Текст книги "Евгения Ахременко. Чужая родня"

Евгения Ахременко. Чужая родня

В сегда оберегала от посторонних глаз свою семью – не в моих правилах выставлять напоказ личное. Но недавно на детской площадке одна из мам подошла к нашей няне: «Вы говорили, что отец мальчиков – актер Константин Соловьев, так? А я вчера прочла в Интернете, что никаких сыновей у него нет. Только дочь. Вам не стыдно?»

Няня вернулась домой в слезах. Я подумала: сегодня бестактные вопросы задают ей – взрослому человеку. А завтра подойдут к моему семилетнему сыну Даниилу, который в сентябре пойдет в школу. Да и младшему Тимофею уже четыре – еще год и начнет все понимать. И каково им будет это услышать? Только поэтому и решилась рассказать нашу непростую историю.

Я появилась на свет в Бейруте в семье заместителя торгпреда. Подгадала родиться, когда в Ливане началась война. Папа с мамой поехали в роддом, и через каждые сто метров их тормозили автоматчики, проверяли документы. К счастью, довезти маму до госпиталя отец успел. Прожили в Ливане пять лет, затем папу перевели в Ливию, в Триполи я пошла в первый класс. Шесть лет училась в школе при нашем посольстве. А потом мы вернулись в Россию, но пробыли дома недолго. Однажды папа сказал: «Мне предложили поехать торговым представителем в Израиль, что по этому поводу думаете?» Конечно, мы его поддержали.

В страну я влюбилась с первого взгляда! Должна была пойти в школу для детей дипломатов, уже тогда неплохо говорила на английском и французском, но подумала: раз живем здесь, значит, стоит выучить иврит. И отправилась в ульпан. Три месяца зубрила язык, вроде бы освоила, после чего записалась в обычную израильскую школу. Там учатся двенадцать лет, я попала в одиннадцатый класс. Пришла на урок, учитель начал что-то объяснять, а у меня полный ужас: ничего не понимаю! Две недели проплакала, а потом сказала маме:

– Наверное, зря трачу время, мне все-таки стоит перевестись в нашу школу.

– Нет, раз решила учиться в местной, не сдавайся.

– Но мне там плохо! Я ничего не понимаю!

– Захочешь – поймешь.

Месяца через два я начала бегло говорить, писать, читать на иврите. К тому же пошла в театральную студию – всегда мечтала об актерской профессии. Там меня заметила мой первый агент и предложила сотрудничество. В те времена в Израиле пользовалась огромной популярностью телепрограмма «Шидур хокер». В ней рассказывали криминальные истории, которые реконструировались на экране с помощью актеров. Что-то вроде нашей «Следствие вели…» с Леонидом Каневским. Одна из программ была посвящена громкому убийству русской девочки-проститутки. Меня пригласили на эту роль, перекрасили волосы в рыжий цвет. Так что зрителям я запомнилась.

В 1994 году звонит мой агент: «В Тель-Авиве снимается совместный российско-израильский фильм «Кофе с лимоном». В главных ролях некие Александр Абдулов и Татьяна Васильева. Может, ты их знаешь? А режиссер Леонид Горовец. Иди на пробы». Роль оказалась маленькой, зато у меня было несколько сцен с Абдуловым.

Мы познакомились, когда я пришла на съемочную площадку. Саша Абдулов недоумевал: «Что-то не пойму! Крест на шее, а на иврите говорит без акцента. Кто ты?!» Присели в сторонке, я рассказала о себе. Страшно переживала – справлюсь ли с работой? В такие моменты Саша помогал, поддерживал, подсказывал. Однажды слышала, как предложил Горовцу: «Давай впишем Женьку еще и в эту сцену, мне кажется, она справится». Когда собирались после съемок на посиделках, Абдулов становился душой компании: шутил, рассказывал бесконечные истории о театре, коллегах. Он был человеком с сумасшедшей энергетикой, которой заряжал окружающих. Всегда буду дорожить памятью о нашем знакомстве.

После съемок встал вопрос, куда поступать. Конечно же, я мечтала о театральном. И тут приходит папа с очередным сюрпризом: «Меня посылают полномочным представителем в Штаты». Да что ж такое-то?! Все мои друзья в Израиле, здесь начала складываться актерская карьера. А еще появился молодой человек. Его родители были выходцами из Польши, у отца – бизнес по доставке посылок, в котором работал и Иоав. Он был чудесным парнем, нас связывали романтические отношения. Но осесть в Израиле одной, без родителей я тоже не собиралась. Расставались очень болезненно, поклявшись любить друг друга вечно. Но разве такое возможно? Расстояния никого не сближают.

Мы переехали в Вашингтон. Стала собирать информацию о театральных школах и остановила свой выбор на Американской академии драматических искусств. У нее два филиала, один в Нью-Йорке, второй в Лос-Анджелесе. Поскольку я человек теплолюбивый, выросла в жарких странах, полетела в Лос-Анджелес. Несмотря на то что за обучение требовалось платить, конкурс был очень серьезным. Хорошо говорила по-английски, но все-таки это неродной язык, а требовалось читать на нем сонеты Шекспира. Готовилась серьезно. Поскольку я иностранка, сдавала английский как диалект: экзаменаторы хотели удостовериться, что говорю правильно и смогу со временем избавиться от акцента. Попросили еще и спеть. Я обожала бродвейский мюзикл «Мисс Сайгон» и исполнила одну из арий. Педагог академии Энтони Пек спросил:

– Ты же русская?

– Так спой что-нибудь по-русски!

Я разволновалась: совсем к такому не готовилась. Но мой дед по материнской линии – цыган. Кровь взыграла, низким голосом я затянула «Очи черные», а потом еще и сплясала. В общем, меня приняли. На тот момент я оказалась первой русской, которая начала учиться в академии.

Одним из попечителей был Энтони Хопкинс. Несколько раз он приходил к нам на занятия, преподавал актерское мастерство. Увидев его впервые, буквально впали в ступор. Хопкинс уже успел сняться в «Молчании ягнят», стал небожителем. Мне посчастливилось поучаствовать в его мастер-классах. Хопкинс спокойный, выдержанный, добрейшей души человек с позитивной энергетикой. Ни разу не включил звезду, не проявил надменности, ведя занятия. Он не раздражался, даже когда ходил в гипсе: сломал на съемках ногу, та сильно болела.

Я училась с огромным удовольствием, мне даже со временем дали грант. Интенсивно занималась с педагогом по речи. Челюсть болела, как у Элизы Дулитл, но экзамен сдала.

В Лос-Анджелесе актеры не сидят без дела в ожидании судьбоносной встречи со Спилбергом. Все работают, чаще всего в сфере обслуживания – официантами, на ресепшене в гостиницах. На мою удачу, взяли метрдотелем в ресторан самой дорогой и престижной гостиницы Bel-Air, где собираются сливки общества. Работала четыре дня в неделю. Было безумно интересно наблюдать за клиентами – Робертом Де Ниро, Арнольдом Шварценеггером… Нэнси Рейган, приходя к нам, подзывала меня и объявляла своим подругам: «А это Дженни, она русская».

Кого я только в ресторане не видела! И как же скромно вели себя истинные звезды! Однажды пришел маленький человечек в кепочке, плаще, темных очках. У нас не оказалось свободного стола, хотя он его заранее заказал. Ну сидит компания и не собирается уходить! Извинилась:

– Сейчас все устроим.

– Да ничего, ничего…

Я бегаю, а он стоит, что-то смотрит в телефоне. Официант подходит: «Ты его узнала? Это же Робин Уильямс».

Но был и неприятный случай. Меня повысили до менеджера, выдали униформу, ознакомили с правилами. По воскресеньям мы сервировали завтрак на террасе до одиннадцати утра, потом гости переходили внутрь ресторана, а мы начинали готовиться к бранчу.

И вот однажды официанты убирают столы, бранч на подходе. Прибегает метрдотель Кристина: «Там какой-то мужчина права качает!» Я выхожу на террасу, подхожу к посетителю – лицо знакомое, но не могу вспомнить, где видела. Прошу:

– Пройдите, пожалуйста, в зал.

– Я гость отеля и буду сидеть там, где хочу!

– Мы готовы предоставить вам любой столик внутри! Выставим бесплатную бутылку шампанского.

Долго его упрашивала, в конце концов он поднялся с места и бросил: «Идите вы все знаете куда!», ринувшись прочь из ресторана. Я вся из себя гордая – поступила по правилам. Вдруг влетает генеральный менеджер с пунцовым лицом и кричит: «Кто сейчас выгнал принца Монако Альбера?!» Меня не уволили, даже не оштрафовали, просто объяснили: для отпрысков королевских семей можно делать исключения.

Когда отучилась четыре года и вышла из академии с актерским дипломом, родители все еще жили в Вашингтоне, но я к ним не поехала. Меня во время выпуска заметила агент Одри Кан и сделала предложение: «Хотела бы тебя представлять». Лос-Анджелес, конечно, не такой театральный город, как Нью-Йорк, тем не менее я сыграла главную роль в постановке в «Пасадена Плейхаус» – позвал один из моих педагогов-режиссеров. Помню, вывесили распределение ролей, подхожу и читаю: Ахременко – Анна К. Думаю: кто это? А все ко мне подходят, поздравляют! Я, как дурочка, интересуюсь:

– А автор кто?

– Ты что?! Толстой!

Так я сыграла Анну Каренину. Параллельно ходила на кинопробы, получала крошечные рольки. Снялась в рекламе шин, заработала прилично. Мама с папой собирались возвращаться в Россию, а мне захотелось остаться, поскольку открывались карьерные перспективы. Пошла к адвокату консультироваться, как это сделать. В итоге мы начали встречаться, а через год поженились. Продержались с Ваном вместе четыре года. Роман был бурным. Могла бы сочинить что угодно, но скажу правду: я была девушкой вспыльчивой, с большими амбициями, ни на какие компромиссы не шла, а для семейной жизни это губительно. В итоге разбежались, но без скандалов.

Я продолжала жить в Америке. Ближайшая подруга Викки Леонарди предложила интересную работу: она открывала частную школу искусств для сложных детей. В понимании американцев это дети из неблагополучных семей, к тому же с гиперактивностью, которая не дает возможности сконцентрироваться. Вместе с психологом Викки создала учебную программу: они задействовали своих подопечных в постановках пьес, помогали преодолевать болезнь, вселяли веру в себя.

Мне дали небольшую группу пятнадцати-шестнадцатилетних подростков. Пришла на первое занятие: «Привет, я Дженни, сегодня мы будем разыгрывать этюды, это очень классно и весело!» А они на меня смотрят как на пустое место, да еще и с агрессией. На лицах читалось: что мы вообще здесь забыли? Кого-то из ребят заставили ходить к нам родители, кого-то прислали школа или психотерапевт.

И тут меня позвала директор, пришлось выйти из класса. Возвращаюсь, в какой-то момент лезу в сумку, чтобы достать книгу, и понимаю: кошелька нет! Сначала запаниковала – не понимала, как поступить. Сказала, что сейчас буду, вышла, подышала, подумала: а не проверка ли это? Вернулась со словами «Ребятушки, у меня две новости: одна хорошая, другая плохая. Плохая – у меня пропал кошелек. Вон там установлена камера. Мы можем просмотреть запись и легко выяснить, кто его украл. Новость хорошая: я сейчас выйду на пять минут, через это время кошелек должен лежать на месте». На самом деле никакой камеры в классе не было, я указала на дырку от старого кондиционера. Меня трясло. Но когда вернулась, кошелек лежал в сумке. Сказала: «Давайте заново знакомиться!» На меня смотрели уже другими глазами. Проработала в школе три года. Удивительный, потрясающий опыт! До сих пор переписываюсь со своими учениками.

…Позвонил папа и сказал, что мама тяжело заболела. Тут же взяла билет в Москву. Летала на родину с тех пор постоянно, задерживаясь у родителей на две, а то и на три недели. В Америке меня уже два года связывали отношения с прекрасным человеком, выходцем из Израиля, молодым бизнесменом по имени Офер.

Однажды в самолете моим соседом оказался Энди Хаус. Он один из руководителей Sony Pictures Television, направлялся в Москву по делам. Мы разговорились. Встреча стала судьбоносной. Энди потом смеялся вспоминая: «Ты вошла в салон самолета, когда я как раз получал по телефону последние указания от жены – «Никаких русских девушек! Все они охотницы за богатыми иностранцами!» И тут рядом садится русская красотка!» Проговорили одиннадцать часов. Я подумала: надо пригласить его к нам, с кем-то познакомить, чтобы в Москве Энди не чувствовал себя одиноким. Он подружился с моими родителями. В свою очередь Энди представил меня продюсеру Елене Котуновой, мы сразу понравились друг другу. Лена предложила:

– У меня идут пробы в сериал «Сердцеедки», не хочешь принять участие?

– Конечно хочу!

Меня попробовали сначала на одну роль, потом на другую. Но не взяли. Со спокойной душой возвратилась в Лос-Анджелес. Прилетела в воскресенье, а в понедельник меня разбудил звонок из Москвы:

– Евгения, это кастинг-директор «Сердцеедок». Вас утвердили, не могли бы вы в среду прийти на примерку костюма?

– В среду вряд ли, но к концу недели попробую.

Мою героиню звали Александра, ее с ребенком – вот ирония судьбы – бросил муж, которого играл Ян Цапник. Не могу сказать, что русский язык я, живя в Америке, забыла, но что-то сформулировать мне было легче на английском. И вот снимаем одну из сцен, мне говорят:

– Саша, как твои дела?

А я отвечаю партнерше:

– Дела идут хорошо! Вот, дочь выращиваю.

Режиссер командует: «Стоп!» И я понимаю, что сморозила что-то не то, может, надо было сказать «отращиваю»? У меня паника: первый большой проект – вдруг выгонят?! Все это наблюдает Цапник и говорит: «Так, иностраночка! Что же ты творишь? Давай-ка поработаем над ролью!» Не жалея времени, Ян начал со мной репетировать, и все вышло здорово.

Через полгода съемки закончились, взяла билет до Лос-Анджелеса, чтобы наконец вернуться к любимому. Но тут снова позвонила Елена Котунова, с которой мы успели подружиться:

– Солнышко, когда ты улетаешь?

– В понедельник.

– Не можешь на один день съездить в деревню, сняться в сериале «Кружева»? Там роль сестры главного героя, которая говорит по-английски. Обыскались актрису, не можем никого найти.

– Лен, какая деревня?! У меня самолет!

– Очень нужно! Выручи!

– Ну, раз это нужно тебе, то конечно!

Поехала. Моя героиня была беременной, мне пристегнули живот, и тут на площадке появился Константин Соловьев. Сели напротив друг друга. Сцена небольшая, должны были быстро управиться, но что-то случилось с оборудованием, съемки остановились. Мы часа два прождали, разговорились. Никакой любви с первого взгляда не случилось, никакой волной чувств, сбивающей с ног, нас не накрыло.

Говорили про Америку, Костя тоже несколько лет провел в Штатах, его жена была американкой. Соловьев рассказывал про Селин, я – про Офера. Будто встретились родственные души, люди, хорошо знавшие друг друга. Странное ощущение: чувствовала, между нами что-то происходит, протягивается какая-то ниточка, но такого, чтобы «Боже, я влюбилась!», и близко не было. Прощаясь, подумала: какой светлый, добрый человек!

Мы обменялись адресами. Я улетела в Лос-Анджелес, стала жить своей жизнью. Костины письма приходили раз в месяц. Он рассказывал о проектах, в которых снимался. Общались весело, мне нравилось его чувство юмора. В какой-то момент призналась себе: я скучаю, постоянно о нем думаю, жду писем, хочу как можно скорее встретиться снова.

Он снимался в главной роли в сериале «Однажды будет любовь». И опять мне позвонила мой добрый ангел Лена Котунова: «Прокурора хочешь сыграть? Есть четыре съемочных дня с Костей Соловьевым». Чуть не подпрыгнула от счастья. Что будет дальше, не представляла, но была уверена, что отношения с моим молодым человеком надо закончить. Может, мы с Костей станем просто добрыми друзьями, может, вообще снимемся и разойдемся, но что бы ни случилось между нами, это уже неважно. Я объяснилась с Офером: «Не исключено, что останусь в России, там живет мужчина, который мне очень дорог. Прости!» И мы расстались.

С Костей встретились как родные, сниматься вместе было счастьем! По тому, с какой нежностью, совсем не по роли, он на меня смотрел, понимала: Соловьев тоже ждал встречи. Чувства были взаимны. Но Костя сказал: «Жень, мы не можем строить отношения, пока я не разведусь». И в тот момент он еще больше вырос в моих глазах.

Что между ними с Селин происходило, не знаю – в душу Соловьеву не лезла, не моя история. Но факт остается фактом: развелся он из-за меня. Ухаживал Костя трогательно. Решил, что до развода нас будет связывать только дружба. И мы ходили в кино, сидели в кафе, гуляли по Москве. Я была по уши влюблена в него, он – в меня. Костя провожал до дома, целовал в щечку, и все. Если бы кто-то рассказал, не поверила бы: да ладно! Я в шутку называла его дядя Костян. С виду – огромный качок, а сердце – нежное и доброе.

Однажды гуляли по набережной, над чем-то хохотали. Вдруг Соловьев встал на колено и произнес: «Все, Ахременко! В Америку ты больше не вернешься, я тебя не отпущу, выходи за меня замуж!»

Конечно, ответила да. Считала, что он будет верным мужем, станет моей опорой. Пришла с этой новостью к родителям. Не могу сказать, что они обрадовались, им казалось, что в Америке для меня открывается больше перспектив. Но мама с папой всегда меня поддерживали, я выросла в любящей семье. А еще осталась у них единственной дочерью – моя сестра Ирина в тридцать три года умерла от рака. Она была талантливым поэтом, Евгений Евтушенко, который приходил к нам в гости в Ливии, читал ее стихи и недоумевал: «Почему ты не печатаешься?» Но Ирина не успела. Недавно режиссер Клим Шипенко, большой фанат поэзии моей сестры, использовал ее произведения в фильме «Любит не любит».

Так вот, возможно, родители видели меня в другой профессии – актерская казалась им недостаточно надежной, наверное, мечтали об ином сценарии моей жизни, но они согласились с моим выбором. Я привела Костю к нам домой. Он страшно переживал, это выглядело трогательно. Добрый, лучезарный, Соловьев не мог не понравиться. Потом я познакомилась с его родителями. Папа, человек военной закалки, работал в милиции. Не знаю, кто больше волновался, я или они. Но Костина родня приняла меня сразу. Стали планировать свадьбу, не сговариваясь решили: будем венчаться. Оба считали, что это необходимо.

Я предлагала:

– Давай поживем для себя, попутешествуем по миру.

– Нет, хочу детей!

Когда меньше всего ждала, выяснилось, что беременна. В таком состоянии венчаться, по-моему, не положено, и я не скрыла этого от батюшки, но он нас благословил. Церемония прошла в церкви Архангела Михаила на Плющихе. Накануне мы сходили в ЗАГС, расписались.

Во время беременности Костя меня поддерживал. Я продолжала сниматься в другом городе, муж то и дело приезжал на площадку. Постоянно интересовался: «Ты поела, ты попила?» Он ходил на все УЗИ, целовал мой живот, разговаривал с ним. Вопрос о том, чтобы рожать самой, не стоял – у меня было зрение минус восемь, еще в Лос-Анджелесе прооперировала глаза. Врач, который вел беременность, сказал: «Рожать самой вам категорически противопоказано, если хотите увидеть своего ребенка». Глаза, пока носила сына, подводили, отслаивалась сетчатка, но я все вытерпела. Операцию назначили на двадцать восьмое марта, но Даня решил, что его это не устраивает, и полез наружу шестнадцатого. Мы поехали в перинатальный центр, Костя постоянно находился рядом. Спросила:

– Ты хочешь присутствовать на родах?

– Это даже не обсуждается!

Кесарево сечение прошло с осложнением – воды попали в легкие малыша. Его сразу же отправили в реанимацию, было очень страшно, я запаниковала. Как это отразится на нашем сыне? Он будет здоровым? И тогда Костя меня просто поразил: «Ты – мать, с нашим Даней ничего не случится, если ты поверишь, что с ним все будет хорошо! Я верю, но нужно, чтобы так же сильно поверила и ты». Мы много молились, стоя в палате реанимации, просили помощи Господа, чтобы сыночек был здоров. И нас услышали…

А позже врачи предупредили, что у ребенка отверстие в сердце в несколько миллиметров, скорее всего, когда сыну исполнится год, придется делать операцию. Я снова принялась лить слезы, Костя сказал: «Никакой операции не будет! Ты, главное, успокойся». Мы нашли женщину, которая давала уроки беби-йоги, стали делать с Даней дыхательные упражнения, обливания. Всем занимался Костя. Он был удивительным отцом! Когда возвращался со съемок, вытаскивал сына из кроватки, клал к себе на плечо и приговаривал: «Так, кто тут у меня самый здоровый? У кого здоровое сердечко?» Хотите верьте, хотите нет, но когда в шесть месяцев я привезла сына на УЗИ, никакой сердечной патологии у него не обнаружили.

Сегодня в интервью Соловьев утверждает, что наш брак был пиар-акцией двух актеров, а мне вспоминается другое. Для Кости существовала только семья. Со съемок он несся домой, в течение двух лет Даня рос у него на руках, он без конца говорил: мой сыночек то, мой сыночек се! Костя был любящим, фанатичным отцом. У них с Даней установилась настолько сильная связь, что передать невозможно. Мы не участвовали в фотосессиях, не давали совместных интервью. Мало того, если начинала выкладывать наши фотографии в соцсетях, Соловьев был против: «Не нужно выставлять наше счастье напоказ». Поэтому сегодня его слова о пиар-браке звучат просто дико.

Костя гордился мной не только как женой и мамой, но и как актрисой. В его бумажнике всегда лежала моя фотография, когда отправлялся на пробы, при каждом удобном случае показывал ее кастинг-директорам, рассказывал обо мне. Несколько раз устраивал нам каникулы в Париже, Барселоне, баловал, старался предвосхитить любое мое желание.

Я его очень любила, делала все, чтобы ему хотелось возвращаться домой. Его всегда ждали чистая уютная квартира, накрытый стол, вкусная еда. Проводив мужа на съемки, звонила маме, записывала ее рецепты, она была потрясающей кулинаркой. Когда готовишь для кого-то с любовью, все получается особенно вкусно. Косте очень нравилась моя паста с креветками, соус к которой я варила по особому рецепту.

Мы поселились на Плющихе в одном доме с моими родителями – в соседнем подъезде им принадлежала еще одна небольшая квартира. Костю это смущало:

– Надо непременно купить свое жилье!

– А здесь-то чем плохо?

– Нет, хочу свое!

Оглядываясь назад, думаю, что покупка квартиры и проложила первую трещину в наших отношениях. Чтобы позволить себе трехкомнатную на «Соколе», Соловьев взял ипотеку. Ремонт тоже стоил огромных денег. Костя очень много работал, хватался за любой проект, загонял себя. А у меня съемок не было совсем. После родов я сильно поправилась, хотя всегда была стройной, и долго не могла согнать вес, хоть и очень старалась. Но никакие проблемы с работой и гормональные перестройки не оправдывают женщину: надо держать себя в руках. Отношения – тонкая вещь, их долго выстраивать и очень легко разрушить. А Косте в какой-то момент стало со мной сложно. Я часто раздражалась, мы начали ссориться. Потом, конечно, мирились. Но сегодня задаюсь вопросом: неужели между нами все было так плохо?

Роковым проектом для нашей семьи стал «Литейный». Костя играл одну из главных ролей, съемки проходили в Питере. Соловьев поставил условие: жить буду только в съемной квартире, с женой и сыном. Ему пошли навстречу. А я совершила большую ошибку. Он очень хотел, чтобы мы с Даней находились рядом, постоянно звал: «Женя, приезжай, ты мне нужна». Я отказывалась. Не хотелось оставлять больную маму, да и маленького ребенка тяжело было таскать по поездам. Костя в каждый свой выходной мчался в Москву, мотался туда и обратно. А потом перестал звать нас в Питер. Когда я все же собралась к нему, отговорил: «Дорого, вырвусь к вам сам, как только смогу».

И тут меня утвердили на роль журналистки Анастасии в проекте «Ржавчина». Сниматься предстояло в течение двенадцати дней в Питере, к тому же с собственным мужем, играющим главного героя по имени Тимофей (это важно!) – умного, благородного, доброго следователя. Тут уж я не стала отказываться: в конце концов всего две недели. Поговорила с мамой, Даню оставила с няней и поехала.

Когда переступила порог съемной квартиры, где жил Костя, почувствовала: здесь кто-то побывал. Никаких доказательств присутствия другой женщины не обнаружила, но у меня всегда была развита интуиция. Да и муж изменился. Никогда не проявлял интереса к соцсетям, а тут вдруг стал активно светиться в «Инстаграме». Из его профиля исчезли наши с Даней фотографии. Конечно, я не просила ставить каждое второе наше совместное фото, но все же! Если ты человек женатый, покажи свою семью. В Костином аккаунте появлялось множество комментариев. Я обратила внимание: некая Анастасия Ларина отслеживала каждый его чих, оставляла то сердечко, то улыбку. Муж отвечал ей взаимностью. Поинтересовалась:

– Да так, никто. Работает на «Литейном», носит актерам чай.

Всеми фибрами души чувствовала, что меня обманывают, и попыталась выяснить отношения. Соловьев твердил: «Сумасшедшая, ну к кому ты ревнуешь? У меня с ней ничего нет и быть не может!» Я не верила, боясь его потерять, ходила по храмам, молилась, просила Ксению Петербургскую сохранить нашу семью. Не понимая, что происходит, стала превращаться в истеричку.

Моя питерская подруга докладывала: «Женя, ты теряешь мужа. Его взяла в оборот девица-ассистентка. Это видят все на площадке!» Я просила Костю сказать мне правду. Наверное, стоило отпустить ситуацию. А я настаивала и настаивала. Мы же обещали друг другу обсуждать все, что между нами происходит, ничего не держать в себе. На этом строились наши отношения!

Съемки «Ржавчины» подошли к концу, надо было возвращаться в Москву. Села в «Сапсан», и так стало тошно и страшно: «Какая же ты дура! Неужели не видишь, что творится?!» Поезд тронулся, схватила телефон, мы начали переписываться, и я попросила: «Костя, признайся честно, ты меня обманываешь?» Он все отрицал, в конце концов мы разругались. От него пришла эсэмэска: «Все, не хочу больше быть с тобой!» Еле доехала до Москвы, набрала Костин номер, он ответил, что его все достало и он уходит.

Сегодня понимаю, что муж спровоцировал ту ссору, она была ему удобна, развязывала руки. Мне стало страшно, Соловьев не шел ни на какой контакт. Он звонил Дане, няне, но если я просила передать трубку, прекращал разговор. Прошло несколько недель, однажды встала утром и почувствовала себя нехорошо: голова кружилась, подступала тошнота. Симптомы были знакомыми, сделала тест на беременность – он показал две полоски. Тут же написала: «Костя, я беременна!» Он перезвонил и крайне жестко заявил, что его больше моя жизнь не интересует, поскольку между нами все кончено. Родителей я оберегала, они не знали, что муж меня бросил и я опять в положении. Дала Соловьеву пару дней: может, придет в себя, одумается? Он повторял одно и то же: «Вы мне не нужны!» Наверное, придется еще долго просить у Бога прощения за грешные помыслы, но в тот момент решила не рожать, очень сильно испугалась. «Обрадовала» Костю, он отмахнулся, мол, делай что хочешь, это твой выбор.

А дальше началась мистическая история, которая изменила жизни многих людей. Я всегда верила в тонкий мир, считала, что нужно пытаться понять его, заниматься особыми практиками. Подруги разделяли мое мнение. Только одна, Светлана Шатаева, умница, владелица собственного бизнеса, мать троих детей, была уверена, что все это выдумки. Она единственная, кто поддержал, когда хотела избавиться от ребенка, спросила только:

– Уверена, что поступаешь правильно?

– А как рожать в такой ситуации?

– Ну, тебе решать.

И я договорилась с врачами, назначила дату. Попросила другую подругу отвезти меня в больницу. Она обычно не сильно загружена, а тут оказалась занята, пришлось перенести операцию. И вдруг позвонила Света: «Мне надо срочно тебя увидеть!» (Ее салон красоты находится прямо в нашем дворе.)

Зашла в мою квартиру бледная, села и говорит:

– Ты должна оставить этого ребенка!

Я в истерику:

– И ты туда же?!

– Молчи и слушай. Не знаю, может, я с вами, продвинутыми, переобщалась? Легла спать, снится сон. Я в своей кровати, рядом муж, дети. Вдруг кто-то теребит меня за мизинец на ноге. Гляжу, сидит ребенок и просит: «Скажи маме, чтобы она меня родила».

Если бы эту историю рассказала другая моя подруга, которая верила в знаки, сны, не удивилась бы. Но Свете все это было чуждо. Она продолжила:

– Во сне бегу к тебе, а ты говоришь: «Не беспокойся, я его оставляю!»

Так я поняла, что наверху со мной не шутят. Все очень серьезно, видимо, последний раз предупреждают: не дури, детка!

Как только приняла решение оставить малыша, ощутила такую легкость! Написала Соловьеву, он ответил: «Поступай как знаешь! Меня в твоей жизни не будет. Не отрекаюсь от ребенка, чем смогу, помогу». Надо отдать должное, он не настаивал на аборте. А я стала жить дальше, сказав себе: все смогу сама.

Костя от нас съехал, снял квартиру. Жил ли в ней с той женщиной, не знаю. Через месяц все чаще начал приезжать к Дане, давал деньги на ребенка, врачей, УЗИ. Поскольку меня ничто не мучило, я стала легкой, отношения наши потеплели. А может, он соскучился по сыну, семье. Или с той барышней что-то пошло не так… Когда была на третьем месяце беременности, Костя объявил, что хочет вернуться: «Люблю тебя, Даню и товарища в животе». Мы уже выяснили, что там мальчик.

Самая большая ошибка моей жизни в том, что, наверное, надо было простить мужа, все забыть. Но я не смогла. Мы – актеры, оба эмоциональные, стоило ему или мне вспылить, неважно по какому поводу, я зачем-то тут же вспоминала, как он меня предал.

Кесарево сечение было назначено на четвертое февраля 2013 года. Двадцать восьмого января у Кости день рождения, за день до этого я с огромным животом носилась по ресторану, организовывала ему праздник. Тимофей Константинович решил подарить папе себя – появиться на свет именно в его день рождения.

Дальше произошла вторая мистическая история. Пишу подруге Свете из роддома: «Тусовка отменяется, рожаю». Она отвечает: «А я знаю». Потом рассказала: ей снова приснился вещий сон. Опять явился тот самый ребенок, потянул ее за палец ноги и сказал: «Я сегодня иду знакомиться с мамой и папой. А с тобой мы встретимся в церкви». Света никогда никого не крестила, сколько бы ни предлагали – отнекивалась. Но Тимофею отказать не могла: она его обожает, не может надышаться! Я предложила Косте выбрать, как назвать ребенка, ведь имя старшему сыну дала сама.

– Что скажешь насчет Тимофея?

– Мне нравится, у тебя был такой классный персонаж по имени Тимофей, добрый и сильный!

Во время родов Костя был со мной, с тем же врачом, в том же перинатальном центре. На сей раз обошлось без проблем, Тимка крепыш – в папу. Мы возвратились домой, Соловьев продолжил сниматься в «Литейном», ездил в Питер. Я вдруг стала раздражать его по любому поводу. Только что у мужа было отличное настроение, и вдруг мрачнеет на глазах, начинается скандал! Чувствовала, что в Питере продолжается старая история. И опять не хватило мудрости: все добивалась правды – и добилась. Однажды стали пререкаться, он хлопнул дверью, ушел на встречу с друзьями. Позвонила: