Текст книги "Человек из прошлого"

Собственно, ничего больше племянница не знала. Про нее же было известно (тут весьма постаралась младший лейтенант Зинаида Кац из следственной группы), что проживает Эльвира Полищук у своего дяди с 1939 года. В этом году скоропостижно скончалась в возрасте пятидесяти шести лет жена доктора Гладилина, и позже в этом же году сгорел дом Эльвиры Полищук вместе с ее родителями. Дело это было громким – в ходе следствия было выяснено, что это был поджог, однако преступников не нашли, и дело так и осталось нераскрытым.

Дочь доктора Маша в тридцать восьмом году успешно окончила институт, вышла замуж и уехала с супругом в Ленинград. Оставшись вдовцом, доктор Гладилин проживал один, и когда племянница Эльвира в возрасте семнадцати лет, потеряв родителей, осталась одна, Степан Гаврилович взял ее к себе.

Когда началась Великая Отечественная война, мужа Марии призвали в армию, и она вместе с другими жителями перед самым началом блокады была эвакуирована из Ленинграда и приехала обратно к отцу. Была она всего-то на несколько лет старше Эльвиры, однако общего языка молодые женщины не нашли, да и не стремились к этому: уж очень они были разными и по характеру, и по жизненным убеждениям. Открыто они не ругались, но восторга от совместного проживания отнюдь не испытывали. Хорошо, что в доме доктора Гладилина было четыре комнаты – тесноты не испытывали, было где разместиться каждому, – а еще имелся кабинет Степана Гавриловича в мезонине, где он предпочитал работать вечерами или просто отдыхать, покачиваясь в кресле-качалке. Если бы Маше и Эльвире пришлось проживать в одной комнате, то разногласий между молодыми женщинами избежать было бы невозможно.

Маша с возрастом стала очень похожа на мать, и Степан Гаврилович души не чаял в дочери. Ничего для нее не жалел. А племянница Эльвира с приездом Маши сделалась кем-то вроде приживалки. Оно и понятно: племянница, как ни крути, отнюдь не родная дочь. К примеру, дочери от Гладилина сережки золотые в подарок, а племяннице – кулечек с конфетами. Дочери – обновку, племяннице – обноски.

Когда грянула война, многие жители слободы кормились с огородов да живностью дворовой: держали курочек, гусей, уток, а кое-кто – и дойных коров. Профессор кафедры биологии Государственного университета Красильников, к примеру, обзавелся даже двумя коровками и, говорят, втихаря приторговывал молочком. Разумеется, что не сам выстаивал за прилавком на базаре, зазывая покупателей громким басом (это был бы, конечно, перебор для университетского профессора), а занималась этим его верная супружница. Доктор Гладилин никакую живность не держал, однако огород перед окнами дома был, и весьма неплохой и довольно ухоженный. Да еще пара яблонек имелась и одна старая скороспелая груша в самом конце крохотного сада. Случалось, не единожды, что тыквенная каша с голодухи выручала, да картошечка печеная, да еще яблочки моченые собственного приготовления. Впрочем, Степан Гаврилович с дочерью и племянницей в сравнении с другими горожанами не шибко голодали. В войну многие жители Академической слободы и с прилегающих улиц к нему обращались за медицинской помощью. А это значило: кто хлебца принесет за прием, кто яичками отблагодарит. А кто и курочку занесет в знак особой признательности.

После войны сделался доктор Гладилин заместителем главного врача в своей родной клинике. В сорок седьмом прибавили зарплату. И вместо шестисот пятидесяти рублей Степан Гаврилович стал получать на руки около двух тысяч – сумма, на которую после понижения рыночных и коммерческих цен на продуты питания в декабре 1947 года вполне можно было прожить.

* * *

Следующим свидетелем, которого нашел оперуполномоченный капитан Ситдиков, когда дело находилось в городском отделении, был сосед доктора Гладилина Архип Филиппович Картузов. Его дом стоял наискосок от дома Степана Гавриловича, и из кухонного окна вполне можно было видеть дом Гладилиных.

Архип Картузов оказался дедом, которому в этом году стукнуло ровно девяносто годков. Когда майор Щелкунов допрашивал его, Архип Филиппович уже успел принять на грудь в два захода сто пятьдесят граммов самогону и был весьма словоохотлив. Правда, из-за отсутствия зубов было довольно трудно разобрать, что он говорит.

– Скажите мне, Архип Филиппович, вы, случайно, ничего не заприметили во дворе и возле дома Гладилина ночью с пятнадцатого на шестнадцатое апреля.

– Интересуетесь, значить… А я аккурат, штало быть, на куфне щидел, попить мне што-то захотелошь, – ответил на вопрос Виталия Викторовича старик Картузов. – И вот вишу: выходют из докторшкого дому трое. Все мужеского полу и ш котомками. И шашть дворами, только их и видели…

– И вы ничего не заподозрили, когда увидели ночью троих с котомками? – поинтересовался майор Щелкунов, кое-как разобравший, что ему поведал дед.

– А шево? – поднял в удивлении седые брови старик и скосил глаза на бутыль самогона, стоящую в углу за занавесью. Очевидно, подошло время, чтобы принять очередную порцию огненной жидкости, но как это сделать при милиционере? Похоже, придется дожидаться его ухода…

На столе на небольшой тарелочке лежал кусок хлеба с тремя тонко нарезанными кусочками сала, надо полагать, что закусь.

– Ну как чего. Какие-то люди выходят с вещами из дома вашего соседа. Такое поведение неизвестных как-то должно насторожить, – попробовал пояснить Виталий Викторович, на что получил исчерпывающий ответ.

– А-а… – протянул Архип Филиппович, оторвав взгляд от бутыли. – Нет, не заподозрил. К доктору щасто незнакомые люди шаштают. Ночью даже… Выпил штакан воды, шухоту в гордле унял, да и шпать потопал.

– С котомками, что ли, шастают? – не без сарказма спросил майор Щелкунов.

– Бывает, што и ш котомками, – вполне искренне сказал Картузов, снова скосив глаза в угол.

Виталий Викторович помолчал, переваривая услышанное, потом задал еще один вопрос старику:

– И вы, конечно, этих троих не знаете?

Картузов пожевал губами:

– Двоих што были пошстарше, нет, не знаю. А вот третий, – старик сделал небольшую паузу, – так тот шибко был похош на Веньку Мигулю, – промолвил Архип Филиппович и указал скрюченным пальцем в окошко: – Ешо тот шкет! Картошку у нас воровал! Ево дом во-он штоит.

Майор Щелкунов глянул в окно по направлению пальца Картузова и задал новый вопрос:

– Точно это был Вениамин Мигуля?

– Не тощно, – призадумавшись, изрек Архип Филиппович. – Зрение уже не то… Вот ежели бы ты меня об том лет двадцать назад шпросил, когда я молодой был, я бы тошно сказал. Но што был похож – тошно.

Виталий Викторович вспомнил предсмертные показания Маши, дочери Гладилина, которая успела сообщить, что самый молодой налетчик был ей знаком. Вот и старик Картузов показал, что тот, что помладше, сильно смахивает на соседа доктора Вениамина Мигулю, семнадцати лет от роду.

Пришло самое время, чтобы пообщаться с этим Мигулей…

* * *

Вениамина Мигулю вызвали по повестке, он явился в отдел точно в назначенное время. На молодом симпатичном лице ни намека на беспокойство.

– Проходите, присаживайтесь, – указал майор милиции Щелкунов на стул, стоявший у противоположной стороны стола.

– Вениамин Иванович Мигуля, верно? – начал допрос Виталий Викторович, макнув перо в чернильницу-непроливайку.

– Верно, – отозвался Веня, демонстративно закидывая ногу на ногу, тем самым демонстрируя, что никакого уважения к собеседнику в милицейских погонах, сидящему напротив, он не испытывает. Столь вызывающее поведение свойственно отпетым уркаганам. Неужели этот пацан от них «науки» поднабрался? Те так могли себя вести, многие из них полжизни за решеткой провели, но вот почему так себя вел этот, едва оперившейся малец, было не совсем непонятно. Весьма интересно разворачивается допрос, посмотрим, что он принесет.

– Не подскажете, где вы были ночью с пятнадцатого на шестнадцатое апреля этого года? – сдерживая неудовольствие, спросил майор Щелкунов.

– А где ж мне быть-то? – ухмыляясь, ответил Мигуля. – Дома, конечно, был, спал без задних ног!

– Кто может подтвердить ваши слова?

– Бабка моя старая.

– Бабка? – переспросил Виталий Викторович.

– Ага, – кивнул парень. – Она самая.

– Хорошо… А где ваши родители? – задал новый вопрос Щелкунов.

– Нема родителей, – развел руками Мигуля и нахально уставился в лицо майора: – Еще вопросы имеются?

– Нет, – с легкой улыбкой ответил Виталий Викторович, внутренне собираясь дать допросу иной настрой.

Те, кто знал Щелкунова, внутренне подобрались бы и поостереглись, поскольку столь любезная улыбка не сулила ничего хорошего и означала крайнюю собранность майора и полную готовность нанести ответный удар. Развязного молодого урку следовало поставить на место. «Хотел, чтобы тебя поучили хорошим манерам? Что ж, тогда изволь!»

Улыбку майора милиции Веня счел за слабость и вызывающе усмехнулся: «Вот так с ними надо себя вести! Только такое обращение они и понимают!»

– Почапал до дома я, с утра не жрал! Кишки сводит! Бабка картошки наварила, – поднялся Мигуля.

– Не торопись. У меня еще один вопрос…

– Ну что там еще? – протянул Вениамин.

– Присядь пока.

С недовольным видом качнув головой, Мигуля сел:

– Если только ненадолго.

– Не переживай, ненадолго… Тут вот какое дело, имеется свидетель, который видел тебя возле дома доктора Гладилина в ночь на шестнадцатое апреля. Как раз в ту ночь, когда его убили, – промолвил Щелкунов, отмечая у Мигули непроизвольные движения лицевых мышц.

– Знаю я этого вашего свидетеля, – ухмылка Мигули сделалась еще шире. – Ему в обед сто лет. И что он, старый хрыч, мог видеть в окно ночью? Еще, небось, и в подпитии немалом был?

– Не торопись, это еще не все, – вкрадчиво произнес Виталий Викторович, не спуская с лица Вени глаз и пропустив последние его слова мимо ушей. – Тебя узнала дочь доктора Гладилина.

– Да как она могла меня узнать, когда Конь ее два раза топором по башке приложил… – возмущенно брякнул было Мигуля и тотчас прикусил язык.

Яркая краснота мгновенно разлилась по лицу парня, будто проходивший мимо маляр со всего маху плеснул на него алой краской из своего ведра. Как Мигуля проклинал себя в этот момент за свою несдержанность!

Ах, мусор, подловил все-таки!..

Умеют мусора своими милицейскими приемчиками нужные слова из допрашиваемого вытянуть. Выжидать тоже умеют, когда ты расслабился и уже не ждешь какого-то коварства, а потом в нужный момент скажут то, что заставляет сболтнуть лишнее, после чего становишься обвиняемым.

И как же он мог дать маху, чтобы мусору такое ляпнуть! А ведь предупреждали кореша: «Будь всегда начеку, не сболтни лишнего!» Время вспять не повернуть, а сказанного не воротишь!

Щелкунов удовлетворенно хмыкнул и, продолжая в упор смотреть на парня, задал один из главных вопросов:

– Кто такой Конь?

Красный как вареный рак Веня молчал. Закинутую ногу, которой он демонстративно покачивал, смиренно поставил на пол, – как-то оно само получилось, ладони положил на колени. Сидел, как школьник, который панически боялся вызова к доске. Однако сейчас перед ним был не строгий школьный учитель, что поставит двойку за невыученный урок, а человек, обличенный немалой властью, от которого зависит его дальнейшая участь.

– Говори, иначе будешь один отвечать за оба убийства, я тебе это быстро устрою, – подстегнул вконец растерявшегося Мигулю Виталий Викторович (куда только подевались прежняя Венина бравада и наглость). – За всех лямку будешь тянуть…

– Конь – это кличка. По-настоящему зовут его Игнат Коноваленко, – наконец разлепил губы Веня, что далось ему явно с трудом. Отвечать одному за всех очень не хотелось. Тем более что он лично никого не убивал… – Это дружок Сени Шиловского, моего родственника по матери. Вернее, по ее сестре. Троюродный брат он мне… А Конь этот, Коноваленко то есть, недавно освободился, – сказал Мигуля, сильно волнуясь. – Страшный тип…

– Кто был с вами третий, Сеня Шиловский? – уже догадался майор Щелкунов.

– Он самый, – тихо произнес Веня и опустил голову. Сдавать Шиловского было тяжелее, нежели бывшего зека Коноваленко. Все же родня. Однако сейчас лучше говорить все, что от тебя ждут. Иначе кранты! С этим майором, судя по всему, шутки плохи…

– Кто убивал? – строго спросил майор Щелкунов.

– Я не убивал, – поспешил ответить Вениамин и съежился, словно в ожидании удара.

– А кто тогда? Говори! – жестко потребовал Виталий Викторович, вонзив в него острый взгляд.

– Так Конь убил, – последовал вроде бы искренний ответ самого молодого налетчика. – Сначала доктора, а потом дочку его.

– Поподробнее рассказывай, все с самого начала, – уже приказал майор Щелкунов.

– Ну, мы открыли дверь. Вошли…

– Я сказал – с самого начала, – повторился начальник отдела по борьбе с бандитизмом городского Управления милиции. – Как вы втроем повстречались, где это произошло, кто из вас первый предложил грабануть доктора… Ну и так далее…

– Мы повстречались с Сеней Шиловским около пивнушки на Достоевского, – начал «с самого начала» Мигуля.

– Когда это было? – перебил Веню Виталий Викторович, черканув что-то в своем блокноте.

– В воскресенье одиннадцатого апреля, – ответил Веня, покопавшись в памяти.

– Дальше? – потребовал Щелкунов, подняв голову от блокнота и приготовившись слушать.

– Выпили с ним по кружке пива, потом по второй. Хотели еще выпить, а денег-то и нет больше. Вот Шиловский и говорит, мол, неплохо бы где-нибудь денег раздобыть. «Только вот, – говорит, – где?» Я ему: так я знаю, мол, где деньгами можно разжиться, и немалыми. «И где же?» – спрашивает он меня. «Да у соседа моего, – говорю. – Через дом от меня доктор Гладилин живет, известная личность в городе. У него денег – тыщи! И цацки недешевые имеются, что жене его принадлежали да дочка ныне носит…» Ну то есть кольца, там, сережки, брошки разные… – угодливо поправился Веня, искоса глянув на майора, сидящего напротив и не сводящего с него взора. – Ну, Сеня меня спрашивает: откуда, мол, знаешь? Я ему и отвечаю: верно, мол, говорю, мне об этом племянница этого доктора рассказывала…

– Эльвира? – спросил майор.

– Ну а кто еще? – снова глянул на Виталия Викторовича Мигуля. – У доктора одна племянница имеется – Эльвира.

– Точно говорила? – недоверчиво поинтересовался Щелкунов, испытующе глянув на парня.

– Ага, – последовал ответ. – Со всеми подробностями.

– Это с какой стати она тебе рассказывать будет? – продолжал сомневаться Виталий Викторович.

– Ну у нас с ней это… было… – произвел не очень приличный жест Вениамин Мигуля. – Вот она и разоткровенничалась.

– Я-асно… – протянул Щелкунов, и антипатия к Эльвире Полищук, возникшая с самого начала, укрепилась. Не зря, выходит, она ему сразу как-то не понравилась. Имелось в ней что-то такое необъяснимо дьявольское! – Дальше рассказывай, – потребовал Виталий Викторович, давая понять собеседнику, что отмолчаться не удастся.

– Ну, сидим мы с ним в пивнушке, разговариваем, потом Сеня мне и говорит: надо, мол, Коня дождаться, он на днях из тюрьмы выходит… Человек он в воровских делах опытный, подскажет, что да как. А может, и с нами даже пойдет, ежели интерес к делу проявит. На том и порешили. А Конь этот вышел аккурат на следующий день. Шиловский с ним был давно знаком… Они, значит, свиделись. Пошли в ту же пивнушку, куда мы с Сеней обычно ходим. А перед этим Шиловский позвал меня с собой. На разговор, – добавил Веня понуро. – В пивнушке этой мы и решили доктора обнести. И в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля пошли на дело…

– Кто открыл дверь? – спросил Виталий Викторович, перевернув страницу в блокноте, чтобы сделать очередную запись.

– Я, – глухо отозвался Мигуля.

– Как открыл? – последовал следующий вопрос.

– Ключом… – промолвил Веня, кажется, удивившись такому вопросу.

В свою очередь, этот ответ озадачил уже майора Щелкунова:

– И откуда у тебя взялся ключ?

– Так это… Эльвира мне его дала, – глянул на майора Мигуля.

– С какой целью?

Заданный вопрос был уже излишним: не потому, чтобы Виталий Викторович не догадался об участии Эльвиры в ограблении и, соответственно, в убийстве своего дяди. Просто мозг начальника отдела по борьбе с бандитизмом упорно отказывался верить в такую подлость. Хотя повидал он за время службы в органах всякое…

– Ясное дело: чтобы… это, в дом зайти, – посмотрел на майора милиции, как на малое дитя, Вениамин. – Это ж она подкинула мне идею доктора грабануть. А я уж потом в разговоре с Сеней Шиловским выдал ее за свою…

Теперь подозреваемых в убийстве доктора Гладилина стало четверо. Добавилась Эльвира Полищук, племянница доктора, которую он приютил после смерти ее родителей. Вот таким образом она отплатила за доброту дяди, давшего ей кров и пищу.

После того как взяли Вениамина Мигулю, его подельников Игната Коноваленко и Семена Шиловского и след простыл. В этот же день они были объявлены во всесоюзный розыск, а вот Эльвира Полищук скрываться не собиралась и, когда к ней пришли с арестом и обыском, искренне удивилась.

Обыск ее личных вещей ничего не дал: ни денег, ни вещей, принадлежавших доктору Гладилину, у нее не оказалось.

На следующий день в наручниках молодую женщину привели на допрос к майору Щелкунову. Опустившись на стул, она уверенно посмотрела в лицо майору, что могут позволить себе честные люди. Ее самообладанию следовало бы позавидовать.

– Давайте сразу поговорим по существу, не будем тянуть время… – произнес Виталий Викторович после некоторой паузы. – Советую вам признаться в том, что вы участвовали в ограблении своего дяди и своей двоюродной сестры. Ваше признание поможет вам как-то облегчить ваше дальнейшее и очень незавидное существование в местах заключения. – Молодая женщина демонстративно отвернулась. – Нам во всех подробностях о вашем участии в убийствах и в ограблении рассказал ваш любовник Вениамин Мигуля… Он же нам поведал и о том, что это вы подбили его на ограбление и убийство вашего дяди доктора Гладилина и его дочери Марии! Соседу Мигуле вы передали ключ от двери, благодаря чему преступники сумели без лишнего шума войти в дом. Замысел ваш понятен… Корысть и зависть! Вы решили присвоить себе и дом, и все нажитое.

Повернувшись к майору Щелкунову, спокойно, но очень зло Эльвира Полищук выговорила:

– Никаких ключей от дома доктора я соседу Мигуле не давала, спать с ним не спала и на ограбление Степана Гавриловича никого и никогда не подбивала, – заявила она майору, и тот понял, что с этой гражданкой ему придется повозиться. Признательных показаний от нее черта лысого дождешься! Несмотря на миленькое личико, весьма крепкая особа.

– И что это у вас такое получается? – прищурилась Полищук, словно это она допрашивала майора милиции, а не наоборот. – Этому сопляку Веньке Мигуле вы верите, а мне, взрослой женщине, стало быть, нет?

Было решено произвести обыск у ее подруги Екатерины Мальцевой, у которой она, по ее словам, ночевала с пятнадцатого на шестнадцатое апреля. Однако и он, к величайшему сожалению Виталия Викторовича, никаких результатов не дал. Зато некоторую пользу от общения с этой Екатериной майор Щелкунов и младший лейтенант Зинаида Кац из следственной группы все же получили.

Когда младший лейтенант Кац спросила, во что была одета Эльвира Полищук, когда пришла к ней, то Екатерина затруднилась ответить и надолго задумалась. Хотя для женщины не свойственно не запоминать, во что была одета ее подруга, да еще та, с которой она долго не виделась. Женщины всегда примечают, кто и во что был одет, а еще они от природы более наблюдательны, нежели мужчины. Появилось сомнение в том, что Полищук была в указанное время у Екатерины Мальцевой. А после дополнительных вопросов выяснилась правда.

– Теперь я задаю вам вопрос напрямую… Вы серьезно подумайте, прежде чем на него ответить, – спросила Зинаида Кац. – Действительно ли в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля этого года Эльвира Полищук ночевала у вас? Предупреждаю, за дачу ложных показаний вы будете привлечены к ответственности по статье девяносто пятой Уголовного кодекса РСФСР, а это до двух лет лишения свободы. Вам нужно страдать из-за человека, который, возможно, причастен к убийству родного дяди и своей двоюродной сестры?

Мальцева, закусив губу, с минуту раздумывала, после чего призналась:

– Не была у меня Полищук в это время. Эльвира приехала на один день позже. Ну и попросила меня, если про нее будут спрашивать из милиции, чтобы я сказала, что она была у меня.

– Вы поступили совершенно правильно, – заметила Кац.

На что Екатерина Мальцева лишь пожала плечами, совсем не сожалея о сказанном.

Пришлось снова побеседовать с Эльвирой Полищук, вызвав ее на допрос уже из следственного изолятора. Однако, как и предполагал Виталий Викторович, разговора не получилось. Полищук, услышав про показания подруги, уже не стала утверждать, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля была у Екатерины Мальцевой, однако где она была и с кем – говорить не пожелала. Одно было ясно: во время убийства и ограбления доктора Гладилина и его дочери в его доме Эльвиры Полищук не было. Узнать, где она была и с кем, было поручено старшему оперуполномоченному Рожнову. Он уже был занят розыском Коня и Сени Шиловского, однако на приказание майора Щелкунова ответил, как и положено подчиненным:

– Есть!

Первым Рожнов отыскал Сеню Шиловского.

Подозреваемый обнаружился в покосившемся сарае позади своего дома: висел в петле уже несколько дней и очень скверно пахнул. Сараюшка был старенький, наверное, поставленный еще дедом Семена Шиловского, и предназначался для хранения дров и разного скарба: пустых мешков, садово-огородного инструмента, деревянных ящиков и прочего барахла. В углу стояла прислоненная к стенке проржавленная велосипедная рама от английского велосипеда «Рудж». В аккурат возле нее на пеньковой веревке висел Семен Яковлевич Шиловский, двадцати шести годов от роду, мало чего путного видевший в жизни, ничего хорошего ни для себя, ни для других не сделавший и неизвестно для чего коптивший небо. Веревка заканчивалась под потолком, куда был вбит крюк неизвестно для каких целей. Впрочем, теперь уже было известно, для каких…

С нахождением одного из фигурантов уголовного дела об убийстве доктора Гладилина и его дочери оперативно-разыскной работы поубавилось. Оно и понятно: одно дело искать единственно оставшегося человека и совсем другое – троих. А когда внимание рассредоточено, результат достигается значительно медленнее.

Вторым был найден тайный любовник Эльвиры Полищук. Человек, у которого подозреваемая по делу провела ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля. И это был некто Карапетян Ирек Мамедович. Как удалось разыскать его оперуполномоченному Рожнову – то отдельная история. В этом случае можно было сказать лишь одно: умел капитан Рожнов находить нужных людей. За такое умение медали следует вручать. Или поощрять материально, что в городском Управлении МВД случалось крайне редко.

Иреку Мамедовичу было немногим за тридцать. Это был крепкий черноглазый рыжий мужчина с тренированными руками, густо заросшими волосами и, надо полагать, такими же волосатыми ногами. Можно было предположить, что грудь и даже спина также был покрыты ржавыми волосками. Жил Ирек Мамедович недалеко от центрального рынка и там же работал: продавал в палатке сухофрукты на развес и специи в бумажных кулечках. Проведенный у него обыск, санкционированный прокуратурой по заявлению майора Щелкунова, дал вполне ожидаемые результаты. У Карапетяна были найдены, помимо собственных денег и ценных вещей, хитроумно припрятанные три с половиной тысячи рублей, столовое серебро на шесть персон и золотой перстенек с рубиновым камнем, принадлежавший самому Степану Гавриловичу Гладилину.

Подозреваемого Карапетяна задержали и доставили в отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством, после чего майор Щелкунов решил сразу допросить задержанного. Задав несколько вопросов, требуемых в протоколе официального допроса, и тщательно записав их, он спросил:

– Откуда у вас такая крупная сумма денег, золотой перстень и столовое серебро на шесть персон?

Базарный торговец выглядел безмятежным, всем своим видом демонстрировал благожелательность и непонимание того, почему его вдруг задержали. Округлив глаза и ничуть не сомневаясь в правоте своих слов, Ирек Мамедович ответил:

– Послюшай, это мои личные вещи.

– А где вы приобретали, к примеру, вот это? – указал Виталий Викторович на серебряные ложки и вилки.

– Я нэ приобретал, – после недолгого раздумья ответил Карапетян. – Мне это падарили.

– Кто? – мягко поинтересовался майор Щелкунов и уставился на торговца, ожидая ответа.

– Мой дядья, – последовал ответ.

– Он сможет подтвердить ваши слова? – спросил Виталий Викторович с легкой улыбкой.

– Нэт, – сокрушенно покачал головой Карапетян. – Он умер два года назад. Такой хороший чэловэк биль.

Майор Щелкунов тоже сокрушенно покачал головой:

– Я вам сочувствую… А теперь хочу поставить вас в известность, Ирек Мамедович, что столовое серебро, которое, по вашим словам, вам подарил ваш дядя, и перстенек – все это вынесено из дома доктора Гладилина, который вместе со своей дочерью был убит в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое апреля. И раз эти вещи у вас – выдержал значительную паузу Виталий Викторович, очень нужную в данный момент, – то вы, несомненно, причастны к этому двойному убийству. И вполне вероятно, что это именно вы зарубили топором известного в городе человека и его дочь, после чего и похитили ценные вещи, что были найдены сегодня у вас при обыске… Говори, где спрятал топор? – снова выдержав небольшую паузу, уже прикрикнул на Ирека Карапетяна начальник отдела по борьбе с бандитизмом и сдвинул к переносице брови.

– Какой топор? – вытаращил глаза базарный торговец и судорожно сглотнул слюну.

– Металлический! – зло прошипел майор Щелкунов и в свою очередь выпучил на торговца глаза. – Которым ты зарубил доктора и его несчастную дочь!

– Я никого нэ убивал, – с заметным надрывом в голосе промолвил Карапетян и поднял плечи, словно ожидал скорого удара. Видеть в таком положении крепкого и зрелого мужчину было неловко и сердобольно одновременно. Крепкие с виду люди, чем-то напуганные и втягивающие голову в плечи от страха, всегда жалко выглядят…

Виталий Викторович поднялся и пристально посмотрел на Карапетяна сверху вниз. В его серых крупных глазах появился холодный металлический блеск.

– Собирайтесь, – жестко сказал майор.

Короткий приказ, произнесенный начальником отдела по борьбе с бандитизмом, был сродни приговору.

– Хорошо, хорошо, я все расскажу, – заюлил Карапетян. – Все эти вэщи – нэ мои…

– А чьи тогда? – внимательно посмотрел на Ирека Мамедовича Виталий Викторович уже не столь злыми и холодными глазами.

– Это Эльвиры… – негромко произнес Карапетян и посмотрел куда-то в сторону.

– Эльвиры Полищук? – деловито переспросил Щелкунов.

– Да, – последовал короткий ответ.

– Когда она вам их принесла? – задал новый вопрос Виталий Викторович вполне дружелюбно.

– Пятнадцатого апреля вечером, – уже охотно ответил Ирек Мамедович, явно не задумываясь.

– Не ночью? – удивленно поднял брови майор.

– Нэт. Вечером принесла и осталась у меня ночевать. Сказала, чтобы я никому не говорил ап этом.

Разъяснив ситуацию, Карапетян с робкой надеждой посмотрел на хмурого майора и заискивающе улыбнулся.

Признание, сделанное Карапетяном, давало делу совершенно иной оборот, чего майор Щелкунов не ожидал. «Конечно, этот Карапетян тот еще жук, но похоже, что он не врал, – размышлял майор Щелкунов. – Возможно, что он даже не догадывался, что вещи принесены из дома убитых. Выходит, Эльвира обокрала своего дядю вечером, а через несколько часов в дом доктора Гладилина проникли грабители и убийцы, чтобы скрыть следы ее ограбления. Получается, это она навела Мигулю, Коня и Шиловского на дом своего дяди, чтобы прикрыться ими, если их вдруг найдут. Попросту использовала их втемную. Выходит, что главное действующее лицо всей трагедии, случившейся в Академической слободе на улице Чехова, это отнюдь не эта преступная троица, что совершила налет на квартиру доктора, а она – Эльвира Поликарповна Полищук…»

А Конь все никак не находился. Обыскался его опер Валя. Естественно, когда ему на глаза попался человек, похожий по описанию на Игната Коноваленко, Рожнов его повел. И довел до самого трофейного «Хорьха».

Такой вот вышел непредвиденный казус…