Текст книги "Остров Корфу – последний бастион Византии"

Глава 10
В поисках античного наследия Керкиры

Античные руины на острове немногочисленны и далеко не так живописны, как блистательные храмы Аттики; тем не менее пытливый исследователь греко-римской архитектуры будет удовлетворен и этим. На периферии есть руины храма Аполлона в Роде; храм Зевса в Кассиопи, в котором пел Нерон, исчез бесследно (считается, что на его месте стоит главный храм местного монастыря); о римских термах в Кассиопи, Бэницэс и Мораитике мы уже упоминали в тексте. Основным «археологическим парком» является полуостров Канони на юге современного города Керкира, а его «сердцем» – многократно упомянутое ранее поместье Мон Репо. Теперь настало время поговорить о нем подробнее.

В глуби обильного зеленью старого парка, выходящего к морю, высится белый особняк с колоннами в неоклассическом стиле. Он был сооружен по приказанию английского верховного комиссара (считайте, правителя) Ионических островов лорда Фредерика Эдэма (Ионические острова, включая Корфу, принадлежали англичанам с 1814 по 1864 г.). В переводе с французского название поместья означает «Мой отдых», и комиссар «отдыхал» там со своей супругой, знатной корфиоткой Ниной Палатиану в 1828–1831 гг. С удалением англичан с острова поместье перешло к греческой королевской семье, владевшей им в качестве летней резиденции с 1864 по 1967 г.; мемориальная табличка на входных воротах поместья сообщает, что именно здесь в 1921 г. родился принц Филипп, впоследствии герцог Эдинбургский (ум. в 2021 г.) – супруг английской королевы Елизаветы II (р. в 1926 г., «царствует, но не правит» с 1952 г.). В 2001 г. музей виллы «Мон Репо» был открыт для посетителей. Упомянув вскользь некоторое количество картин, мебели, статуэток и прочих экспонатов, касающихся супругов Эдэм и семейства греческих королей, обратимся к античному отделу. Он невелик, однако дает некоторое представление об интересующей нас эпохе на Керкире, особенно если учесть, что местный археологический музей в 2014 г., когда автору довелось побывать на Корфу, был закрыт на аварийный ремонт (что, конечно, не помешает позже дать его «заочное» описание). В «Мон Репо» представлены находки конкретно из Старой Керкиры. Это надгробия, статуэтки из мрамора и терракоты (включая вотивные, приносимые по обету в храм Артемиды), сосуды, монеты, предметы быта (в том числе из раскопанных римских бань и домов – скребки, мраморная львиная голова-водомет, бронзовые зеркала и т. д.; интересно, что предметы выставлены на фоне современных картин, реконструирующих их употребление древними), антефикс (плинфа-щиток, устанавливаемая рядами по боковым фасадам) с изображением веселой архаической Горгоны, показывающей язык (аналогичная хранится в археологическом музее Корфу и атрибутируется, как принадлежавшая храму Геры (620–600 гг. до н. э.); не будем путать с огромным мраморным изображением Горгоны с фронтона храма Артемиды, хранящимся там же – о нем особый разговор).

Покинув особняк, перемещаемся по парку к руинам дорического храма Геры – читатель помнит, сколько важных событий, описанных Фукидидом, связано с ним. Увы, сообщить о нем можно немного, кроме того, что он – древнейший из известных нам храмов Керкиры; предположительно он был даже крупнее расположенного неподалеку храма Артемиды, второго по значимости (о его архитектуре известно чуть более, см. ниже). Исходя из сведений Фукидида, ясно, что храм Геры обладал правом убежища. Осталось от него совсем немногое, практически несколько заросших рядов камней; раскопки неспешно продолжаются. В нескольких минутах ходьбы от храма Геры находится дорический храм постройки 510 г. до н. э., неизвестно, какому божеству посвященный (есть предположение, что Аполлону, но информация не слишком серьезная); обнаружен он был случайно в 1822 г. британскими солдатами, отправленными на поиски воды во внезапно пересохшем источнике Кардаки; потому и храм этот обычно называют «Храм в Кардаки». Реконструированы несколько невысоких колонн, часть строения обвалилась в море.

Выйдя с территории «Мон Репо», отправляемся к византийскому храму (иногда именуемому монастырем) святых Феодоров – Тирона и Стратилата, интересному тем, что он возведен из камней стоявшего рядом античного храма Артемиды. От античного строения практически тоже ничего не осталось, исключая прямоугольный алтарь и стену эллинистической стои (на его руины случайно наткнулись французские солдаты в 1812 г. во время фортификационных работ на Канони). Кое-где видны сиротливые фрагменты фундамента в траве и пеньки колонн; вход на территорию закрыт. Дорический храм Артемиды был возведен в 590–580‐х гг. до н. э. из пористого известняка, имел ряд из 17 колонн в длину и 6 в ширину. О его удивительном фронтоне из собрания археологического музея мы поговорим чуть позже, пока же еще раз отметим расположенные неподалеку фрагменты двух башен северной стены Старой Керкиры и разбросанные по полуострову Канони (как на территории «Мон Репо», так и вне ее) раскопанные фрагменты фундаментов античных строений да кенотаф Менекрата на юге современного города. Мы еще вернемся на территорию Канони, когда поведем рассказ о византийском наследии Корфу, пока же сделаем обещанное беглое описание сокровищ местного археологического музея по доступной автору литературе. Досадно, что не довелось увидеть их воочию.

Настоящей жемчужиной собрания является колоссальный фрагмент скульптурного убранства фронтона храма Артемиды, изображающий архаическую Горгону в движении; она подпоясана двумя переплетенными змеями, по бокам от нее – ее дети, крылатый конь Пегас и Хрисаор, далее – два льва (или, по мнению некоторых, леопарда). Изображение таит в себе много загадок, равно как и само предание о Медузе Горгоне. Основа мифа известна: Медуза Горгона – это полуженщина-полудракон со змеями вместо волос, и ее взгляд окаменял все живое. Герой Персей при помощи Гермеса и Афины, использовав ряд волшебных и не очень предметов (типа шапки-невидимки, крылатых сандалий, начищенного до зеркального блеска щита и специальной сумки), отсек ей голову (при этом из тела Медузы вылетел крылатый конь Пегас и копьеносец Хрисаор), пару раз употребил волшебную силу взгляда Медузы в свою пользу, после чего передал голову Афине, повесившей ее на свою эгиду. «Нестыковки» начинаются при чтении классиков, в первую очередь – Гесиода, который пишет: «Граий прекрасноланитных от Форкия Кето родила… // Также Горгон родила, что за славным живут Океаном // Рядом с жилищем певиц Гесперид, близ конечных пределов // Ночи: Сфенно, Евриалу, знакомую с горем Медузу. // Смертной Медуза была. Но бессмертны, бесстаростны были // Обе другие. Сопрягся с Медузою той Черновласый // На многотравном лугу, средь весенних цветов благовонных. // После того как Медузу могучий Персей обезглавил, // Конь появился Пегас из нее и Хрисаор великий. // Имя Пегас – оттого, что рожден у ключей океанских, // Имя Хрисаор – затем, что с мечом золотым он родился». Под Черновласым (Кианохетом) имеется в виду бог морей Посейдон, брат Зевса. Учитывая это и еще слова «знакомая с горем», советский филолог и переводчик Яков Эммануилович Голосовкер, предпринявший любопытную реконструкцию древнейших пластов греческой мифологии в своей работе «Сказания о титанах», приводит трогательную историю доброй титаниды Медузы, девушки-кентавра, которую изнасиловал Посейдон, приняв облик черного коня: «Гиппий» – «Конный» – еще один из эпитетов Посейдона, конь был его животным, в которое он часто обращался, в том числе для похотливых целей – как, например, пишет Павсаний: «Когда богиня (Деметра) блуждала по земле, отыскивая свою дочь, говорят, Посейдон преследовал ее, желая с ней сочетаться; тогда Деметра превратилась в кобылу и паслась вместе с кобылами Онкия; но Посейдон догадался о ее обмане, сам уподобился жеребцу и в таком виде сочетался с Деметрой. Сначала Деметра гневалась на то, что случилось, но с течением времени прекратила свой гнев… По преданию аркадян, Деметра родила от Посейдона дочь, имя которой они не считают себя вправе делать известным среди непосвященных, и коня Арейона. Поэтому у них, у первых из аркадян, Посейдона стали именовать Гиппием (Конным). В доказательство справедливости своего рассказа они приводят стихи из «Илиады» и «Фиваиды». В «Илиаде» об этом самом Арейоне написано: «Даже хоть следом бы он на ужасном летел Арейоне, // Бурном Адраста коне, порождении крови бессмертной». В «Фиваиде» же говорится, что Адраст, когда бежал из-под Фив «В грязных одеждах и рваных стремительно гнал Арейона, // Масти, как сталь вороненая, был этот конь темнокудрый». На основании этих стихов они отстаивают мнение, что Посейдон <Темнокудрый> был отцом Арейона». Вспомним, что при смерти Горгона также родила крылатого коня – Пегаса. Так что предположение Я. Голосовкера, скажем так, не лишено оснований. Происшествие с Владыкой морей явно испортило характер Медузы, ну и так далее. Интересны собственные наблюдения автора над знаменитым барельефом Медузы в античном храме Аполлона в Дидимах, близ Милета (ныне Турция), описанные им в дорабатываемой сейчас версии книги «Святыни и древности Турции» (М.: Вече, 2020): «Шедевром мирового значения является барельеф с дидимской Медузой-Горгоной работы афродисиасских скульпторов. Остановимся на ней подробнее, потому что этот осколок Античности несет в себе огромную духовную тайну катарсиса – душевного очищения и очищения через страдание. Дидимская Медуза – вовсе не знаменитая улыбающаяся архаическая Горгона с Корфу. Вспомните родосского Лаокоона и его сыновей, обвитых змеями, или гигантомахию Пергамского алтаря – вот эллинистическое искусство, родственное дидимской Медузе. Насилие и страсти, навеки запечатленные в камне, боль физическая и духовная, и вместе с тем – ее преодоление: вот он, тот самый пресловутый катарсис. Та же Медуза – страшное пугало из древних мифов и детских сказок, змееволосая летающая дева, обращающая в камень всех одним своим взглядом – лишь в дидимском барельефе видна вся бездна ее страдания; пухлощекая, с ямочкой на подбородке, затравленным взглядом смотрит она на окружающий мир, ужасаясь учиненному над ней двойному насилию – физическому, что сотворил над ее цветущей беззаботной юностью молодой девушки-кентавра владыка морей Посейдон в облике черного коня, и моральному, когда, с ведома беззаботных олимпийцев, без малейшего своего желания свершившаяся над ней беда обратила ее в зловредного полудракона-женщину, мстящую всем неповинным за свое горе… «Познавшая горе» – такой эпитет дал Горгоне один из древнейших поэтов Греции Гесиод в своей «Теогонии»… Только высочайшее искусство мастера могло заставить безжизненный камень рассказать вдумчивому человеку всю трагедию несчастной титаниды из племени сверженных олимпийцами и обращенных в хтонические чудища богов». И таким образом мы подходим к справедливому замечанию А. Специэри-Хорэми, которым он заключает свое описание керкирской Горгоны (пер. с англ. – Е.С.): «Выдающимся по своему размеру и художественному исполнению является фронтон с барельефом Горгоны (585 г. до н. э.), украшавший западный фасад дорического храма Артемиды. Это самый старый из сохранившихся каменных фронтонов. Солидная работа как по размеру (общей шириной в 17 м и высотой в 3.18 м), так и по исполнению, она показывает, насколько в то время продвинулось коринфское искусство, когда монументальная скульптура только еще зарождалась. Она изображает в центре бегущую направо Горгону, ее колени изогнуты, а ее тело и чудовищное лицо повернуты к зрителю. Глаза выпучены, язык высунут, а толстые локоны волос, заканчивающиеся змеиными головами, обрамляют этот ужасный облик. По обеим сторонам – ее дети, Хрисаор и Пегас (крылатый конь), которые, согласно мифу, родились из крови их матери, когда Персей отсек ей голову, не глядя в ее глаза, чтобы не обратиться в камень. Центральная сцена обрамлена двумя огромными леопардами (существами с головами львов и телами пантер), чьи головы повернуты к зрителю. В истолковании (скульпторами) этого мифа возникают проблемы. Персей, главный герой, отсутствует. Горгона показана живой вместе с ее детьми, которые, согласно мифу, родились в момент смерти своей матери. Наконец, леопарды являют собой новый элемент, явно связанный с Горгоной. Это явно не представляет (сюжет) обезглавливания Горгоны и рождения (при этом) ее детей, это – сверхъестественное явление всемогущего божества, богини природы, в сопровождении укрощенных диких зверей. Поскольку это атрибуты, наблюдаемые также и у самой Артемиды, скульптор, возможно, изобразил богиню в виде Горгоны, как «владычицы зверей», какой эпитет ей дает Гомер». Опять, выходит, в чем-то прав Я. Голосовкер: не была Горгона изначально зловредным пугалом, но неким природным божеством, и возможно, даже благим – отчего-то ведь всегда улыбаются архаичные Горгоны?..

В эту же копилку наблюдений за Горгонами для подтверждения нашего вывода положим и вышивку на ткани из собрания Исторического и этнографического музея Крита в Ираклионе. Там в довольно наивной манере вышита гигантская черноволосая русалка, увенчанная короной и тремя ожерельями; в одной руке она держит рыбу, а другой тянет за якорь целый… броненосец: казематный, двухмачтовый, двутрубный, под греческими флагами. Тип корабля однозначно позволяет датировать вышивку концом XIX в. Так вот, над головой русалки – надпись: «Гοργόνα η θεά της θαλάσσης» – «Горгона, богиня моря». Лишнее доказательство тезиса о Горгоне как благом божестве природы.

В «зале Горгоны» представлены и иные фрагменты скульптурного убранства храма Артемиды – титаномахия (борьба богов-олимпийцев с титанами; различимы Зевс, поражающий молнией Иапета, и Посейдон, готовый ударить копьем Крона или Рею); Приам вне стен Трои, которому угрожает смертью сын Ахилла Неоптолем; фигура воина из предполагаемого поединка Ахилла и Мемнона. Из прочих экспонатов нельзя не отметить льва с кенотафа Менекрата (о нем мы писали ранее) конца VII в. до н. э. Замечательный образец коринфского искусства – этот очаровательный, добрый лев. Достоин внимания фрагмент известнякового фронтона храма из Фигарето (500 г. до н. э.) с изображением дионисийского пиршества. Изображены сам бог вина Дионис с рогом для питья, юноша с чашей (оба на что-то внимательно смотрят – это «что-то» находилось в середине фронтона и, увы, было утрачено); с возлежащими находятся лев (под их пиршественным столом) и большой молосский пес около кратера – сосуда, в котором смешивали воду и вино: пить вино неразбавленным греки почитали за варварский обычай, ибо пили они за трапезой не для опьянения, а для разговора; кроме того, зачастую вино служило просто для обеззараживания воды, как, например, в более позднее время в Константинополе; с молосским же псом, известным своей свирепостью, порой сравнивал себя философ-киник Диоген, согласно его биографу Диогену Лаэртскому: «На вопрос, он собака какой породы, ответил: «Когда голоден – мальтийская (т. е. ласковая. – Е.С.), когда сыт – молосская, то есть из той породы, которую большинство хвалят, но из боязни быть покусанными идти с ними на охоту не отваживаются. Так и со мной вы не можете жить, опасаясь укусов совести». В этом фронтоне А. Специэри-Хорэми видит работу местной, керкирской школы скульпторов, сложившейся, однако, под влиянием коринфской.

Из прочего упомянем железный посеребренный шлем, железный с золотой отделкой доспех, меч и иные предметы рубежа IV–III вв. до н. э. из могилы в Продроми в Феспротии, надгробия, коринфские вазы и их керкирские копии, различные сосуды, монеты, вотивные статуэтки и архитектурные фрагменты из разных храмов, изделия из бронзы (треножник, статуэтка пирующего 570 г. до н. э., фигурка льва VI в. до н. э. с поднятой лапой и повернутой назад головой; «геометрическая» лошадь VIII в. до н. э., гиря, погребальная урна, медицинские инструменты), антефикс с Горгоной из храма Геры и львиная голова-водовод (аналогичные выставленным в «Мон Репо»), вырезанное из слоновой кости лицо сирийской работы VI в. до н. э., маски, фрагменты фриза с изображением боя греков с амазонками, образцы скульптуры периода IV–I вв. до н. э. из Старой Керкиры и Кассиопи, включая голову сатира, бюсты историка Фукидида, поэта Менандра и философа Пиррона из Элиды, фрагменты статуй.

Однако ознакомление с античным наследием на острове будет неполным, если не упомянуть про несколько экспонатов из собрания музея Азиатского искусства, размещенного во дворце святых Михаила и Георгия – бывшей резиденции английского верховного комиссара Ионических островов (статуя одного из них, уже упомянутого ранее Ф. Эдэма, стоит перед входом во дворец). Дворец был выстроен в георгианском стиле и использовался так же, как Ионический сенат и палата орденов св. Архангела Михаила и св. Георгия Победоносца (там доныне хранятся образцы орденов, орденские одеяния, списки кавалеров), позже (до 1913 г.) – как резиденция греческой королевской семьи. Музей интересен собранием экспонатов стран Востока, многие годы собираемыми греческими дипломатами; и вот, среди всего этого великолепия, описание которого, к сожалению, не укладывается в рамки данной книги, мы видим… Да, слово «уникальный» стало очень уж затасканным, к сожалению, но здесь – именно тот случай. Потому что иначе не назвать те несколько произведений индийского искусства, которые изваяны древними мастерами… по древнегреческим образцам и канонам! Встреча культур произошла, естественно, после проникновения войска Александра Македонского в Индию; но после войны пошла в ход дипломатия, союзы, межэтнические браки; и вот уже Селевк Никатор, диадох Македонского (ок. 358–281 гг. до н. э., правил основанным им царством Селевкидов с 312 г.), ведет на врагов 500 слонов, подаренных ему (за территориальные уступки) его тестем – раджой Чандрагуптой (правил ок. 316–293 гг. до н. э.), дедом знаменитого Ашоки (правил в 268–232 гг. до н. э.), и благодаря этим «танкам Античности» одерживает победу над Антигоном Одноглазым в битве при Ипсе (301 г. до н. э.). Буддийские миссионеры благодаря прорыву Македонского с принятием Ашокой буддизма появляются в Сирии, Египте, Кирене и, наконец, Европе – сначала Эпире и Македонии, затем далее; а с другой стороны, с 180 по 10 г. до н. э. в Северной Индии существует индо-греческое царство, повелитель которого Менандр I (правил в 165–130 гг. до н. э., по-индийски – Милинда), известный по одной из классических книг древнего буддизма – «Вопросы Милинды» – вел богословские диспуты с буддистами и в итоге сам принял учение Будды (есть мнение, основанное на «Моралиях» Плутарха и данных археологии и нумизматики, что после смерти он был признан архатом – просветленным, вырвавшимся из круга перерождений, святым). Монеты и скульптуры индо-греческого царства, дошедшие до нас, иллюстрируют интереснейший синтез двух культур – греческих нимф с непомерными задами индийских якшинь, будд, имеющих довольно уловимое сходство с Александром Македонским и Аполлоном Бельведерским, гладиатора в спокойной традиционной позе вооруженного индийского божества, и т. д. И вот это индогреческое искусство мы видим и в музее Корфу! Кому, например, не известен типичный римский саркофаг с масками Горгон, эротами и гирляндами? Но вот индийский вариант той же темы – барельеф с масками, гирляндами и эротами. Но последние настолько жирны, что вспоминаешь вовсе не античных эротов, но целлюлитных дам позднего Рубенса; да и гирлянда толста, так что бедные эроты еле-еле ее держат, причем ее не меняющаяся на всем протяжении барельефа толщина и своеобразная чешуя заставляют подозревать в ней, скорее, фрагмент какого-то удава. Пара барельефов с грузными сидящими крылатыми молодцами, несомненно, отдает Античностью, а еще больше – барельеф с сидящей богиней: она, правда, как и положено красавице-индуске, широка и грудаста, одеяние ее – гибрид между хитоном и сари, прическа – ближе к греческой, с висящими по бокам локонами; на голове просматривается нечто, аналогичное модию (мере для зерна) на античных статуях Аида и греко-египетских Сераписа и Деметры-Исиды эпохи эллинизма; позади головы – плоский круглый нимб, отлично известный в древнеиндийской скульптуре начала нашей эры (греко-римские статуи его не знали, только поздние мозаики; в какую же сторону шло заимствование?); но главное – богиня держит огромный рог изобилия – тот самый рог божественной козы Амалфеи, вскормившей младенца-Зевса, «иконографию» которого ни с чем нельзя перепутать. Такой был в руках античной Деметры (Цереры), богини урожая. Надо полагать, и эта греко-индийская богиня была Деметрой или каким-либо ее местным аналогом. К сожалению, сделанные автором фото – низкого разрешения и качества, и если они все же не войдут в это издание, остается надеяться, что хотя бы сделанное им описание отчасти обрисует эту интереснейшую и действительно уникальную черту Античности, встречу с которой подарил, опять же, остров Корфу.