Текст книги "Человек из прошлого"

Валентин Рожнов представился и начал задавать интересующие его вопросы. Когда Азат Яруллин поступил в Авиационный институт, на каком факультете и в какой группе учился, с кем дружил. На последний вопрос Азат ответил так:

– Дружил с Володей Перегудовым и Славкой Вешенковым. Я до сих пор с ними дружу. В гости ходим друг к другу на праздники… Вот Новый год в последний раз вместе отмечали с семьями.

– А Эдуард Кочемасов, Валерий Федынцев, Николай Кондратьев… в каких отношениях вы с ними были? – поинтересовался Рожнов, совсем не удивленный тем, что эти трое не попали в список друзей Азата Яруллина.

– У этих была своя компания, у нас – своя, – пожав плечами, ответил Азат. – Так, думаю, происходит везде, в любом вузе, техникуме и даже школе: в каждой группе образуются по разным причинам свои группки или компании, которые встречаются разве что на семинарных занятиях или каких-то общих для всех мероприятиях. Интересы у этих группок разные. Поэтому и общаются они с другими редко и лишь по необходимости. А у вас что: как-то иначе было? – спросил Яруллин Рожнова, однако ответа не получил.

– Ну а что вы можете сказать о каждом из них? Начните, пожалуй, с Кочемасова, – предложил Азату Рожнов.

– Эдик Кочемасов… Ну что сказать про него… Он был нормальный парень. Не очень компанейский, правда. Ну так ведь не всем таковыми быть, верно? – посмотрел на капитана милиции Яруллин. (Было видно, что он до сих пор симпатизирует Кочемасову.) – Учился Эдик хорошо. Я бы даже сказал, очень хорошо, – немного помедлив, очевидно, что-то припоминая, продолжил рассказывать Азат Яруллин. – По крайней мере, лучше многих. А учиться в авиационном очень непросто, технический вуз… Сначала, на первом курсе, он был как бы особняком ото всех, сам по себе. Близких отношений ни с кем не имел, да и чтобы у него появились просто приятели в группе – так тоже сказать было нельзя. Только одному в большом коллективе худо. Неуютно и вообще… Потом, то ли в конце первого курса, то ли в начале второго, он сошелся с Колей Кондратьевым. Только непонятно, что их сблизило. Ничего общего между ними не имелось. Из наших многие удивлялись, как это они сошлись. Один – круглый сирота. Ни братьев родных, ни сестер, ни дядьев там, ни теток – вообще никого! Это я про Кочемасова говорю, – пояснил Яруллин и посмотрел на опера, на что Валя Рожнов ободряюще кивнул ему: мол, понял я о ком, продолжайте… – Кажется, был у Эдика двоюродный брат намного старше его. На Кубани он проживает. Но связи они между собой, по-моему, не поддерживали никакой. Вот, почитай, и вся Эдикина родня… А Коля Кондратьев, он из известной в городе семьи был, с положением, так сказать. Папа его – работник областного комитета партии, руководитель какого-то важного отдела. Это вам не комар чихнул, – со значением произнес Азат Яруллин. – Мама – заведующая РОНО, тоже очень уважаемый человек. Старший брат Николая также по партийной линии пошел: когда Коля учился еще на втором курсе, его брат Алексей уже занимал должность заведующего сектором городского комитета партии. Но вот, поди ж ты, сдружились Кочемасов с Кондратьевым. Неизвестно, на какой почве: вроде бы общих интересов у них и не было. Наверное, что-то надо было одному от другого… – Азат Яруллин немного помолчал, слегка наморщив лоб и словно что-то припоминая.– «Они сошлись. Волна и камень. Стихи и проза, лед и пламень…» – после паузы процитировал пушкинского «Евгения Онегина» Яруллин и продолжил: – А Коля Кондратьев водил, в свою очередь, компанию с Валерой Федынцевым – у него папа тоже был большой шишкой, заведующим областным трестом «Росглавхлеб», Васей Кудряшовым и Беком. Вот и образовалась у них своя компания, куда больше они никого не впускали до самого окончания института…

– О Васе Кудряшове – поподробнее, пожалуйста, – попросил Валентин, услышав знакомую фамилию.

– А вы не знаете? – удивленно посмотрел на старшего оперуполномоченного Яруллин. – Это сын писателя Леонида Кудряшова. «Тайны града Свияжского». Помните?

– Конечно, помню, – кивнул Рожнов, наконец-то вспомнивший, где он слышал эту фамилию – Кудряшов. Правда, книгу он не читал, но в конце тридцатых годов она была широко известна практически всем жителям республики. Говорили, что, начав читать, оторваться от книги уже невозможно, пока не дочитаешь ее до конца, – так занимательно она была написана. – И что представлял собой этот Вася Кудряшов?

Думал Яруллин недолго.

– Свойский парень, – посмотрел он на оперативника. – Носа перед другими студентами не задирал. Понимал, что известностью и заслугами обладает его отец, но отнюдь не он. Учился так себе, средненько. А прибился к компании Кондратьева потому, что ему нравилась наша однокурсница Нинель Яковлева. Ну и закрутилась у них любовь. По крайней мере, Кудряшов был от нее без ума – точно…

– А кто такой Бек? – задал новый вопрос Рожнов.

– На этот вопрос я вам однозначно не смогу ответить, – в некоторой задумчивости произнес Азат Яруллин после затяжной паузы. – Бек – это так его все у нас в группе звали. На самом деле его имя Тимур, а фамилия – Бекетов. Учился он вроде неплохо. И голова у него была на месте, все на лету схватывал. Мог одним из лучших студентов не только в группе, но и на курсе быть, да особо желанием не горел, лекции частенько пропускал. Я думаю, что учился он только в институте. А вне его стен книг да учебников вообще в руки не брал. И компанию водил с явными бандюганами. Кое-кого из его приятелей мы видели: рожи ну совсем бандитские. Такие по ночам в подворотнях прохожих раздевают. Бек говорил, мол, выросли вместе, друзья детства. А сам он с Калугиной Горы. Слышали, небось, об этом бандитском районе? – спросил опера Яруллин.

– Слышал, – кивнул Рожнов и задал новый вопрос: – А что вы скажете о Нинель Яковлевой?

– Она тоже из их компашки была, – изрек Азат Вагизович. – Сначала она с Васей Кудряшовым встречалась, как я уже вам говорил. Любовь вроде у них была, о которой все на курсе знали. Довольно долго они вместе были… Потом неизвестно отчего разругались, и Нинель стала встречаться с Николаем Кондратьевым…

– И тоже с ним поругалась, – в утвердительном тоне произнес старший уполномоченный. И попал в цель.

– Именно так, – с некоторым удивлением посмотрел на Валю Рожнова Азат Вагизович. – На пятом курсе, когда уже институт заканчивали. А вы откуда об этом знаете?

– Я не знаю, я лишь предположил, – посмотрел в сторону Валентин Рожнов.

Потом старший оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом городского Управления МВД задал Яруллину еще пару вопросов об отношениях в группе, после чего спросил:

– А Василия Кудряшова и этого Бека я где могу найти, чтобы с ними переговорить?

– Я не знаю, где вы можете сейчас найти Тимура Бекетова, – не сразу ответил Яруллин. – Говорят, на Калугиной Горе он уже давно не проживает, уехал оттуда, когда родители его умерли. А где сейчас живет – мне неведомо. Мы и так были из разных компаний, а когда институт окончили, так и вовсе видеться перестали и связь не поддерживали. О нем надо Колю Кондратьева спрашивать или Валеру Федынцева. Они, насколько я знаю, и по сей день связь с Беком поддерживают. А с Васей Кудряшовым вы поговорить не сможете, – после недолгого молчания произнес Азат Вагизович.

– Это почему же? – поинтересовался Валентин Рожнов.

– Потому что он давно уехал, и где сейчас находится, никому неизвестно, – последовал ответ, конечно, не устроивший Рожнова.

– Как это – неизвестно? – поднял брови Валентин.

– А так… – изрек Яруллин и покачал головой. – Как в воду канул! За все это время никому не написал и не позвонил. Даже открытки не отправил… После того как Кудряшов с Яковлевой поругались, он и уехал. Ушел из института и из дома с концами, ни с кем не попрощавшись. А через неделю прислал отцу телеграмму с какого-то полустанка в Сибири. Мол, не ищи, я уехал навсегда и домой не вернусь. Отец его в розыск подал, сам предпринимал поиски – все без толку. Верно, уехал Вася в такую глубинку, что и с собаками не сыщешь. А Нинель с Кондратьевым потом закрутила. А нет, – поправился Яруллин, что-то вспомнив. – Она еще раньше с Николаем закрутила, когда мы только на третьем курсе учились. Разонравился ей по какой-то причине Кудряшов. Вот Вася и решил бросить все и уехать куда глаза глядят… Переживал он очень.

– А когда Кудряшов уехал? – поинтересовался старший оперуполномоченный.

– В тридцать восьмом, как раз после окончания третьего курса, – малость подумав, ответил Яруллин.

– В тридцать восьмом, значит… – наморщив лоб, в задумчивости повторил Валентин. – Что ж, спасибо, – подал руку Яруллину Рожнов, кажется, довольный произошедшим разговором. – Вы нам очень помогли.

– Чем могу, – развел руки в стороны Азат Вагизович.

Оставалось поговорить с гражданкой Стебуновой.

Валентин вышел на улицу, и тотчас ему в лицо ударил порыв холодного и колючего совсем не по-весеннему ветра. Пожалев, что не надел под демисезонное пальто теплую одежду, Рожнов отправился по адресу Стебуновой.

* * *

Мария Петровна Стебунова проживала в Свердловском районе в Приозерском переулке, в частном доме, каковых в городе было в процентном отношении около половины всех жилых домов. Когда Рожнов вошел в калитку и постучал в дощатую дверь, Мария заканчивала мыть в детском корытце дочку Наташу. Поэтому дверь открыла не сразу, а лишь после того, как вытерла дочь и надела на нее чистую до пят рубашку.

Валентин поздоровался, представился, объявил о цели своего визита и прошел в дом. Жила Мария Стебунова бедновато. Впрочем, прочие городские матери-одиночки, не имеющие любовников, пристроившихся на хлебных должностях, жили не намного богаче…

Разговор происходил на кухне, где на двух табуретах стояло детское корыто с мыльной водой, а на третьем табурете примостился Валя Рожнов. Вопросы были подобны тем, что старший оперуполномоченный Рожнов задавал до этого сокурснику Марии Стебуновой Азату Яруллину. Первым после ряда казенных вопросов, что было положено по инструкции задать в начале проведения допроса, был вопрос про Эдуарда Кочемасова…

– Эдуард был хорошим парнем. Только вот связался он не с теми ребятами, – начала отвечать Мария Петровна, расчесывая дочурке волосы деревянным гребнем. – В нашей группе было несколько подгруппок, которые жили каждая своими интересами и по своим правилам, которые сами и устанавливали. Интересующий вас Эдик Кочемасов якшался с Васей Кудряшовым, Николаем Кондратьевым, Валеркой Федынцевым, Нинель Яковлевой и Тимуром Бекетовым. Та еще была компания, – скривив губы, неприязненно сказала Стебунова. Стало понятно, что многих из названных одногруппников она недолюбливала, и это чувство не потускнело и по сей день. – Кондратьев – тот был всегда себе на уме, – продолжила Мария. – В институт его папа пристроил. Папа у него шишка какая-то в обкоме партии. Кондратьев этот только о себе и думал, чтобы, значит, ему хорошо было, пусть и за счет других. Прямо скажу: скверный был человечишко этот Коля Кондратьев. Уверена, что он таким остался и по сегодняшний день, – твердо посмотрела прямо в глаза оперу Стебунова. Убедившись, что ее внимательно слушают, продолжила: – Кондратьева многие недолюбливали с нашего курса. И он платил им той же монетой… Из того же теста был и Валера Федынцев, только похлипче, да еще и трусоват. Все в рот этому Кондратьеву заглядывал. И делал все, что тот скажет, как слуга или лакей какой-то. Поручения какие-то его исполнял, бегал, куда прикажет, и наушничал ему. Такой, знаете ли, «чего изволите»? Из мелких половых[24]24
  Слуга в трактире.


[Закрыть]… Иной раз противно на него было смотреть… – снова покривила губы Мария. После чего продолжила: – Вася Кудряшов – сын известного нашего писателя Леонида Кудряшова – тот прибился к кондратьевской компании как-то случайно. Наверное, из-за Нинель Яковлевой, которую Кондратьев и Федынцев привечали и покровительствовали ей. Это тоже девушка была непростая. Вроде бы вся своя в доску, душа компании, а если присмотреться как следует – все не так! Я сама по себе, а вы сами по себе, так что, будьте добры, проходите мимо. Словом, извини-подвинься. Она сначала с Васей Кудряшовым любовь закрутила. Потом они на третьем курсе что-то там не поделили, и она Васе от ворот поворот дала. Жестко так. Мол, ступай, куда хошь, а я и знать тебя не знаю. И закрутила с Кондратьевым. Вася, едва окончив третий курс, институт бросил, в Сибирь куда-то уехал от тоски по неразделенной любви. С тех пор его никто не видел… А Бек – тот вообще бандит с «большой дороги»! Кондратьев с Федынцевым его при себе держали, чтобы он для них разные грязные делишки проворачивал. Ну там морду кому-то набить или припугнуть как следует, на кого Кондратьев укажет…

– А кто-нибудь из них воевал? – поинтересовался Рожнов.

– Да никто не воевал, – отмахнулась Стебунова. – В сороковом мы учебу закончили, и все поначалу устроились по специальности, то есть на предприятия оборонного значения. А это давало бронь…

– А потом? – задал еще вопрос Рожнов.

– А что потом? – посмотрела на дочь и улыбнулась ей Мария. – Потом мы стали взрослыми, и нас развела жизнь. У всех свои интересы, а потом еще семьи… Да вы сами знаете, как это в жизни бывает.

Задав еще пару вопросов, Валентин Рожнов начал прощаться и весело подмигнул дочери хозяйки. Та мигнула в ответ и растянула в улыбке рот до ушей.

– Ну спасибо вам.

– А почему вы интересуетесь бывшей нашей группой? – спросила, в свою очередь, Стебунова. После чего взглянула на дочь, понарошку нахмурившись, будто немного сердилась. Мол, с посторонними незнакомыми людьми надлежит вести себя прилично и никаких вольностей себе не позволять. – Натворил, что ли, что-нибудь кто-то? Небось, Тимур Бекетов чем-то отличился? – спросила Мария с явной неприязнью. – С него станется…

– Нет, не Бекетов, – ответил опер, явно не желая углубляться в эту тему.

– А кто? – не давало покоя Стебуновой бабье любопытство.

– Простите, но я пока не могу вам этого сказать, – ответил Рожнов и пошел к выходу.

Глава 7. Тяжелый воскресный день

Главным объектом наблюдения Валентин выбрал Николая Кондратьева, посчитав его в компании бывших студентов Авиационного института если не главным, то пользующимся определенным весом точно.

Три дня Рожнов следил за Кондратьевым, и ничего особенного не происходило: тот был как заведенный – дом-работа-дом. По магазинам он не ходил, с детьми не гулял, любовницу – если таковая имелась, не посещал. Словом, ничего интересного, что могло бы вызвать любопытство оперативного уполномоченного. Рожнов уже хотел было переключить свое внимание на кого-нибудь другого, скажем, на того же Валерия Федынцева, как на четвертый день слежки ситуация вдруг изменилась. В двенадцать сорок Николай Кондратьев в отглаженном костюме и при галстуке вышел из дома и неторопливой походкой отправился к автобусной остановке. Дождавшись своего рейса, Николай сел в автобус – Валентин едва успел за ним – и доехал до гостиницы «Столица». После чего вошел в двери и прошел в ресторан – Валентин увидел это через большие, выше человеческого роста, окна.

Был воскресный день. Горожане отдыхали после трудовой недели и могли себе позволить в том числе и посещение ресторана. А что? Война закончилась. Почему бы не доставить себе удовольствие, которого был лишен все военные годы. К тому же цены с декабря прошлого года перестали кусаться, как это было в сорок шестом году, плавно пошли на убыль. Конечно, так рассуждали те, у которых все же водились деньги. По всей вероятности, деньги у Кондратьева имелись, поскольку вошел он в ресторан как к себе домой и прошел вглубь помещения, где возле двух окон, выходящих во двор, был небольшой зал, точнее, кабинет, отгороженный от общего зала бархатной занавесью. Это было сделано для того, чтобы избежать лишних глаз и ушей, которые могли бы видеть, кто присутствует в кабинете, и слышать, о чем там говорят.

Рожнов двинулся следом за Кондратьевым. Ступил в ресторан, прошествовал мимо столиков и когда дошел до кабинета и отодвинул штору, то увидел помимо Николая Кондратьева еще Валерия Федынцева и Нинель Яковлеву. Они сидели друг подле друга и внимательно изучали меню. Возле них стоял официант и терпеливо ждал, когда посетители определятся и сделают заказ.

– Здравствуйте, товарищи, – громко поздоровался с присутствующими Валентин Рожнов. – Вы снова вместе? – с виду добродушно улыбнулся он, посматривая то на Федынцева, то на Яковлеву. – И на работе, и вне ее?

– А вам какое дело? – произнес Кондратьев, неприязненно глядя на Валю Рожнова.

– А вы, надо полагать, Николай Павлович Кондратьев? – никак не отреагировал на выпад чиновника из Горсовета старший оперуполномоченный и слегка повысил голос: – И вы думаете, гражданин, что если вы являетесь председателем плановой комиссии нашего Городского совета, то это дает вам право грубить представителю исполнительной власти?

– При обращении к гражданам следует представляться, товарищ представитель исполнительной власти, – тоном большого начальника заметил Валентину Рожнову Николай Кондратьев. – Это написано в ваших уставах, наставлениях или как там еще…

– Представляюсь, товарищ Кондратьев, – охотно отозвался Рогов. – Старший оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом городского Управления МВД капитан милиции Валентин Николаевич Рожнов, – отрекомендовался Валя и добавил: – Вы удовлетворены?

Кондратьев не счел нужным ответить. Он вообще не слушал Рожнова. И ему было все равно, кто он такой. Вместо него, стараясь казаться доброжелательным, ответил Валерий Федынцев:

– У нас просто… встреча выпускников.

Валентин Рожнов поднял брови:

– Вас так мало осталось в живых?

– Да нет. Опаздывают просто, – с некоторым замешательством промолвил Федынцев. – Подойдут попозже.

– А Азат Яруллин и Мария Стебунова тоже опаздывают? – с налетом наивности в голосе поинтересовался опер и добавил уже своим нормальным голосом: – Или вы их не приглашали, поскольку они не вашего круга?

– Вы правы. Они не нашего круга, – раздался за спиной уверенный мужской голос.

Валентин обернулся на голос и увидел стриженного под бобрик мужчину крепкого телосложения с прямым острым взглядом и крохотными точечками зрачков. Его взгляд говорил о многом: самоуверен, смел. Переходить ему дорогу чревато непредсказуемыми последствиями! Человека с таким взором следует опасаться и лучше держаться от него на расстоянии.

Задев плечом Рожнова (хотя его можно было обойти, отнюдь не касаясь), мужчина крепкого телосложения прошел в кабинет и по-хозяйски расположился в центре стола. Это был не кто иной, как Бек, которого тотчас безошибочно определил Рожнов.

– А этого товарища вы, конечно, приглашали, – произнес Валя, конкретно ни на кого не глядя.

– А ты кто, чтобы тут вопросы задавать? – в упор посмотрел на Рожнова Тимур Бекетов.

– А ты мне не тычь, – принял манеру разговора Бека опер. – Жене своей будешь тыкать.

– Чего? – привстал на стуле Бек, явно задетый тоном и словами Валентина. – Я буду с тобой разговаривать, как сочту нужным. А ты со мной – только на «вы». Так тебя закон обязывает, понял?

– Не понял, – спокойно выдержал взгляд Бека Валя Рожнов. И скривился в недоброй улыбке: – Может, объяснишь?

– Не нужно ссориться, – успел придержать намеревавшегося встать Бекетова Николай Кондратьев. – Он тебя провоцирует, не понимаешь, что ли? Тронешь его, он вызовет наряд милиции. Те приедут, тебя закуют в кандалы, после чего тебе повесят статью о сопротивлении власти с применением насилия. И ты получишь года два, а может, и поболее – это смотря, как он все преподнесет, – кивнул в сторону старшего оперуполномоченного Кондратьев. – Вполне возможно, что тебе будет предъявлено нападение на сотрудника милиции при исполнении возложенных на него обязанностей. Так что, наверное, и пятерик можно схлопотать ни за что!

Разговора не получилось. Визит старшего оперуполномоченного Рожнова на кафедру авиационного института и его расспросы про Эдуарда Кочемасова переполошили всю честную кондратьевскую компанию. Не хватало только пропавшего на просторах Сибири сына известного писателя Василия Кудряшова. Только вот почему они так дружно заволновались? Что их могло так взбудоражить и заставить искать малопонятные пути защиты, сопряженные с откровенным риском и с агрессивным поведением? Неужели неожиданная смерть Эдуарда Кочемасова и внимание к нему со стороны милиции лишили их здравого рассудка? Ясно одно – наметившиеся посиделки в ресторане отнюдь не любовь к хорошей кухне. И далеко не встреча закадычных друзей. Однокашники собрались в ресторане с тем, чтобы обсудить нечто весьма судьбоносное и прийти к какому-то оптимальному решению. Очень бы хотелось знать, к какому именно.