Текст книги "Спаситель Отечества. Духовный подвиг Сергия Радонежского (сборник)"

Глава VII
Первые сподвижники

Радуйся, крине райскаго прозябения.

(Акафист, икос 7)

Радуйся, притекающих к тебе спасения ходатай.

(Икос Минеи)

Не может град укрытися верху горы стоя (Мф. 5:14). Нельзя скрыть цветка благоухающего и в дикой траве: его найдут по запаху, по благоуханию. Так же не мог укрыться и Сергий в дремучем лесу, в любезном своем одиночестве. Далеко разносилось благоухание его жизни святой, и услышали, сердцем ощутили это благоухание люди, имевшие, по выражению святителя Филарета, очищенное чувство духовное или, по крайней мере, ищущие очищения. А скорбные обстоятельства того времени, о которых мы уже говорили в 3-й главе, еще более располагали таких людей бежать из мира в дебри пустынные, благо там нашелся благодатный муж, способный утолить жажду души, зажечь и поддержать в ней тот огонек, при свете и теплоте которого легко нести всякое бремя жизни и становится легким благое иго Христово.

Не больше двух-трех лет прошло со времени его поселения в глухих лесах Радонежских, как в Радонеже и соседних селениях заговорили о молодом пустыннике. «Одни, – пишет Пахомий Логофет, – говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах; другие удивлялись его простоте и незлобию; иные рассказывали о его власти над духами злыми; а некоторые благоговели пред его дивным смирением и чистотою душевною». И вот один за другим стали приходить к нему, сначала ради душеполезной беседы и совета духовного – в чем любвеобильный пустынник им не отказывал, – а потом нашлись желающие и жить близ него. Иногда приходили по два, по три человека и, припадая к стопам его, умоляли, чтобы позволил им поселиться тут.

Жаль было пустыннолюбному Сергию расставаться со своим уединением; притом он опасался, чтобы суровая пустынь не разочаровала его сподвижников, чтобы не пришлось им уйти отсюда с роптанием, подобно тем малодушным ученикам Христовым, которые говорили: жестоко есть слово сие, кто может его послушати (Ин. 6:60). И он сначала не соглашался принимать их, представляя им все трудности пустынного жития.

– Можете ли терпеть скудость этого места? – говорил Сергий. – Вас ждет здесь и голод, и жажда, и всякие недостатки.

– Все готовы мы понести, честный отче, – отвечали пришельцы, – все понесем при помощи Божией, за твои святые молитвы; только об одном просим: не удаляй нас от себя, не гони прочь от этого святого и достолюбезного места.

Тронулось доброе сердце подвижника: он видел их благое произволение и крепкую веру в помощь Божию и, памятуя слово Спасителя: грядущаго ко Мне не изжену вон (Ин. 6:37), решился принять их. Но опытом изведавший всю трудность одиночества, он предупреждал их о пустынных скорбях и укреплял заранее к подвигу терпения: «Желал я, братия мои, – так говорил он, – один скончать в пустыне свою одинокую жизнь; но Господь сказал: идеже… два или трие… собрании во имя Мое, ту есмь посреде их (Мф. 18:20), и Давид поет в псалмах: Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе [Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!] (Пс. 132:1); посему и я грешный не хочу идти против воли Господа, Которому угодно устроить здесь обитель. С радостью я принимаю вас: стройте каждый себе келию; но, да будет вам известно, что если вы пришли сюда действительно работать Господу и если хотите здесь со мною жить, то должны быть готовы терпеть всякую нужду и печаль, ибо сказано в Писании: аще приступаеши работать Господеви Богу, уготови душу твою во искушение (Сир. 2:1): с нуждою Царствие Божие восприемлется!.. Да не устрашит вас помысл, что места сии – пустынны и скудны потребным для жизни: сами знаете, что многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14:22). Узок и прискорбен путь, вводящий в жизнь вечную, и много званых, а мало избранных и спасающихся! Но не бойся, малое стадо Христово, которому Господь обетовал Царство Отца Своего: Господь не попустит нам искушений выше сил наших. Ныне печалью Господь посетит нас, а завтра печаль нашу в радость претворит, и никто этой радости не отнимет от нас! Дерзайте же, дерзайте, люди Божии, ибо Тот, Кто призвал вас на место сие, Он Сам победит и врагов наших, как Бог всесильный!»

И много других слов утешения слышали пришельцы от любвеобильного подвижника, и можно ли было не привязаться к нему всею душой? Можно ли было еще колебаться в сомнениях и страшиться подвигов пустынного жития? С таким наставником можно все понести, все вытерпеть: тоска ли сдавит сердце твое или уныние овладеет душой; враг ли навеет помыслы греховные или страсти поднимут в сердце свои змеиные головы – не медли, иди скорее к любящему и горячо любимому наставнику, с детской простотой открой пред ним все сердце свое, поведай, что томит тебя, пожалуйся ему на себя самого, как дитя жалуется нежной матери на своего обидчика, и верь: он скажет тебе в утешение иногда только два-три слова, но зато какие это чудные, теплые, благодатные слова! Они прольют мир в душу твою, согреют ее такою любовью, какою только мать согревает грудное дитя, и – все пройдет, как рукою снимет, и станет на душе так тихо, ясно и тепло…

И стали пришельцы строить себе хижины около уединенной келии Сергиевой и с детской любовью начали учиться у него пустынным подвигам. Не более двенадцати братий собралось вначале около Сергия, и это число долгое время оставалось неизменным: когда убывал один, приходил другой на его место, так что это некоторым подавало мысль: не по числу ли двунадесяти апостолов или стольких же колен Израилевых само собою уравнивается число учеников Сергиевых?.. Прежде всех пришел к Преподобному некто Василий, быть может, за свое строгое воздержание прозванный Сухим; пришел он с верховьев реки Дубны, уже в преклонных летах и, недолго пожив с Преподобным, отошел ко Господу. Другой ученик и сподвижник Сергия был простолюдин, земледелец Иаков, который между братией назывался уменьшенным именем Якута; он служил братии вроде рассыльного; впрочем, замечает преподобный Епифаний, его посылали в мир только по крайней нужде и потому не часто. Сохранились еще имена двух учеников, пришедших к Преподобному в числе самых первых, – это Онисим диакон и Елисей, отец с сыном, земляки Сергиевы, из коих Онисим упоминается раньше в числе переселившихся с родителями Преподобного из Ростова в Радонеж. К числу первых же учеников Сергиевых должно отнести преподобных Сильвестра Обнорского, Мефодия Пешношского, Андроника и др.

Когда построено было 12 келий, Преподобный обнес их высоким деревянным тыном для безопасности от зверей и приставил вратарем Онисима, келия которого была у самого входа в обитель. Густой лес окружал обитель со всех сторон; вековые деревья стояли над самыми келиями, широко осеняя их и шумя своими вершинами; даже около церкви везде видны были пни и колоды, между которыми и засевались различные огородные овощи для убогой трапезы отшельников. Вот какой смиренный вид имела лавра Сергиева в первые годы своего существования!

Тихо и безмятежно протекала жизнь пустынников в новоустроенной обители. Не было в ней ни начальника, ни даже пресвитера, однако же строго соблюдался весь порядок повседневного богослужения, исключая, конечно, литургии. День отшельников начинался с глубокой полуночи: во исполнение слов псалмопевца – седмерицею днем восхвалят Господа (см.: Пс. 118, 164), пустынные подвижники каждый день собирались в церковь на полунощницу, утреню, третий, шестой и девятый часы, на вечерню и повечерие, совершая между сими службами еще частые молебенные пения. В рукописях, сохранившихся от того времени в библиотеке лаврской, находим каноны: за творящих милостыню, за болящих, за умерших. Непрестанная молитва, по заповеди апостола (см.: 1 Сол. 5:17), была их постоянным правилом и в церкви, и в келии. А для совершения Божественной литургии в праздничные дни обыкновенно приглашали священника из ближайшего села или игумена, быть может, того же старца Митрофана, который постригал самого Преподобного. Священнослужителя всегда встречали с радостью и с подобающей честью.

Год спустя после того как собрались к Преподобному братия, пришел к ним на жительство и упомянутый игумен Митрофан. Сергий очень рад был ему по нужде в иерее Божием, притом он надеялся, что старец сей не откажется принять на себя начальство над собравшимися пустынножителями; но недолго порадовался Сергий: пожив немного под кровом своего постриженника, Митрофан тяжко занемог и отошел ко Господу. И снова обитель осталась без совершителя Таин Божиих, потому что сам Преподобный, по своему глубокому смиренномудрию, не хотел принять на себя ни игуменства, ни сана священного. Подражая кроткому и смиренному сердцем Господу, он управлял только посредством своего примера, и точно, по слову Христову, был первый тем, что был всем слуга (Мк. 9:35). Три или четыре келии для братии он построил своими руками, сам рубил и колол дрова, носил их к келиям, молол на ручных жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил на гору воду в двух водоносах и поставлял у келии каждого брата. Когда кто-нибудь из братий отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшего. Одним словом, он служил братии, по выражению блаженного Епифания, как купленный раб, всячески стараясь облегчить их трудную жизнь пустынную, хотя и приводил братию в немалое смущение таким глубоким смирением и трудолюбием.

Служа другим в течение дня, Сергий не имел и одного часа свободного от труда и молитвы; питался он только хлебом и водою, и то малою мерою, а ночь почти всю проводил в келейной молитве, и где бы он ни был, что бы ни делал, всегда имел в уме и на устах слово псалмопевца: Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15:8). И все сии многотрудные подвиги не только не ослабили его сил телесных, но и укрепляли их: преподобный Епифаний говорит, что в молодые годы свои угодник Божий был столь крепок телом, что «имел силу против двух человек», это было следствием его трудолюбия и строгого воздержания, замечает при этом святитель Платон. Когда же Сергий ощущал брань вражью и стрелы разжженные, пускаемые рукою стреляющего во мраке в правых сердцем (см: Пс. 10:2), он еще более усиливал свой пост и молитвенные подвиги. Так порабощал духу тело свое смиренный подвижник, прилагая труды к трудам; так подвизался этот земной Ангел, желавший паче всего соделаться гражданином горнего Иерусалима! А братия с любовью и благоговением взирала на своего возлюбленного авву и всеми силами старались подражать ему. И трудно было пришедшему в первый раз посетителю различить, кто был старший из них и кто младший, кто начальник места сего и кто подчиненный, потому что, взирая на смиренного и кроткого Сергия, каждый старался смирить себя пред смиреннейшим. Все считали друг друга братиями, и никто из них не хотел быть старшим. Какой поучительный урок гордым сынам нашего суетного века, желающим весь мир переделать по своим безумным мечтам! Не путем безначалия, насилий и полной разнузданности страстей человеческих достигаются истинно братские отношения между людьми, а путем глубочайшего смирения, путем полного самоотречения в духе Евангельской любви, когда люди забывают о своих правах и во имя любви думают только о своих обязанностях да горько оплакивают немощи падшей природы своей…

Свободные от молитвы часы отшельники проводили в постоянных трудах. Молитва и труд, по учению св. отцов, неразлучны в жизни инока, и ученики Сергиевы трудились над возделыванием своих небольших огородов для своей скудной трапезы пустынной, заботились каждый о своей убогой келии, сами готовили себе пищу, шили себе одежду, переписывали книги и, можно думать, занимались даже иконописанием.

Разлучившись с Сергием, брат его Стефан, конечно, не прерывал с ним духовного общения и, живя в Москве, быть может, по временам навещал его в пустыне Радонежской. Может быть, иногда приводил он сюда и малютку сына, Иоанна, который в детстве жил в доме своего дяди Петра, в Радонеже. Наслышавшись о богоугодной жизни своего святого дяди, 12-летний Иоанн возгорелся желанием жить под его духовным водительством и однажды пришел к нему вместе с отцом. Держа отрока за руку, Стефан сам ввел его в пустынную церковь и, передавая его брату, к удивлению всей братии, заявил свое желание немедленно облечь его в ангельский образ… Не стал противоречить Сергий этому желанию старшего брата, который, подобно древнему Аврааму, отдавал Богу своего сына. И вот отрок Иоанн принимает пострижение, быть может, от своего отца и нарекается Феодором… Чистый душою и сердцем, отрок беззаветно отдал себя преподобному дяде и скоро навы́к всем добродетелям иноческим. В обители Сергиевой основатель Симонова монастыря в Москве будущий архиепископ Ростовский святитель Феодор (память 28 ноября) прожил около 22 лет; в это, конечно, время он научился здесь иконописанию и был одним из первых иноков-иконописцев Сергиевой лавры.

Глава VIII
Власть за послушание

Радуйся, образе истиннаго смирения.

(Акафист, икос 6)

Радуйся, иноком наставниче предивный.

(Икос 7)

Радуйся, Духу Святому подклонивыйся со всяким смирением.

(Икос 8)

Около девятнадцати лет протекло со времени прихода к Преподобному Сергию его первых сподвижников, а игумена в новой обители все еще не было. Правда, в среде отшельников царило полное единодушие и братская любовь; каждый готов был, если бы оказалось нужным, пожертвовать самою жизнью, не говоря уже об удобствах, для сохранения мира и спокойствия остальных братий, и такое безначалие, конечно, было крепче всякого порядка, существующего в миру, тем более что одно слово любимого наставника могло прекратить всякое несогласие и побудить к подчинению уставам монашеским; но таков уж Самим Богом изначала установленный закон для обществ человеческих, чтобы во главе их непременно стояла власть, в послушании коей выражалось бы послушание людей Самому Богу – Творцу и Владыке всяческих. Правда, что Сергий на деле был истинным руководителем в духовной жизни своих учеников, но все же он не был еще и без сана священного не мог быть их духовным отцом в таинстве покаяния, а эта должность в древних обителях нередко соединялась с должностью игумена или настоятеля обители. Притом неудобно было каждый раз для богослужения призывать соседнего священника – нельзя было не иметь в обители лица, облеченного священною властью вязать и решить согрешающих.

Особенно должна была сказаться нужда в священнослужителе в то время, когда над Русскою землей разразилось тяжкое бедствие – моровая язва, известная в истории под именем черной смерти; она появилась в пределах России около 1348 года и опустошала ее в продолжение нескольких лет, переходя из края в край, из города в город. Справедливо говорит один историк: «Ангел смерти никогда не губил вдруг столько людей с самого Ноева потопа, сколько погибло их с 1348 по 1350 и в следующие годы». Страх и ужас объяли всех и каждого; уныние распространилось повсюду. Ничем нельзя было остановить грозного шествия «черной смерти», не было от нее никакого спасения. В одном Китае легло в могилу до 13 миллионов народа, вымирали целые города, становились безлюдными целые области. В Киеве, Чернигове, Смоленске и Суздале едва уцелела одна треть всего населения; в Глухове и Белозерске не осталось ни одного человека. Не успевали хоронить умерших: отпевали по 30–40 человек сразу, клали по три, по пять человек в один гроб… В короткое время умерли: митрополит Феогност, два сына великого князя и сам великий князь Симеон Иванович…

В эту тяжкую годину многие православные русские люди шли в монастыри: под благодатным кровом святых обителей не так страшно и умереть, как в среде мирской суеты; здесь каждый мог с мирною душою совершенно предать себя в волю Божию и приготовиться к смерти по-христиански. Можно ли сомневаться, что и к Преподобному Сергию в его пустынную обитель в это время особенно много приходило людей, искавших у сего благодатного инока-подвижника утешения в горестях жизни, в тяжкой потере близких сердцу, мирного приготовления к переходу в будущую жизнь? И мог ли он, любвеобильный отец, отвергать сих несчастных пришельцев? Но, принимая их, он должен был заботиться и об удовлетворении их духовных нужд, о напутствии приготовляющихся к смерти Таинствами Церкви. Так сами обстоятельства, а лучше сказать – Промысл Божий располагал эти обстоятельства к тому, чтобы в обители Сергиевой был свой совершитель Таин Божиих, а с умножением братии и свой игумен…

Преподобный Сергий по своему смирению и слышать не хотел, чтобы ему принять эту должность; он всегда говорил, что «желание игуменства есть начало и корень властолюбия»; тем не менее и сам он сознавал нужду в духовном пастыре для своей обители. Одного боялся он, как бы братия не стала настаивать на своем желании иметь его своим игуменом, и потому усердно молил Господа, чтобы Сам Он дал им наставника, который мог бы управить душевный корабль их от волн потопления к пристанищу спасения. И Господь, всегда готовый исполнить волю боящихся Его, услышал молитву Своего угодника, и поелику никто лучше самого просившего не мог послужить на сем месте к славе имени Его, благоволил его самого и дать игуменом братии. Вот как это было.

В сердцах братии уже давно сложилось желание поставить на игуменство своего возлюбленного авву, а при столь скорбных обстоятельствах, о коих мы сейчас упомянули, еще более усилилось это единодушное желание. «И в самом деле, – замечает святитель Платон, – на ком прежде всего могли они остановиться мыслью? Каждый, сравнивая свои подвиги с его подвигами и добродетелями, с его опытностью и заслугами пред Богом, и в мыслях стыдился присваивать себе такое преимущество, чтобы затмить собою свет столь ясно горящего светильника». Сообщая свои чувства один другому, они решили наконец обратиться со своим желанием к Преподобному. Укрепив себя надеждою на Бога, братия пришли к нему, и все вместе сказали: «Отче! Мы не можем долее жить без игумена; исполни наше сердечное желание: будь нам игуменом, будь наставником душ наших; мы будем каждый день приходить к тебе с покаянием и открывать пред тобою нашу совесть, а ты будешь подавать нам прощение, благословение и молитву. Мы желали бы видеть тебя совершающим ежедневно Божественную литургию и от твоих честных рук причащаться Святых Христовых Таин. Ей, честный отче, таково наше общее сердечное желание; не откажи нам в этой милости!»

Такое единодушное заявление всей братии, конечно, не было неожиданным для угодника Божия; тем не менее его глубокому смирению нелегко было выслушать его. «Не труда и подвига убегал он, – говорит святитель Платон, – а считал себя недостойным такого сана и рассуждал, что, будучи подначальным, он удобнее устроит дело своего спасения, нежели тогда, когда примет на себя нелегкое бремя попечения о спасении других». С другой стороны, он хорошо понимал, что его решительный отказ глубоко опечалит всю братию, столь горячо им любимую, и будет иметь скорбные последствия для самой обители. Поставленный в такое затруднительное положение, подвижник вздохнул из глубины сердечной и смиренно отвечал просителям: «Братие мои! У меня и помысла никогда не было об игуменстве; одного желает душа моя – умереть здесь простым чернецом. Не принуждайте же меня и вы, братия! Оставьте меня Богу: пусть Он что хочет, то и творит со мною».

Но братия настаивала на своем. «Зачем ты, отче, отказываешься исполнить наше общее желание? Ведь ты основатель обители сей, будь же ей и настоятель. Твоя добродетель собрала нас сюда, она же пусть и управляет нами. Ты насадил виноград сей, ты и питай нас своим учением и плодами примера твоего. Вот наше последнее слово: или сам будь нам игуменом, или, если не хочешь, иди испроси нам игумена у святителя; если же не так, то мы все разойдемся отсюда».

Мысль о ином игумене лично для смиренного Сергия, конечно, была приятна: он готов был сделаться последним послушником у кого бы то ни было, лишь бы самому не быть начальником. Но любовь к ближнему требовала на этот раз забыть о себе и подумать о пользе братии, а духовный опыт указывал опасность, что новый, чуждый по духу обители игумен задумает вводить новые порядки, что эти порядки могут смутить братию, которая привыкла смотреть на порядки, установленные самим основателем пустынножительства, как на неизменный закон, а отсюда может возникнуть немало искушений и нестроений в юной обители. Посему, не решая вопроса окончательно, но желая по возможности отдалить это решение, Преподобный кротко сказал братии: «Идите пока с Богом каждый в свою келию; лучше помолимся все поусерднее Господу Богу, чтобы Он Сам открыл нам волю Свою, и тогда увидим, что нам делать».

Братия послушалась любимого авву и разошлась, но ненадолго. Прошло несколько дней, и старцы опять пришли к Преподобному и стали умолять его принять сан игумена. «Ведь ради тебя мы и сошлись-то сюда, в это место пустынное, – говорили они, – мы слышали о твоих подвигах, знаем труды твои; ведь ты своими руками построил и эту церковь во имя Живоначальныя Троицы. И мы веруем, что в тебе обитает благодать Ее, и потому вот пришли сюда, возложив упование на Господа, и желаем совершенно предать себя твоему руководству. Итак, будь нашим игуменом и духовным отцом и, предстоя Престолу Божию, возноси за нас свои теплые молитвы». «Ведай, отче, – присовокупляли к сему старейшие из них, – мы шли сюда в надежде, что ты упокоишь нашу старость и похоронишь наши кости».

Тронутый до глубины души такой любовью братии, смиренный подвижник открыл пред ними все свое сердце. Он стал говорить им о своем недостоинстве, всячески упрашивал и умолял не принуждать его к принятию священного сана и игуменства. «Простите меня, отцы мои и господие, – так говорил он, – кто я грешный, чтобы быть мне иереем Божиим? Как дерзну я на такое служение, пред которым со страхом и трепетом преклоняются и сами Ангелы? Нет, это выше меры моей, отцы мои; я еще не начинал жить по-монашески: как же я осмелюсь коснуться святыни Божией? Вот мое дело: плакать о грехах моих, чтобы вашими же святыми молитвами достигнуть оного края желаний, к которому стремится от юности моя грешная душа».

Сказал сие Преподобный и, чтобы не продолжать более сего тяжкого для его смирения спора, ушел в свою келию…

Тогда подвижники его поняли, что им не склонить его к своему желанию кротким словом сыновней любви, – оставалось употребить средства более решительные. Уже не со слезами только, но и с горьким словом упрека и даже угрозы приступили они теперь к своему авве. «Мы не желаем спорить с тобою, отче честный, – сказали они, – мы веруем, что Сам Бог привел нас сюда; мы сердечно желали подражать твоему житию и подвигам и чрез то надеялись достигнуть вечного блаженства. Но если уж ты не хочешь пещись о душах наших и быть нашим пастырем, то мы все принуждены будем оставить это место, – мы уйдем от храма Пресвятыя Троицы, будем блуждать, как овцы без пастыря, и расхитит нас мысленный волк, а ты дашь за нас ответ нелицериятному Судии-Богу!»

Еще раз попытался было угодник Божий отклонить от себя высокую честь, еще раз сказал братии: «Отцы мои! Вы излишне понуждаете меня, я излишне отрицаюся: к чему это?» – но все было напрасно: братия стояла на своем, и братолюбие победило.

«Желаю, – сказал Преподобный, – лучше учиться, нежели учить, лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь Суда Божия; не знаю, что угодно Богу; святая воля Господня да будет!»

Это значило, что он более спорить не будет и предает все дело в волю Божию.

«Какая прекрасная распря! – замечает Филарет Московский. – Распря едва ли не превосходнейшая, нежели само согласие. Здесь смирение старшего сражается с любовью и покорностью младших – единственная брань, в которой ни одна сторона не теряет, а обе приобретают в каждом сражении! Как благополучны были бы общества, если бы члены их так же препирались между собою за сохранение подчиненности, а не за домогательство власти!»

«В мирских обществах, – говорит другой святитель, Филарет Черниговский, – люди сражаются друг с другом за власть и чрез то производят расстройство в делах, расстройство в сердцах и губят себя и других жаждою власти. А тут – все совершенно обратно: как благотворен закон Твой, Господи!»

Побежден был смиренный Сергий любовью к братии, однако же не хотел выступить из обычного порядка, а может быть, не терял еще надежды, что высшая церковная власть не соизволит на поставление его во игумена. «Отцы и братия, – сказал он сотрудникам своим в подвиге пустынном, – не хочу более прекословить вам; но не нам решать это дело, пусть решит его святитель; итак, пойдемте же к нему».

Московского первосвятителя, митрополита Алексия, в то время не было в России: в 1354 году он путешествовал в Царьград по делам церковным, а управление делами митрополии на время своего отсутствия поручил Волынскому епископу Афанасию, который жил в Переяславле-Залесском, в Нагорном Борисоглебском монастыре. Туда и отправился Преподобный Сергий, взяв с собою двух старейших иноков.

Ранним утром, пред самою литургиею явился Преподобный к святителю. Он пал к ногам его и просил благословения. Епископ спросил его, кто он и откуда.

«Грешный инок Сергий – мое имя», – смиренно отвечал пришедший.

Имя Сергия давно было известно Афанасию: он раньше много слышал о его пустынных подвигах, об основанной им обители и о постройке церкви и теперь очень рад был видеть у себя такого гостя. Он с любовью принял его, отечески поцеловал и долго беседовал с ним о спасении души.

В заключение сей беседы гость смиренно поклонился хозяину и стал просить у него игумена для новой обители.

«Сын и брат мой! – отвечал ему, как бы по вдохновению свыше, святитель Божий. – Господь Бог устами пророка Давида сказал: вознесох избранного от людей Моих… ибо рука Моя заступит его (Пс. 88:20, 22); и апостол говорит: никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон (Евр. 5:4). А тебя воззвал Господь Бог от чрева матери твоей, как от многих слышал я о том; посему ты и будь отныне отцом и игуменом для братии, тобою же собранной в новой обители Живоначальныя Троицы».

Подвижник стал было отклонять от себя это назначение, ссылаясь на свое недостоинство, но блаженный пастырь внушительно остановил его, сказав: «Возлюбленный! Ты все стяжал, а послушания не имеешь», – и сим словом обезоружил смиренного Сергия, который с покорностью на это отвечал: «Как Господу угодно, так и пусть будет; благословен Господь во веки!» И все присутствующие при этом единодушно сказали: «Аминь!»

Тогда святитель со всеми священнослужителями пошел в церковь, взяв с собою и Преподобного; там он облачился во все священные одежды, повелел Сергию гласно произнести Символ веры и, осенив крестообразно его преклоненную главу, поставил его во иподиакона. Началась Божественная литургия, и Сергий произведен был во иеродиакона, а на другой день облечен и благодатью священства. Святитель распорядился, чтобы на следующий день новоблагодатный иеромонах Сергий один совершил Божественную литургию. Нужно ли говорить, с каким сердечным умилением впервые приносил Преподобный Сергий бескровную жертву собственными руками? Он весь исполнен был благоговейного страха и весь сиял неземною радостью…

По окончании литургии святитель Афанасий произнес над ним молитвы, совершающие его поставление во игумена. Затем он пригласил нового игумена в свои келии и там, в отеческой с ним беседе наедине, наставил его в правилах апостольских и святоотеческом учении о спасении души и руководстве подчиненных ему иноков. «Чадо, – говорил он, – вот, ради святого послушания к нам восприял ты теперь сан священный; знай же, что сие служение дается только верным человеком, как говорит апостол Христов, иже довольни будут и иных нучити (2 Тим. 2:2). Посему надлежит тебе, возлюбленный, по заповеди великого апостола, немощи немощных носити и не себе угождати (Рим. 15:1). Помни слово его: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Галл. 6:2). Если будешь так поступать, то и себя спасешь, и живущих с тобою».

Так заключил свое поучение святитель и, благословив новопосвященного, отпустил его с миром. И пошел он, новый игумен, облеченный теперь свыше благодатью и властью иерейскою, в свою родную обитель, чтобы прилагать там труды к трудам и, восходя на небо по лествице христоподражательного смирения, вести туда же за собою и всех присных учеников своих…