Текст книги "Чувства"

Эпизод 6
Злобная старуха

Глава 1

– Как-то трудно возвращаться к работе после такого происшествия.

– Согласен с вами, дорогая Марго, по всё же придётся. Заказ есть заказ, и ничего тут не поделаешь. У нас на повестке дня – агрессия, взращенная годами, подготовленная социально. А посему – вперёд!

– И с песнями! – добавила ему в топ не лишённая чувства юмора секретарша. – Что ж, за работу, так за работу.

Третья жена сына не понравилась Вере Ивановне сразу: слишком громко хохочет над его шутками, смотрит с обожанием, а когда они уединяются в комнате, слышны такие неприличные звуки, что сразу ясно – проститутка. Мать раздражало в ней всё: рыжие волосы, торчащие в разные стороны, круглые зелёные глаза, похожие на крупные ягоды крыжовника, сочные розовые губы. Несерьёзная, легкомысленная особа, и имя противное – Люся, просто кличка собачья, а не имя, честное слово.

– Она тебя, дурака, на пятнадцать лет моложе, и зачем ты с этой сучкой связался? – капала Вера Ивановна на мозг своему непутёвому сыну.

– Мать, прекрати меня лечить, я, может, только жить начинаю, плевать я хотел на свой возраст. А то, что моложе, это же хорошо, будет кому за мной в старости ухаживать.

– Ухаживать, обрадовался, да она об тебя ноги вытрет и выбросит как тряпку через пару лет, вот помяни моё слово.

Как можно быть таким наивным? Или ему совсем мозги отшибло в постели с этой вертихвосткой? Совсем современная молодёжь стыд потеряла, никого не стесняются, целуются при людях, обжимаются. Тьфу, смотреть тошно. Любовь у них, понимаешь. Видали мы такую любовь. За плечами у этого дурня уже два неудачных брака, а он опять на те же грабли наступает. Вера Ивановна всегда дико ревновала сына к его жёнам, именно им доставалось то, что по праву должно принадлежать только ей, – душевное тепло, забота, внимание. Хотя о каком тепле идёт речь? Он всегда был упрямым, неласковым, вспыльчивым.

Вера Ивановна сама была человеком старой закалки – никаких сантиментов, только жёсткая дисциплина, чувство долга, ответственность. Вся жизнь – борьба, борьба за выживание, за место под солнцем. Её собственное детство пришлось на военные годы. Отца своего она почти не знала, в памяти осталась только смутная картинка: огромная толпа новобранцев, отправляющихся на фронт, мать поднимает её над головой, через высокую металлическую ограду тянутся руки отца, он подхватывает малышку, прижимает к небритой щеке, девочка чувствует запах пота и махорки, крепкие объятия – и она на мгновение взлетает к небу, а потом проваливается в пропасть. Пропасть принимает Веру твёрдо, бесчувственно, равнодушно – навсегда. Плакать нельзя, капризничать запрещено, мир вокруг враждебен, полон бед, лишений, опасностей. Страшно. Но рассчитывать больше не на кого. Она старшая дочь, а дома остались совсем крошечные сестрёнки-погодки.

Как они сумели пережить войну, до сих пор не понятно. Тот, кто хоть раз в жизни голодал, никогда не станет прежним. Бабка Веры до самой старости прятала под матрасом сухари на чёрный день. Но это было много лет спустя, когда она окончательно свихнулась. По женской линии с головой в семье у всех было не очень благополучно. А другой линии просто не было, так они и жили бабьим царством: бабка, мать и три сестры – Вера, Надя, Люба. После войны мужчин в стране практически не осталось, росло целое поколение, искалеченное матриархатом. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» – разве могли под таким жизненным девизом матерей сформироваться гармоничные личности, готовые к нормальной семейной жизни? Поэтому сестрицы, несмотря на свои имена, так и не научились верить людям, надеяться на лучшее, да и просто любить.

Матери постоянно не было дома, она много работала, а когда приходила – падала без сил. Погладить по головке, приласкать, поговорить с девчушками по душам – так было не принято. Бабка их постоянно шпыняла, ругала за шалости, приучала к домашним делам, спорить с ней категорически запрещалось – за это мог прилететь крепкий подзатыльник, а то и пинок под задницу. Авторитарная модель поведения старшей в семье женщины принималась как данность, поскольку других вариантов в жизни просто не предусмотрено. Это сейчас развели демократию – права ребёнка, самоопределение личности и тому подобная чушь. В те времена было всё гораздо проще – кто старше, тот и главнее, а ты, соплячка, ещё никто, и звать тебя никак. Молчи в тряпочку и знай своё место. Точка.

Учёба в школе давалась Вере с большим трудом, особенно естественные науки. Целыми днями она корпела над учебниками, аккуратным почерком записывала в тетрадях непонятные определения, высунув от усердия язык, выводила сложные формулы, чертила схемы, но никакого смысла или логики в них не видела. Выручала только цепкая память, благодаря которой и удавалось получать хорошие отметки. За каждую тройку девчонок нещадно лупили, поэтому они ненавидели учёбу. Проявлять любознательность, узнавать что-то новое сверх школьной программы с практической точки зрения было занятием бесполезным, проще вызубрить стандартный минимум и заслужить тем самым сдержанное молчаливое одобрение своему прилежанию. Хвалить за выполнение прямых обязанностей – глупости, а вот устроить разнос за малейшую провинность – главная задача воспитателя при формировании сильной личности. То, что эта самая личность скована всепоглощающим страхом перед наказанием, никого не волнует. Творчество, полёт фантазии? Отставить! Нечего в облаках витать, делом нужно заниматься.

А дел было невпроворот. Сотни правил регламентировали скромный быт их матриархальной семьи. Извращённый бабкин ум изобретал всё новые и новые условия, хитроумные ритуалы, которые серьёзно усложняли ежедневную рутину их жизни. «В уличной одежде входить в дом нельзя, снимай её на крыльце и тщательно выбивай хлопушкой для половиков. Калоши вытирай насухо и ставь рядком под лавку. Постельное бельё каждое утро вывешивай во дворе для проветривания. Во время умывания для профилактики простудных заболеваний втягивай носом воду с разведённой в ней солью, выплёвывай раствор через рот, ясно тебе? Чтобы улучшить пищеварение, натощак выпей ложку хлопкового масла. Тошнит? Ничего, потерпишь, укрепляй желудок. А где еда? Какая еда? Чтобы крепким желудком переваривать? Помолчи, не пререкайся. Через час получишь лепёшку и морковный чай. И не забывай по субботам белить извёсткой стены. Да, во всём доме. После обеда будешь драить кастрюлю до блеска, и чтоб никакой копоти я не видела. Чем-чем, золой, конечно. Вечером выскоблишь мочалкой пол до белизны. Воды много не расходуй! Здесь, в южных степях, с этим напряжённо. Занозу посадила? Неумёха криворукая. Вот тебе иголка, достанешь – смажь палец дёгтем». Три сестрёнки ходили под бабкиным присмотром буквально по струночке, лишний раз рот открыть боялись, поручений у той хватало на всех. Мать присутствовала в их жизни призрачной тенью, её функция сводилась лишь к добыче пропитания.

– Обратите внимание, Маргарита Терентьевна, какое напряжение испытывают люди, с самого детства лишённые удовольствий. Как вы думаете, к чему это приведёт? Действительно так формируется сильная личность?

– Смотря что понимать под этим термином, дорогой Игорь Александрович. Реакция на плотные информационные потоки извне может быть разной, тут всё зависит от типа характера. Бывает, сознание блокирует негативную информацию, и человек сам создаёт для себя иллюзию благополучия. По-настоящему сильная психика вообще в состоянии справиться с любым количеством негатива, такие индивиды жизнерадостны и позитивны в любых условиях, рефлексия им неведома. Для кого-то внутренние процессы гораздо важнее внешних, они чувствуют себя комфортно, невзирая на неустроенный быт, живут так называемой духовной жизнью.

– Святым духом питаются?

– Не обязательно. К религиозности это не имеет никакого отношения. Люди «не от мира сего» не зацикливаются на материальном. Страха, тревоги, агрессии внешние раздражители у них просто не вызывают. Это социопаты, но совершенно безобидные, не опасные для общества.

– А что мы можем наблюдать в нашем конкретном случае?

– Здесь угроза окружающим присутствует. Подобная психологическая организация отличается ослабленностью, вызванной отклонениями органического характера. Думаю, что недостаток питания матери или ребёнка мог привести к тому, что клетки мозга развивались не совсем полноценно. Поэтому такую психику можно назвать слабой. Ей не под силу решать масштабные задачи. Это пугает, тревожит, накапливаются злость, раздражение. Рано или поздно внутреннее давление подскочит так высоко, что произойдёт взрыв агрессии.

– Вот как, – задумчиво сказал главный кулинар кухни эмоций. – А мне почему-то всегда казалось, что умение проявить агрессию является признаком силы.

– Не путайте, уважаемый коллега, физическую силу и подвижность психики. Гибкое, адаптивное к внешним условиям сознание гораздо более мощный инструмент, если говорить о силе характера.

Глава 2

К семнадцати годам Вера превратилась в высокую статную девушку, на неё начали засматриваться мужчины. Она была очень красива той славянской красотой, которая пользуется особым успехом у южан: белокурые косы, голубые глаза, высокие скулы. Только плотно сжатые губы и холодный взгляд отпугивал нежелательных ухажёров. Отпустить надменной красотке фривольный комплимент не решались даже самые отвязные хулиганы. Она сумела поступить на юридический факультет университета, занималась в секции спортивной гимнастики, принимала участие в работе комсомольской организации – словом, образцовый член социалистического общества. О своей половой принадлежности членам думать не полагалось. Женским уловкам и хитростям никто и никогда Веру не учил. Отношения с мужчинами она себе представляла достаточно смутно, на уровне мифологии. Конечно, в классической литературе были описаны любовные переживания романтических героинь, но все они казались настолько далёкими от реальной жизни советской девушки, что примерять их на себя было бы нелепо. Физиологическая сторона вопроса вообще оставалась тайной за семью печатями. Куда там пуританам с их непробиваемым ханжеством! Для молодых строителей коммунизма само слово «секс» означало всё самое постыдное, грязное, непозволительное. Как, впрочем, и любое плотское удовольствие.

Студенческий спортивный праздник, посвящённый сороковой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, проходил с большим размахом. Сдача норм ГТО, эстафеты, товарищеские матчи по футболу и волейболу, показательные выступления лучших спортсменов неигровых видов. Над стадионом гордо развевались флаги всех пятнадцати союзных республик, спортзал университета был украшен растяжками, на кумаче которых красовались лозунги: «Слава советскому спорту!», «Спорт способствует всему: и учёбе, и труду!», «Красное знамя Октября должны держать крепкие руки!». Вера в тот день должна была исполнять сложнейшую программу упражнений на бревне. Она уже сделала разминку и теперь стояла в сторонке вместе со своими подругами по команде, пытаясь сосредоточиться. По регламенту выступления гимнастов должны были начаться сразу после поединков фехтовальщиков.

– Верка, Верка, смотри, – пихнула её в бок однокашница Лейла, – чудо какие мушкетёрчики! Атака, выпад, коли! Прелесть! Представь, я такая Констанция, а ты – Миледи. А вот это пусть будет Д’Артаньян, он от гвардейца кардинала отбивается. Вот сейчас дуэль закончится, и он, весь такой герой, на одно колено передо мной падает, руку к сердцу прижимает: «Ах, мадам Бонасье, ваша красота свела меня с ума!»

– Чё ты мелешь, пустомеля? Мадама нашлась, – самой Вере такие фантазии в голову никогда не приходили.

– Фу, какая ты скучная. Уж и помечтать нельзя, – приятельница надула губы, – не хочешь быть Миледи, ну и не надо.

Однако красоту стремительных движений спортсменов со шпагами нельзя было не заметить, это было на самом деле завораживающее зрелище. Вера смотрела во все глаза, забыв наставления тренера о том, что перед выступлением нужно думать только о тех элементах, которые следует выполнить, мысленно прокручивать программу от начала до конца, прорабатывать сложные моменты.

Бой окончился, фехтовальщики отсалютовали шпагами и подняли маски. «Д’Артаньян» тряхнул смоляными кудрями, сверкнул белозубой улыбкой, окинул победным взором восхищённых зрителей. Вера стояла ни жива ни мертва, когда этот красавчик встретился с ней взглядом и задорно подмигнул – именно ей, в этом не было никакого сомнения. Щёки девушки залил густой румянец, колени задрожали.

– Веруська, да он на тебя глаз положил. Да очнись же ты, не будь такой букой. А хорошенький какой, страсть. Это Алёшка Красовский с геологического, за ним все девчонки его факультета бегают, а их там раз, два и обчёлся. Да и не симпатичные совсем. Так что смотри, не упусти своего счастья.

Счастья Вера не упустила. Они с Алексеем начали встречаться. Всё чинно, культурно – гуляли, держась за руки, даже целоваться Вера ему не позволяла, сохраняла дистанцию, чтобы люди лишнего не болтали. Но слухи всё равно поползли, никуда от этого не денешься. Красовский был завидным женихом, из очень приличной семьи – его папа занимал высокий пост в одном из республиканских министерств. Алексей и Вера казались идеальной парой – эффектная блондинка и жгучий брюнет с внешностью опереточного тенора. Вот только то и дело слышала Вера за своей спиной обидные шепотки, в которых отчётливо проскальзывало слово «мезальянс».

Насколько бедно они с сёстрами живут, Вера особенно ясно осознала, когда будущий жених привёл её знакомиться с родителями. Просторная четырёхкомнатная квартира с антикварной мебелью показалась девушке настоящими хоромами. Она совершенно не знала, куда девать собственные руки, не понимала, как можно пройти в комнату, застеленную пушистым ковром, в уличной обуви, для чего сложены на фарфоровых тарелках причудливые пирамиды из накрахмаленных салфеток, как обращаться с загадочными столовыми приборами из настоящего серебра.

– А что это вы, Верочка, рыбку не кушаете? – сладчайше улыбаясь, Софья Филимоновна между делом зацепила взглядом скромное платьице будущей невестки.

– Благодарю, я совсем не голодна, – от одной мысли, что с помощью этих сверкающих инструментов нужно расковырять румяный бок фаршированного сазана, вытащить из нежной розовой мякоти многочисленные косточки, Вере становилось дурно. – Можно мне чуть-чуть риса? И огурчик.

– Рекомендую помидоры в собственном соку, – матушка Алексея водрузила поверх порции отварного риса внушительных размеров томат. «Отличный экзамен для этой простушки: пусть попробует справиться с этим монстром и не забрызгать всё вокруг, когда он лопнет».

– Софьюшка, оставь барышню в покое, совсем засмущала бедняжку, – спас положение Николай Ильич. – Так когда, вы говорите, у вас защита диплома?

Вера с благодарностью посмотрела на будущего свёкра, и разговор плавно перешёл к обсуждению свадьбы. Тем временем Алексей совершенно невозмутимо наблюдал, как его избранница изо всех сил пытается произвести хорошее впечатление на его родителей. Это было забавно. Так ей и надо, недотроге. Будет знать, как мучить парня своей неприступностью. Ведь ясно же, что он весь измаялся, ночами не спит. Пусть знает, как ей повезло, что из всех красавиц университета он выбрал именно её. В конце концов это даже интереснее, чем связываться с доступными девицами. От них можно подхватить нехорошую болезнь. Нет, всё правильно, жениться нужно на Верке. Осталось потерпеть совсем немного, а она потом ему всю жизнь благодарна будет, что вытащил её из этой хибары нищенской, от бабки ненормальной спас.

Свадьба по масштабам номенклатурных работников была скромной, но для Вериного семейства этот банкет показался верхом расточительности.

– Смотри, девка, не обожгись, как мотылёк о свечку, – ворчала бабка. – Ох, чует моё сердце, наплачешься ты ещё с такими родственничками. Не по Сеньке шапка.

Мать сидела в уголочке и тихо утирала слёзы, ей было неловко, стыдно: даже платье и туфли невесте покупали родители жениха. Тот наряд, который она сама сшила дочери из отреза белого ацетатного шёлка, был Софьей Филимоновной отвергнут категорически. Всё приданое, которое она копила годами, так и осталось лежать в сундуке. «Не нужна нам ваша ветошь», – небрежно бросила сватья, когда ей стали показывать аккуратные стопки ситцевого постельного белья и вафельных полотенец. «Ну и пусть, младшим пригодится, у нас ведь ещё две девицы на выданье», – здраво рассудила мать, но горький осадок в душе остался. Сёстры Надя и Люба тоже начали на глазах расцветать, только одёжек нарядных им не хватало, а из всех украшений – белые вязанные крючком воротнички на немарких платьях да ленты атласные в тугих косах.

Жених был великолепен: белоснежная накрахмаленная сорочка, галстук-бабочка, на чёрном шёлковом лацкане пиджака – чуть увядшая алая роза. Он балагурил, шутил, непринуждённо принимал поздравления, радостно поднимал хрустальный бокал с шампанским, смачно целовал невесту в распухшие губы. А та выглядела напряжённо, вела себя скованно, её смущало всеобщее внимание, беспокоило чересчур глубокое декольте, жесткий корсет платья нещадно сдавливал бока, резинки чулок то и дело норовили сползти вниз, лаковые туфли отчаянно жали – одним словом, Вере было нехорошо.

Первая брачная ночь молодых получилась как первый блин – комом. Скомканная, нелепая: смятые простыни, сумбурная возня. Может быть, Алексей перебрал шампанского, а скорее всего им обоим недоставало опыта и элементарных знаний, как всё это происходит, когда мужчина и женщина оказываются в одной постели. Жених не имел ни малейшего представления, за какой шнурочек нужно потянуть, чтобы освободить свою суженую из этого пышного кружевного облака, как расстёгиваются многочисленные крючки и пуговички. Вера проявить инициативу побоялась, она ведь честная девица, а не развратница какая. В результате она ничего не поняла: Алексей торопливо стянул с себя брюки, задрал подол её юбки, уткнулся носом между грудей, старательно засопел, задёргался, и через минуту она почувствовала, что по внутренней стороне бедра потекло что-то тёплое и слизкое.

«Гадость какая, – подумала она, – и вот это называется любовью? А трусы для этого снимать не обязательно? Мои на месте. Да и девственности, похоже, меня муж не лишил. Зря боялась, супружеские обязанности – это совсем не больно. Противно только».

А вот Алексея наутро посещали совсем не радостные мысли. Он понял, что дал маху, опозорился. Как теперь вернуть подпорченную репутацию? Надо срочно исправиться, доказать, что он в постели орёл. Весь медовый месяц он старался изо всех сил. Но даже когда всё случилось по-настоящему, крови на простынях он не увидел. Так иногда бывает, особенности физиологии – только и всего. Но поди объясни это подозрительному мужу! «Обманула, гадюка, обвела вокруг пальца, – мрачно размышлял он. – Как такое могло произойти?»

– Вермонд, признавайся, с кем до свадьбы гуляла?

– Алексей, о чём ты говоришь? Я перед тобой честная, ты у меня первый.

– Ври больше! Ты мне не девушкой досталась, я точно знаю.

– Да не было у меня никого. – Вере было обидно до слёз, она и так не испытывала особого удовольствия от близости с мужем, а после таких обвинений каждая ночь для неё стала настоящей мукой.

– Я понял, ты из-за своей гимнастики такой стала. Скакала через коня, на бревне изгалялась, вот женские дела себе и нарушила. Подпортила через спортивные снаряды всё то, что между ног находится, не сберегла для меня. Эх, ты! И за что мне такое наказание? У всех приличные жёны, а моя с конём мне изменила…

Это было уже чересчур. Вера рыдала, клялась в верности, просила прощения, а потом сама набрасывалась с упрёками, билась в истерике, грозилась пожаловаться в райком комсомола… Бесполезно. Оба были молоды, глупы и упрямы.

Матушка Алексея невестку тоже не особенно жаловала. В своё время она работала секретаршей в приёмной Николая Ильича, ей хватило хитрости и обаяния, чтобы увести перспективного партработника от его первой жены. Теперь она наслаждалась завоёванным положением, хотя происхождения была самого пролетарского, чувствовала себя настоящей барыней – работать ей было не по статусу. Веру Софья Филимоновна подозревала в меркантильности, ей казалось, что та позарилась исключительно на материальный достаток, окрутила её обожаемого сыночка и хочет захватить власть в семье. Да ещё Николай Ильич посматривает на молодую сноху с явным интересом, потаскун старый. Седина в голову, бес в ребро! «Ох, допрыгается она у меня». Софья Филимоновна рассчитала домработницу, все хозяйственные дела взвалила на невестку – пусть не воображает себя ровней, помнит, на какой помойке её подобрали.

Детей у молодых не было достаточно долго, у Алексея появился ещё один повод изводить жену. И без того неласковая Вера стала ещё более раздражительной, резкой. Долгожданный сын родился только в тысяча девятьсот шестьдесят первом и, конечно, был назван в честь первого космонавта – Юрием. Но ситуацию в семье Красовских это не спасло.