Текст книги "Уловка медвежатника"

Ресницы женщины дрогнули, смахнув набежавшую слезу.

– Он вам так и сказал? – не пряча надежды, спросила госпожа Епифанцева.

– Уверяю вас, Тимофей так и сказал, – вновь принялся Краюшкин за цыпленка.

В ответ она подарила ему милую улыбку. Наверное, это была одна из самых сильных ее сторон, о чем она не могла не знать.

– Я согласна потерпеть…. Ради нашего общего с ним будущего.

Цыпленок был великолепен! За неторопливым разговором был прикончен и он.

Взглянув на часы, Краюшкин произнес:

– О господи! Мне нужно уходить. У меня еще масса дел… Да, едва не забыл. Тимофей сказал, что хотел бы получить от вас записку – как доказательство вашей любви к нему. И еще он просил побрызгать бумагу вашими любимыми духами. Он мне так и сказал, что с этим запахом у него много связано.

– Вот оно как, – расчувствовалась женщина. – Подождите меня немного, я сейчас приду.

Поднявшись, Епифанцева направилась в соседнюю комнату.

Отсутствовала дама всего лишь несколько минут и вернулась с листком бумаги, сложенным вчетверо. Достав из секретера плотный белый конверт, положила в него записку, спросив:

– Когда вы его увидите?

– Думаю, что сегодня же вечером.

– Ох, как я вам завидую!

– Все образуется, – скрывая вздох облегчения, произнес Краюшкин. – Позвольте откланяться… Как вы прелестны, мадам! – не позабыл он поцеловать при прощании прохладные пальцы хозяйки.

Глава 12
ПОЛИЦЕЙСКАЯ ПРОВОКАЦИЯ

Нацепив пенсне, Григорий Леонидович уже в третий раз перечитывал содержание записки. Это была самая настоящая удача, какая встречается не во всяком деле. От бумаги пахло духами, как от парфюмерной лавки, и Виноградов всерьез подозревал, что на лист бумаги было вылито добрых полфлакона.

«Милый мой Тимоша! Ты даже не представляешь, как я по тебе тоскую. Я думаю о тебе каждый день, каждую минуту, каждую секундочку с того самого дня, как мы с тобой расстались. А одну из роз, что ты подарил мне при расставании, я положила в книгу и теперь всякий раз смотрю на нее, вспоминая наш последний вечер, проведенный вместе. Дорогой мой Тимоша, всякий раз я засыпаю с мыслями о тебе. Не могу позабыть твои крепкие руки на своем теле. Вспоминаю, как ты меня ласкаешь и любишь. Сейчас, когда тебя нет рядом, я поняла, что ни один мужчина мне не был нужен так, как ты. Я не могу дождаться того дня, когда мы с тобой будем вместе. Вспоминаю минуты, что мы выкраивали с тобой для нашей грешной любви в Санкт-Петербурге. И вот сейчас, когда, казалось бы, нас с тобой уже ничто не разделяет, когда мой муж находится в тюрьме, мы с тобой не можем соединиться. Как же мне горько! Я буду молить господа о приближении нашей встречи, чтобы мы с тобой никогда больше не расставались».

– Однако, – уже в который раз протянул Григорий Леонидович, – никогда бы не подумал, что эта женщина столь романтическая натура. Вот признайтесь мне откровенно, Виктор, вам когда-нибудь женщины писали подобные послания?

– Что-то не припоминаю, – едва улыбнувшись, произнес Краюшкин.

– Вот и я не могу вспомнить за собой подобного, – с какой-то затаенной грустью отвечал Виноградов. – В чем-то этому Макарцеву стоит даже позавидовать. Эта женщина его очень любит.

– Мне тоже так показалось.

– Но похоже, что с его стороны это всего лишь легкое приключение, о котором он уже успел позабыть. Есть категория таких мужчин, которым доставляет радость переспать с женой своего приятеля. Вот что сделаем: завтра приведите ко мне господина Епифанцева, скажем, часов в двенадцать. Я бы хотел с ним побеседовать пообстоятельнее.

– Хорошо, Григорий Леонидович.

* * *

Арестованного привели точно в назначенное время, с ударами курантов. Верзила-надзиратель протолкнул Епифанцева, слегка замешкавшегося в проходе, в комнату и басовито поинтересовался:

– Ваше высокоблагородие, мне при вас быть?

– Подожди за дверью, голубчик. Надеюсь, что наш арестованный не станет чудить. Проходите, – указал Виноградов на стул, когда надзиратель вышел в коридор, мягко прикрыв за собой дверь.

В этот раз Епифанцев выглядел еще более неприглядно, напоминая известные персонажи из богадельни на Хитровке: штанины, собранные в неряшливые складки, потеряли свой первоначальный цвет, оттопыриваясь на коленях большими пузырями; лацканы сюртука поободрались, а из прорехи проглядывала серая подкладка; рубашка потемнела от грязи, а пуговица у ворота держалась на одной нитке. Удивлял лишь галстук, который, как и прежде, выглядел безукоризненно отглаженным, – вне всякого сомнения, главный атрибут одежды Епифанцева.

– Послушайте, когда вы перестанете надо мной издеваться! – слегка повышая голос, произнес Епифанцев. – Я уже более недели пребываю в кутузке. Сплю неизвестно на чем, среди каких-то проходимцев и бродяг. Ем непонятно что!

– Все зависит от вас, – спокойно парировал Виноградов.

– Я вам уже говорил, что я не знаю никаких грабителей. Неужели вы думаете, что таким образом способны сломать мою психику и я вам дам признательные показания?

Фрол Епифанцев неожиданно умолк. Установилась непонятная пауза, которая грозила перерасти в затяжную тишину. Ее можно было бы назвать неловкой, если бы она установилась между старыми приятелями. Очевидно, в этом случае каждый из них попытался бы подыскать подходящие слова, чтобы расколоть ее окончательно. Но сейчас молчание было совершенно иного качества, а точнее, неким приемом, который обычно применяет дознаватель к арестованному.

Спокойствие и тишина. Виноградов улыбнулся, сполна наслаждаясь молчанием. Некое затишье перед предстоящей бурей.

– Вот, стало быть, как? – искренне удивился Виноградов, стараясь усилить драматизм.

На губах Епифанцева застыла едкая усмешка.

– А вы думаете, если вы меня продержите в арестантской с разного рода бродягами и преступниками, так я возьму на себя всевозможные грехи? Не дождетесь!

– Значит, вы по-прежнему утверждаете, что не знакомы с господином Макарцевым?

– Разумеется, я не знаю такого человека. Сколько раз об этом можно говорить, – устало произнес Епифанцев.

– А может, жена ваша знакома с господином Макарцевым?

– Уверен, что и она с ним не знакома. А что вы меня все о нем спрашиваете? Кто таков этот ваш Макарцев?

– Возможно, вы будете удивлены, Фрол Терентьевич, но это любовник вашей жены.

– Ну, знаете ли, это вообще никуда не годится! Это чистейшей воды полицейская провокация!

– Вы уверены?

– Я уверен в том, что моя жена очень порядочная женщина, и у меня нет оснований сомневаться в ее верности!

Григорий Леонидович улыбнулся:

– Вы абсолютно уверены в этом?

– Так же абсолютно, как и в том, что завтра утром взойдет солнце.

– Как вы самонадеянны. А что вы мне скажете, если я докажу прямо противоположное?

– О чем мне еще с вами говорить? Это просто какой-то бред! И как вы мне можете доказать то, чего не было и быть не могло? – Епифанцев выглядел взволнованным. – Я не сомневаюсь ни в порядочности своей семьи, ни в порядочности Тимофея. Вы что, держали над ними свечку, так, что ли, получается?

– Не приходилось… Но вы, кажется, говорили о том, что не знакомы с господином Макарцевым, а сами только что назвали его имя. Ведь его действительно зовут Тимофеем. Как же это тогда понимать?

– Кхм… Кхм… – сконфузившись, кашлянул в кулак Епифанцев. – Вы назвали его имя при нашем первом разговоре.

– Что-то я не припоминаю такого, милейший. Но, видно, у вас феноменальная память, – ухмыльнулся Григорий Леонидович. – Прежде мне не приходилось встречаться с такими людьми, как вы. Извините меня за бестактность, Фрол Терентьевич, но я все-таки собираюсь доказать, что ваша жена изменяет вам с Тимофеем Макарцевым. Если я вам это докажу, вы поможете мне разыскать его?

Епифанцев уже полностью овладел собой:

– Я даже не знаю, о чем нам следует договариваться, если я не представляю, кто такой Макарцев… – Лицо его вдруг помрачнело. – Но если у моей жены и вправду есть любовник, чего я не допускаю, – после некоторой паузы добавил Епифанцев, – то я сделаю все возможное, чтобы уничтожить его!

– Прекрасно! Большего от вас мне и не требуется. Надеюсь, что вы знаете с почерк вашей жены?

– И вы еще спрашиваете?

– Мне очень жаль, что приходится подвергать вас такому испытанию… Но вот взгляните на это письмо. – Раскрыв папку, Виноградов достал запечатанный конверт и протянул его Епифанцеву. – Это письмо было написано вчера вечером и адресовано любовнику вашей жены и вашему приятелю Тимофею Макарцеву. Надеюсь, вы сделаете выводы и сумеете наказать человека, запятнавшего честь вашей семьи?

С видимым неудовольствием Фрол Епифанцев взял письмо, запечатанное в конверте. Осмотрев его со всех сторон, глянул на свет, после чего осторожно надорвал самый краешек. Вытряхнул на ладонь узкий листок бумаги. Умело скрывая нетерпение, развернул. Его лицо мгновенно окаменело, углубив жестковатые складки под самым носом. Вчитываясь в содержание письма, он все более хмурился. Лицо побагровело. Прочитав письмо, он откинулся на спинку стула и, закрыв глаза, некоторое время сидел неподвижно.

– Право, мне очень жаль, Фрол Терентьевич, – сочувствующим тоном произнес Виноградов. – Но такова реальность.

Открыв глаза, Епифанцев отшвырнул от себя письмо.

– Уберите от меня эту гадость!

Григорий Леонидович взял письмо и, аккуратно уложив его в конверт, снова упрятал в папку.

– Теперь мне понятны многие странности моей дражайшей супруги. Господи! – Епифанцев обхватил ладонями голову. – До чего же все это гадко! Какой же я был все-таки слепец! – застонал он, сжав губы. – Я думал, что она святая женщина… А она! Господи, кого же я любил… Но самое ужасное, что я продолжаю любить ее и сейчас. – В глазах арестованного полыхал гнев. – Теперь я понимаю, что более циничного человека, чем моя жена, трудно найти. Невозможно даже представить, какие гадости он говорил о моей жене своим приятелям. Для него моя жена всего лишь легкое приключение, о котором он уже позабыл. Я его считал своим другом, а он вошел в мою семью, растоптал все то, что было мне свято и дорого! Нет, такое нельзя простить! Я его уничтожу! Пусть даже ценой собственной гибели. – Кулаки Епифанцева в гневе сжались. – Так что вас интересует? Я все расскажу без утайки.

– Хорошо, – кивнул Виноградов. – В первую очередь меня интересует, на какие деньги вы купили ресторан.

– Ах, вот оно что, – хмыкнул невесело Епифанцев. – Денег на покупку ресторана у меня действительно не было. Я ведь хотел навсегда покончить со своим делом. У меня хорошая специальность, которая нужна в любом солидном учреждении. Я бы не пропал! Но однажды ко мне подошел Макарцев и сказал, что есть возможность взять банк и навсегда покончить с хроническим безденежьем. Он объяснил, что для этого нужно выкупить ресторан, который примыкает к банку, а уже через него пробраться в помещение. Неделю я размышлял, а потом поддался на уговоры.

Епифанцев замолчал.

– Так что было дальше, Фрол Терентьевич?

– Как только я дал согласие, он тут же принес мне деньги, и я приобрел ресторан в собственность. А уже потом мы затеяли этот ремонт. Ну а дальше вы все знаете, под шумок вскрыли стену и добрались до хранилища.

– Откуда же такие деньги у Макарцева?

– Это лучше вам спросить у него. Я не знаю, – покачал головой Епифанцев. – Но подозреваю, что за ним стоит какая-то очень крупная фигура, которая и спланировала ограбление.

– С чего вы так решили?

– Взять хотя бы то оборудование, которое они пользовали. Ясно, что его кто-то очень серьезно проконсультировал. Он бы просто не додумался до такого!

– Возможно… Где сейчас находится Макарцев?

Губы Фрола Епифанцева нехорошо скривились.

– Мало ему моей жены… Сейчас он находится в Москве, у любовницы Ираклия Евдокимова. Знаю, что он нашел у нее не только кров, но кое-что еще.

– А Ираклий Евдокимов об этом знает?

– Похоже, что ему все равно.

– Как зовут эту женщину?

– Анна Николаевна Герасимова.

– По какому адресу проживает?

– Улица Мещанская, тридцать четыре.

Записав адрес, Григорий Леонидович спросил:

– Эта улица находится около Александровского вокзала?

– Совершенно верно. Небольшой желтый особняк. Там неподалеку любят собираться извозчики, их там набирается до нескольких дюжин за раз.

– Понятно. Где находятся процентные бумаги?

– Они находятся у Макарцева. Где именно, я не знаю, – Епифанцев отрицательно покачал головой. – Тимофей Макарцев из тех людей, что никому не доверяют.

– А как вы сами думаете, куда он их мог спрятать?

– Он сказал, что процентные бумаги и деньги будут находиться в самом надежном месте и что нам не стоит беспокоиться. При случае он всегда может их забрать немедленно.

– Интересная получается ситуация, – буркнул невесело Виноградов. – И вы ему доверяете? Может, он уже давно поменял процентные бумаги на деньги и успел скрыться в неизвестном направлении?

– Я прекрасно понимаю вашу иронию после того, как он поступил с моей женой. Доверять ему было бы непростительной глупостью, но здесь совершенно иная ситуация. Признаюсь, я ему и раньше-то не особенно доверял, возможно, он поступил бы именно таким образом, но у него нет связей в финансовом мире в отличие от меня, а следовательно, я ему необходим. У меня имеется надежный человек, который может скупить все бумаги за половину цены от их первоначальной стоимости. Но никто из них его не знает. А без меня они просто не способны провернуть такое дело.

Григорий Леонидович задумался:

– Значит, они не знают в лицо вашего финансиста?

Епифанцев отрицательно покачал головой, все более воодушевляясь:

– Они никогда с ним не встречались и даже не представляют, как он выглядит.

– Весьма любопытная ситуация, – произнес Григорий Леонидович, в задумчивости поглаживая большим пальцем подбородок. – Ну, что-то ведь они о нем знают?

– Они только знают, что он живет в Нижнем Новгороде. Знают, как его зовут – Серафим Родионович Рыбушкин. Человек весьма загульный, хотя в делах обстоятельный. Обычно он останавливается в гостинице «Вена». По нашей с ним договоренности я должен буду передать ему письмо, написанное собственной рукой, а тот, в свою очередь, должен показать его Макарцеву. Только после этого может осуществиться сделка.

– Хорошо. А что будет дальше?

– Потом они едут в то место, где находятся деньги, и поменяют их на тех условиях, которые мы обговорили заранее.

– Когда вы должны написать это письмо?

– Честно говоря, они ждут от меня это письмо уже третий день. Я бы его давно написал, если бы не злоключения, произошедшие со мной.

– Задержка письма не будет сигналом опасности?

– Не думаю, – чуть задумавшись, отвечал Фрол Епифанцев. – Насколько мне известно, они даже не догадываются о моем аресте. А потом, всегда можно отыскать подходящую причину для опоздания.

– Весьма любопытно. Вы можете сейчас написать такое письмо?

– С превеликим удовольствием. Дайте мне ручку и бумагу!

– Извольте! – пододвинул Виноградов к Епифанцеву чернильницу с ручкой.

Макнув перо в чернильницу, Фрол Терентьевич быстро принялся писать. Линия губ, искривившись, приняла мстительное выражение, а тощая рука, крепко стиснув ручку, весело отплясывала на листке бумаге.

– Все! – коротко расписавшись, произнес Епифанцев. – Теперь он ваш, – пододвинул он записку.

Подняв бумагу, Григорий Леонидович принялся читать: «Здравствуй, Тимофей! Дело двигается так, как мы и планировали. Посылаю к тебе человека, о котором мы с тобой договаривались. Можешь доверять ему так же, как и мне. Очень за тебя волнуюсь, будь осторожен. Мне нужно затаиться на некоторое время. Так будет лучше. Мы тебя с Людмилой очень часто вспоминаем. Ф. Епифанцев».

Прочитав письмо, начальник сыскной полиции аккуратно сложил его вчетверо.

– Весьма толково. Это то, что нам нужно. У вас имеются какие-нибудь пожелания?

– Пожалуйста, переведите меня из моей камеры в какую-нибудь другую. Возможно, это не самое подходящее слово, но в какую-нибудь поприличнее, что ли.

Виноградов кивнул:

– Думаю, что здесь я вам смогу помочь.

– Спасибо. Даже не знаю, как вас благодарить, – расчувствовался Епифанцев.

– Вот этого совершенно не нужно. Я выполняю свою работу. Давайте лучше поговорим с вами о том, какова была ваша роль этом деле? Значит, вы признаете свое участие в ограблении банка?

– Признаю. Теперь мне нечего скрывать. Моя жизнь пошла под откос. Признаю, предложение Макарцева было для меня на тот момент очень даже кстати. Я был уволен из «Московского банка», не знал, чем мне заняться. На некоторое время я даже уехал из города, хотел забыться, но ничего не помогало. И знаете, я даже поразился мудрости ограбления! Стоит только взломать стену – и ты в хранилище! Почему раньше никто не додумался до подобного? Мне оставалось только уговорить хозяина продать этот ресторан. Он сначала не хотел, но когда я ему предложил в полтора раза больше реальной стоимости ресторана, он тотчас сдался!

– Как вы связались с Макарцевым?

– Здесь и того проще. В криминальном мире у меня имеются некоторые связи. – Махнув рукой, произнес: – Чего мне теперь темнить? Макарцева я знаю давно, еще с того самого времени, когда он был обыкновенным карманником.

– Как вы с ним познакомились?

– Если я вам скажу, что познакомился с ним в кутузке, вы поверите?

– Отчего же не поверить… Вы расскажите!

– Это произошло лет пятнадцать назад, во время Пасхи, у Благовещенского собора. Как человек глубоко верующий, я тоже оказался в числе молящихся. Отстоял службу, вместе с молящимися прошел крестный ход. А когда возвращался к своему экипажу, то ко мне подошли двое полицейских и, подхватив под руки, отвели в ближайший околоток. Оказалось, что у одного купца первой гильдии во время давки вытащили бумажник с десятью тысячами рублей. На свое несчастье, я оказался рядом с ним, вот он и указал на меня. Целую ночь я провел в каталажке вместе с другими такими же подозреваемыми, в числе которых оказался и Макарцев. Вот так неожиданно состоялось наше знакомство. Каменный пол, пук соломы в углу, скудность освещения и надзиратель за дверью порой располагают между задержанными к какой-то особой откровенности. В общем, тогда я многое о нем узнал. Как будто бы повстречал родственную душу… Уже через сутки нас выпустили, когда нашли настоящего карманника, но связи между собой мы не потеряли. Время от времени встречались, у нас находились какие-то общие интересы. О себе Макарцев рассказывал мало, но я уже знал о том, что он переквалифицировался в медвежатника. В то время о нем ходили самые невероятные истории. И как-то в процессе нашей дружбы я познакомил его со своей женой. – Сжав кулаки, Епифанцев болезненно застонал: – Боже мой, если бы я мог только знать, чем все это закончится!

– Понятно. Продолжайте дальше, – мягко настоял Виноградов. – Он сам подбирал сообщников?

– Да. Он сам… Но я подозреваю, что в действительности там было все гораздо серьезнее. Уж слишком капитальная была подготовка, на такое Макарцев просто не способен. По существу, была продумана каждая мелочь! Моя работа заключалась в том, чтобы узнать, какие суммы проходят через банк. И возможность обналичить бумаги.

– Каким образом вы узнали, какие суммы хранятся в банке и о том, когда они поступают?

– В этом нет ничего особенного. Не забывайте, ресторан некоторое время функционировал, и туда приходили обедать в первую очередь служащие банка. Разумеется, между собой они вели самые разные разговоры, в том числе говорили о работе и о деньгах. Однажды я оказался свидетелем такого делового разговора. Один из служащих, очевидно начальник кредитного отдела, сообщил о том, что через месяц должна поступить большая партия наличности и ценных бумаг. Осталось только закрыть учреждение на ремонт и пригласить медвежатников. Ну а дальше уже вы знаете.

– Сколько человек участвовало в ограблении?

Епифанцев развел руками:

– Вот этого я вам сказать не могу. Этим делом занимался Макарцев. Он набирал подходящих людей. Думаю, что, скорее всего, банк вскрывали двое: Макарцев и Евдокимов. Остальных он держал на подхвате. На такую роль набирают людей случайных. Они выполнили свою работу, Макарцев с ними расплатился, и сейчас они загорают где-нибудь в Одессе… А теперь разрешите уйти. Мне бы хотелось побыть одному. Признаюсь, мое пребывание в тюрьме скрашивала мысль, что я любим, что меня ждут. Теперь нет и этого. Мне нужно как-то приспособиться к новой действительности.

– Хорошо, – кивнул Виноградов, надавив на кнопку вызова. – Я вас понимаю.

Высоко перешагнув порог, в комнату вошел надзиратель.

– Вызывали, господин статский советник? – басовито дал знать он о себе, чуток приподняв голову.

– Уведи арестованного.

– Слушаюсь!

– У меня к вам будет еще одна просьба, – неожиданно произнес Епифанцев, явно тушуясь.

– Пожалуйста, все, что в моих силах, – с готовностью отозвался Григорий Леонидович.

– Может, вам она покажется несколько странной, но я все-таки не могу к вам не обратиться.

Григорий Леонидович невольно хмыкнул:

– За то время, пока я служу в полиции, мне приходилось выслушивать немало жалоб и просьб самого удивительного свойства, так что едва ли ваша будет отличаться чем-то особенным.

– Позвольте мне хотя бы иногда видеться со своей женой.

– Принимается. За ваше желание сотрудничать со следствием я предоставляю вам максимальные льготы, которые возможны в вашем положении, в том числе и свидания.

– Спасибо вам, – расчувствовался Епифанцев.

– Голубчик, – обратился Виноградов к надзирателю, – как только проводите арестованного, не забудьте потом позвать ко мне кого-нибудь из вашего начальства.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – отрапортовался надзиратель. И, добавив строгости в голос, сказал Епифанцеву: – Арестованный, к двери!

Не прошло и десяти минут, как появился сам начальник тюрьмы Волосков. Внешне полная противоположность своей фамилии – коренастый, круглолицый, он был обладателем лысого блестящего черепа. Замерев в ожидании у самой двери, он, поглаживая пальцами длинные рыжеватые усы, наблюдал за Григорием Леонидовичем, склонившимся над разложенными листами. На какую-то секунду начальник сыскной полиции задумывался, принимаясь что-то сосредоточенно рассматривать в углу комнаты, затем начинал писать вновь так же споро, от чего конец длинной ручки слегка подрагивал в замысловатом танце.

Наконец он отложил перо и, откинувшись облегченно на спинку стула, спросил:

– Отвели?

– Отвели, господин статский советник!

– Вот что, милейший, до предела ослабьте нашему арестованному тюремный режим. Пусть он почувствует, что находится на особом положении. Пускай имеет свидания с женой, знакомыми, получает питание из дома, пусть даже имеет собственную постель. Может, такое положение позволит ему вспомнить еще что-нибудь ценное.

– Слушаюсь, господин статский советник.

– Но вместе с тем он должен находиться в строжайшей изоляции, чтобы не было никаких контактов с другими арестованными. Все его передачи и корреспонденцию проверять самым тщательным образом. Неизвестно, какой еще сюрприз он может вывернуть.

– Сделаем все возможное.

– Имеется ли возможность прослушивать его беседы во время свиданий?

– Постараемся сделать, господин статский советник, – с готовностью отозвался начальник тюрьмы. – Для этого у нас имеется специальная комната. В ней оборудовано слуховое окно, слышимость там такая же, как в кафедральном соборе.

– Прекрасно, – с некоторым воодушевлением произнес Виноградов. – Извещайте меня о любой мелочи, какая может случиться во время свиданий. Особенно во время разговора с его женой.

– Хорошо, господин статский советник.

Взяв трость, прислоненную к столу, подытожил сдержанно:

– На сегодня, кажется, все. Пойду прогуляюсь. Погода просто великолепная.

– Вы бы к нам почаще наведывались.

– Ну да, конечно, – ответил Виноградов, надев шляпу. – Посидишь тут у вас немного, и такое впечатление, что срок отбываешь.

Начальник тюрьмы едва улыбнулся.

– В наших стенах вы найдете самый душевный прием.

– Не сомневаюсь, милейший, – невесело буркнул Виноградов, направляясь к двери.