Текст книги "Рок. Лабиринт Сицилии"

Глава 4

…Регул, ещё долгое время, стоит и смотрит на горизонт…

– Консул, – отрывает его от раздумий один из ликторов, – к тебе прибыл центурион Кассий Кар. Что прикажешь?

– Кар? – Регул как бы выходит из забытья. – Проводи его в мою каюту. И постарайся, чтобы нашему разговору никто не помешал!

Спустившись с кормы галеры, консул в волнении входит в адмиральскую каюту:

– Как я рад тебя видеть, центурион, – Атиллий поднимает правую руку в знак приветствия. – Ну что, встретился с ними? – с нетерпением спрашивает он. В его глазах светится огонёк давно ожидаемого известия.

– Да, консул, – Кар пересказывает встречу в ночи. – Они дословно передали тебе: «Он ускользнул из ловушки, но белая роза с бутоном благоухает в храме Артемиды в Акраганте».

Консул стоит в раздумье, повторяя про себя это сообщение. «Значит, Гамилькар был у Акраганта и вчерашнее нападение на конвой не его рук дело! – мысленно решает он. – Кто-то другой командует сейчас его флотом! То, что это его флот, нет никакого сомнения! Бибул не тот человек, мнение которого можно поставить под сомнение, он не укажет, на что-то, не будь он в этом уверен!» В глазах Атиллия читается разочарование. «Но адепты, как они могли провалить дело? – консул закрыл глаза, массируя виски пальцами. – А Катон? Этот rex sacrorum, царь-жрец, был уверен в успехе, и вот…, но остаётся ещё надежда! Она в Акраганте! Вместе с детьми. Он вернётся за ней, непременно вернётся! – лихорадочно соображает Регул. – Надо только захлопнуть мышеловку! Акрагант в осаде. Аппий Кавдик отвечает за осаду, у него огромный опыт! Надо вернуть адептов!» – решает он.

– Ты передал им моё распоряжение? – вслух спросил он Кассия.

– Да, консул. Они отбыли в заданном тобой направлении сию же минуту.

– Ну что ж, – вслух размышляет Атиллий, – тогда хорошо. Они уже, должно быть, на месте!

– Я не думаю, консул, – уверенно заявляет центурион.

На лице Марка Атиллия Регула застывает немое удивление. Оно длится несколько секунд.

– Ты что-то заметил, Кассий? – консул пристально смотрит на Кара.

– Оба арканита ранены, консул, – спокойно констатирует Кассий, на его лице не выражается ни капельки сомнения.

Лицо Атиллия вытягивается от удивления… В его голове проносится вихрь мыслей… «А он не глуп! И знает намного больше, чем я думал!» Регула бросает в пот от этих мыслей и беспокойства.

– Почему ты так решил? – спрашивает он, стараясь казаться спокойным.

– Я солдат, консул, и тоже могу терпеть боль! Но я знаю, как при этом меняются движения.

Атиллий уже с нескрываемым беспокойством сверлит глазами Кара.

– Насколько же, по-твоему, опасны их раны? – Регула начинает раздражать этот спокойный тон центуриона.

– Один ранен тяжело, по-моему, в левый бок. Его рана не позволила им ехать верхом, и они передвигались пешком. Что же касается второго, – тут Кассий делает небольшую паузу, заставляющую консула напрячься ещё сильнее, – или «Главного» из них!… – Это замечание повергает в ужас оцепеневшего консула, – У него отрублены два пальца правой кисти! Меч этой рукой он больше держать не будет! – ставит точку Кассий.

Атиллий с ужасом смотрит на Кара: «Всё пропало! – запаниковал он. – Была схватка и Барка ранил обоих! А Катон уверял, что это лучшие из лучших, что имеются в распоряжении ордена. Что за человек этот Барка?! Ему двадцать шесть лет, имеет детей – двойняшки сын и дочь в Акраганте, жена Кларисса – красивая гречанка. Барка – молния с финикийского… Действительно молния – сегодня здесь, завтра там! Неужели ему помогает она? Но, по пророчеству, она не должна действовать без других… Так говорил Катон…, только две состыкованные начинают действовать! И это действие уже ощутимо! Рим набирает и власть, и величие, но без других оно рано или поздно иссякнет… Одна у Барки, другая в Карфагене… Аstarta… – мысли Регула вновь вернулись к Гамилькару. – Молния… Да, меч в его руке, говорят, похож на молнию!.. Ну что ж, с ним пока неясно, как справиться! – решает консул, – Но отправить других адептов к Акраганту всё равно надо, а вдруг посчастливится?! И они выполнят миссию… Но остаётся ещё моя экспедиция. Это дело верное! Карфаген падёт! Только бы добраться до Африки! И тогда третья часть у меня!»

Регула переполняют чувства, необыкновенное волнение, отражается на его лице глубоким раздумьем…

– Консул, – выводит Марка из забытья размышлений Кассий, который провёл в ожидании уже около получаса, – что мне прикажешь делать?

– Возвращайся в лагерь, Кар, – Регул искоса посмотрел на Кассия, – когда ты мне понадобишься, я найду тебя!..

Марк Атиллий остался один. Ему было над чем поразмышлять. «Во-первых, – думал консул, – надо решить, что делать с этим молодым центурионом? Клянусь эдикулами Капитолия, верховные авгуры ошиблись, порекомендовав мне его как исполнительного, храброго центуриона и только. Он так умён, что просто диву даёшься! Извлечь столько информации из одной встречи в ночи… И главное! Он знал о принадлежности их к ордену. Это опасно! Очень опасно! – рассуждал Регул. – По возвращению в легион он обязан встретиться с легатом, чтобы отчитаться о несении дозора. Легат у него Тит Бабрука – в Риме вхож в семьи патрициев Гракхов… Этих вечных правдолюбцев… А Бабрука является одним из их приятелей и клиентов… И если, в их разговоре, вдруг всплывёт ночная встреча?! Бабрука, конечно же, заинтересуется и известит об этом Гракхов… Проклятье! – подумал Регул. – Гракхи начнут задавать вопросы Сенату! Сенат пошлёт запрос мне – что делают адепты старого ордена в Сицилии без согласования с Сенатом?! Проклятье!!! Сенат вообще не должен ничего знать! Если вспомнить, как Сенат колебался в вопросе, принять ли под свою защиту мамертинцев, этих убийц и грабителей Мессины… Тогда, половина Сената проголосовала против этого решения… Возглавляли эту половину Гракхи, Гортензии, Бруты! Как ни странно, но на их стороне был и отец Септемия Бибула, да и проконсул Селинатор был их сторонником! „Какое лицо будет иметь Республика, – говорили они, – взяв под защиту разбойников Мессины? В одно время, осаждая Реггий, который захватили наши взбунтовавшиеся легионы наёмников на юге Италии, и в это же самое время, поддерживая таких же разбойников в Мессине?! Получается, своих пиратов мы караем, а чужих берём под защиту? Что является фактически объявлением войны не враждебному нам государству!“ Чистоплюи! – поморщился Марк Атиллий. – Они хотят делать высокую политику, не замарав своих белых мантий! – Консул поморщился, – Тогда Сенат заколебался, понимая абсурдность своего положения… и вытекающего из него положения близости войны с Сиракузами и Карфагеном… Но не ястребы войны победили тогда в Сенате. Нам на руку тогда сыграла алчность и жадность Лентулов, Катуллов и им подобных сенаторов, которые, почуяв запах золота от военных действий, склонили чашу весов к войне! И вот сейчас по вине какого-то слишком сметливого центуриона всё может открыться! А что, если он догадался и о большем, с его-то светлым умом! – Регула прошил озноб. – Нет, надо от него избавиться!… Но убийство… Мной, консулом, римского солдата?! Нет! Это не по мне… – Атиллий сморщился. – Лучше пусть он пропадёт при выполнении какого-нибудь задания, желательно поблизости к территории боевых действий!»

Марк взял лист пергамента и стал писать. Закончив письмо, он согнул пергамент несколько раз и запечатал его с разных сторон расплавленным воском, поставив на воске в нескольких местах печать своим консульским перстнем. Выйдя из каюты, он обратился к одному из своих ликторов:

– Ариссий, переправляйся на берег! Скачи в лагерь, в расположение четвёртого легиона Марса. Найдёшь там центуриона первой когорты Кассия Кара, вручишь ему письмо. Вот оно! И передашь мой приказ – немедленно отправляться к осаждённому Акраганту с письмом к проконсулу Аппию Кавдику. Письмо пусть вручит ему лично в руки и ждёт от него указаний после прочтения письма! Всё запомнил? Потом ты зайдёшь к легату Титу Бабруке и скажешь, что я отправил Кара с личным заданием. Да, и скажи Кару, пусть возьмёт какого-нибудь декана с десятком принципов, – добавил Регул, подумав, что слишком подозрительно посылать Кара с таким письмом одного. – Выполняй!

Вернувшись в каюту, Регул вздохнул:

– С одним покончено. Ну, а теперь поразмыслим, что делать с «розой» и «бутоном».

«Храм богини Артемиды, – стал размышлять Регул, – стоит вне крепостных стен Акраганта. Он построен на высоком прибрежном моле, глубоко врезающемся своим береговым рельефом в морской залив. В храм можно попасть не только с суши, но и с моря! Портик храма спускается к самому берегу красивыми ступенями, выложенными розовым мрамором… Значит, как передали адепты, она посещает храм с церемониями и для выполнения каких-то ритуалов… Её посещения храма, как видно, очень часты, так как адепты рассмотрели даже детей. Говорят, его Кларисса очень хороша! – Регул усмехнулся. – Что ж, это можно проверить, у меня в этом походе давно не было настоящей женщины! Если с похищением всё выйдет гладко, и её доставят в мое расположение, мне будет чем развлечься! Гамилькар её любит и очень ей предан, поэтому пойдёт на все мои условия! Тем более с ней будут её дети! – Атиллий задумался, – А что, если дети будут только мешать моим замыслам? Тогда, от них просто надо избавиться! Ну что же, скоро мы узнаем всю силу любви пуннийца, когда его Кларисса окажется у меня в руках!…»

Регул опять сел за письменный стол и стал писать, через минуту он вдруг остановился и снова задумался…

«Осада Акраганта уже велась четыре месяца… Проконсул Аппий Кавдик руководил осадой. С суши Акрагант был полностью взят в кольцо. Два легиона и союзная сиракузская тяжёлая пехота осуществляли осаду. С моря дела обстояли значительно хуже. Близость Гераклеи, где стоял основной флот Карфагена, не давала блокировать город с моря. Все попытки блокады города с моря, оборачивались для Рима потерями. Флотом Карфагена командовал Гамилькон Ганнон, один из суффетов Совета Карфагена. Это был человек твёрдого, упрямого характера! В то же время он был очень осторожным полководцем. Он, двигаясь вдоль побережья от Гераклеи до мыса Экном, всякий раз снимал морскую блокаду с города. Гамилькон не дробил свой флот и двигался с максимальным числом галер. Численность флота была огромной, триста пятьдесят боевых кораблей. И если для прикрытия Героклеи оставалось пятьдесят кораблей, то с Гамильконом было триста. Флот Гамилькона прикрывал самый узкий пролив к берегам Тунесса. Кроме того, был ещё один флот, насчитывающий пятьдесят четыре галеры. Этот флот мог появиться где угодно и когда угодно. Он наводил ужас на эскадры союзных Сиракуз, почти полностью потопив их. Его передвижения не поддавались логике и поэтому, завидев его, и римляне, и сиракузцы старались ретироваться даже в том случае, если их силы были равны. Это был флот Баркидов. Если эти флоты соединялись – победить их было невозможно! Но, эти два военачальника не любят друг друга и соперничают во всём! Старая вражда суффетов Карфагена играет нам на руку! – Регул подвинул к себе письмо, но снова задумался. – Но война примиряет внутренних противников! Это надо учитывать! И рассчитывать на засаду с моря не приходится!»

Он опять принялся писать… Вечером один из отправленных за день ликторов зашёл к Регулу и отрапортовал:

– Письмо Скрофе доставлено, консул. Гемиола отбыла по вашему приказу в заданную точку.

– Очень хорошо, – произнёс задумчиво Марк…

Глава 5

В проливе туман. Ветер стих, и тёплый воздух с материковой Италии поднялся вверх под воздействием более холодного морского, затем остыв, опустился в проливе густым туманом. В проливе движется конвой, вышедший ночью из Реггия, где Рим организовал огромные склады для снабжения воюющих армий в Сицилии всем необходимым. Впереди, сзади и с боков конвой, состоящий из неповоротливых грузовых судов, прикрывают боевые квадриремы и квинтиремы. Число их внушительное. Командирская галера идёт впереди. На ней Септемий Бибул, он пристально всматривается в туман. Небо потихонечку начинает сереть на востоке. Близится рассвет…

– Сколько ещё, по-твоему, продлится эта война? – спрашивает Бибула командир конвоя Клавдий Курион.

– Всё зависит от наших побед, – уходит от прямого ответа Септемий, – а их у нас немного. Вначале войны консул, а ныне проконсул Аппий Кавдик добился побед в нескольких сражениях с пунийцами, что вынудило выйти из войны Сиракузы и впоследствии стать нашим союзником. Консул Гай Дуилий принёс римской славе ещё один венок, победив пуннийцев в большом морском сражении у мыса Мил, благодаря изобретённому, им же самим, перекидному мостику, называемому сейчас его именем – Дуилин мост. И всё… На этом, наши победы закончились! Ты знаешь, хорошими мореходами мы так и не стали! При одинаковых кораблях пуннийцы стреляют с волнующегося моря намного точнее наших стрелков. Мы берём их тараном, а потом идём на абордаж, а они нас мастерски расстреливают из баллист почти в бурю. На суше тоже нет успехов! Наоборот, Гамилькар Барка бьёт наши легионы, заставляя держаться их только в кулаке. А Сиракузы, эти хитрые греки, предпочитают смотреть со стороны, как мы истребляем друг друга. А ведь именно они были зачинщиками этой войны! Вся надежда на экспедицию в Африку Регула и Манлия. Но Манлий застрял под Лилибеем, а Регул ссылается на нехватку провианта. Хотя мне кажется, что он ждёт конца осады Акраганта. Только зачем? – недоумевает Септемий.

– Да, Септемий! – соглашается Клавдий. – А помнишь славную битву в Самнии, когда мы с тобой легатами, под началом нашего славного консула Ливия Гая Селинатора, двумя легионами разгромили их царя Амвросия! Тебя ещё раненого тогда спас какой-то молодой воин, получивший за это Гражданский венок и ставший потом центурионом! – вспоминает Курион.

– Кассий Кар! – уточняет Септемий Бибул. – Да, это было славное сражение и славные дни для римского народа!

– Впереди, справа по курсу, какие-то холмы! – кричат дозорные со смотровой башни, что на самом верху мачты.

Клавдий, как ни всматривается, ничего не видит, туман слишком густой…

– Это Теренские мели, – говорит Септемий, – мы уже близко!

– Спасибо тебе, Септемий, что не забыл о старом друге! И после такого потрясения, какое тебя постигло совсем недавно, – Курион поглядел на подвешенную руку квестора, – ты не испугался вновь зайти на палубу и приплыть на встречу мне, дабы помочь мне избежать вот этих самых мелей!!! Клянусь, всеми дарами великого Юпитера, ты отважный и бескорыстный друг! – благодарит Септемия Курион.

– Погоди благодарить, друг Клавдий, мы ещё не прошли их! В таком густом тумане, нас сторожат не только сирены?! – Теперь и он различает над горизонтом высокий силуэт тёмного конуса. – Так, Клавдий, теперь поворачиваем правее, ещё правее, – командует он рулевыми. – Так! Передавайте по цепочке, чтобы все повторяли наши манёвры не спеша и в точности! Обойдём мели справа… – продолжает распоряжаться он, передавая свой многомесячный опыт плаванья в этих водах.

Сигнальщики, сидящие на смотровых башнях, начинают передавать с корабля на корабль систему римских морских сигналов на проведение поворотных манёвров… Конвой начинает медленный, перпендикулярный разворот вправо, от просматриваемого холма… Наконец последний из кораблей конвоя завершает манёвр, но строй конвоя в таком густом сером тумане всё равно ломается. В нескольких местах появляются пробки и заторы…

…Вдруг слева от мелей появляются белые паруса, почти под цвет тумана! Они то исчезают, то проявляются вновь!… Бибул и Клавдий, находясь впереди конвоя, видят, что сигнальщики в центре и хвосте конвоя подают знаки опасности?! В это время из тумана возникают военные гептеры с белыми парусами, на которых в морской пене волны плещется месяц…

– Барка! – кричит Бибул и кормовой трубач трубит сигнал к сражению.

Боевая гексера и расположенные рядом квадриремы начинают разворачиваться для отражения атаки. Но, этому манёвру нужно время, а его нет! В эти самые минуты, с десяток гептер на большой скорости врезаются в борта не успевших повернуться квинтирем, откуда римские солдаты стреляют из баллист и «скорпионов», пытаясь затормозить атаку… Слышен грохот таранов и ломающихся вёсел. В некоторых местах сила удара гептер столь сильна, что квинтиремы раскалываются надвое и каждая часть постепенно уходит под воду… Вокруг них, плещутся и тонут люди!… В других случаях, где галеры после тарана не разломились, картина не лучше, так как ниже ватерлинии у них огромные пробоины и корабли медленно кренятся на борт…

– Скорей, скорей, – Курион командует своими гребцами. Принципы и гастаты уже выстроились на носу гексеры для абордажной атаки. Лучники заняли башни и зажгли стрелы. Квадриремы, как более быстрые корабли, уже почти закончили свой манёвр и выстраиваются в линию для атаки…

В это время гептеры Барки дают задний ход, освобождая носы с таранами. Они медленно набирают скорость, но с их бортов очень метко стреляют баллисты и онагры. Летят обмотанные паклей, которая специально пропитана горючей смесью, зажженные амфоры. От их попадания грузовые суда вспыхивают как факелы… Римские матросы качают воду ручными насосами, привезёнными из Сиракуз, пытаясь потушить огонь. В то же время, из-за уходящих задним ходом гептер, начинают лететь тяжёлые ядра, выпушенные тяжёлыми морскими онаграми, которые расположены на галерах второй линии флота Барки. Несколько ядер попадают в квинтирему, пытающуюся догнать одну из гептер. Удары ядер настолько сильны, что с правой ее стороны, ломается с десяток больших весел, и она теряет ход!… В следующее мгновение она становиться мишенью… В неё повторно следуют несколько попаданий. И вот она, с пробитой палубой и бортом, кренится на правый бок, медленно уходя под воду…

– Отзови корабли, Курион, – говорит Бибул. – Он заманивает тебя!

– Ты что, Септемий! Клянусь копьём Минервы, они у нас в руках! – не соглашается разгорячённый сражением Клавдий.

– Да послушай ты, сейчас, по мере приближения твоих кораблей, из-за спин уходящих гептер выскочат ещё с десяток новых, которые понесутся навстречу с огромной скоростью и картина повторится… Я уже видел это! – кричит ему Бибул.

А в это время, ещё одна из преследовавших гептеры квадрирем начинает уходить под воду…

– Уводи конвой, друг, выполняй приказ! – убеждает Септемий Бибул.

Курион колеблется, но понесённые потери заставляют согласиться с Бибулом.

– Пусть квадриремы выйдут из-под обстрела под прикрытие наших тяжёлых кораблей! – распоряжается он. – Спасать как можно больше утопающих!

С кораблей звучат трубные сигналы к отступлению.

– Да, дорогой Курион, сегодня ты познакомился с Молнией! – Септемий Бибул хлопает друга по плечу и, видя немой вопрос у него на лице, поясняет: – Барка – молния по-финикийски!…

Туман уже почти рассеялся, и они видят уходящие на юго-запад белые паруса…

– Ума не приложу, как они там проплывают? Там сплошные рифы и подводные скалы! – удивляется квестор Бибул, смотря вслед кораблям Барки.

Курион молчит. У него испорчено настроение. Вид весьма кислый.

– Взбодрись, друг! – утешает его Бибул. – Прошлый конвой потерял намного больше твоего!

Слова старого друга успокаивают Куриона. Они беседуют уже совершенно спокойно, вспоминая прошлые, курьёзные случаи своей службы…

– Скажи мне, Септемий. А как же Барка прорвался в пролив, когда его прикрывают триста тридцать кораблей Тирренского флота Катулла? – вдруг спрашивает Курион.

– А вот об этом, друг, мы по прибытии своём в Мессину, спросим консула Регула и адмирала Катулла, ибо эти светлые головы ловят сейчас Барку, вместе со всем флотом, в Большом заливе Сиракуз! – И оба громко хохочут…

…Паруса трещат на реях и хлопают от бешеных порывов ветра. Канаты, придерживающие их, натягиваются в струну и визжат под действием ветра на различный музыкальный лад. Человек, создавший греческую лиру и кифару, был, несомненно, моряком, и именно парус и ветер подвигли его на создание этих удивительных струнных инструментов…

На носовой башне, передовой гептеры, стоит человек. На вид ему тридцать пять вёсен. Тёмные пряди его волос перебирает ветер. Его кожа несомненно носит светлый оттенок, но она сильно загорела и огрубела от солнца и ветра. Лицо его, с небольшой бородкой на греческий лад – без усов, имеет приятные черты. Огонёк, горящий в его глазах, говорит, что человек этот авантюрного склада характера, очень решительный, но мягкий и доверчивый. Фигура напоминает застывшую в бронзе скульптуру атлета. По тому, с какой лёгкостью он поднялся наверх башни, становится понятно, что он очень ловок. Рост его выше среднего. Он стоит, широко расставив ноги и скрестив на своей груди руки. Человека зовут Карталон Барка.

– Барка! – кричит ему чёрный нубиец с кольцом в ухе, силясь перекричать ветер. – Нужно убрать хотя бы брамселя! Ветер крепчает. Будет шторм!

– Хорошо! Ловите шквал! Нам до вечера нужно миновать римские берега! – смеясь от удовольствия, отвечает Карталон.

Атакованный римский конвой, остался убеждён, что флот Баркидов ушёл на юго-запад, однако, флот Гамилькара, выполнив ложный манёвр, сделал крутой поворот по ветру и несется, теперь, вдоль южных берегов Италии по направлению залива Тарента.

– Ты посмотри, какие порывы! Карталон! – не унимается нубиец, которого зовут Тоган. – Нам сломает реи или, ещё хуже, мачту!

– Не причитай, Тоган, – отмахнулся Карталон, – если бы я был безрассуден, как ты говоришь, то добавил бы ещё по одному гикселю! Что, на мой взгляд, думаю, очень бы нам не помешало! – При этих словах глаза Тогана округлились то ли от испуга, то ли от негодования. – Но вижу, вижу, – продолжал Карталон, – что после этого ты так взвоешь, что начнёшь взывать ко всем своим богам, бесконечное перечисление которых у меня всегда вызывает головную боль! Хотя я, сколько мы с тобой плаваем, так и не смог заучить ни одного из их имён! Скажи, Тоган, зачем твоему народу такое количество богов? – безмятежно удивляется Карталон.

Нубиец, безнадёжно махнув рукой и качая головой, спускается на палубу. Карталон ненадолго остаётся один. На башню не спеша поднимается статная женщина. Подойдя сзади к Карталону, она прижимается к нему, обняв его за пояс.

– А, это ты, Сибилла?! – поворачивается Карталон.

– Может, Тоган прав? – спокойно замечает Сибилла.– Реи и канаты действительно визжат от напряжения. – Она смотрит ему прямо в глаза. – Мы что, опять куда-то спешим, Барка? – Взгляд её полон любви и очарования, томные глаза ослепительной чистоты и глубины исторгают неиссякаемые волны теплоты и надёжности. Эти глубинные волны, исходящие из глаз Сибиллы, накрывают Карталона, наполняя его сердце необычайной нежностью и благодарностью к ней…

– Почему ты не осталась в Гадесе? Зачем тебе столько лишений и тревог, коими изобилует моя жизнь? Тебе, созданной по подобию Афродиты, не место на этом корабле, среди отчаянного разноплеменного народа, зовущегося мореходами! Тем более в этих римских водах, где нам постоянно грозят: то Нептун своим трезубцем, то Марс своим мечом! – ответил вопросом на вопрос пленённый взглядом Сибиллы Карталон.

– Что же мне оставалось делать? Ждать тебя опять год или два? Из шести лет нашей любви только два мы были вместе. Довольно, решила я! Теперь я буду с ним всегда – и в походах, и в мире, и на земле, и на море, а если придётся, умру вместе с ним! Потому что жизнь, без тебя, бессмысленна! – Сибилла опустила свой взгляд, но тут же подняла его. – Да, теперь тебе придётся обучить меня искусству обращения с оружием, – Сибилла посмотрела с убеждённой твёрдостью на Карталона.

В этот момент необычайный порыв ветра так напряг паруса, что реи затрещали на крепеже, а мачта ощутимо согнулась вперёд. Оснастка корабля, выполненная из выделанного кедра и лиственницы, справилась с порывом, но необычайная сила, возникшая в парусах, как бы, перебросила корабль с одной волны на другую, погрузив нос гептеры в воду! Но, тут же, подняв её с огромным количеством воды, бежавшей по палубе, и брызг, летящих во все стороны…

Сибилла в испуге посмотрела в этот момент на Карталона! Он был необычайно спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице. Это был его мир!!! Мир, в котором он жил уже много лет и без которого жить не мог! Будто почуяв испуг Сибиллы, Карталон обнял её и пояснил:

– Нам нужно сейчас двигаться быстрее волн! Мы слишком далеко от берегов. Нептун посылает нам вслед волны, именующиеся у мореходов убийцами кораблей. Догонит такая вот волна нас и опрокинет корабль! Но не волнуйся, скоро мы минуем мыс Тарента, который своим носом режет волны! Там море намного спокойней, – унял волнение Сибиллы Карталон.

Они какое-то время стояли молча, наблюдая за игрой Нептуна… Сибилла взяла его за руку. Им было хорошо вдвоём, совершенно без слов, просто стоя рядом друг с другом… И только неистовый ветер, разгулявшийся на морских просторах, пытался поломать эту идиллию, играя их волосами, закидывая их на глаза, губы, щекоча лицо… И боги, словно почуяв, что противодействуют, мешают этой великой молчаливой гармонии, стали унимать ветер…

На горизонте замаячил отчётливой, темной полосой мыс, о котором говорил Карталон… Командирская гептера убрала гафеля, замедляя ход, чтобы отставшие и разметавшиеся в море корабли собрались вместе…