государств региона. Риск политических убийств в этой стране также минимизирован. То, что за весь XX век зафиксирован один прецедент в догосударственный период (убийство видного деятеля сионистского ишува – еврейской общины Палестины, Хаима Арлозорова) и ещё один – на протяжении истории Государства Израиль (убийство премьер-министра Ицхака Рабина), позволяет уверенно это утверждать.

Период доминирования левых социалистических и коммунистических партий в парламенте и правительстве Израиля продлился с 1948 по 1977 год. На протяжении всего последующего периода развития страны левый лагерь терял позиции в пользу правого. Неустойчивый баланс между крупными партийно-политическими блоками использовали, особенно в период прямых выборов премьер-министра в конце 90-х годов, мелкие партии, поддерживающие ту или иную из крупных фракций при формировании правящей коалиции, в собственных интересах.

Арабские партии, как правило, поддерживали израильский левый лагерь, в случае совпадения их интересов, «снаружи», не входя в правительство. Спецификой момента в израильской политике является то, что парламентская ниша левого лагеря в настоящее время в результате политической борьбы 2000-х и 2010-х годов в значительной мере занята выходцами из правого лагеря, потерпевшими поражение во внутрипартийной борьбе и вытесненными на левый фланг. Пример эволюции созданной Ариэлем Шароном в начале 2000-х годов партии «Кадима» в данном случае более чем показателен.

Собственно, левые партии Израиля постепенно сходят с политической арены и маргинализируются. Этот процесс приобрёл необратимый характер с распадом социалистической системы в начале 90-х годов. Усиление правого лагеря привело к его доминированию в парламенте и последовательному формированию правоцентристских коалиций, столь же последовательно разваливаемых их собственными лидерами из-за внутриправительственной конкуренции и личных амбиций. В то же время левые круги сохраняют значительное влияние в университетах, прессе и юридической системе еврейского государства, в том числе в прокуратуре и судейском корпусе.

Исключительно высокий уровень политической активности таких институтов, как традиционно левоориентированный Высший суд справедливости – БАГАЦ, и таких чиновников, как юридический советник правительства и государственный контролёр, которые часто принимают решения, парализующие работу правительства и законодательную деятельность парламента, в 1990–2000-е годы вызвал характерные для Израиля дискуссии на тему «Кто контролирует государственного контролёра?». Что показательно с точки зрения объективных недостатков представительной демократии западного типа, в рамках которой решения парламента и правительства могут блокироваться бюрократами, не подконтрольными системе.

Характерно, что, в то время как в арабском мире, в том числе в соседних с Израилем странах, в рамках «Арабской весны» рушились правящие режимы и шли уличные столкновения с армией и полицией, переходящие в гражданские войны, волнений в арабском секторе Израиля и на контролируемых им территориях не происходило.

Организованные левыми партиями протесты имели ограниченный характер, сопровождаясь экономическими требованиями – как происходит и в Европе. Позже «Интифада ножей» 2015 года имела явно заказной характер – как и теракты террористов «Исламского государства» в странах Евросоюза.

Усиление давления на Израиль со стороны ООН и левого международного истеблишмента по вопросам его отношений с палестинцами, при явной недоговороспособности руководства ПНА, провоцирует усиление еврейского характера государства, хотя уровень демократических прав меньшинств в нём по-прежнему соответствует европейским, а не ближневосточным нормам.

Развязанная против Израиля в этой связи международная кампания по обвинению в расизме имеет мало общего с действительностью. Речь идёт лишь о введении в Израиле стандартных правил защиты государства и его противодействии проявлениям анархии и антигосударственной деятельности израильских граждан.

Перечисленные ниже особенности республиканских режимов исламских стран БСВ заставляют усомниться в известной максиме Уинстона Черчилля по поводу того, что демократия при всех её недостатках – лучшее из известных человечеству государственных устройств. Впрочем, можно списать происходящее в этой части света на «неготовность» исламского мира к демократии, как часто делают его критики, не понимающие той простой истины, что демократия – не более чем способ голосования, но никак не панацея от болезней общества.

Её несомненными плюсами являются механизмы получения и передачи элитой властных полномочий. Первый оставляет электорат в приятном заблуждении по поводу своей значимости – баранов всё равно стригут, а иногда и употребляют на шашлык, но с сохранением у них самоуважения и оптимизма в отношении будущего. Второй позволяет покинуть властные пенаты в заранее установленный срок живым, сохраняя привилегии и перспективу синекуры с возможностью вернуться во властные институты на другой (Ширак, Путин) или, спустя определённое время, тот же самый (Черчилль, Бен-Гурион и опять-таки Путин) пост.

Разумеется, существует риск импичмента, однако и в этом редком случае отрешение носителя высшей власти от полномочий не сопровождается его встречей с гильотиной или расстрельной командой. По крайней мере в развитых странах. На Африку, Ближний Восток, а до недавнего времени и на Азию с Латинской Америкой эти правила игры не распространялись. Ну так на то она и «имитационная» демократия. Впрочем, пока цивилизованная Европа дошла до уровня современной цивилизованности, политиков, глав государств и государственных деятелей там перебили немало…

Демократия, однако, не гарантирует прихода к власти честных, справедливых и порядочных людей. Да и не ставит перед собой такой задачи. Отсутствие социального равенства, кумовство, популизм, некомпетентность чиновников и коррупция – неотъемлемая часть демократии. Всё то, что служит предметом критики в других системах устройства государства и общества, присутствует и в демократических республиках, но в несколько завуалированном виде и, как бы сказать помягче… в более привлекательной упаковке.

Ближневосточная демократия и ближневосточные республики, при всём формальном сходстве их властных институций и наименований с республиками Запада, несут на себе отпечаток именно того общества и именно тех общественных отношений, которые сложились в регионе в результате его исторического развития. В связи с чем республиканские режимы БСВ часто напоминают имитацию того, что называется республикой в современном вестернизированном мире. При этом аборигены своими республиками искренне гордятся, не понимая, какие права человека от них требуют и чего ещё всем этим заполошным «белым людям» от них нужно.

Трайбализм (кто из читателей не в курсе – преимущества для представителей родного рода-племени), правящие на протяжении десятилетий авторитарные лидеры и более или менее кровожадные диктаторы, религиозный фактор – на БСВ в его современном политико-исламистском варианте, притеснения меньшинств и, за редкими исключениями, ограничения в правах женщин – такие же характерные черты местных республик, как соблюдение прав человека и, самое главное, прав меньшинств на Западе.

Работорговля в её худших формах и геноцид иноверцев – современные (точнее, давно забытые старые) новации, которые в регион принесли сторонники салафитского «Исламского государства», но и без него «прелестей» у местной демократии было более чем достаточно. История политических систем, доминирующих в западном мире, насчитывает два с половиной тысячелетия. В основу их лёг опыт греческих полисов и Римской республики, античная риторика и философия, римское право и законы средневековых варварских королевств, христианская мораль и этика, конкуренция церкви и государства, бюргерское право и аристократические кодексы поведения.

Западную демократию взрастили права цехов и городов, непрерывно действующие на протяжении многих веков парламенты, профсоюзы и религиозные автономии, протестантская этика и секуляризм, феминизм и права сексуальных меньшинств и много что ещё. Равно как религиозные войны, преследования инакомыслящих, погромы меньшинств, две мировые войны, национализм, фашизм и этнические чистки, включая еврейский холокост и геноцид цыган. И – время. Сотни и тысячи лет развития базовых институтов государства.

Демократические же институты на современном Ближнем и Среднем Востоке или пытаются втиснуть местные традиции сдержек и противовесов в прокрустово ложе копируемых чужеродных институтов, или вынуждены игнорировать, ослаблять и уничтожать эти традиции. Иначе им не выжить. Главный вопрос любого государства, демократического или нет, ближневосточного или европейского, – это вопрос о власти. И если демократические институты помогают её сохранить – пусть их. А если нет…

В первом случае теоретически идентичные принятым в современном мире формам государственного устройства структуры стран БСВ представляют собой на деле традиционные общественные институты в новом обличье. Так, политическая партия может представлять собой племя или феодальный клан, во главе которого стоит традиционная аристократическая элита или представитель «благородного сословия». Что, впрочем, существовало и в Европе в прежние времена. В конце концов, кем были гвельфы или гибеллины?

Во втором случае эти институты на какое-то время переходят в подполье, а затем постепенно «прорастают» во власть и часто полностью подчиняют её себе. Именно так поступила правящая исламистская Партия справедливости и развития в Турции. Альтернатива – взрывное изменение характера власти, что и произошло в ходе Исламской революции 1979 года в Иране. После чего начинается новый цикл эволюции государственного устройства – на БСВ, как правило, на основе исламских норм и местных обычаев.

«Арабская весна» оказалась неожиданностью для европейских и американских политиков, политологов и журналистов. Их первоначальная растерянность сменилась рекомендациями лидерам стран, охваченных волнениями, не подавлять протестные выступления силой, не ограничивать свободу доступа к информации, не пресекать «демократизации» правящих режимов, прислушаться к голосу масс и прочими типовыми советами, чрезвычайно полезными для всех к ним причастных, кроме тех, кому они адресованы.

Популистская демократическая риторика западных лидеров, не понимающих, что происходит в регионе, и не способных повлиять на эти события, но искренне уверенных в обратном, была вскоре дополнена действиями. Арест счетов и отказ в приёме свергнутых президентов, прямая военная и финансовая поддержка антиправительственных выступлений в Ливии и косвенная в Сирии резко контрастировали с демонстративным молчанием в отношении подавления интервенционным корпусом монархий Персидского залива шиитских волнений на Бахрейне и чрезвычайно осторожными комментариями в отношении агрессии Саудовской Аравии и её союзников в Йемене.

Беспричинные надежды на то, что главное, чего хотят протестующие в арабских странах, – это установление там демократии западного типа как лучшего из известных государственных устройств, говорят не столько о реальной ситуации в арабском мире, сколько о профессиональном и интеллектуальном уровне западных экспертов. Возможно, сказалась своеобразная «классовая солидарность»: чем более образованно и информировано на БСВ местное население, тем менее оно лояльно правящему режиму. Это общее правило в полной мере сыграло свою роль в рамках «Арабской весны».

Между тем верхушечные перевороты в Тунисе и Египте, в ходе которых правители были свергнуты недовольной ими частью элиты, которая использовала в своих целях протестовавшую против бюрократии и коррупции «твиттерную молодёжь», люмпенизированные слои общества и консервативных мусульман, открыли дорогу к власти исламистам, а не демократам западного типа. Ситуация в Ливии и тем более Сирии также имела мало отношения к демократии. Правящая власть в этих странах может быть жёсткой – или никакой, что и продемонстрировала Ливия после свержения и физического устранения Муаммара Каддафи.

Разумеется, подавление волнений присущими местным режимам методами невозможно без жертв – тем меньших, чем быстрее эти волнения подавляются. Однако падение режимов вызывает неизмеримо большее число жертв и почти неизбежный распад не устоявших перед сочетанием внешнего и внутреннего давления государств, без малейшего шанса на их демократические изменения в том виде, которое в это понятие вкладывает Запад. Классическая формула «Злоупотребления властей вызывают революцию, но последствия революции хуже любых злоупотреблений» сработала на БСВ как медвежий капкан.

Можно лишь пожалеть о том, что ни Афганистан, ни Ирак так и не стали уроками для Вашингтона и Брюсселя. Впрочем, современная политическая элита Запада не извлекает уроков даже из собственной истории. Простое понимание того, что Сократ в Афинах был отравлен по итогам демократического голосования, а Гитлер в Германии пришёл к власти демократическим путём и во всём, что творил, опирался на германский парламент, отсутствует у тех, для кого «право народа свергнуть тирана» является догмой, равноценной Священному Писанию.

Как правило, на современном БСВ те, кто свергает авторитарных лидеров, служат инструментом для прихода к власти диктаторов ничуть не лучших, чем те, кто был ими отрешён от власти. Скорее худших. Возможные варианты развития событий после любого государственного переворота в этой части света – приход к власти военной хунты с большим или меньшим влиянием в ней племенной элиты, либо исламская бюрократия. Причём последняя во многом напоминает социалистические авторитарные режимы XX века.

Разница между Коминтерном и «Аль-Каидой», нацистами и партией Баас, большевиками и «Братьями-мусульманами», советским Политбюро и иранским Советом по целесообразности гораздо меньше, чем представляется стороннему наблюдателю на первый взгляд. Тем более что у истоков многих политических партий, идеологических доктрин, парламентов и средств массовой информации исламского мира стояли беженцы из Третьего рейха или советники из СССР, а иногда и те и другие. Что вместе с местными традициями сформировало в регионе гремучую смесь, уцелеть в которой западный либерализм не имел ни малейших шансов.

Термин «исламофашизм» в отношении Ближнего и Среднего Востока возник не случайно. История переворотов, путчей и диктатур в местных «республиках», напоминающая смену военных хунт в странах Латинской Америки с таким же, как и на БСВ, влиянием ультралевых и национал-социалистических идей, но без доминирующего в ближневосточном обществе ислама, говорит сама за себя. Проблема только в том, что историю эту в современном приличном обществе Запада вспоминать не принято. Столько скелетов может высыпаться из семейных шкафов…

Бывшая французская колония Мавритания с её двухпалатным парламентом получила независимость в 1960 году, став исламской республикой. 17 лет правления её первого лидера окончились серией военных переворотов – в 1978, 1979, 1984 годах. Затем страна прошла сравнительно стабильный период правления полковника ульд Тайи на протяжении 21 года и перевороты в 2005-м и 2008 годах.

Характерно, что на протяжении всей истории Мавритании на её территории существовало наследственное рабство (около 20 % населения – минимум 600 тысяч человек! – являются в этой стране рабами на момент написания настоящей книги), несмотря на официальные запреты рабства там в 1905, 1981-м и 2007 годах.

Алжир ликвидировал французское владычество в 1962-м и оказался под контролем Фронта национального освобождения и Ахмеда Бен Беллы, которого в 1965-м сверг Хуари Бумедьен с его однопартийной системой и ориентацией на социализм. После смерти Бумедьена в 1979-м страну возглавил Шадли Бенджедид, правивший до 1991 года, когда армия отстранила его от власти.

Военное положение и отмена результатов выборов, в итоге которых власть должна была перейти в руки исламистов, привели к гражданской войне 1992–1999 годов, окончившейся с приходом на президентский пост Абдельазиза Бутефлики. Итогом стало хрупкое перемирие, введение многопартийной системы и работающий парламент – но с 2008 года количество президентских сроков не ограничено, президент стар и беспомощен, а гражданская война в Алжире может вспыхнуть в любой момент.

Тунис получил независимость в 1956 году под руководством Хабиба Бургибы, пожизненного президента, который ввёл многопартийность, учредил парламент и светские суды, отменил многожёнство, – и был смещён в 1987 году Зин эль-Абидином Бен Али.

С 2002 года возрастной ценз кандидата в президенты и число сроков его правления были отменены, но 14 января 2011 года президент бежал из страны, а политическая ситуация в Тунисе с тех пор балансирует на грани хаоса. Вначале исламисты стали лидирующей политической силой в парламенте и правительстве. На момент написания настоящих строк они потеряли монополию на власть, но стабильность в этой самой развитой и наиболее европейской из стран Магриба подорвана самым серьёзным образом.

В Египте монархия была свергнута в 1952 году, и с 1953 года страна стала республикой во главе с президентом Мохаммедом Нагибом, которого в 1954-м сменил амбициозный и авторитарный Гамаль Абдель Насер. С 1958 по 1961 год он руководил Объединённой Арабской Республикой (ОАР), в состав которой помимо Египта входила Сирия. Его смерть в 1970 году привела к власти Анвара Садата, а убийство того исламистами в 1981-м – Хосни Мубарака.

Последний занимал президентский пост вплоть до своей отставки 11 февраля 2011 года, после которой он был отдан под суд Высшим военным советом. После короткого переходного периода власть в Арабской Республике Египет взяли в свои руки поддерживаемые Катаром «Братья-мусульмане» во главе с президентом Мухаммедом Мурси, которых ровно через год, летом 2013 года, отстранили от власти военные во главе с поддержанным Саудовской Аравией генералом Абдул-Фаттахом Ас-Сиси, в 2014 году избранным президентом страны.

Эритрея, на территории которой с 2015 года активно укрепляют свои позиции в Красном море, используя её порты, ОАЭ и Саудовская Аравия, – республика, президент которой теоретически должен избираться парламентом на пять лет. На практике она с 1993 года управляется Исайасом Афеворки, который правит ею, стоя во главе единственной в стране легальной партии – Народного фронта за демократию и справедливость.

В 1997 году «в рамках развития республиканских институтов» были назначены 150 депутатов эритрейской Национальной ассамблеи. В 2002 в ходе регистрации религиозных объединений официальный статус в государстве получили мусульмане, приверженцы римско-католической, эритрейской православной и евангелической (лютеранской) церквей. Прочие общины оказались вне закона. Особенно не повезло пятидесятникам и свидетелям Иеговы, которых преследуют и население, и власти.

Джибути – президентская республика с 1977 года, единственной партией в которой с 1981-го является Народное объединение за прогресс. Политическая жизнь в этой стране определяется борьбой за власть племён афаров и исса, война между которыми шла с 1992 по 2000 год.

Что до её экономической роли – статус единственного глубоководного порта Африканского Рога, через который осуществляется сообщение с внешним миром Эфиопии, а также наличие на территории страны военно-морских и военно-воздушных баз США, Франции и с 2011 года Японии определяют значение Джибути для внешнего мира. Не случайно Китай, преодолевая сопротивление Соединённых Штатов, создал в Джибути базу собственного Военно-морского флота, которая в 2017 году приняла первую эскадру из КНР.