Текст книги "Я – вор в законе"

ГЛАВА 10

Четыре года прошло после окончания университета. За это время Варяг несколько раз был за границей, стажировался по международному праву в Швейцарии, а во Франции собирал материал на докторскую. И быстрая его защита не удивила никого: он впрягался в работу сразу и легко тащил непомерный для многих груз.

После защиты диссертации он устроил большой банкет. Был снят ресторан на четыре сотни человек. Перепуганный швейцар то и дело бегал к Варягу:

– Владислав Геннадьевич, опять идут! Дверь открывать?

Варяг, находясь в хорошем расположении, щелчком небрежно сбрасывал пепел горящей сигареты и почти задиристо отзывался:

– Открывай, батя! Это все приглашенные!

И когда наконец все стулья оказались заняты, Варяг коротко распорядился:

– Вот теперь можешь никого не пускать. На вот тебе «зелененьких» за страдания, – тиснул он в ладонь старику десять долларов.

Варяг прошел в зал. В самом конце стола, ничем не выделяясь среди четырех сотен приглашенных, сидел старик, который любезно разговаривал с пожилой дамой. Варяг видел, что на ее просьбу подложить салата он расторопно зацепил ложкой нашинкованной свеклы и положил ей в тарелку. Никто, кроме трех человек из сотни других присутствующих в зале, не знал, что это был знаменитый вор, живая легенда по кличке Медведь, вполне оправдывающий эту кличку и редко когда покидающий свою уютную теплую берлогу. Для того чтобы это все-таки случилось, нужны были весьма уважительные причины, и сейчас был именно тот случай – Варяг защитил докторскую.

Старик, заметив взгляд Варяга, прикрыл глаза: «Я не ошибся в тебе». Среди приглашенных были Алек и Ангел, которые так же, как и многие, налегали на деликатесы, запивая их марочными винами.

Медведь сейчас для многих оставался загадкой. Его невозможно было понять, как нельзя одним взглядом вблизи увидеть всю гору. Часто он действовал по какой-то сверхъестественной интуиции, которая могла совсем не поддаваться логике, и, как правило, оказывался прав. Так же интуитивно Медведь почувствовал в Варяге личность, которую, прежде чем отправить в большую жизнь, нужно выпестовать и выкормить, как крикливого желторотого птенца. А потом лети себе, птаха! Теперь было понятно, почему Медведь три года назад не хотел выпускать из своих рук бразды правления: втайне от всех он готовил смену, и эту смену он видел теперь в Варяге, который креп год от года. Сейчас Медведь с обожанием смотрел на Варяга.

Сидя рядом с академиком Нестеренко, Варяг улыбался гостям, целовал дамам руки, важно вел беседы с коллегами и очаровывал приглашенных академиков отличным знанием английского.

Наблюдая за Варягом, Медведь вспомнил свою молодость, когда уркам не разрешалось даже читать газеты. Любое печатное слово было презираемо, а теперь его воспитанник бегло изъяснялся на иностранном языке. Он обаятелен, обходителен, любезен, умен – за таким могут последовать самые сильные и непокорные.

Воровской мир уже прочно разделился на воров старой и новой формации. Старые воры были законники, следовавшие заповедям воров, которые исходили из далекого нэпа, за ними устойчиво закрепилось прозвище «нэпмановские воры». Они продолжали находиться в плену воровской романтики двадцатых годов, когда преданность воровской идее ставилась превыше денег. Урка не смел не то что ударить, даже обругать себе равного. Сейчас для воровской идеи наступали смутные времена: появилось другое поколение воров, которые с легкостью вживались в новые экономические условия. Они были дерзки, многочисленны и для достижения своих целей не останавливались ни перед чем, подкупая несговорчивых, уничтожая строптивых.

Медведь был вором старой закалки. Он свято соблюдал традиции, и, видимо, потому в свое время он подолгу сиживал в тюрьме. Но он не мог не понять: что для двадцатых годов было важно, теперь становилось слепой кишкой. Раньше за один только разговор с тюремной администрацией вора могли лишить всех прав. Сейчас иное – воры охотно шли на сговор с администрацией, выклянчивали дополнительные поблажки. Еще несколько лет назад воры представляли собой единое целое, не придавая значения размолвкам, которые происходили в воровской среде, рассуждая просто: «В какой семье не бывает ссор?» А когда Медведь выступил идеологом нового направления, прихватив с собой перспективную молодежь и почти отказавшись от старых урковских традиций, прежний воровской суд приговорил его к смерти.

Медведь был вынужден «уйти из жизни». Теперь он скрывался в доме, который больше смахивал на неприступную крепость времен феодальных войн.

Однако старый сходняк постепенно расползался по всем швам. Он походил на ветхую одежду, которую напялил на себя удалой молодец, вот оттого и трещит она под мышками и расходится огромной дырой между лопатками. Законников покидали все, кто не хотел больше ютиться в тесных бараках, кто желал свободы, денег, реальной власти. Они попирали один из незыблемых принципов старых урок – не иметь своего имущества. Вот среди этого множества отказников Медведь и черпал молодую кровь, они становились самыми верными его союзниками, именно они каждый год расширяли его империю.

Эта скрытая война между двумя лагерями законников приобретала иногда вид лопнувшего чирья, и тогда в подворотнях находили трупы с рваными ранами на груди и размозженной головой.

Но старые урки внушали Медведю уважение. Они следовали и второму принципу вора в законе – не предавать. И никакое объяснение не могло послужить оправданием. Иногда старики казались ему наивными в своей слепой вере: разве не глупо пропадать по тридцать лет в тюрьмах и колониях только потому, что ты – вор. Медведь знал и таких, которые отказывались выходить на свободу после окончания срока. Своим самопожертвованием они напоминали факел, который будет светить молодежи, пришедшей им на смену. Так фанатики на площадях сжигают себя перед толпами народа, чтобы дать новую жизнь красивой идее. Он знал таких воров. Многие годы некоторые из них были его друзьями. А лет двадцать назад он сам был одним из них. И только тяга узнать что-то новое заставила его пойти своей дорогой. Только многими годами позже он понял, что ему были тяжелы их многочисленные обеты: безбрачия, вечного братства, да сколько их там! В тягость была и сама жизнь, лишенная многих благ.

По-настоящему крепнуть Медведь стал лет пятнадцать назад, когда по всему Союзу появлялись цеховики, которые гнали продукцию для себя, выставив в спину государству огромный кукиш. Внешне такие предприятия могли выглядеть вполне благопристойно: там трудились рабочие, которые отрабатывали свою восьмичасовую смену, там даже было соцсоревнование с переходом знамен в лучшие бригады, там выявлялись передовые рабочие и вручались значки «Ударник коммунистического труда», и только три-четыре человека знали, что предприятие это подпольное.

Медведю пришлось проявить всю свою находчивость и изобретательность, чтобы выявить целые подпольные заводы: он подсылал туда «рабочих», «бухгалтеров», а когда досье составляло внушительную силу, заявлялся к директору сам. Просил немного: десять-пятнадцать процентов, которые в дальнейшем обрастали многомиллионными прибылями. Именно накопленный капитал позволил Медведю подняться к самой вершине. Уже без оглядки на сходняк он распоряжался такими суммами, какими не могли располагать правительства некоторых республик. А это толкнуло к следующему шагу: с чемоданом в руке, доверху набитым деньгами, Медведь беззастенчиво входил в самые важные кабинеты и просил совсем уж малость – не мешайте работать! Теперь дело катилось не по проселочной дороге с буераками, без конца собирая под себя все кочки, а летело лайнером, с каждым годом набирая все большую высоту.

Вот именно тогда дружная семья воров – сходняк – стала менять свое лицо, именно тогда выявились законники, которые не желали идти ни на какое сотрудничество с теневиками и предпочитали забирать все. Но была другая группа, которая хотела потихоньку пощипывать подпольный бизнес, имея при этом устойчивый ручеек прибыли. На следующем сходняке, который проходил в Казани, Медведь предпринял попытку примирить самых авторитетных воров. Сюда же пригласили и цеховиков, которые, словно овцы перед оскаленным волком, сбившись в небольшие кучки, вели тихие разговоры. Сходняк проходил задушевно, напоминая разговор старых друзей. Медведю тогда удалось невозможное: он убедил своих нэпмановских друзей-воров заняться делом и влиться в теневую экономику, правда, сходнях потребовал увеличить их долю, и теневики стали отчислять ворам от своей прибыли уже двадцать процентов.

Но кто тогда мог подумать, что это только углубит наметившийся разрыв. Действительно, год-два они жили в мире, но так живут волки, присматриваясь, чтобы затем вцепиться друг другу в горло. А потом их дороги уже разошлись, и, казалось, навсегда.

Медведь часто вспоминал своего друга, коренного законника, семидесятилетнего урку, который шалел от злости, когда попирались прежние традиции воровской чести:

– Не бывало такого, чтобы воры работали на барина! Вор может украсть, ограбить, даже убить, но не работать! А сейчас что получается? Они платят нам двадцать процентов, как служащим на фабрике! Может, они нас еще и в ведомостях заставят расписываться? Нам принадлежит вся прибыль до последнего гроша! Пришел вор, и будь добр, выложи кошель на стол! А нет, так мы тебя живого в гроб заколотим. Нам не по пути с теми, кто забыл прежние традиции. Пусть они организуют свой сходняк, если для них деньги важнее, чем воровская идея! Урка не принадлежит себе, урка принадлежит всем! – Старый вор никогда не называл себя законным, он был урка! Справедливо полагая, что «вор в законе» придумали сами менты. – У него даже кровь не та, что у других зэков: погуще и покраснее будет! Что это за урка, который запирается на своей даче, вместо того чтобы быть в зоне!

Никакие разговоры не могли его убедить, что пришло другое время, что нужно меняться, нужно приспосабливаться к иным условиям: старик твердо стоял на своем.

Медведь снова с надеждой посмотрел на Варяга, которому предстояло довести до совершенства то, что создал он.

…Академик Нестеренко поднялся из-за стола. Был он сед, величав, благороден и красив. Он очаровал всех, так может покорять уходящая за горизонт яркая сверкающая комета.

– Друзья мои, – начал торжественно он, – сегодня у нас не совсем обычный день, а для меня это была не совсем обычная защита диссертации, хотя, как председатель ученого совета, я не высиживал на множестве всяких других. Она знаменательна тем, что была написана в фантастически короткие сроки, что вовсе не умаляет других ее достоинств. Диссертант привлек огромный материал, обращался к источникам, о которых я даже и не подозревал. А ведь взял он совсем непростую тематику – международное право! Но с более стройной теорией мне просто не приходилось встречаться. Владислав Геннадьевич чрезвычайно талантлив, и, что говорить, я, академик Нестеренко, завидую ему. Завидую его таланту, умению рассуждать по-новому, способности красноречиво излагать свои мысли – как на бумаге, так и в разговоре. Он действительно блестящий ученый! А его способность к языкам меня просто восхищает! – искренне восторгался Нестеренко. – Мы сначала не хотели форсировать учебу, но потом заметили, что он уже не умещается в студенческие рамки, пришлось назначить ему индивидуальный график, – улыбался Нестеренко, – а скоро он уже и кандидатскую подготовил. За ваш светлый ум, молодой человек!

Варяг поднялся и осторожно тронул рюмкой бокал академика. Тонкие стекла зазвенели, и на белую узорчатую скатерть упала красная капля. Варяг улыбался, и только один Медведь знал тайный смысл его улыбки. «Они бы все попадали со стульев, если бы знали, что сейчас на уме у моего мальчика».

Банкет продолжался, и опьяневший Нестеренко продолжал восхищаться Варягом, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону:

– У него светлая голова! Я никуда его от себя не отпущу, не пройдет и трех лет, как он возглавит институт. Это моя смена. Я часто за ним наблюдаю, как он работает, как в это время он совершенно от всего отключается, так могут немногие. Клянусь, за свою долгую жизнь мне не приходилось видеть более способного человека.

Стареющая дама кокетливой школьницей засматривалась на седовласого академика, было видно, что она положила на него глаз:

– Не перехвалите, Егор Сергеевич.

– Его не перехвалишь, – поймал Варяг на себе взгляд Нестеренко, такими же глазами на него смотрел Медведь.

Варягу захотелось выкурить сигарету. Он поднялся и, стараясь, чтобы никто не заметил, вышел в коридор.

В холле ресторана было тихо. А в зале веселье набирало силу, и за столом то и дело слышался голос Нестеренко, который, сбросив с себя академическую чопорность, был сейчас забавным стариком и интересным собеседником. Он умело поддерживал за столом разговор, извлекая из своего далекого прошлого занятные истории.

Варяг вспомнил, как однажды академик поразил его. Это было прошлым летом, когда Нестеренко пригласил аспиранта к себе на дачу, где собирался показать ему черновик статьи. Было жарко, и Варяг неосторожно расстегнул на рубашке две верхние пуговицы.

– Вы, наверное, не знаете, Владислав, но в свое время мне за некоторые свои убеждения пришлось сидеть в Соловецких лагерях несколько лет. Может быть, вы слышали, что такое СЛОН?

Ему ли не слышать про СЛОН?!

Три вора в законе, которые давали ему рекомендации на законника, были оттуда. Одного из них Варяг считал почти своим отцом, именно он увидел в пятнадцатилетнем пацане будущее, звали его Мишка Топаз. Частенько он распахивал бушлат, показывая здоровающихся ангелов, и говорил безусому мальчугану:

– Чти, салага, воровские законы, себя в обиду не давай, и со временем тебе позволят вот такую же наколку нацарапать.

Как он мечтал тогда о такой наколке!

Но на слова академика Варяг сдержанно отвечал:

– Первый раз слышу, Егор Сергеевич.

– А зря – знаменитейшие были лагеря. Каких только людей не приходилось видеть. Были там и белые, и красные, и зеленые, и академики, и шантрапа всякая, но были и авторитетные урки. Немного, всего человек пять, но были! И вот у всех у них была такая наколка, как у вас: два ангела здороваются через крест. И у меня наколка есть, не уберегся я. Вот смотрите. – Академик закатал рукав, и на мускулистой развитой руке Варяг увидел заходящее за горизонт солнце, от которого отходило четыре луча. Значит, он провел там четыре года. – Эта наколка говорит о том, что я сидел на Севере, а вот эта аббревиатура СЛОН, – показал он на буквы, – что значит Соловецкие лагеря особого назначения. – В голосе профессора по-прежнему сквозило разочарование. Вот, дескать, поговорить об этом хочется, а не с кем, и Варяг едва сдержался, чтобы не ответить по фене.

Варяг выглядел смущенным и неловко стал застегивать на рубашке пуговицы.

– В детстве баловались, вот мне мальчишки и выкололи такую.

– Но почему именно эту? За такую наколку воры спрашивали строго, могли даже убить.

– Я в этом совсем не разбираюсь, но у одного моего детского друга отец, кажется, имел точно такую же наколку. Вот с нее и копировали.

Академик только хмыкнул, и было видно, что он не очень поверил словам Владислава, хотя бы даже потому, что настоящий урка не должен иметь семьи, а про отцовство и говорить нечего. И Варяг почувствовал, как на мгновение между ними протянулась та нить, которая связывает людей, приобщенных к одной тайне.

И, уже стараясь не заострять на этом внимание, Нестеренко перешел к делу:

– Я вас хотел ознакомить со своей статьей, думаю, мы можем быть соавторами. Здесь я два раза ссылался на вас. Вы готовы к сотрудничеству?

– Готов, Егор Сергеевич, – отвечал Варяг.

Сотрудничество их продолжалось уже не первый год, но с тех пор Варяг никогда не расстегивал рубашку перед профессором.

…Сейчас, вдыхая горький аромат табачного дыма, Варяг вспомнил этот эпизод и улыбнулся.

– Какие люди замечательные собрались, одно удовольствие слушать. А старик-то седой, кто он будет? Начальник? – подошел швейцар.

– Начальник, дед. Начальник. Большой человек, – пускал Варяг в сторону тонкую серую струйку.

Старик не мешал Варягу. Он успел подустать от умных разговоров, и хотелось просто почесать языком, к беседе был расположен и швейцар.

– Сигарету хочешь? – спросил Варяг.

– Не откажусь.

Варяг выудил пальцами сигарету и протянул швейцару.

– Дорогая, – нюхал старик табак, – аромат-то какой. Каждый день такие куришь?

– Точнее сказать – каждый час. – Варяг подумал о том, что пора бы расстаться с этой заразой. Однако восхищение старика умиляло его, он определенно улучшал ему настроение.

– Живут же люди, может, на работу меня возьмешь? – серьезно поинтересовался старик.

Варяг хохотал искренне.

– Возьму, дед, возьму. А что, разве на чай мало дают?

– По-разному бывает. Когда мало, а когда и хватает. Да вот старуха у меня жадна до денег. Весь остаток в заначку затыкает, а потом у нее и не допросишься.

Варяг хотел ответить, что нужно бы старуху прищучить вожжами, чтобы не распускалась, или, как советовали в старину, отвести в лес и проучить розгами, но увидел, что прямо на него шел высокий парень в кожаной лайковой куртке, а немного позади от него стояли еще трое. «Странно, как они оказались здесь», – подумал он. Старик швейцар стоял рядом и делал вид, что ничего не замечает. Варягу стало ясно, кто дал на него наколку. Дед ему был уже не интересен, и он сосредоточил на этом щеголе все свое внимание. Как это ни странно, но в этом наглом парне он узнавал себя прежнего: когда-то он точно так же поглядывал по сторонам с непроницаемой маской на лице. Интересно, что же он скажет?

– Дед, отойди в сторону, нам переговорить нужно, – приказал щеголь.

Варяг улыбнулся. Он имел право на эту снисходительную улыбку. Нужно прожить по крайней мере пару жизней, чтобы улыбаться так.

– Что ж, дед, отойди, если говорят.

Парень внимательно проследил за тем, как старик отошел к двери, а потом заговорил:

– Я вижу – у тебя здесь банкет? Отмечаешь чего?

– Отмечаю. – Разговор забавлял Варяга. – Диссертацию защитил.

– Ученый, значит?

– Вроде того.

– Заглянул я к тебе в зал, так там одного выпивона на десять тысяч баксов будет.

– Может, и больше.

– Поделиться бы тебе надо с бедными. Видишь, рубашка у меня какая старая. Новую хочу купить. А еще вот этот зуб шатается, хочу золотой поставить.

– Золотой зуб – это дело хорошее. И сколько же ты хочешь иметь?

Варяг перевел взгляд на сигарету. Она уже потухла. Он хотел прикурить ее вновь, но раздумал, не та компания, чтобы раскуривать ее. Жаль, настроение испортили. Варяг далеко в сторону отшвырнул сигарету.

– Дай столько, сколько тебе не жалко дать бедным.

– Что, милостыню просишь?

– Послушай, ты мне нравишься, но скоро моему терпению может прийти конец. Я прошу у тебя не милостыню, а своего. Плати пять тысяч баксов и можешь отваливать. Больше мы вас не тронем.

Парень был молодой, дерзкий. Он сам когда-то начинал примерно так же. Сейчас пацану нужно расти и доказывать свое лидерство тем, кто стоит за его спиной. А они хотят знать – чего он стоит. Нахал уверен, что эпизод с молодым покладистым ученым поможет ему подняться еще на одну маленькую ступень. Люди они интеллигентные, в драку не полезут. Варяг несколько секунд смотрел в его холеное, слегка скуластое лицо. Что же ему такое ответить?

– Это хорошая сумма. Я мог бы помочь вам выбраться из нищеты. Жди меня здесь, я сейчас принесу.

Варяг неторопливой походкой пошел в зал и уже у самых дверей услышал требовательный голос:

– Только давай побыстрее, мы ждать долго не любим. – Мальчик входил в раж.

Варяг обернулся на голос:

– А если я рискну не заплатить?

– Ты рискни и тогда узнаешь, что будет.

– И все-таки?

– Ты ведь не хочешь, чтобы мы испортили твой праздник? Ты ведь не хочешь платить за битую посуду и уйти отсюда с разбитой рожей?

– Вот оно даже так. Откуда ты такой взялся?

– Я живу в этом районе, и нас таких здесь очень много.

– Теперь понимаю, – распахнул Варяг дверь и вошел в зал.

Его встретили шумно. Было видно, что за эти полчаса, пока Варяг отсутствовал, гости успели соскучиться.

– Куда же ты пропал? Иди сюда, занимай свое место, – через весь стол громко говорил захмелевший Нестеренко. – Завтра же начинай оформлять свою диссертацию отдельной книгой.

Варяг не был бы уркой, если бы не чтил воровские заповеди, одна из них гласила: вор в законе не должен ввязываться в драку, на расправу в его распоряжении всегда есть бойцы.

Владислав дружески раскланивался во все стороны, приветливо махая рукой, он шел прямо к Ангелу, сидевшему недалеко от Медведя. Поначалу он хотел подойти к самому патриарху, потом раздумал: нечего беспокоить старика такими пустяками.

– У меня есть к тебе дело, пойдем отойдем ненадолго в сторонку, – вытащил Варяг из-за стола Ангела.

– Что случилось? – спросил Ангел, когда они остались вдвоем.

Варяг хмыкнул:

– Там фраера… надо бы разобраться.

– И чего хотят? – Ангел оживился.

– Они считают, что у меня слишком богатый стол на банкете, и требуют, чтобы я поделился. Хотят пять тысяч баксов!

– Сколько их? – по-деловому поинтересовался Ангел.

– Я видел четверых. Но, мне кажется, их больше, уж больно нахальные. Ты знаешь, кто смотрящий в этом районе?

Ангел почти обиделся:

– Я отвечаю за эту часть города перед сходняком. Эти ребятишки, видно, не поняли, с кем имеют дело. Надо поучить дураков. А смотрящего я знаю уже лет десять. Мы даже были с ним подельники, сидели на одной зоне. Будь здесь и никуда не выходи, не хватало, чтобы из-за этого молодняка ты оправдывался в милиции. Через полчаса я тебя позову.

Ангел ушел. То, к чему они шли долгих семь лет, могло разрушиться из-за наглости нескольких сосунков. Они даже не представляют, на кого замахнулись!

Медведь почувствовал неладное: приподнял седые брови, спрашивая: «Что там, Владик? Нужна ли моя помощь?» В ответ слегка сжатые губы: «Все в порядке, Медведь. Это не тот случай, из-за которого можно тревожить патриарха».

Нестеренко не унимался. Настоящий дамский угодник, он подкладывал ветчину одной женщине, разговаривал с другой, улыбался третьей и со всеми был неисчерпаемо весел. Ясно было, без его присутствия стол казался бы пустым. Он был счастлив, как будто сам только что защитил диссертацию. И если ему чего-то не хватало в этот день, так это немного молодости, тогда бы он точно накрутил всем этим дамочкам хвосты!

Варяг посмотрел на часы, прошло двадцать пять минут, и вдруг увидел, что в дверях появился Ангел. Его лицо всегда было непроницаемым, неким подобием маски, и сейчас тоже Варяг не смог угадать его внутреннее состояние. Ангел позвал его.

– Пойдем в туалет, – тихо сказал он, когда Варяг подошел.

Не проронив ни слова, прошли в коридор. У стен стояло несколько человек, которые с интересом поглядывали на Ангела с Варягом. На их лицах застыла почтительность.

В туалет народу набилось достаточно, но, когда появились Варяг с Ангелом, стоявшие расступились. На мраморном полу сортира Варяг увидел всех четверых. Трое лежали у писсуаров, на разодранных рубашках темнели неровные пятна крови. Лица разбитые и опухшие, не верилось, что еще полчаса назад они напоминали сытых котов.

Фраера с холеным лицом он узнал только по кожаной куртке: глаза заплыли совсем, а правую щеку до самого подбородка рассекала глубокая рана. Один из стоящих рядом расстегнул ширинку и помочился на бесчувственное тело, за спиной раздался смех.

Ангел нагнулся к парню и заглянул в щелки его глаз:

– Ты узнаешь меня, сука?! Денег захотел! Так ведь они не каждому достаются. И еще тебе совет даю: нужно всегда знать, с кем собираешься иметь дело. Ты до конца уяснил, с кем имеешь дело?

– Уяснил, – прошелестели разбитые губы, – прости.

– Что с ними делать? – по-деловому поинтересовался Ангел. – Заставить лакать воду из унитазов, зарыть по горло в лесу или, может, предложишь заколотить живыми в гроб? А может, опустить? Жеребцы здесь что надо, с любой работой справятся охотно.

– Прости… Не знал… Не убивай.

Варяг почувствовал, что гнев, сжигавший его полчаса назад, сгорел дотла, взамен осталась только кучка теплой золы. Жалости он тоже не ощущал – не однажды приходилось судить вот таких птенцов, посмевших поднять руку на воровское величие. На то они и воры в законе, чтобы беспредела не было.

Варяг вспомнил, как по Москве два года назад слонялось несколько банд зеленых головорезов, наглых и глупых. В этом возрасте нет страха перед смертью, и они, никого не боясь и никому не подчиняясь, не сдавая денег в общак, привлекли к себе внимание воров. Сходняк принял решение убрать лидеров этих группировок. Были наняты люди, и после нескольких точных выстрелов банды беспредельщиков рассыпались кто куда, словно горох из разжатой ладони. И этого, такого же молодого и дерзкого, убрать не составит труда.

Варяг выпрямился. Он был среди воров, которые, считая его ученым приятелем могущественного Ангела, с интересом смотрели на него в ожидании приговора. Скажи Варяг сейчас: «Разорвите его на куски!» – случилось бы и это.

– Пусть живет, – сказал он наконец. – Он получил свой урок. Выбросьте эту падаль из ресторана… И пусть завтра директор даст расчет швейцару-накольщику.

Ангел кивнул, и парня, небрежно подхватив под руки, выволокли из туалета. Вскоре разошлись и остальные. Покурив, Ангел с Варягом вернулись в веселый и хмельной зал.