Текст книги "Питер да Москва – кровная вражда"

Глава 9
Стреляли бронебойными пулями

Утром Филата разбудил крик какого-то разудалого молодчика за стеной и звонкий женский визг. Филат попробовал снова уснуть, а когда понял, что это бессмысленно, открыл глаза.

Послышался новый вопль, еще более истошный, но тут же его сменил жизнерадостный девичий смех – и дверь широко распахнулась. На пороге, заслонив собой дверной проем, стоял с початой бутылкой виски в руке Красный.

Филат и раньше слышал, что Леха не умеет остановиться и своими загулами напоминает зарвавшегося помещика, который запросто может пересчитать зубы крепостным мужикам и испортить попавшуюся под горячую руку девку. Однако соратники смотрящего воспринимали его гульбу как безобидные проказы. Оно и понятно: если хозяин желает покуражиться, так почему бы ему не подергать холопов за чубы, а девок не пощипать за титьки? Из-за могучего плеча смотрящего на Филата кокетливо посматривали две девицы. Обе были из тех смазливых кисок, которых достаточно поманить пальчиком, чтобы они с радостью задрали юбки.

– Наслышан о твоих подвигах! – воскликнул Kpасный. – Глашка рассказывала о тебе. Ну-ка, девчата, окружите нашего гостя заботой и лаской. Да не смотрите, что он мрачный, – это он притворяется! – Красный прошел в комнату, освобождая дорогу девушкам. – Ща стопочку на грудь примет – и все пойдет своим чередом.

Приподнявшись на постели, Филат хмуро смотрел на девиц, одна из которых уже опустилась на самый краешек кровати и веселым воробушком готова была впорхнуть к нему под широкое одеяло.

– Послушай, Красный…

– И слушать не желаю, брат, сначала утренний секс, а потом уж все остальное!

Но Филата уже начало мутить от питерского гостеприимства.

– Красный, твое радушие меня умиляет, но я в Питере не ради твоих девочек! Покуражились ночку – и за дело. У меня к тебе разговор есть. Скажи им, пусть нас оставят!

Красный досадливо мотнул головой и протянул бутылку виски одной из девушек:

– На, допей ее со своим дружком. А теперь, девки, идите!

Девушки не обиделись: ни разочарования на лицах, ни сердитого подергивания плечами. Видно, их тут дрессировали серьезно.

Мило улыбнувшись все еще хмурому Филату, девушки заторопились к выходу. Когда за ними закрылась болотного цвета дверь, Красный изрек:

– Так о чем ты хотел поговорить?

Теперь Филат понял, что Красный не так пьян, как пытался изобразить. Взгляд у смотрящего был пронзительным – будто лазерный луч ночного прицела прорезал темноту. Филата вдруг пронзила мысль: а что, если Лешка не только «Железный Феликс», но еще и талантливый актер и валяет тут ваньку для того, чтобы усыпить бдительность? Надо быть с ним поосмотрительнее.

Филат уже пожалел, что вчера в казино вдруг разоткровенничался с жуликоватым греком в присутствии Красного и сдуру ляпнул ему про свой интерес к морским делам. Они же не идиоты – сразу смекнули, что тут вовсе не его личный интерес, а – московских… Ну да ладно, все равно без помощи Красного не обойтись. Чиф, видно, не оценил серьезность ситуации и сам попытался во всем разобраться, вот и погорел. А обратись он вовремя к питерскому смотрящему, глядишь, сегодня парился бы в Сандуновских банях.

– У меня здесь в Питере имеются кое-какие дела… личного характера.

– Долги мои тяжкие? – с наигранным отчаянием протянул Красный.

– Ну, с твоими долгами разобраться – не проблема. У меня тут еще одно дельце имеется.

– То-то ты вчера Перикла напряг. «Как провожают пароходы – совсем не так, как поезда!» – вращая глазами пропел Красный. – В порту дельце?

– Там тоже, – уклончиво ответил Филат.

– Хм… Может, тебя подстраховать? Я могу отправить с тобой своих пацанов, они у меня тертые калачи, да и шпана городская дергаться не станет, когда увидит, в чьей тачке ты раскатываешь.

Филат сбросил на пол одеяло, обнажив крепкое мускулистое тело. На плече красовался выколотый эполет в виде двуглавого орла с крестом. Романа можно было принять за отпетого поборника монархии, если бы не знать истинный смысл наколки. Подобные татуировки дозволительно было иметь только блатным, имеющим заслуги перед воровским сообществом. Частенько их приглашали на роль третейских судей как особо доверенных.

На лице Филата мелькнула тень улыбки. Несмотря на всю свою артистичность и дьявольскую хитрость, Красный не сумел скрыть истинных чувств – он явно позавидовал своему гостю, который мог запросто пощеголять авторитетной наколкой. Смотрящий такого большого города, как Петербург, нуждался в подобной атрибутике так же, как генерал в большой армии, и наверняка он жалел о том, что в свое время не отсидел год-другой на нарах. Подобная глава в биографии наверняка повысила бы его авторитет среди питерской братвы. Вместо того чтобы хлебать баланду где-нибудь в пермских лагерях, он, как дурень, три года прослужил на подводной лодке, хотя, если разобраться по-хорошему, режим и бытовые условия там были, пожалуй, немного хуже, чем где-нибудь на беспредельной сучьей зоне.

Филат медлил с ответом: тем самым он как будто давал понять, что существует неписаная табель о рангах и смотрящий Санкт-Петербурга занимает в ней отнюдь не самую высокую строку.

– Не стоит напрягаться, – наконец произнес Филат. – Сам разберусь.

Губы Красного тронула кривая нагловатая улыбка.

– Если бы я не знал, что ты сейчас отправляешься по делу, то предположил бы, что ты с пацанами намылился в Эрмитаж.

Филат молча снес наглую подколку.

– И еще вот что, не посылай за мной никаких тачек. Твой хвост может испортить все мои планы. – Красный слегка насупился. – Я тебя вот о чем хотел спросить, это не твой «жигуль» провожал нас вчера до этого борделя? – решился наконец поинтересоваться Филат.

– Что за «жигуль»?

– Вишневая «девятка».

– А ты глазастый, – удовлетворенно протянул Красный. Он совсем протрезвел за время разговора, а может, и вовсе не был пьян. – Я вчера грешным делом подумал, что это менты. И своим пацанам дал знак взъерошить эту «девятку» и поглядеть, кто меня опекает, но те хмыри, видно, почуяли неладное и сгинули.

– Значит, за нами плелись не твои?

– Да нет же! И какой смысл, если мы ехали в одной машине? – Голос Красного прозвучал очень искренне.

– Непорядок творится в твоем королевстве, Красный. Как же ты не знаешь, кто тебя пасет?

Лицо Красного нервно дернулось.

– Кто меня пасет – я знаю, Филат. Знаю, что давно уже никто не пасет, – отозвался он угрюмо. – К чему? Я же весь на виду. Чего меня вести? Если кто захочет потолковать – мои служебные телефоны в справочнике «Деловой Петербург» имеются. Все шесть штук. А домашние – для ментовки и для гэбэшников тоже не секрет. На хрена меня пасти?

– Тогда кто же тебя вчера пас? – усмехнулся Филат.

Ему уже определенно не нравился этот разговор. Красный вел себя странно – вроде изображал гостеприимного хозяина, но ерничал и зубоскалил на грани хамства, которого Филат никогда не терпел. За неуважение к своей персоне он мог не только хлебало порвать, но и свинцовую плюху в лоб влепить.

– А кто тебе сказал, брат, что меня пасли? – вызывающе заулыбался Красный. – Похоже, по твою душу вишневая «девяточка» к нам приклеилась.

Филат с сомнением покачал головой. Если на всем пути от Москвы до Питера за ними не было хвоста (Глеб божился на этот счет), а перед самым Питером их перехватил Красный – тогда выходит, что «девятка» пасла черный «мерс» смотрящего. Или красную «Ауди» его братвы.

– Ладно, сам разберусь. Посмотрим, как дальше события будут развиваться. Мои люди здесь?

– А где им еще быть? – протянул Красный. – Пока один девку пялил, другой у твоих дверей на карауле стоял. Так и менялись всю ночь. Я им хоть и объяснял, что тебе здесь ничего не грозит, они не поверили. И где ты таких верных псов находишь?

– Москва богата талантами, – по-приятельски похлопал Филат смотрящего по плечу и вышел за дверь. – Здорово! – кивнул он Даниле, торчащему в коридоре. – Машину проверили?

Данила кивнул:

– Там с ней сейчас Глеб возится, вроде все в порядке.

Они давно научились понимать друг друга почти без слов, возможно, в этом немалую роль сыграло то, что они очень долгое время находились рядом. Филат имел привычку не доверять никому, и, если его машина оставалась без присмотра хотя бы несколько минут, ее всегда подвергали тщательному досмотру. Ведь обидно погибнуть по глупости, от какой-нибудь вшивой мины-ловушки, – и не меньшая глупость разъезжать по городу с радиомаячком, прицепленным где-нибудь под бампером.

– Сейчас выезжаем! – коротко сообщил Филат.

– Есть! Вот только походный набор прихвачу, – отозвался Данила.

В этот ранний час коридоры отеля не выглядели столь помпезно, как вчера вечером. На лицах некоторых из гостей угадывался отпечаток прошедшей бурной ночи. Можно было с уверенностью предположить, что провели они ее отнюдь не в уединении и не побрезговали ласками здешних жриц любви. Возле дверей в холле стояли три парня в серых костюмах. У каждого у самого пояса, на видном месте была пристегнута рация.

– Прошу вас, – отворил перед Филатом входную дверь высокий брюнет.

Полы его пиджака при этом распахнулись, и Филат увидел на ремне кобуру, из которой торчала рукоятка импортного револьвера.

Едва они оказались на тротуаре, дверь тут же захлопнулась. С Невы потянуло холодным ветерком. Филат поднял воротник куртки, бросил взгляд на флигель, где провел эту ночь, и поспешил к поджидающему его автомобилю. Данила прицельным взглядом осмотрел пустые тротуары – ничего сомнительного. В квартале от них маячили четыре фигуры – это дежурили ребята Леши Красного.

Филат удобно разместился на заднем сиденье. Данила с чемоданчиком сел впереди.

– Куда едем, шеф? – поинтересовался Глеб, посмотрев на Филата.

Лицо у водителя было таким блаженным, что он напоминал ребенка, сумевшего тайком от родителей слопать банку варенья и избежать заслуженного возмездия. Ночь для Глеба, видимо, не прошла даром.

– Питер хорошо знаешь? – поинтересовался Филат.

– Бывал.

– Якорную улицу отыщешь?

– А то! – едва не обиделся Глеб. – Это на Охту надо ехать. Сейчас рванем вдоль Большой Девки – а там минут десять, через Охтинский мост.

– Верно. Там есть приметный трехэтажный особнячок с ажурной лепниной.

– Знаю я этот дом, – продолжал улыбаться Глеб. – Он там один такой стоит. Говорят, немцы его строили. Учудили не поймешь что: не то школа, не то склад.

– Ну, вези! А чего ты все так улыбаешься? – Филат нахмурился.

– А к нему под бок сама Лариса Ивановна подвалила, – ответил за Глеба Данила. – Пока я у твоих дверей стоял, он ей высший пилотаж показывал. Посмотри, Филат, как исхудал – ну прямо мартовский кот.

Глеб уже не прятал довольную улыбку.

– И что, действительно так уж хороша? – усмехнулся Филат.

– Не то слово, – отозвался водила. – Если бы не Лариса, я бы никогда и не узнал, что такое настоящий кайф.

Внедорожник, словно хорошая гончая, быстро набрал высокую скорость. В этот ранний час проспекты были пустынными.

Впереди уже показался Большой Охтинский мост. Неожиданно из подворотни на дорогу выскочил небольшой темно-рыжий пес. Он метнулся под колеса автомобиля, лая не то от ярости, не то от страха. Была видна только его открытая пасть, большие белые клыки и розовый язык. И когда уже показалось, что столкновения с псом не избежать, Глеб резко тормознул и лихо вывернул руль влево. И в то же мгновение Филат, сидящий позади, увидел, как на потолок автомобиля скользнуло красное световое пятнышко, после чего откуда-то справа грохнул выстрел. Заднее стекло со звоном разлетелось на множество осколков, осыпая сидящих в салоне, и что-то тяжелое смачно ударилось в соседнее кресло, разодрав кожаную обшивку.

Машина продолжала лететь по шоссе, и редкие прохожие сквозь зубы костерили лихача на шикарном внедорожнике.

– Гони! – кричал Филат. – В переулки давай!

С визгом описав крутую дугу, автомобиль зацепил передним колесом самый край тротуара и резко свернул в узенькую тенистую улочку, заставив шарахнуться в сторону тощего кота и вспугнув шуструю стайку воробьев.

– Остановись-ка! – приказал Филат и, когда автомобиль плавно прижался к правой стороне, выдохнул: – А ведь стекла-то у нас пуленепробиваемые. Мать их! На заказ сделаны. Приедем в Москву – я этому еврею яйца оторву!

– Что это было? – оторопело спросил Данила.

– Из снайперской винтовки стреляли бронебойными пулями… Вот что это было! – процедил Филат. Он внимательно осмотрел торчащие из резиновой окантовки окна зазубренные куски толстого стекла. – Под большим углом пуля прошла. Целились явно в боковое стекло. И рассматривали нас в лазерный прицел!

– Была световая точка? – спросил Глеб ошарашенно.

Филат выглядел мрачнее грозовой тучи.

Данила стряхивал с себя осколки и тихо матерился.

– Ну надо же, стекло высадили – как же мы теперь…

– Ты, блин, радуйся!

– Чему? – невесело поинтересовался у шефа Данила.

– Была бы это «Муха» – так сейчас наши души общались бы на небесах.

– Филат, если бы не тот дурной пес на дороге, то кто-то из нас был бы сейчас покойником, – безрадостно рассудил Глеб. – Ну и чьи это проделки? Не Леша же нам такую подлянку приготовил…

Филат размышлял. Он смахнул с колен мелкие стеклышки, достал из куртки сигарету и прикурил от зажигалки.

– Да какой там Леша! Он, конечно, большой шутник, но не настолько же. Какой резон ему нас мочить? Нет, тут ситуация куда сложнее. Ну-ка Данила, вспомни, когда мы тронулись от этого вертепа, вокруг кто-нибудь еще был?

Данила нахмурился.

– В дверях стояла охрана отеля. Да вдалеке какие-то мужички ошивались. Вроде как братва Красного.

– А с чего ты взял, что Красного? – спросил Филат, затягиваясь. – Самое занятное вот что. Ни Красный, ни его пацаны не знали, куда мы с утра рванем, – я же тебе, Глеб, об этом только перед самым отъездом сказал. Но этот стрелок, который нас в подворотне поджидал, наш маршрут знал. Ты сам посуди, Глеб, когда мы с Васильевского ехали, хвоста не было?

– Не было.

– И впереди нас все чисто. Выходит, снайпер подсел в ту подворотню заранее. То есть он заранее знал, что мы по набережным поедем к Большому Охтинскому мосту. А как он мог об этом узнать? Или он мастер игры в угадайку? То-то, – Филат вздохнул. – А поджидал он нас там потому, что знал наш маршрут. И узнал он об этом от нас!

– Как это? – не понял Глеб.

– Микрофон направленного действия. Берет на расстоянии до полукилометра, – пояснил Филат. – С такими штучками я имел дело в армии. Те мужики, которых ты, Данила, принял за охрану Красного, на самом деле наш базар засекли своими слухачами. А потом дали снайперу команду, и он рванул сюда на своей тачке и засел в той самой подворотне.

– Если все это так, как ты говоришь, кто же они такие? – недоуменно спросил Данила.

– Нужно искать вишневый «жигуль», который нас вчера по Невскому сопровождал. Тогда многое прояснится, – отрезал Филат. – Ладно, надо ехать. Bpeмя уходит. Снайперская винтовка, кстати, с лазерным прицелом – это не хухры-мухры. Чтобы из нее стрелять, нужна специальная подготовка. И стрелял в нас профессионал. Это ясно. А стало быть, пасут нас серьезные люди, и мы им очень мешаем.

– Командир, а ты не преувеличиваешь? – подал голос Данила. – Кому могло прийти в голову подслушивать нас около этого борделя?

– Я просто предположил, что против нас играют люди серьезные, а следовательно, и вести себя они должны соответствующе. Речь идет об очень крупных бабках. Вот что, Глеб, надо найти автосервис, где нам могли бы заменить стекло без лишних вопросов.

– Такое же крепкое вставить? – спросил Глеб, на секунду задумавшись.

Филат хмыкнул:

– Если найдется попрочнее, я возражать не стану.

– Есть тут недалеко одна контора, но там задорого.

– Заплатишь сколько попросят. Ну, что стоишь? Пoехали! Да смотри на дорогу, а то не ровен час опять какая-нибудь шавка под колеса полезет.

Через пятнадцать минут были на месте. На джип с выбитым стеклом никто не обращал внимания, даже когда остановились у светофора, вид расстрелянной иномарки был таким же привычным атрибутом города на Неве, как его многочисленные летние фонтаны. Только однажды два пацана ткнули пальцами в их сторону и тут же потеряли к джипу всякий интерес, заговорив о чем-то своем.

Глава 10
Подельник

В особнячке на Якорной жил Селезень – давний приятель Филата. Он сошелся с ним во время второй своей отсидки – в курганской пересылке, откуда их вместе отправили в лагерь недалеко от Перми. Судьба распорядилась так, что до этого они пробыли в спецотряде ВДВ почти два года, а потом жизнь развела их так же неожиданно, как и свела. Однако с тех пор они не теряли связи и частенько созванивались, а то и наезжали друг к другу с визитами.

Игорь Селезнев, или просто Селезень, в «парилку» угодил довольно рано, в неполные восемнадцать лет, – за грабеж. Подставил нож к горлу пьяненькому мужику на улице и вместе с кошельком прихватил его портфель, в котором оказались какие-то официальные бумаги. Селезня сцапали уже через четыре часа: пьяный мужик был инспектором Минтяжмаша, а бумаги оказались финансовыми отчетами какого-то «почтового ящика». Селезня спас малолетний возраст – а не то дали бы ему на полную катушку.

Игорь попал в «правильную» зону, однако на лидерство он никогда не претендовал и самое большее, чего добился он в воровской карьере, так это стал «отцом семьи». Правда, и семья была немалая, человек в тридцать. Но отцом он был справедливым: умел греть тех, кто томился в ШИЗО, способен был дать нужный совет молодняку, заступался за тех, кто ввязался в конфликт по недоразумению.

Вернувшись с зоны, он прочно осел в Питере. Жил чуть ли не как обычный обыватель, и соседи даже не подозревали о том, что за стенкой обосновался парень, который отбывал срок по серьезной статье. И уж конечно, они не могли знать, чем он занимался в настоящее время. Его благопристойный вид, идеально отглаженный костюм, яркий галстук и до блеска начищенные ботинки позволяли считать, что чина он немалого и если не заведует банком, так наверняка служит где-нибудь в иностранном представительстве. Они почти не ошибались. Селезень был в Питере большим человеком. Выйдя из заключения, он решил поступить в финансовый вуз и, к собственному удивлению, окончил его успешно и без особых усилий. Неожиданно он обнаружил в себе способность делать деньги, но совсем не тем грубым методом, с которого он начинал воровскую карьеру. Оказывается, существовала масса всевозможных способов обогащения, куда менее опасных, но тем не менее куда более прибыльных, чем грабеж. Селезень мог находить в экономическом законодательстве бреши, из которых при умелом подходе можно было выпустить золотые ручейки. Он был одним из первых, кто в кампании ваучеризации увидел возможность наварить миллионы долларов и за ваучеры скупал промышленные комбинаты и склады, таксопарки и порты, АЗС и ГЭС… Не брезговал Селезень держать и табачные киоски, если они давали стабильный доход. Он был генератором идей, и питерские воры успешно использовали его знания для проникновения в экономический организм Северной столицы.

Но потом он вдруг внезапно покинул Питер и перебрался в Екатеринбург. Тамошние криминальные авторитеты, прознав про его предпринимательские таланты, сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться, – хороший процент за разработку «бизнес-плана» по развитию уральских машиностроительных предприятий. Сблизившись с уральцами, Селезень сделал головокружительную карьеру, в конце концов став не больше и не меньше как держателем уральской воровской кассы. Он оказался одним из немногих чужаков на Урале, кому тамошняя братва доверяла полностью. О его роли в уральских делах не догадывались даже смотрящие Питера – ни Шрам раньше, ни Красный теперь. При всем том Селезень оставался сам себе хозяин и тихо следил за тем, что происходит в Питере, а также надзирал и за смотрящим, мотая себе на ус все, что узнавал о нем интересного.

Игорь Селезнев всегда был себе на уме, и, несмотря на свою давнюю с ним дружбу, Филат никогда не мог сказать, чем тот интересуется, кроме денег. В финансах он знал толк – это точно. Селезень любил повторять, что деньги – самовоспроизводящийся организм. Только им надо помогать размножаться. И он был виртуозным мастером денежного прироста. Получив возможность распоряжаться уральскими деньгами, Селезень мог, не спрашивая сходняка, вынимать десятки миллионов долларов из одного дела и вкладывать их в другие, более выгодные дела. И, что самое удивительное, никогда при этом не прогадывал. Конечно, почти в каждой структуре – будь то коммерческий банк или администрация мэрии – у него были прикормленные люди, но, кроме этого, нужно было обладать талантом или каким-то сверхтонким чутьем, чтобы предвидеть бензиновый кризис в регионе, славящемся избытком горючего, и вовремя вложить деньги в нефтепереработку. Или, наоборот, предугадать, что к концу года рухнет угледобыча и надо поскорее толкнуть акции крупнейших кузбасских шахт богатеньким лохам.

В Питере Игорь Селезнев был человеком очень известным: мало того, что он считался уважаемым предпринимателем, так он еще занимался благотворительностью и поддерживал подрастающие таланты. На его именные стипендии существовал едва ли не целый курс Академии художеств. Селезнев любил присутствовать на громких презентациях, охотно раздавал интервью и не частенько вспоминал о том, что свою карьеру бизнесмена начинал с исправительной колонии, где кроил бушлаты для работников Крайнего Севера. Селезень был обаятелен и улыбчив, и мало кто из отцов города догадывался, что он является доверенным лицом российских криминальных авторитетов и держателем уральского общака.

На людях Селезень вел себя, мягко говоря, как законченный чудак, откалывая фортели в духе «новых русских». Наезжая в Европу, он вел себя как бензиновый король из какого-нибудь провинциального Усть-Печерска: мог расплатиться в баре за рюмку коньяка стодолларовой купюрой или приобрести новенький автомобиль на три дня вместо того, чтобы взять его напрокат, а однажды в Праге он пригрозил купить целый универмаг только для того, чтобы уволить чем-то не понравившуюся ему продавщицу.

Экстравагантное поведение Селезня удачно работало на его обманчивый имидж: ведь в капризном господине трудно было заподозрить доверенное лицо преступного синдиката или тонкого политического игрока. Мало кто знал, что именно благодаря его стараниям многие депутаты питерской Городской думы лоббировали воровские интересы, а заместитель прокурора города ежеквартально получал на свой счет в одном швейцарском банке кругленькую сумму. Игорь Селезнев был влиятелен, и даже коммерсанты из соседней Финляндии усвоили истину: чтобы добиться в Санкт-Петербурге благоприятных контрактов, надо сначала идти на поклон к странному «новорусскому» эпикурейцу, а уж потом наносить визиты в Смольный.

На самом деле Селезень умел считать копейку, впрочем, по-иному и быть не могло – на воровской кассе полагалось сидеть человеку очень жесткому, дальновидному и экономному. Воровская история знала немало примеров, когда держатель общака, стоило ему отправить воровские деньги в собственный карман, заканчивал свою жизнь в канализационной трубе…

Именно в таком доме и полагалось жить держателю уральского общака. Особняк Селезня с виду напоминал кованый сундук с золотым кладом. В дверь нельзя было войти до тех самых пор, пока бдительный хозяйский глаз не рассмотрит тебя со всех сторон. Прямо над головой на посетителя злобно смотрел глаз видеокамеры.

Помешкав секунду, Филат нажал на кнопку. И тотчас из переговорника раздался радостный голос Селезня:

– Господи, кого я вижу, проходи, Рома, сколько же времени мы с тобой не виделись!

Щелкнул автоматический замок, и дверь мягко распахнулась. Филат, обернувшись к Даниле, произнес:

– Погуляй! – И вошел внутрь.

В огромном вестибюле сидели два крепких парня в синих костюмах – их безупречно выбритые физиономии излучали довольство. В ответ на его приветствие они выдохнули вполне дружелюбное «здравствуйте». Внешне они совсем не напоминали «быков», состоящих на службе у известного авторитета, а больше походили на ребятишек из охраны важного кремлевского чиновника. Филат уверенно предположил, что, скорее всего, у каждого из них за плечами школа Девятого управления МВД. Ирония заключалась в том, что теперь бывшие менты должны были служить тому, кого учились презирать.

– Мы вас проводим, – сказал один из парней – пижонистый блондин-верзила.

Несмотря на свои внушительные габариты, он имел бесцветную и незапоминающуюся внешность. Так же безлико выглядят в огромном универмаге манекены. Но Филат не обманывался: за кажущейся посредственностью скрывался высочайший профессионал своего дела.

И, не проронив ни слова, он последовал за блондином по широкой мраморной лестнице. Трудно было поверить, что это обитель питерского бизнесмена, а не сверхсекретный объект. Наверняка где-то в стенах притаился невидимый пулемет, способный за несколько секунд перестрелять ораву непрошеных гостей. Филат поймал себя на неприятном ощущении, что его разглядывают через оптический прицел.

Поднялись на второй этаж. Блондин остановился перед глухой железной дверью, поднял лицо к объективу видеокамеры, и дверь, приводимая в действие каким-то бесшумным механизмом, отворилась.

На пороге в свободном черном кимоно стоял Селезень собственной персоной.

– Проходи, что стоишь! – бодро произнес хозяин. Блондина уже и след простыл.

– У тебя здесь прямо как в ставке Гитлера! – не удержался от похвалы Филат. – От кого это ты так закрылся?

– Причина простая – жить охота! Сейчас стреляют все кому не лень, и толком даже не поймешь, за что убивают. В Питере открылся охотничий сезон, – ответил Селезень. Филат зашел, и дверь легко закрылась, как будто навсегда отрезала его от остального мира. – Ромчик, береженого бог бережет.

– А я к тебе по делу. – Филат пожал протянутую руку и тотчас отметил, что ладонь у Селезня стала слегка хлипче. Что поделаешь, сытая жизнь расслабляет…

– А было ли хоть раз, чтоб без дела? – с укоризной спросил Селезень, обняв за плечи Филата. – Все равно раздавим с тобой бутылочку, вспомним старые времена. Помнишь былое, а, подельничек?

– Не забыл, – бесцветно отвечал Филат, оглядываясь. – А ты хорошо живешь. Картины, хрусталь, мебель…

– Видимость все это. Пыль в глаза пускаю, – отмахнулся Селезень, доставая из бара бутылку бренди с каким-то диковинным зверем на этикетке. – Видал, какой зверюга намалеван, – ткнул он пальцем в оскаленную морду, – а пьется ничего. Если разобраться, так я все тот же чиграш, каким когда-то был. Веришь ли, никакой разницы не ощущаю. Вот, правда, вместо портвейна пью заморские напитки. «Парламент» стал курить вместо «Примы». А так все тот же! – безнадежно махнул он рукой. – Ладно, с чем пришел?

– Ты слышал, что в Питере замочили Чифа?

– Еще бы! Ведь не на острове живу. Взяли его менты из ГАИ, а потом труп отыскался на городской свалке. Недалеко от порта.

Селезень разлил бренди по рюмкам, потом завернул металлическую пробку на высоком горлышке бутылки. Движения у него были плавные и такие же размягченные, как рукопожатие, и Филата отчего-то начал раздражать этот показной аристократизм. Глядя на манеры Селезня, можно было бы предположить, что его юность прошла не под присмотром вертухаев, а под любящими взглядами гувернанток и ел он не тюремную баланду оловянной ложкой, а нанизывал тонкие ломтики ветчины на серебряную вилочку. Филат подавил раздражение и уставился на огромного разлапистого дракона, вышитого золотыми и красными нитками на черном кимоно. Селезень протянул рюмку Филату, не без интереса проследил за его реакцией и почти ревниво поинтересовался:

– Ну как?

– Водка лучше будет.

– Оно и верно! – охотно согласился Селезень, а потом добавил: – В свое время водки я попил немало, могу сравнить. А заморское пойло – одно баловство! – Он проглотил бренди одним махом, поморщился и совершенно другим голосом, куда более серьезным, добавил: – Видно, вы кому-то на больную мозоль наступили. Ведь тот, кто отдал приказ Чифа прикончить, не мог не знать, каким людям вызов бросил. Выходит, не боялся. Знает свою силу.

– Что тебе известно о флоте?

– Серьезная компания! Современные сухогрузы. Нефтеналивные танкеры… Да вот как-то умудрились обанкротиться… Кому-то это было нужно.

В обстановке комнаты чувствовалась рука опытного дизайнера, чья прихоть заставила встретиться здесь разные древние культуры. На глухой стене висели картины, испещренные арабской вязью, у окна стоял медный сосуд, украшенный изображениями сцен охоты. Создавалось впечатление, что стоит только прикоснуться к полированной ручке – и из длинного узкого горлышка тотчас вылетит джинн. Пол устилали персидские ковры ручной работы да такой толщины, что нога утопала в ворсе по щиколотку. На стене напротив окна висели чудовищные маски, на которые невозможно было взглянуть без содрогания. Диван, на котором сидел Филат, был как вата, мягкий, и он не без злорадства подумал о том, что даже задницам обитателей Смольного наверняка неведом такой комфорт.

– И кто же будет новый хозяин? – поинтересовался Филат.

Ему вдруг показалось, что Селезень глянул на него с нескрываемым интересом – взгляд бывает иногда красноречивее слов.

– А вот это тайна за семью печатями. Насколько я понимаю, Варяг с Михалычем положили глаз на эту компанию?

– Предположим…

Селезень улыбнулся:

– Понимаю, у таких акул и аппетиты должны быть соответствующие. Только ведь эта компания, хотя она и на выданье, девка с норовом. Неизвестно, под кого она захочет лечь. К тому же от нее уже трупным духом тянет. Смотри: стреляют всех, кто подваливает к ней слишком близко. Подозреваю, что и Чифа кокнули по этой же причине. Тебе-то никто еще не прислал черную метку? – поинтересовался Селезень беззаботно.

Вопрос Филату не понравился: в интонациях прозвучали фальшивые нотки, которые прежде за Селезнем не замечались. Роман невольно насторожился. А что, если за гибелью Чифа стоит не кто иной, как сам Игорь Селезнев? Все может быть до предела просто: через подставных лиц Селезень захотел сам прикупить компанию – на екатеринбургские миллионы. Если бы ему это удалось, то он сделался бы самым могущественным человеком в Северо-Западном регионе. Селезень был упрям и азартен, и, если разобраться, подобная комбинация вполне в его характере – бросить вызов московскому воровскому сообществу. В таком случае это многое объясняет. По своей сущности Игорь Селезнев игрок – достаточно вспомнить его пятнадцатилетним юнцом, когда он торжествующе сгребал в карманы мелочь, выигранную в расшибалочку. С того времени в нем мало что изменилось, разве что со щек сошел юношеский румянец, да вот еще располнел малость.