Текст книги "Сулла"

Однако Марий сделал, что называется, ход конем – он настолько понизил ценз, что теперь в армию могла попасть основная масса так называемых capite censi и пролетариев, то есть тех, кто не имел имущества.

Эта мера вызвала бурю возмущения у античных авторов. Плутарх пишет, что консул зачислил «в войско много неимущих и рабов, которых все прежние полководцы не допускали в легионы, доверяя оружие, словно некую ценность, только достойным – тем, чье имущество как бы служило надежным залогом» (Марий. 9. 1). В прежние времена народ, «неутомимо перенося военные тяготы, прилагал все усилия, чтобы полководцам не пришлось просить идти на военную службу неимущих, чья чрезмерная бедность подозрительна, и потому он не доверял им оружия», но «Гай Марий нарушил этот прекрасный обычай, включив в число воинов неимущих»* (Валерий Максим. П. 3. I).[225]225
  Суждение, характерное для человека эпохи гражданских войн, но кто думал так в 107 году? Ведь иногда неимущие принимались в армию и прежде (Nicolet С. The World of the Citizen in Republican Rome. Berkeley; Los Angeles, 1988. P. 129–130).


[Закрыть] «Когда Марий набирал войско, то первым из всех повел на войну неимущих, ненадежных и бесполезных граждан, чтобы таким способом отблагодарить народ, который помог ему добиться желаемой почести» – консулата (Эксуперанций. 2.9Z). «Одни объясняли это недостатком порядочных граждан, другие – честолюбием консула, ибо именно эти люди [неимущие] прославили его и возвысили, а для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди – самые нуждающиеся, которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что приносит им доход, они считают честным» (Саллюстий. Югуртинская война. 86.3). Им вторят и современные историки, говоря об «армии нового типа»,[226]226
  Earl D. The Moral and Political Tradition… P. 57.


[Закрыть] о лишенных «подлинного патриотизма» наемниках,[227]227
  Block G, Carcopino J. Op. cit. T. II. P. 316.


[Закрыть] готовых идти за своим полководцем, только бы он обеспечил им победу и добычу, о том, что «новации Мария при наборе легионов стали, вероятно, важнейшим среди факторов, которые сделали возможными гражданские войны, закончившиеся лишь с установлением принципата».[228]228
  Last H. The Wars of the Age of Marius // САН. Vol. IX. Cambr., 1932. P. 133.


[Закрыть]

Все это и так, и не так. Неизвестно, как оценивали «революционность» военной реформы Мария современники, – ведь знать о предстоящих гражданских войнах они еще не могли.[229]229
  Nicolet С Op. cit. P. 129.


[Закрыть] В конце концов, ценз для граждан во II веке понижали не раз,[230]230
  Литературу см.: Чеканова H. В. Римская диктатура последнего века республики. СПб., 2005. С. 243. Прим. 214.


[Закрыть] и Марий просто довел дело до логического завершения.[231]231
  Утченко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965. С. 176.


[Закрыть] Конечно, свою роль в профессионализации армии это сыграло, но сей процесс займет не одно десятилетие и завершится, в сущности, лишь при Империи.[232]232
  Nicolet С. Op. cit. Р. 385–386.


[Закрыть]

К тому же армия была лишь инструментом, который использовали в своих интересах полководцы, чаще всего нобили, и именно борьба между нобилями за первенство сведет в могилу Республику.[233]233
  Earl D. The Moral and Political Tradition… P. 58.


[Закрыть] Саллюстий, как мы видели, связывал прием Марием в войско неимущих с его стремлением к господству. Но, создав «армию нового типа», консул-«выскочка» поведет ее не на Рим, а на Югурту, а затем против германцев, после разгрома которых распустит солдат. А легионы на город двинет патриций Сулла.[234]234
  Valgiglio E. Silla e la crisi repubblicana. Firenze, 1956. P. 17. № 1; Nicolet С Op. cit. P. 147.


[Закрыть] И Жером Каркопино, говоривший об отсутствии «подлинного патриотизма» у солдат-пролетариев (см. выше), не обвинит Суллу в том, что он – не патриот.[235]235
  Ж. Каркопино был сторонником жесткой власти, а во время Второй мировой войны занимал пост министра просвещения в правительстве Виши, сотрудничавшем с немцами. Неудивительно, что он клеймил «чернь» в лице солдат-пролетариев, но благосклонно относился к Сулле, который с их помощью «навел порядок» в государстве.


[Закрыть]

Между тем capite censi и пролетарии понемногу записывались в войско Мария. Среди них наверняка было немало тех, кто горланил на митингах, где плебейские трибуны обвиняли виднейших сенаторов в продажности. Вступая в армию, они обретали надежду на будущее: при удаче их ждала добыча, может, даже чин центуриона и – предел мечтаний – земельный участок.[236]236
  Штаерман Е. М. История крестьянства в Древнем Риме. М., 1996. С. 74.


[Закрыть] Это позволило бы им превратиться из люмпенов в уважаемых людей хотя бы в одном из италийских городов. Конечно, на такое можно было рассчитывать лишь при чрезвычайном везении, многих ждала гибель в боях или от болезней, но жизнь в Риме таила не меньше опасностей – грязь, нищета, плохая и скудная еда, тесные и неудобные жилища в инсулах, пьяные драки, те же болезни и многое другое. В любом случае перед новобранцами открывалась возможность увидеть иные страны, испытать новые впечатления, к тому же теперь они были не презираемыми изгоями, а защитниками отечества. Поэтому за Марием, если верить Саллюстию, пошло даже больше людей, чем первоначально предполагалось (Югуртинская война. 86.4).[237]237
  По подсчетам П. А. Бранта, в армию вступило не так уж много людей – примерно пять тысяч человек (Brunt P. A. Italian Manpower. 225 B.C. – 14 A.D. Oxford, 1971. P. 430). Но, может, и это было неожиданностью? С другой стороны, вряд ли справедливо утверждать, что кампания Метелла продемонстрировала невозможность победы над Югур-той без проведения военной реформы (Селецкий Б. П. Указ. соч. С. 123).


[Закрыть]

Фактическая отмена ценза при наборе в армию повлекла за собой изменения в ее структуре и обучении. Если раньше в соответствии с имущественным положением легионеры делились на принцепсов, гастатов и триариев, то есть солдат первого, второго и третьего рядов, то теперь это деление исчезло, ибо цензовые различия утратили значение. Соответственно унифицировалось обучение воинов. Благодаря множеству добровольцев численность легиона увеличилась с 4200 до 5000–6200 человек. Если прежде легионы подразделялись на 30 манипул (100–120 солдат), то теперь манипулы стали сводиться в когорты, по десять в каждом легионе (примерно 500 человек). Сами легионы состояли из римских граждан, а во вспомогательных войсках (auxiliae) и коннице все больше возрастала роль союзников Рима.[238]238
  Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 143–144.


[Закрыть] Особенную известность снискали испанские всадники и балеарские пращники.

Итак, предстояла новая кампания в Африке. Марий отправил туда легата Авла Манлия с деньгами для уплаты жалованья, новым оружием, продовольствием, а по окончании набора в легионы прибыл сам. Метелл был крайне уязвлен тем, что его отстранили от руководства боевыми действиями, которые он вел весьма успешно. По словам Саллюстия, он «не огорчался бы так сильно, если бы отнятую у него провинцию отдали кому-либо другому, только не Марию». Поэтому Метелл не пожелал даже встречаться с Марием, чтобы передать под его начало войско, – это сделал его легат Публий Рутилий Руф (Саллюстий. Югуртинская война. 82.3; 86.5; Плутарх. Марий. 10.1).

Сам полководец отбыл в Рим, где, по словам Саллюстия, неожиданно для себя встретил радушный прием, «ибо ненависть улеглась, и народ оценил его так же, как отцы-сенаторы» (Югуртинская война. 88.1). Удивляться этому не приходится – часть сторонников Мария отбыла вместе с ним, а у Метелла и его друзей было достаточно клиентов, чтобы организовать ему восторженную встречу. Однако это лишь часть правды – плебейский трибун Манлий Манцин, по чьему предложению Марию поручили ведение войны в Нумидии, обрушивался во время сходок с нападками на Метелла.[239]239
  Van Ooteghem J. Op. cit. P. 152.


[Закрыть] Тот не остался в долгу: «Что касается его, квириты, поскольку он чересчур высокого мнения о себе, если постоянно называет себя моим врагом, то я его ни другом себе не признаю, ни за врага не считаю, более говорить о нем не буду» (Авл Геллий. VII. 11. 2–3)*. В 106 году Метелл отпраздновал триумф и получил почетное прозвище Нумидийского (Беллей Патеркул. П. 11. 2).

Марий тем временем взялся за дело, и, надо заметить, весьма грамотно. Он обрушился на еще неразоренные области, давая воинам возможность обогатиться за счет грабежа, причем солдаты получили в свое распоряжение всю добычу, тогда как обычно полководцы требовали сдавать ее в их распоряжение и лишь потом выдавали какую-то долю захваченного.[240]240
  Штаерман E. M. Указ. соч. С. 74.


[Закрыть] Это, естественно, стимулировало активность воинов. Но главное, пожалуй, было в другом – требовалось превратить массу новобранцев в настоящих бойцов. Поэтому Марий завязывал мелкие стычки, в которых новички чувствовали себя куда увереннее, чем если бы их сразу бросили в серьезные операции. Набравшись опыта, они, если верить Саллюстию, стали столь же доблестными, сколь и ветераны. Строго следил полководец и за дисциплиной (Югуртинская война. 87. 1–3; 88.2).

Наконец Марий приступил к более масштабным действиям. Он нанес несколько ударов по отрядам Югурты и его союзников гетулов, когда те свозили добычу, захваченную при набегах на римских союзников. Под Циртой потерпел поражение сам царь. Следующим шагом римлян стало наступление на стратегически важные города. Первой такой операцией стала экспедиция против города Капса в Юго-Восточной Нумидии – по преданию, его основал сам Геракл. Жителей Капсы Югурта освободил от податей, а потому пользовался их особой поддержкой. Саллюстий уверяет, что причиной похода против нее стало желание Мария повторить успех Метелла, когда тот захватил лежавшую в безводной местности Талу, где хранились сокровища царя; Капса находилась южнее, и воды там было еще меньше (Югуртинская война. 75–76; 89. 4–6).

Объяснение Саллюстия может показаться наивным, но оно становится понятным, если учесть, что консулат Мария подходил к концу. Отчитаться в Риме одними лишь успехами в обучении новобранцев он, естественно, не мог. А вот взятие Капсы могло бы стать тем громким успехом, который показал бы, что новый командующий ничуть не уступает прежнему и достоин оказанной ему чести.[241]241
  Last H. Op. cit. P. 127.


[Закрыть] Тогда можно было бы рассчитывать на продление полномочий в следующем году. Кроме того, в Капсе, как и в Тале, хранились сокровища нумидийского царя (Страбон. XVII. 3. 12). Это позволяло, с одной стороны, лишний раз ослабить финансовое могущество Югурты, с другой – дать поживиться воинам.

Заготовив необходимые припасы, Марий стремительным маршем выступил через пустыни к Капсе. Когда до города оставалось несколько переходов, легионы двигались по ночам – для сохранения секретности, а также во избежание дневного зноя (впоследствии Суворов также будет практиковать ночные марши в жарких валашских степях). Когда утром войска подошли к Капсе, многие ее жители, ничего не подозревая, вышли за стены. Внезапной атакой римляне застигли их на равнине и захватили ворота. Это избавило их от необходимости осаждать город, находившийся на холме высотой 345 метров.[242]242
  Van Ooteghem J. Op. cit. P. 153.


[Закрыть] Последовала капитуляция, однако Марий проигнорировал ее – способных носить оружие мужчин перебили, остальных жителей продали в рабство, город предали огню, а добычу поделили между воинами. «Это преступление против права войны совершилось не из-за алчности и злобы консула, но оттого, что само место было выгодно для Югурты и почти недоступно для наших, и еще оттого, что нумидийцы – племя неверное и ненадежное, которое ни добром, ни угрозою не сдержишь» (Саллюстий. Югуртинская война. 90–91).

В те времена не существовало понятия «военное преступление», но совершенное Марием и его людьми можно назвать именно так, да и Саллюстий подразумевает, в сущности, то же самое. Другое дело, что писатель считает подобные действия допустимыми – ведь нумидийцы все равно восстали бы, что же церемониться с «изменниками». Он много рассуждает о коварстве и вероломстве нумидийцев, но ведь речь шла просто о нежелании местных жителей подчиняться захватчикам. Саллюстий сам был наместником Нумидии, хорошо поживился там[243]243
  Псевдо-Цицерон. Инвектива против Саллюстия. 7.19; Дион Кассий. XLIII. 9. 2–3. Хотя, конечно, в один ряд с такими, как Веррес, его ставить вряд ли справедливо (Артюшина В. В. Саллюстий Крисп, первый наместник провинции Africa Nova // Antiquitas iuventae. Саратов, 2005. С. 101–102).


[Закрыть] и наверняка видел то же самое – неприятие римского владычества. И смысл его комментария к разгрому Капсы прост – с ними только так и надо.

Военного значения операция, повидимому, не имела – город было не удержать,[244]244
  Weynand R. Op. cit. Sp. 1380.


[Закрыть] и Марий, вероятно, с самого начала уготовил ему ту участь, которая его и постигла. Однако психологический эффект оказался велик: римские воины окончательно уверовали в доблесть и удачу своего командующего,[245]245
  Саллюстий не без яда замечает, что теперь даже не самые обдуманные действия Мария солдаты приписывали его virtus (Югуртинская война. 92.2).


[Закрыть] к тому же щедро вознаградившего их за трудный поход грабежом города с царскими сокровищами;[246]246
  Weynand R. Op. cit. Sp. 1380.


[Закрыть] нумидийцы стали бояться его куда больше прежнего, по словам Саллюстия, сильнее, чем боятся смертного;[247]247
  Саллюстий. Югуртинская война. 92. 1–2.


[Закрыть] в Риме, наконец, полководцу продлили полномочия на следующий год. «Отныне Марий был не консул, но проконсул».[248]248
  Van Ooteghem J. Op. cit. P. 155. Суллаже, очевидно, стал проквестором.


[Закрыть]

С началом новой кампании[249]249
  Саллюстий даже не упоминает о зимних квартирах (Last Н. Op. cit. Р. 127; Weynand R. Op. cit. Sp. 1381) – возможно, чтобы возвеличить Мария, изобразив, будто все описанные операции он сумел провести в течение одной кампании (Syme R. Op. cit. P. 149). Возможно, впрочем, что он и впрямь не делал перерыва на зиму (Holroyd М. Op. cit. Р. 15, 20).


[Закрыть] Марий продолжил наступление на города. Одни он брал штурмом, другие жители оставляли сами, боясь той же участи, что постигла Капсу и ее население; и те, и эти пункты предавались огню.[250]250
  Саллюстий пишет о сожжении лишь тех городов, которые были оставлены жителями (Югуртинская война. 92.3), но не приходится сомневаться, что та же участь постигла и взятые силой.


[Закрыть] «Повсюду стояли стенания и лилась кровь», – бесстрастно констатирует Саллюстий (Югуртинская война. 92.3). Как гласит восточная пословица: разве горячится мясник, когда режет барана? Операция заняла не меньше нескольких месяцев, но Марий знал, что именно такие акции лучше всего способствуют полному покорению Нумидии.[251]251
  Holroyd М. Op. cit. Р. 15.


[Закрыть]

Эти жестокости совершались и во время марша Мария на запад Нумидии – вероятно, чтобы удержать от активных действий мавретанского царя Бокха, тестя Югурты.[252]252
  Romanelli P. Op. cit. Р. 79.


[Закрыть] Следующей крупной целью главных сил римлян стала крепость, находившаяся недалеко от реки Мулукка. В мулуккской цитадели, как и в Капсе, хранились царские сокровища. И, как и Капса, эта цитадель находилась на возвышенности, но не просто на холме, а на скалистой горе. К стенам вел лишь один узкий проход, и о взятии ее штурмом нечего было и думать.

Саллюстий утверждает, что Марию «помог не столько расчет, сколько случай»: некий воинлигур из вспомогательных отрядов нашел тропинку, которая вела наверх и не была видна из крепости. Командующий велел проверить, насколько возможен подъем по этой тропе, и некоторые из участвовавших в «экспертизе» усомнились в успехе. Тем не менее полководец решил рискнуть. Во главе с лигуром, чье имя Саллюстий так и не назвал, группа воинов забралась наверх и напала на нумидийцев с тыла в тот момент, когда они отражали натиск главных сил римлян. Саллюстий избавляет читателя от описания начавшейся резни, но не забывает иронически заметить, что «опрометчивость Мария принесла ему славу, несмотря на его промах» (Югуртинская война. 92–94; см. также: Фронтин. III. 9. 3; Флор. III. 1. 14).

Рассуждения о случайности происшедшего, разумеется, не приходится принимать всерьез – сомнительно, что лигур проводил разведку по собственной инициативе. Единственное, что оставалось делать, когда обычным штурмом крепость было взять невозможно, – это изучать подходы к цитадели, и лигур наряду с другими воинами, очевидно, просто выполнял приказ полководца – хотя, надо признать, весьма толково и добросовестно. Поэтому отнюдь не обычное везение, а тщательный подход к делу, умение идти на разумный риск и грамотная организация штурма позволили Марию добиться успеха.

И вот как раз после взятия мулуккской цитадели Саллюстий заводит речь о Сулле, который прибыл из Италии с конницей, «набранной в Лации и у союзников» (Югуртинская война. 95.1). Правда, в действительности, по-видимому, квестор появился в Нумидии еще до мулуккской операции, но по соображениям композиции писатель не упомянул о нем.[253]253
  Buchner К. Op. cit. S. 71; Syme R. Op. cit. P. 148.


[Закрыть] Между тем присутствие его конницы имело немалое значение в условиях угрозы со стороны Бокха.[254]254
  Holroyd M. Op. cit. P. 17.


[Закрыть]

Почему Сулла оказался именно в рядах армии Мария? Очевидно, это был его собственный выбор.[255]255
  Carcopino J. Op. cit. P. 22–23.


[Закрыть] А ведь был и другой консул, Луций Кассий Лонгин, который отправился в Галлию воевать с гельветами. Однако мы уже говорили, что Сулле, если он женился не на Илии, а на Юлии, было сподручнее служить под началом Мария, чья супруга происходила из того же рода. Кроме того, Марий выбился «из грязи в князи», ценил людей за способности, сам был человеком талантливым – на него имело смысл делать ставку. Особенно Сулле, видимо, мечтавшему доказать, что бедность и упадок его фамилии уже позади. И он не прогадал: его полководец, Гай Марий, выйдет из войны победителем, а Кассий Лонгин потерпит поражение и погибнет в бою с гельветами.

Злые языки уверяли, будто Марий был не слишком-то доволен тем, что ему достался квестор, проводивший свою прежнюю жизнь, предаваясь любовным утехам, винопитию, увлечению театром и прочим предосудительным с точки зрения сурового арпината вещам (Валерий Максим. VI. 9. 6). К тому же Сулла не имел боевого опыта. Но поначалу «не сведущий в военном деле, он в короткий срок постиг все до тонкости. Вдобавок он дружески обращался с солдатами, многим оказывал услуги, когда – отвечая на просьбу, а когда-и по собственному почину, принимал же услуги неохотно и возвращал скорее, чем взятое взаймы, меж тем как сам ответных одолжений ни от кого не требовал, напротив – старался, чтобы как можно больше людей были у него в долгу, вел и шутливые, и серьезные речи с воинами самого низкого звания, заговаривал со многими и на лагерных работах, и в походе, и на караулах, но при этом никогда не задевал доброго имени консула или иного уважаемого человека – как в обычае у низкого честолюбия, – и лишь старался никому не уступить первенства ни в совете, ни в делах, а многих и оставлял позади. Такими повадками и правилами он быстро приобрел величайшее расположение Мария и солдат» (Саллюстий. Югуртинская война. 96).

Эта характеристика весьма любопытна. То, что Сулла, не имея боевого опыта, довольно быстро освоил Марсовы премудрости, удивления не вызывает – он наверняка читал трактаты о полководческом искусстве, тренировался в юности во владении оружием, а военное дело того времени было не слишком сложным, и нескольких недель практики командования хватало, чтобы овладеть его основами.[256]256
  Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней Империи. М., 2001. С. 50.


[Закрыть] Сулла же пробыл на фронте куда дольше, да и способностями природа его не обделила.

Что же до умения обращаться с людьми, то здесь, помимо природных задатков, Сулле помогло общение с актерской публикой – уж ее-то представители были и впрямь самого низкого рода. В то же время артисты как натуры тонко чувствующие, умеющие перевоплощаться, острые на язык, вероятно, развили в нем те же качества. Актерское мастерство, усвоенное Суллой ничуть не хуже, чем военное, еще не раз сослужит ему службу.

И еще: Саллюстий неспроста оговаривает, что квестор не отзывался дурно о вышестоящих лицах. Это очевидный намек на Мария, который поносил Метелла, когда тот не пускал его в Рим на выборы консула (Югуртинская война. 64.5).[257]257
  Buchner К. Op. cit. S. 59, 63; Vretska К. Op. cit. S. 133.


[Закрыть] Но сравнение это не вполне корректно: когда Марий начинал службу, он тоже наверняка не злословил о командирах. Квестор еще не имел причин для вражды с главнокомандующим. Они появятся позже, когда Сулла уже не будет подчиненным Мария. Тогда и средство борьбы будет иным – не только клеветнические речи, но и оружие. Однако все это еще впереди.

И все же привыкание к новой обстановке, по-видимому, потребовало от Суллы известных усилий: одно дело актерская компания, другое – военный лагерь. Кроме того, природа тех краев куда как отличалась от италийской: огромные безлесные пространства, покрытые кустарником степи и горы, солончаки, жаркие дни и холодные ночи, когда может замерзнуть вода. Ни мягкой постели, ни роскошных бань, ни изысканных блюд. Но Сулла с честью выдержал испытание.

А что же делал Югурта, пока основные силы противника во главе с Марием воевали в Западной Нумидии? Времени даром он не терял и сумел отбить у римлян Цирту,[258]258
  Это следует из косвенных указаний Диона Кассия (XXVI. 89. 5) и Орозия (V. 15. 10): Gsell 5.0р. cit. Т. VII. Р. 241–242; Last Н. Op. cit. Р. 128; Van Ooteghem J. Op. cit. P. 161–162; Syme R. Op. cit. P. 146. № 18; p. 150. № 30.


[Закрыть] захваченную ими еще в конце 108 года.[259]259
  Gsell S. Op. cit. T. VII. P. 211, 242.


[Закрыть] Марий двинулся на отвоевание столицы Нумидии. Однако путь ему преградили объединенные силы Югурты и Бокха. Римляне были оттеснены на холмы. Сулла же получил приказ остаться с всадниками у источника – в противном случае, очевидно, римляне могли остаться без воды, так что задача была весьма ответственной и к тому же опасной. Цари уже считали себя победителями, однако они недооценили противника: на рассвете, когда их воины уснули после ночных пиршеств, Марий организовал нападение на варваров и обратил их в бегство (Саллюстий. Югуртинская война. 97–99; Орозий. V. 15. 10–17).[260]260
  Согласно Орозию, исход битвы решил хлынувший ливень, приведя в негодность оружие и снаряжение воинов Бокха и Югурты (V. 15. 16–17). Ср. с аналогичным рассказом Флора о сражении при Магнесии в 190 году (П. 8. 17; Holroyd М. Op. cit. Р. 17).


[Закрыть]

После этого римляне продолжили марш на Цирту. Правый фланг наступавшей армии охраняла кавалерия Суллы, левый – вспомогательные отряды во главе с легатом Авлом Манлием (Саллюстий. Югуртинская война. 100.2). Если верить античным источникам, то в предыдущей битве враг был разгромлен наголову. Но всего через четыре дня Югурта и Бокх выставили новую армию – очевидно, недавнее поражение отнюдь не было столь тяжелым. По-видимому, Марию просто удалось прорваться через ряды врагов, нанеся им серьезные потери.

Завязалась новая схватка. Югурта попытался обмануть врагов, крича, будто только что убил самого Мария. Да и натиск варваров был достаточно силен сам по себе, коль скоро ряды римской армии заколебались. Однако Сулла с конницей атаковал фланг мавретанских войск. Марий воспользовался замешательством противника и организовал контрудар. В итоге нумидийцы и мавретанцы потерпели полное поражение (Саллюстий. Югуртинская война. 101; Орозий. V. 15. 18).

Бокху пришла пора задуматься: не ошибся ли он, поддержав зятя в борьбе против столь опасного врага? Конечно, родственные узы – дело святое, но стоит ли ради них рисковать своими владениями, а то и короной? В конце концов мавретанский царь направил к римлянам послов с предложением о переговорах.[261]261
  По Диодору, Бокх предложил договор о дружбе, обещая римлянам разного рода помощь, но пока не выдачу Югурты (XXXIV. 39).


[Закрыть] Марий не стал отказываться и поручил дипломатическую миссию проквестору Луцию Сулле и легату Авлу Манлию (Саллюстий. Югуртинская война. 102.2; Диодор. XXXIV. 39).

Саллюстий мастерски изображает диалог Бокха и Суллы. Последний велеречиво рассуждает о том, что царь, «наилучший из людей», пятнает себя союзом с таким негодяем, как Югурта; что римляне привыкли искать себе друзей, а не рабов, а потому дружба с ними выгодна; не стоит испытывать судьбу, правящую всеми делами человеческими, и отказываться от мира с римлянами, пока они к нему готовы; каковы же римляне в бою, царь и сам знает (Югуртинская война. 102. 5-11). За всем этим стоит горькая ирония – своего друга и союзника Адгербала римляне бросили в беде, и никаких выгод он от дружбы с ними не получил;[262]262
  Vretska К. Op. cit. S. 78.


[Закрыть] рассуждения о том, что Бокх – наилучший из людей, не столько дань этикету, сколько издевка – Саллюстий постоянно подчеркивает коварство и непостоянство царя (см. 88.6; 102.15; 103.2; 108.3; 113.2); Югурту, своего зятя, мавр все же выдаст (Плутарх. Сулла. 3.5). Да и завершение речи Суллы обнажает суровую истину – военная сила римлян царю хорошо известна.

Бокх отвечал, что в свое время отправлял послов в Рим с предложением дружбы, но его инициативу отвергли. Воюет он с римлянами потому, что они вторглись в ту часть Нумидии, которая теперь принадлежит ему по праву войны (то есть попросту обещана Югуртой как плата за союз против Рима). Впрочем, царь готов отправить в Рим послов для ведения переговоров, если Марий не возражает (Саллюстий. 102. 12–14).

У Аппиана, напротив, речь перед Бокхом держит Манлий (Маллий). Он объяснил царю, что Западную Нумидию, на которую претендует царь мавров, римляне в свое время даровали Масиниссе, оставляя за собой право в любой момент отобрать ее. Это они и сделали, ибо Югурта стал их врагом (Нумидика. 4. 2–3). По-видимому, говорили с Бокхом оба полководца, хотя Сулла в мемуарах упомянул только о себе.

Царь снарядил посольство из пяти человек. В дороге их ограбили разбойники-гетулы. Вскоре послы встретились с Суллой, который принял их милостиво. По Саллюстию, он научил мавров, как говорить с Марием, по Аппиану – как говорить потом со своим царем (Саллюстий. Югуртинская война. 103. 2–7; Плутарх. Сулла. 3.3; Аппиан. Нумидика. 5.1). Вероятнее второе, ибо инструкции о беседе с римским главнокомандующим они уже получили от Бокха. По всей видимости, послы хотели предложить Марию встречу со своим владыкой. Марий, приняв мавретанских представителей, заявил, что ни о какой встрече до выдачи Югурты нечего и говорить (Дион Кассий. XXVI. 89. б).[263]263
  Любопытно, что Саллюстий об этом умалчивает (Schur W. Sallust als Historiker. Stuttgart, 1934. S. 129).


[Закрыть] Затем он разрешил трем из них отправиться в Рим в сопровождении квестора Гнея Октавия Русона; на это время было установлено перемирие.[264]264
  Согласно Диону Кассию (XXVI. 89. 6), Бокх отправил в Рим послов без всякого разрешения Мария. По Диодору, Марий не просто разрешил, а сам посоветовал отправиться мавретанским послам в Рим для переговоров с сенатом (XXXIV. 39).


[Закрыть] Двое послов вернулись к царю и рассказали ему о приеме в римском лагере, в том числе и о доброжелательстве Суллы – так, по крайней мере, утверждает Саллюстий (или сам Сулла в мемуарах?). Сенат ответил послам Бокха, что готов простить его выступление на стороне Югурты, а другом и союзником признает его лишь тогда, когда мавретанский властитель этого заслужит {Саллюстий. Югуртинская война. 104). Царь понял намек – речь шла, разумеется, о выдаче Югурты.[265]265
  См.: Klebs Е. Bocchus (1) // RE. Bd. III. 1899. Sp. 577–578.


[Закрыть]

Переговоры продолжились. Для этого Бокх попросил прислать к нему Суллу – вероятно, помня гостеприимство, которое тот оказал его послам, ограбленным гетулами.[266]266
  На это явно намекает Плутарх – правда, он пишет о «каких-то услугах» Суллы Бокху (Марий. 10.4), хотя в биографии Суллы он сам рассказывает о заботе, которую проявил Сулла об ограбленных мавретан-ских послах (3.3). Это тем более странно, что жизнеописание Мария было составлено уже после жизнеописания Суллы (см.: Марий. 10.2).


[Закрыть] Сулла, которого Марий облек полномочиями пропретора, то есть дал ему высшую власть римских магистратов – империй, – выехал в сопровождении отряда легионеров, всадников, лучников, балеарских пращников и когорты легковооруженных пелигнов. Навстречу ему направился сын Бокха Волукс с тысячей кавалеристов, и дальнейший путь Сулла проделал в его сопровождении. Вскоре показался лагерь Югурты. Саллюстий описывает драматическую сцену: римляне заподозрили мавретанского царевича в измене, ибо он заманил их в засаду. Сулла, считавший так же, даже будто бы хотел прогнать его (интересно, как можно запросто прогнать тысячу всадников?). Однако Волукс сумел убедить не в меру подозрительных римлян не делать глупостей: Югурта во всем зависим от его отца и не решится напасть на послов, сопровождаемых сыном Бокха, а потому надо спокойно идти через нумидийский лагерь. Сулла внял здравому совету и смело прошел через лагерь Югурты (Югуртинская война. 105–107).

Итак, римское посольство предстало перед Бокхом. Сюда же приехал представитель Югурты Аспар. Мавретанский владыка прислал к Сулле Дабара, сына одного из бастардов Масиниссы, Массуграды. Дабар был известен как сторонник римлян, и потому именно ему царь поручил передать Сулле, что готов выполнить волю римского народа, то есть выдать Югурту. Римлянин ответил, что в присутствии нумидийского представителя он будет говорить кратко, а переговоры о сути дела поведет лишь в присутствии узкого круга лиц – близких царю людей, которые не допустят утечки информации (Саллюстий. Югуртинская война. 107.7-109.3).

Во время официальной встречи с Бокхом и Аспаром Сулла спросил властителя Мавретании, чего римлянам ждать от него – мира или войны. Хитрый мавр, как было уговорено заранее, ответил, что еще не принял окончательного решения, и предложил посланцам Мария явиться через десять дней. Однако ночью Бокх вызвал к себе Суллу. Согласно Саллюстию, он напомнил, что поднял оружие только для защиты границ, и выразил готовность отказаться от союза с Югуртой, намекнув, впрочем, что готов и на иные уступки. Сулла отвечал, что мало предоставить Югурту собственным силам – нужно выдать его римлянам, если Бокх желает дружбы и союза с римлянами. Тогда он получит вдобавок и земли в Западной Нумидии, на которые претендует. Последний указал, что ему нелегко презреть родство с нумидийским царем и договор с ним, тем более что его подданные ненавидят римлян. Вероятно, Сулла вновь напомнил о силе римской армии, равно как и о том, что пока мавры вели войну лишь на территории Нумидии; но неужели они хотят подвергнуть бедствиям войны собственные земли? Так или иначе, царь сдался: он продемонстрировал присутствовавшим при переговорах вельможам, что иного выхода, кроме выдачи Югурты, у него нет и склоняют его к этому не эгоистические соображения, а жестокая необходимость. Придя к соглашению по главному вопросу, Бокх и Сулла расстались (Саллюстий. Югуртинская война. 109–111).

Дальнейшее напоминает детектив и мало похоже на правду: будто бы Бокх пригласил к себе Аспара и сообщил ему о возможности заключения мира с римлянами. Аспар выехал к Югурте и передал ему эту весть. Нумидиец заявил, что готов выполнить то, что от него требуют, но Рим уже не раз нарушал заключенные договоры (с Луцием Бестией и Авлом Постумием), а потому нужен залог соблюдения договора. Таковым может послужить Сулла, если захватить его – не оставят же соотечественники в беде столь знатного человека! Бокх, поколебавшись, согласился и теперь каждой стороне обещал выполнить ее пожелания – Югурте, что выдаст Суллу, а Сулле, что выдаст Югурту. Накануне решающего дня он, как говорят, продолжал размышлять в одиночестве, и лишь выражение лица выдавало его тайные мысли (Саллюстий. Югуртинская война. 112–113; Плутарх. Сулла. 3.6).

По-видимому, вся эта история, равно как и основная часть рассказа о посольствах Суллы и выдаче ему Югурты, взята из мемуаров диктатора.[267]267
  Schur W. Sallust als Historiker. S. 129–130; Van Ooteghem J. Op. cit. P. 171.


[Закрыть] Откуда было Сулле знать, что говорил Бокх Аспару? Кто ему рассказал об ответе Югурты? И уж никто не мог ему поведать о выражении лица мавра в ночь накануне решающего дня. В эпизоде с ночными размышлениями царя лишь оговорка «рассказывают»[268]268
  Dicitur (Саллюстий. Югуртинская война. 113.3).


[Закрыть] отличает историка от поэта.[269]269
  Vretska К. Op. cit. S. 82.


[Закрыть]

На деле все было явно прозаичнее: Плутарх пишет, что Бокх в письме Марию отказывался выдать Югурту, на деле же замыслил противоположное (Марий. 10.4). Если это письмо было отослано перед вторым визитом Суллы в ставку мавра, что представляется наиболее вероятным (обычная дипломатическая маскировка для непосвященных), то становится ясно – все решилось еще до отъезда Суллы,[270]270
  В такой трактовке поведение Бокха выглядит куда более коварным, чем у Саллюстия (Van Ooteghem J. Op. cit. P. 172), но и более правдоподобным.


[Закрыть] а он лишь выполнил приказ.[271]271
  Schur W. Sallust als Historiker. S. 130.


[Закрыть] Правда, нельзя не признать, что дело было все-таки опасным и требовало умения молниеносно ориентироваться в обстановке. Но ни мужества, ни инициативы Сулле было не занимать – поэтому ему, собственно, и поручили выполнить столь ответственную задачу. Справился он с ней великолепно.

Итак, наступил день, когда должна была решиться судьба войны. Бокх и Сулла подъехали к холму, куда вскоре прибыл и Югурта. Его люди согласно предварительной договоренности были безоружны – прекрасное доказательство того, что они и не думали захватывать главу римского посольства. Из засады выскочили воины Бокха, которые тотчас перебили свиту нумидийского царя, а его самого схватили и выдали Сулле. Тот немедленно доставил его к Марию (Саллюстий. Югуртинская война. 113. 4–7; Диодор. XXXIV. 39; Ливии. Периоха 66; Беллей Патеркул. П. 12. 1; Флор. III. 1. 17; Плутарх. Марий. 10.7; Сулла. 3.6; О знаменитых мужах. 75.2; Орозий. V. 15. 8).

Это означало конец войны. Марий мог вздохнуть свободно – ведь если бы конфликт продолжился, неизбежно встал бы вопрос – чем Марий лучше оклеветанного им Метелла, если не может одолеть Югурту за те же два года, которые провоевал Метелл? Правда, как мы увидим ниже, это не спасло арпината от враждебных толков, но общее настроение было в его пользу – победителей не судят.

Остаток лета 105 года Марий потратил, по-видимому, на разгром последних очагов сопротивления и устроение оккупированных территорий.[272]272
  Lenschau T. Iugurtha // RE. Hbd. 19. 1918. Sp. 5.


[Закрыть] Он широко раздавал права римского гражданства в этих краях тем, кто его поддерживал.[273]273
  Gabba E. Mario e Sulla // ANRW. Bd. 1,1. L.; N. Y., 1972. P. 779. № 89.


[Закрыть] Некоторым из гетулов, выступивших на стороне римлян, римский главнокомандующий пожаловал владения в Западной Нумидии (Псевдо-Цезарь. Африканская война. 56.3). Бокх, надо полагать, получил земли в тех же краях, примерно до Ампсаги.[274]274
  Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 117. Прим. 1 (со с. 116); Klebs Е. Op. cit. Sp. 578; Lenschau Т. Op. cit. Sp. 5.


[Закрыть] Свою провинцию Африка римляне за счет Нумидии расширять, по-видимому, не стали.[275]275
  Lenschau Т. Op. cit. Sp. 5; Romanelli P. Op. cit. P. 82.


[Закрыть] Аннексия нумидийских территорий могла привести к новым столкновениям с местными племенами, да и страна была слишком разорена, чтобы ее земли представляли серьезный интерес.[276]276
  Harris W. V. Op. cit. P. 151; Romanelli P. Op. cit. P. 82.


[Закрыть] Той частью Нумидии, которая сохранила остатки независимости, стал управлять сводный брат Югурты Гауда.[277]277
  Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 116. Прим. 1; Gsell S. Op. cit. Т. VII. P. 262–263; Romanelli P. Op. cit. P. 82.


[Закрыть] В последующие десятилетия нумидийцы еще не раз напомнят о себе активным участием в гражданских войнах Рима.

Счастливые победители, нагруженные добычей, возвращались в Италию. С собой они везли плененного Югурту с двумя сыновьями (Ливии. Периоха 67). Их провели в триумфе Мария, который состоялся 1 января 104 года (Саллюстий. Югуртинская война. 114.3). После окончания торжества Югурту отправили «в тюрьму, где одни стражники сорвали с него одежду, другие, спеша завладеть золотыми серьгами, разодрали ему мочки ушей, после чего его голым бросили в яму, и он, полный страха, насмешливо улыбаясь, сказал: “О Геракл! Какая холодная у вас баня!”[278]278
  Речь, очевидно, идет о Туллиануме – подземелье, где совершались казни (Lenschau Т. Op. cit. Sp. 6). Шутка Югурты свидетельствует не столько о его страхе, сколько о самообладании перед лицом смерти.


[Закрыть] Шесть дней боролся он с голодом и до последнего часа цеплялся за жизнь, но все же понес наказание, достойное его преступлений.[279]279
  У Евтропия (IV. 27. 6) и Орозия (V. 15. 19), однако, сообщается, что Югурта был задушен (strangulatus), и это более вероятно.


[Закрыть] Говорят, что во время триумфа несли три тысячи семь фунтов золота, пять тысяч семьсот семьдесят пять фунтов серебра в слитках и двести восемьдесят семь тысяч драхм звонкой монетой» (Плутарх. Марий. 12. 4-б).[280]280
  Эти сведения, очевидно, взяты из официальных документов (GsellS. Op. cit. Т. VII. P. 259. № 8).


[Закрыть] Так закончилась Югуртинская война.