Текст книги "Спаситель Отечества. Духовный подвиг Сергия Радонежского (сборник)"

– Так скажите от меня господину моему митрополиту, – отвечал смиренно Преподобный, – все, что исходит из твоих уст, принимаю с радостью, как исходящее от уст Христовых, и ни в чем тебя не ослушаюсь.

С таким ответом архимандриты возвратились к святителю, который был очень обрадован совершенным послушанием Сергия. Немедленно послал он в новую обитель священников и утварь церковную, и церковь была освящена в честь Благовещения Пресвятыя Богородицы. А Сергий избрал из своих учеников преподобного Романа, которого митрополит рукоположил в священный сан и поставил строителем на Киржаче. Закончив, таким образом, благоустроение новой обители, Преподобный игумен возвратился в свою первоначальную пустынь.

Это возвращение было торжеством добра над злом, праздником взаимной любви учеников и наставника. Как только стало известно в обители, что Преподобный идет в свою родную лавру, вся братия поспешила к нему навстречу. «Умиленно было видеть, – рассказывает блаженный Епифаний, который, может быть, сам был свидетелем этой встречи, будучи тогда еще послушником, – как, одни со слезами радости, другие со слезами раскаяния, ученики бросались к ногам святого старца: одни целовали его руки, другие – ноги, третьи саму одежду его; иные, как малые дети, забегали вперед, чтобы полюбоваться на своего желанного авву, и крестились от радости; со всех сторон слышались возгласы: «Слава Тебе, Боже, о всех промышляющий! Слава Тебе, Господи, что сподобил Ты нас, осиротевших было, снова увидеть нашего отца, нашего пастыря и учителя! Пришел он наконец к нам, заблудшим! И вот теперь будто другое солнце взошло для нас!»

Что же их отец?

Ликовал и он духовно, любуясь детьми своими, которых он же собрал в этой пустыне; он теперь целовал их, как любящий отец после долгой, скорбной разлуки: он видел теперь на деле их искренно-сыновнюю любовь, сыновнее послушание… Так был вознагражден за скорбь сей великий праведник!.. По своему глубокому смирению и кротости он добровольно изгнал самого себя из обители ради умиротворения изгонявших его: он не мог видеть в монастыре мирского своеволия, зато утешен был сыновней любовью и преданностью своих учеников.

А что же сталось с его братом Стефаном, который своим неосторожным словом огорчил смиренного игумена и подал ему повод уйти из обители?

При встрече Преподобного Сергия мы его не видим; может быть, он сам или по распоряжению святителя Алексия на это время удалился из лавры или в Богоявленский монастырь, или в Симонов, к своему сыну Феодору; но позднее, по кончине Преподобного Сергия, мы видим его опять живущим в обители и поведающим списателю жития Сергиева историю его детства. Ясно, что он раскаялся в своей минутной вспышке и примирился со своим святым братом-игуменом.

Впрочем, нерасположение к общежитию замечалось в некоторых из братий и впоследствии, даже спустя лет 10–12; это видно из того, что около 1382 года Вселенский Патриарх Нил, в утешение святому игумену в борьбе с недовольными, прислал свое послание, в котором называл обычный образ жизни тогдашних русских иноков жизнью мирских людей и делом «дикой, невежественной земли»; напротив, введенное Сергием общежитие называл делом высокой духовной мудрости и предлагал братии наставление о необходимости и достоинстве послушания.

Вскоре после описанных событий, а именно в 1375 году, Преподобный Сергий был тяжко болен, так что опасались за жизнь его. Он пролежал на одре болезни со второй недели Великого поста до «Семенова дня», то есть до 1 сентября. Жизнь праведника так была дорога в глазах современников, что летописец счел нужным занести известие об этом в свою летопись. «Пусть не удивляются тому, – замечает при этом дееписатель, – что праведникам посылаются скорби и болезни: многими скорбьми подобает внити в Царствие Божие. А что грешные люди живут здравы и веселы и не терпят на сем свете никаких скорбей, за то им готовится вечное мучение в будущей жизни. А для страждущих праведников готовится Господом Богом много венцов и неизреченная слава на небесах».

Глава XIV
Друг святителей

Радуйся, смирением возвышаемый.

(Акафист, икос 8)

Радуйся, ничесого на Небеси и на земли разве Христа Иисуса видети желавый.

(Икос 9)

До сих пор мы говорили о деяниях игумена Радонежского только в тесном кругу иноческой жизни; мы видели в нем пустынника, великого подвижника, великого наставника иноков; теперь скажем о нем как о служителе Церкви Христовой и гражданине земного отечества.

Мудрость, говорит один писатель, соединяясь со смирением, образует тот духовный разум, который святые отцы называют «порождением искушений» или «плодом опыта духовного». Это дивное свойство святых подвижников привлекает к ним сердца как простых людей, так и сильных земли; к ним идут князья и вельможи, идут и мудрые пастыри Церкви, почитая для себя великой милостью Божией беседовать с такими подвижниками и укреплять себя в трудные минуты жизни, под тяжестью великих трудов утешением их слова благодатного. Справедливо Исаак Сирин называет слово опыта духовного – золотом, в поте лица приобретенным, а слабое слово человеческого рассуждения без опыта – медницею: первое, по его прекрасному сравнению, подобится живой воде ключевой, а последнее – воде, на стенах написанной!

Дорого ценили мудрое слово Преподобного Сергия современные ему святители и князья Русской земли. Его имя – «яко священие некое обношашеся» в устах всякого чина людей, от великого князя и бояр до последнего простолюдина, живущего в пределах Московского княжества. В этом отношении пустынник Радонежский был для своего времени тем же, чем были древние пророки, с которыми и сравнивает его блаженный Епифаний. Готовился было сему великому светильнику Церкви и отечества и высший свещник, но «непреложный жребий его», по прекрасному выражению Московского святителя Филарета, «был – из пустыни светить престолам, а не с престола светить Церкви и государству. Вот почему само послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться со сладкою для него пустынею».

В 1354 году святитель Алексий был утвержден от Вселенского Патриарха Каллиста в звании Митрополита Всероссийского. В том же году, как знают читатели, Преподобный Сергий был возведен в сан игумена. С сего времени тесная дружба соединила их союз любви, и эта святая дружба не прекращалась уже до самого гроба. Они вместе делили и радость, и горе, вместе служили Церкви и родной земле. Едва митрополит Алексий возвратился в новом сане из Царьграда, как его смирение омрачилось смутами на Востоке. Патриарший собор в Константинополе, уступая требованию западнорусских князей, поставил некоего Романа митрополитом Западной Руси. Роман, не довольствуясь Галицией и Волынью, потребовал доходов от Тверского епископа. Но и в Киеве не приняли Романа, а Тверской епископ, несмотря на желание своего князя, не хотел иметь никаких сношений с Романом. Россия, считая законным митрополитом только Алексия, встревожилась. Чтобы положить конец этим смутам и тревогам, смиренный святитель вынужден был в 1356 году снова отправиться в Царьград. Туда же явился и Роман. Патриарх подтвердил Роману, чтобы он был митрополитом только Литвы и Волыни, а Алексию предоставил считаться Митрополитом Киевским и Великой России. На пути из Царьграда блаженный святитель встретил новое бедствие. На Черном море поднялась страшная буря: волны катались, как горы, и корабль каждую минуту готов был исчезнуть в страшной пучине. Все, бывшие с митрополитом, отчаивались в спасении. Святитель молился, молился усердно; он дал обет соорудить храм во имя того святого, которого память будут праздновать в день высадки пловцов на берег. Господь услышал молитву святителя: настала тишина, и корабль благополучно пристал к берегу 16 августа. Итак, святитель стал должником Всемилостивому Спасителю. Скопившиеся в его отсутствие дела по управлению Церковью замедлили исполнение сего обета.

Прошло пять лет. Митрополит нередко посещал своего пустынного друга, Преподобного Сергия, и совещался с ним обо всем, что касалось церковных дел. В одно из таких посещений святитель сказал игумену:

– Возлюбленный! Хочу просить у тебя одного благословения, и надеюсь, что твоя любовь не откажет мне в этом.

– Мы все готовы служить твоей святыне, – смиренно отвечал Сергий, – ничто тебе не возбранено в моей обители.

– Хочу исполнить мое давнее обещание – построить монастырь в честь нерукотворной иконы Спасителя. – И святитель рассказал о том, что было с ним на Черном море.

– Доброе дело затеял ты, – сказал пустынножитель, – помоги тебе Господь выполнить его! А чего потребуешь от сына твоего – все готово для тебя.

– Уступи же мне своего возлюбленного Андроника в настоятели для этой обители, – сказал тогда митрополит.

– Твоя воля, – отвечал Сергий, и святитель, наделив обитель Пресвятыя Троицы милостынею, тогда же взял с собою в Москву преподобного Андроника. Обитель была основана в 1361 году на берегу Яузы.

В 1365 году святитель Алексий основал обитель в самом Кремле в честь чуда Архистратига Михаила, на месте, подаренном ему татарскою царицей Тайдулой. Это был благодарный памятник чуду, совершившемуся над царицей 6 сентября. И для Чудова монастыря, по свидетельству преподобного Иосифа Волоколамского, митрополит Алексий «испросил честных старцев у Сергия», а других взял из иных монастырей. И эти иноки «жили иночески, жизнью духовною, так что многие приходили к ним, старые и юные, и получали пользу».

Мудрые советы смиренного старца и его святая равноангельская жизнь подали святителю мысль приготовлять в лице Сергия достойного себе преемника первосвятительской кафедры. Чувствуя ослабление старческих сил своих, он хотел поступить по примеру своего предшественника митрополита Феогноста, который еще при жизни вместе с великим князем просил Патриарха не назначать себе другого преемника, кроме него, то есть Алексия.

И вот он вызывает себе в Москву Преподобного Сергия из его любимого уединения. Пеший идет старец-игумен к своему другу-митрополиту. «До глубокой старости любил угодник Божий труды, – замечает при этом летописец, – и никогда не ездил на конях, а всегда ходил пешком».

С любовью встречает святитель пустынного гостя. Среди беседы он вдруг приказывает принести золотой «парамандный» крест, украшенный драгоценными каменьями, и подарить его Сергию.

Смутился смиренный любитель нищеты. Ему и на мысль не приходили такие почести.

– Прости мне, владыко святый, – говорил он с глубоким поклоном святителю, – от юности я не был золотоносцем, а в старости тем паче желаю в нищете пребывать.

– Знаю, – отвечает ему старец-митрополит, – что таково всегда было твое житие; но теперь покажи послушание и прими от нас сей дар как благословение.

Сказав это, он своими руками возложил на Сергия золотой крест, «как бы в знак обручения святительского сана», и говорит ему:

– Ведаешь ли, Преподобный, для чего я теперь призвал тебя и что хочу сделать с тобою?

– Почему могу знать это, господин мой? – скромно отвечал смиренный Сергий.

– Держал я, – говорит святитель, – Богом врученную мне митрополию, сколько ему, Господу, было это угодно; теперь вижу, что близок мне конец, не знаю только дня моего скончания. Я желал бы, пока сам жив, найти человека, который мог бы после меня пасти стадо Христово.

Тут митрополит упомянул, что на его место, вероятно, будет назначен Киприан, но что он совсем не знает этого человека и потому не может спокойно положиться на него.

– В тебе вижу я мужа, достойного править слово истины, – продолжал он. – Знаю достоверно, что все от Великодержавного до последнего человека тебя пожелают иметь своим пастырем. Теперь, заблаговременно, ты почтен будешь саном епископа, а после исхода моего и престол мой восприимешь.

Глубоко смутило смиренномудрую душу Сергия столь неожиданное предложение старца-святителя; с великим уничижением, даже со скорбью он стал отрекаться от предлагаемой ему чести: сан святительский казался ему бременем не по силам.

– Прости мне, владыко святый, – говорил он, – ты хочешь возложить на меня бремя свыше меры моей, ибо кто я, грешный и худейший паче всех человек? Нет! Ты не найдешь во мне, чего ищешь!

Долго святитель уговаривал Сергия принять великий сан; он приводил ему примеры из житий святых и убеждал словами Священного Писания, но все было напрасно: смиренный пустыннолюбивый Сергий никак не мог примириться с мыслью о принятии на себя архиерейского сана и наконец решительно сказал своему другу-святителю:

– Владыко святый! Если не хочешь ты отгонять моей нищеты от твоей святыни, то не говори больше об этом моей худости, не дозволяй и другим побуждать меня к тому: поверь, что невозможно найти во мне того, чего желаешь ты…

Тогда прозорливый святитель увидел, что если он еще будет настаивать на своем желании, то заставит Сергия удалиться в какую-нибудь безвестную пустыню и, опасаясь, чтобы совсем не скрылся светильник, тихим светом озарявший и благодатною теплотой согревавший его паству, переменил разговор. Утешив старца словом отеческой любви, он отпустил его с миром в обитель.

Исполненный глубокого смирения отказ Преподобного Сергия от святительской кафедры всегда останавливал на себе благоговейную мысль писавших о его житии. Соберем здесь уроки духовной мудрости, извлеченные пастырями Церкви из сего поступка Сергиева.

«Кто может изъяснить сию священную распрю? – рассуждает Московский святитель Филарет. – Духовный, по слову апостола, востязует убо вся, а сам той ни от единаго востязуется. (1 Кор. 2: 15). Мы только знаем от того же апостола, что комуждо дается явление Духа на пользу (см. там же 12:7): и один дар нельзя переменить на другой по произволу».

«В этой духовной борьбе, – говорит другой святитель Московский митрополит Платон, – один старался одержать победу над другим, а сей другой старался одержать победу над самим собою – и оба остались победителями! Один дал верх и торжество своему смиренномудрию, другой, уступая изволению Духа Божия, управляющего сердцами праведников, как бы возложил венец славы на смиренного подвижника! Редкая вещь! Чего другие, подстрекаемые честолюбием, всеми мерами ищут, того всемерно отрицается и избегает праведник! Но не позволим себе думать, будто Сергий в сем случае воспротивился званию Божию. Нет, он исполнен был Святого Духа, Который управлял его душою и располагал ее к тому, чего требовала его добродетель и польза других».

Третий архипастырь, Херсонский архиепископ Никонор, рассказав сию историю в поучение своим слушателям, с горечью восклицает: «А мы кто?.. Златоносцы, недостойные быть келейниками у Преподобного, и носим сии златотканые одежды, и тяготу, и высший долг архиерейства!.. И больно нам за наше недостоинство, когда читаем все это в житии Преподобного Сергия!.. Что же делать? Бежать ли всем в пустыню?!» – вопрошает проповедник-святитель. И, указав на многих святых Божиих, свято поживших и Богу угодивших в высоком сане и звании, среди богатства и блестящей обстановки, указав на того же святителя Алексия, который «вот тоже носил золотой крест, камнями дорогими украшенный», заключает, что не во внешности дело, а в смирении, что лучше всего в сем случае следовать заповеди апостола Христова Павла: каждый поступай так, как Бог ему определил, и каждый, как Господь призвал (1 Кор. 7: 17). Так святой апостол не только заповедует, но и повелевает по всем церквам».

«Великий отец наш Сергий, – говорит святитель Филарет, – как бы в некоторое вознаграждение Православной Церкви за то, что не отдал ей в епископство самого себя, в обилии возвращает под сенью своею сынов послушания и разума духовного, которых потом избрание церковное призывает к епископству».

Чтобы понять, почему митрополит Алексий так настойчиво желал иметь Преподобного Сергия своим преемником, должно знать, что великий князь Дмитрий Иванович был увлечен пристрастием к своему любимцу, духовнику и хранителю его великокняжеской печати, Новоспасскому архимандриту Михаилу, и желал его видеть на Московской кафедре. Этот Михаил, или как его прозвали – Митяй, был человек видной наружности, с громкой и чистой речью, хорошо толковал силу княжескую, знал все старинные повести, книги и притчи и обо всем рассуждал красноречиво. Но, щедро наделенный дарами Божиими, он плохо помнил, что все это – не его, был горд, самонадеян и заносчив. Великий князь не раз просил митрополита Алексия – и сам, и через Серпуховского князя Владимира Андреевича, и через ближних бояр святителя, – чтобы он благословил Митяя после себя на митрополию. Но святитель хорошо знал дурные свойства Новоспасского архимандрита и говорил князю: «Митяй еще недавний монах, надобно ему запастись духовным опытом и потрудиться в монашестве. Если даст Бог и Святейший Патриарх с собором благословит, то пусть будет, а я не могу благословить его». Если бы не это пристрастие великого князя к своему духовнику, то и святителю Алексию не было бы особенной нужды так заботиться о преемнике, потому что еще в 1376 году был посвящен по просьбе литовских князей в сан митрополита Киприан, с тем чтобы по смерти Алексия он стал Всероссийским Митрополитом. А перед волею Патриарха благоговели и Алексий, и Сергий. Богомудрый Сергий видел, что принять предлагаемый сан в таких обстоятельствах значило увеличить церковные смуты или взять на себя тяжкое дело умиротворения этих смут: глубокое смирение старца не приняло на себя и этого подвига. Все, что мог он взять на себя для блага Церкви, он сделал: он убеждал великого князя принять Киприана, выставляя на вид вредные последствия разделения митрополии Русской. Но великий князь был недоволен Киприаном за то, что он еще при жизни святителя Алексия, в 1376 году, позволил себе приехать в Москву в звании Митрополита Всероссийского, но, понятно, не был здесь принят и должен был удалиться в Киев, где и жил.

12 февраля 1378 года не стало святителя Алексия… С его кончиной начинаются скорбные времена для Русской Церкви, до того скорбные и смутные, что некоторые повествователи, излагая историю этого времени и обращая внимание только на внешний ход событий, без надлежащей оценки нравственного состояния тогдашних деятелей, обвиняют в корыстолюбии, честолюбии и других человеческих немощах даже таких лиц, которые за свою святую жизнь Самим Богом прославлены и Церковью чтутся в лике святых Божиих… И тем выше, чище и светлее выступает в этот смутный период церковной жизни святая личность смиренного игумена Радонежского, тем важнее служение, его личное участие в тогдашних событиях, что он дает беспристрастному историку верное руководство для надлежащей нравственной оценки лиц и событий, дает возможность избрать верную точку зрения на того или другого деятеля и сказать слово правды сколь беспристрастное, столь же и безобидное…

По смерти святителя Алексия и сам великий князь, и многие из знатных людей снова предлагали Преподобному опять указать на Киприана как законного архипастыря; а когда великий князь не согласился на это, то он указал на Суздальского епископа Дионисия, как человека, наиболее достойного сего сана. Но великий князь опять обратился мыслью к своему любимцу – Новоспасскому архимандриту, и Митяй был избран в митрополиты. Этот гордый человек не хотел даже соблюсти должного приличия в своем положении. Еще не посвященный в сан святителя, он облачился в митрополичью мантию, носил белый клобук и золотой крест с украшенным бисером парамандом, садился на святительскую кафедру и позволял себе подвергать наказаниям не только архимандритов, но и епископов. Он внушил было великому князю противную правилам того времени мысль – посвятить его в сан митрополита в Москве, без участия Вселенского Патриарха. Великий князь пригласил было уже и епископов для сего посвящения. Но Суздальский епископ Дионисий восстал: «Кто это учит тебя, Государь, переменять церковный закон по своему усмотрению? Не следует быть тому, чего желают от тебя и от нас». Так говорил правдолюбивый Дионисий великому князю, и тот отказался от своего желания. Это раздражило честолюбивого Митяя; он потребовал от Дионисия объяснения, почему тот не является к нему на поклон. «Потому, – отвечал Дионисий, – что я – епископ, а ты только священник: не тебе судить меня». «Да я тебя и попом не поставлю! – гневно закричал Митяй. – Я своими руками спорю твои скрижали!»

Зная добрые отношения Дионисия с Преподобным Сергием и подозревая, что они оба против него в заговоре, Митяй пожаловался на Дионисия великому князю, будто он хочет ехать в Царьград, чтобы там получить себе сан митрополита, и князь посадил Дионисия под стражу. Но Преподобный Сергий взял своего друга на поруки, и Дионисий был освобожден. Через неделю он действительно уехал сначала к себе в Суздаль, потом – в Нижний, а оттуда поехал в Царьград, куда позвал его Вселенский Патриарх по церковным делам. Это страшно раздражило честолюбца Митяя против Преподобного Сергия: ему всегда казалось, что Преподобный Сергий действует против него заодно с Дионисием и что именно по совету Сергия покойный митрополит не захотел иметь его, Митяя, своим преемником. «Вот, вернусь из Царьграда, – хвастался он, – тогда до основания разорю монастырь Сергиев». Эта похвальба дошла до смиренного сподвижника. «Молю Бога, – сказал на это старец, – чтобы он не попустил Митяю разорить место сие и изгнать нас без вины. Митяй побежден гордостью; он грозит обители нашей, но сам не получит желаемого и даже не увидит Царьграда».

Между тем в Москву ехал из Киева митрополит Киприан. Когда Преподобный Сергий имел случай лично познакомиться с этим святителем, нельзя сказать с точностью. До нас дошли три письма митрополита Киприана, писанные к «преподобным игуменом Сергию и Феодору» – Симоновскому, и из первого письма можно заключить, что до 1379 года они не были лично знакомы. Письмо это писано с дороги, из Любутска (село в Калужской губернии), когда Киприан, узнав о кончине святителя Алексия, ехал в Москву.

В ответ на его отеческое послание преподобные отправили было послов навстречу первосвятителю, но великий князь Дмитрий велел этих посланцев воротить назад. Из письма видно, что Киприан знал о происках Митяя, но, по-видимому, вовсе не ожидал такой встречи, какая ему готовилась в Москве. Он был расположен дружелюбно к великому князю и вез с собою несколько священных вещей, чтобы подарить их князю, но с ним поступили, именно «как с Иосифом»: он был схвачен каким-то боярином Никифором, который ограбил митрополита, осыпал похабными ругательствами и насмешками и полуобнаженного, голодного запер под стражу в сырую клеть. На другой день его с бесчестием выпроводили из столицы. Оскорбленный до глубины души святитель 23 июня остановился где-то неподалеку от Москвы и написал второе послание «честному старцу игумену Сергию и игумену Феодору». Тут он излил всю свою скорбь на эти несправедливости, сильно восставал против незаконных притязаний Митяя и предал отлучению всех, принимавших участие в нанесении ему, законному митрополиту, такого бесчестия и поругания, какого, по его выражению, «не сотворилося есть ни над единым святителем, како Русская земля стала». «Аз, – пишет он, – Божиим изволением и избранием великого и святого собора, и благословением и ставлением Вселенского Патриарха, поставлен есмь Митрополит на всю Русскую землю, а вся вселенная ведает (о том). И нынече поехал есмь был со всем чистосердечием и с доброхотением к князю великому»… Рассказав далее о том, что потерпел он от Никифора, который обобрал донага не только его, но и всех бывших с ним и выпроводил из города на тощих клячах, «в обротех лычных», без обуви и даже без сорочек, святитель с горьким упреком жалуется: «Аще миряне блюдутся (боятся) князя, занеже у них жены и дети, стяжания и богатства, и того не хотят погубити: вы же, иже мира отреклися есте, и живете единому Богу, како, толику злобу видев, умолчали есте? Растерзали бы есте одежи своя, глаголали бы есте пред цари не стыдяся; аще быша вас послушали, добро бы; аще быша вас убили, и вы святи…» Тут Киприан приводит церковные правила, угрожающие анафемой «купующим и продающим мздою или силою княжескою святительство», а «у вас, – говорит, – стоит на митрополице месте чернец в мантии святительской и в клобуце, и посох в руках. И где таковое бесчиние и злое дело слышалося? Аще брат мой (свт. Алексий) преставился, аз есмь святитель на его месте; моя есть митрополия!» Он свидетельствуется Богом, что его совесть чиста в отношении к великому князю, что он всегда отдавал ему должную честь, всегда за него молился, что и в Литве он делал все, что мог, для пользы великого князя и Русской митрополии. А польза Церкви требует не разделения, а единства митрополии. Указав на то, что никакой князь не имеет права судить епископа, даже виновного, без собора и Патриарха, святитель восклицает: «Слыши небо и земля и вси христиане, что сотвориша надо мною христиане! И аз колика сила (сколько мог) хотел есть, чтобы злоба утешилася. То Бог ведает, что любил есмь от чистаго сердца князя великого Димитрия, и добра ми было хотети ему и до своего живота… Вы же, честнии старци и игумени, отпишите ми наборзе (поскорее), да угонит мене ваша грамота наборзе, что мудрствуете (как вы думаете)…»

Не приводим полностью очень обширного послания, но и сделанных нами выдержек довольно, чтобы видеть, что скорбящий святитель не имел людей, более Сергия и Феодора близких по духу, пред которыми он мог бы раскрыть свое горе и облегчить душу излиянием скорбных чувств. И он не ошибся. Из его третьего послания видно, что преподобные не оставили без ответа его скорбной исповеди. «Елико смирение повиновение и любовь вместе к святей Божией Церкви и к нашему смирению, все познал есмь от слов ваших», – пишет святитель 18 октября уже из Киева. «А како повинуетеся нашему смирению, тако крепитеся». Теперь Киприан уже спокойнее смотрел в будущее, зная свою правоту.

Между тем Митяй с большою свитою и дарами отправился в Царьград для посвящения в сан митрополита. Но над гордым честолюбцем сбылось пророчество смиренного игумена Сергия: во время плавания он вдруг заболел и ввиду самого Константинополя скоропостижно умер. «Рассказывали, – говорил летописец, – что корабль, на котором он плыл во время его болезни, вдруг встал на одном месте, без всякой причины; и тогда как другие суда шли взад и вперед беспрепятственно, он, как бы удерживаемый невидимой рукой, не трогался с места, несмотря на попутный ветер и все усилия пловцов. Когда же Митяй умер и был свезен на особом судне в Галату, где и похоронен, то корабль немедленно тронулся с места и пошел своим путем».

Преподобный Дионисий, епископ Суздальский, в это время находился в Царьграде. При расположении к нему Патриарха, который почтил его саном архиепископа, Дионисий мог бы после несчастной смерти Митяя испросить себе сан митрополита. Но он не искал земной чести, а только славы Божией. Нашелся другой искатель высокого сана: это был архимандрит Пимен, один из спутников Митяя. И без согласия княжеского, обманом и подкупом он добился того, что был поставлен в сан митрополита. Когда великий князь узнал об этом, то распорядился взять Пимена еще на пути в Москву и послать в заточение, а своему новому духовнику, преподобному Феодору Симоновскому, приказал ехать в Киев, чтобы звать в Москву митрополита Киприана. В мае 1381 года Киприан с честью был встречен в Москве. Но в августе 1382 года, во время нашествия Тохтамыша, он имел неосторожность удалиться из Москвы в Тверь, где в то время княжил давний враг великого князя Московского Михаил Александрович. Московский князь оскорбился и после того не захотел принять к себе Киприана, который вынужден был снова удалиться в Киев. Туда сопровождал его ученик Преподобного Сергия преподобный Афанасий Серпуховской. Сохранилось от этого времени еще письмо Киприана, по всей вероятности, писанное так же, как и вышеупомянутые три, к Преподобному Сергию, но уже одному, без Феодора. «Буди ти ведомо, сыну, – писал митрополит, – еду к Царьграду конми, на Волошскую землю. Мне не хотелося от своих детей нигде не бывати (расставаться), да что взятии! Кто мене в труд путный вложил в сие время, Господь Бог паки да подаст ему (великому князю) познати истину. А мне борзо (скоро надо) бытии у вас из Царягорода, а лживого человека и льстивого (Пимена) Бог объявит. Ты же прилежи своей пастве, ведый, яко о них слово воздаси Богови; аще ли кто не послушает, о том больше прилежи и учи, веси бо слово Господне, глаголющее: изводяй честное он недостойного яко уста Моя будет. Маловременна бо есть жизнь наша, и блажен человек ходяй в заповедех Господних. Отпиши же ми (ко мне), дати ми сведомо, како еси (как ты живешь)? А Господь Бог да соблюдает вас неврежены».

Так писал святитель Киприан смиренному пустыннику; так он поверял ему свои скорби и заботы; так и самого его укреплял в подвигах добродетели. Как жаль, что до нас не дошли ответные послания святого игумена: можно судить, как они были дороги и утешительны для скорбящего, гонимого архипастыря!

На место Киприана в Москву был вызван из заточения Пимен. Но и он был не по сердцу великому князю, который послал теперь преподобного Дионисия архиепископа Суздальского в сопровождении Феодора, племянника Сергиева, в Царьград для поставления в сан митрополита. Дионисий действительно был поставлен и уже ехал в Москву, но на пути был задержан князем Владимиром Ольгердовичем, и Феодор возвратился в Москву один. Заключенный в Киево-Печерской лавре, Дионисий скорее успел достигнуть почести небесного звания, нежели воспользоваться почестями нового сана церковного: в 1384 году он там скончался.

Только в конце 1389 года, уже по смерти великого князя Дмитрия Ивановича, митрополит Пимен был низложен, а Киприан Патриархом Антонием и соборным деянием в Константинополе был окончательно утвержден Митрополитом Киевским и всея России и в феврале следующего, 1390 года прибыл в Москву. Но недолго ему пришлось «утешаться духовным утешением» в собеседовании с великим старцем Радонежским: в сентябре 1391 года сего богоносного старца не стало!