Текст книги "Лабиринты времени: Кноссос"
Автор книги: Евгения Козловская
Жанр: Историческое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 3 – В дворцовых подземельях
Было холодно, как и должно быть в подземелье, спускающемся на несколько уровней в твердь острова. Икара била дрожь, несмотря на теплый шерстяной плащ, надетый поверх обычного рабочего хитона. Ариадна уже, наверное, десятый сон видит, а ему тут в подвалах приходится дактили знают чем заниматься, утеплившись, как пастух на зимнем пастбище.
Юноша злился, но никогда не посмел бы нарушить приказ отца и продолжал наматывать тончайшую медную проволоку на катушку – часть огромного сложного механизма, занимающего бо̀льшую часть квадратного помещения.
Мало того, что за последние несколько месяцев ему пришлось изготовить немыслимое количество этой самой специальной проволоки, так теперь еще он же должен был, как заправская пряха, наматывать ее на какие-то бесконечные катушки!
Новое изобретение Дедала, из-за которого Икару приходилось по ночам пропадать в подземельях, состояло из множества таких бобин, нанизанных на оси из разного вида камней, тут и там торчащие из шестеренчатой махины, пронизанной медными и стеклянными трубками. Еще здесь было несколько плотно запаянных цилиндрических котлов, в которых что-то беспрерывно клокотало и парило, преобразуясь и переливаясь.
В центре конструкции, возвышаясь над коленчатыми сочленениями, располагалась прямоугольная площадка, откуда сам Дедал обычно следил за всеми процессами, протекающими внутри этого рукотворного монстра.
– Икар, сколько мне еще ждать? Неужели это так сложно? – раздраженно прокричал Дедал.
Отец стал совершенно невозможен в последнее время, размышлял Икар. Раньше он работал вдохновенно и с удовольствием, а теперь становился все больше похож на одержимого злыми духами или на самих этих тельхинов. Как говорится, с волками жить… Весь зарос, отощал, в глазах – блеск лихорадочный, и эта скрытность, подозрительность. И чем вообще они сейчас занимаются?
Одно дело создавать статуи царицы и ее дочерей – сказка, а не работа. А как их тогда ванакс Минос наградил, как с восхищением смотрели на них придворные дамы, и Ариадна…
Или как было отлично, когда они вместе работали над Талосом: изобретали, конструировали, тестировали. Как они смеялись, когда после первого включения бронзового стража, испугавшись его грозного вида и огненных глаз, финикийские корабли отказались заходить в порт! Сидоняне подумали, что это страшные критские боги разбушевались.
Даже канализацию во дворце, и то было строить веселее, отец все шутил, что вот за это его имя точно останется в веках. Что там пила или увеличительное стекло для камнерезов, вот слив в царской ванной – это изобретение!
А теперь мастер Дедал связался с тельхинами, этими таинственными колдунами, и все изменилось. Один только их вид нагонял на Икара если не страх, то какую-то тревогу.
Тельхины появились на Крите лет шесть назад. Они пришли во дворец с богатыми дарами, среди которых ценны были не столько драгоценные металлы и камни, сколько новые хитрые приемы изготовления украшений, статуй, оружия, которым они обещали обучить царских мастеров.
Они просили только одного – позволить им в мире и спокойствии жить под царским покровительством и «заниматься познанием», сидя в своих круглых домах-башнях или бродя по лесам и горам острова.
Царь согласился, ведь он всегда искал новых знаний и возможностей для своих подданных и подумал, что тельхины смогут многое дать его народу. Они и впрямь помогли многим, но с каждым годом все упорнее становились слухи, что ведуны ничего не делают просто так. «Придет время, может, и вы нам поможете», – говорили они тем, кто нуждался в помощи или хотел научиться новому ремеслу, и иногда такое время действительно приходило…
В Кноссосе тельхинов было всего девятеро, общался Икар только с несколькими, но что там, даже одного Скелмиса, с которым ему чаще всего приходилось иметь дело, было более чем достаточно.
Все тельхины ходили в длинных, скрывающих тело и руки белоснежных балахонах. Нормальный вроде бы цвет, правда? Жрицы наши всяко более зловеще наряжаются – узоры на теле, змеи там и прочее. Ещё все тельхины носили полумаски. Совсем вроде не страшные, нормальные маски такие. Опять же с нашей Верховной Жрицей Оталиссой не сравнить. Она если кровью жертвенной обмажется и вещать замогильным голосом начнет – это ж тихий ужас. Дамочек придворных, кто послабонервнее, из святилищ под белы рученьки выносить приходится.
А тельхины совсем не такие. Этот Скелмис, например, появлялся всегда в медной, искусно выполненной образине собаки, закрывающей верхнюю часть лица до самых скул. Его потому так и звали – Собакоголовый. И ведь хорошее вроде животное собака, полезное, на охоте особенно. На этой маске даже волоски шерсти, казалось, были видны, но иногда, в неровном свете масляных ламп подземелья, они как будто складывались в причудливые символы и пугали Икара до мурашек. А белые вроде бы балахоны здесь внизу словно притягивали к себе все тени и становились плотными, почти черными, и непонятно что скрывающими. Служанки как-то шептались, что видели у одного из колдунов торчащий из-под плаща хвост… Ну это уж совсем бредни, конечно.
Отец же с ними нашел общий язык, это точно. Сначала они просто приходили и задавали вопросы о его работе, спрашивали, как он то делает, как это. Рассуждали как бы так половчее энергию молнии на катушку изловить или чем бы таким кожу лучше всего обрабатывать, чтобы она не горела совсем и прочее. Советовали Дедалу, а он им.
Мастер прямо расцветал, когда видел, что они его работой не просто так интересуются. Царь, например, хоть и деньги всегда дает, на что ни попросишь, но не вникает никогда, ему главное «чтобы слив работал», как говорил отец. А как – не важно, пусть там хоть рой лесных духов беспрерывно под ванной колдует, ванаксу всё равно. Тельхины же во всем разбирались и восхищались отцовской работой, тем как всё им придумано и сделано.
Икар обратил внимание, что они со временем все больше о чем-то с отцом шепчутся, запираются в мастерской и чертят, считают, проверяют. На вопрос что они там делают, отец отвечал уклончиво – как всегда, изобретаю, что я еще могу делать, и вообще не твоего мальчишеского ума дело.
Конечно, зато лучшие, самые большие и гладкие, папирусы у египтян выторговывать – его, Икара дело, царю на неудобные вопросы про то, что же они там в подвале так долго возятся, отвечать – его дело. Да, всех таких «важных дел» Икара и не перечесть, катушки по ночам наматывать, например.
Но главная причина беспокойства, настырно, как жук древоточец, сверлящего мозг Икара, была в другом. Мастером Дедалом завладела какая-то идея, которую он отказался озвучить даже собственному сыну и главному помощнику. По его бормотанию, да и по самой конструкции Икар, конечно, со временем стал улавливать некий замысел, но до конца понять его так и не смог.
Вот, например, центр всего механизма – переплетение тонких медных трубок, стеклянных и хрустальных колб, исписанное какими-то непонятными знаками и так неприятно напоминающее человеческое сердце.
Каркас висел над центральной площадкой, но до сих пор не был подключен ко всей системе. Там явно должен был располагаться какой-то накопитель или средоточие силы, но какое?
Последней странностью был то, что на днях Икар заметил у отца на столе карту острова, но на ней были обозначены такие дороги, которых на Крите точно не было, и несколько ярких точек там, где нет никаких поселений. Но по очертанию береговой линии точно было понятно, что это Крит! Опять загадка какая-то, небось карту эту тоже тельхины состряпали.
– Отец, все готово! – крикнул Икар, закончив дело и свои безрадостные размышления.
Дедал лишь кивнул в ответ, не удостоив сына ни похвалы, ни благодарности.
«Все-таки мне придется напомнить ему, ведь если он не завершит работу для ванакса в срок, его в лучшем случае изгонят с острова, а в худшем… про это даже думать не хочется», – размышлял Икар, поднимаясь по лестнице к отцу на его «островок», где на небольшом деревянном столе и прямо на полу были разбросаны свитки с записями и заметками, глиняные и каменные шестеренки разных диаметров, медные трубки, баночки с какими-то веществами и другие объекты не очень понятного назначения.
– Что еще?! – рявкнул Дедал, увидев, что сын забрался в его логово.
Икар в очередной раз проглотил обиду и как можно более спокойно произнес:
– Отец, у меня был разговор со жрицей Оталиссой. Она утверждает, что до Тавромахии остается максимум пара недель, и что Бык для тренировок должен уже быть закончен. Она спрашивала, чем занят мастер, но я не смог ей ответить… Я сделал практически все, и думал, может быть, ты захочешь… – Икар нерешительно замолк, видя, как лицо отца исказилось злостью.
– Что я должен по-твоему захотеть? Возиться с деревяшками, мастерить каких-то движущихся коров, чтобы эти безмозглые юнцы могли подготовиться к играм? Ты сделал все так, как и планировал?
– Да, отец, – смиренно отвечал Икар.
– Вот и доделывай сам, с подмастерьями! Даже с какой-то игрушкой не можешь справиться?!
– Могу, отец, – поднял голову оскорбленный Икар. – И могу очень хорошо, ты был мне хорошим учителем.
Дедал даже не заметил этого рокового прошедшего времени в словах сына. Ведь когда-то он действительно был хорошим отцом и наставником, внимательным и чутким к таланту своего наследника, а теперь он стал кем-то совсем другим. Гордецом, слышащим только зов своего многомудрого разума, превозносящимся над всеми людьми, и над собственным сыном…
– У меня нет времени этим заниматься, – отрезал Дедал, давая понять, что на этом разговор окончен.
Икар до последнего был уверен, что почтение и любовь к Великому празднеству и самому ванаксу Миносу должны одержать верх в запутавшейся душе отца, но, как видно, ошибся. Юноша развернулся и медленными тяжелыми шагами спустился с лестницы.
Тяжесть и горечь обиды довлели над ним, но Икар, собрав всю свою волю, выпрямил спину, расправил плечи и пошел прочь из подземного царства Дедала. Завтра он придет в Большую мастерскую и закончит все сам, как велит ему долг и сердце, а Мастер пусть делает, что хочет.
Он шел по коридорам дворца, мимо мощных величественных деревянных колонн, выкрашенных в красный, синий и черный, и вспоминал о том, как он вместе с отцом, будучи еще совсем маленьким мальчиком, бегал по дворцу и слушал его рассказы о мастерстве. Мать Икара умерла, еще когда он был младенцем, и отец научил его всему, что он знал в жизни.
– Колонна, мой мальчик, это не просто палка или подпорка, на которую кладутся перекрытия этажей и потолки залов. Колонна – это предвечное Древо жизни, соединяющее небо и землю. Оно несет на себе тяжесть разрыва между нашим миром и другим, прекрасным и совершенным Заморьем, куда каждый из нас, да будет воля богов, попадет когда-то. Это древо сращивает всё сущее и восстанавливает разрушенное.
Но помни и другое, на колоннах держится здание Дворца, как на верных людях держится всё наше царство. Если одна колонна даст изъян, например, по недосмотру поставщика стволов, который не заметил трещину, или, что хуже, по его злому умыслу, то весь этаж, а то и весь дом может прийти в негодность – покоситься и в конце концов рухнуть.
Так и мы должны верно исполнять божественные заветы и законы нашего ванакса, чтобы не рухнуло всё здание Минойского Царства, созидаемое многими поколениями наших славных предков. Долг наш велик – перед отцами и дедами, перед страной и Миносом, но и воздаяние прекрасно. Разве видел ты здание более красивое и совершенное, чем наш дворец? Разве есть в Ойкумене страна более благодатная, чем наша? – так учил Дедал маленького Икара, и сам искренне верил в истинность своих слов.
А что же теперь? Отец – столп, на который Икар столько лет опирался, и не знал опоры более надежной, дал трещину. Икар почти физически чувствовал, слышал, как трещат перекрытия его собственного мироздания, как скрипят, готовые рухнуть стены его личного внутреннего бытия, но, к счастью, он не забыл отцовских наставлений.
Дни и ночи Икар, выбиваясь из сил, молча трудился, чтобы работа была сделана в срок. Он внимательно отбирал самые ровные и могучие еловые стволы, чтобы выпилить из них крепкие, гладкие, гибкие доски. Он придумал механизм, который будет двигать деревянный каркас, обтянутый бычьей кожей. Он даже сам позолотил и притупил деревянные рога, чтобы танцоры во время тренировок к Тавромахии не были ранены раньше времени.
Икар верил, что его «механический бык» – изобретение, благодарность за которое, конечно, достанется Дедалу, будет спасать жизни юных неопытных «охотников», а это – лучшая награда. И чтобы сделать этого тавроса ему не понадобилась никакая глупая «магия», сверхъестественная «сила», или что там еще дни и ночи напролет ищет его обезумевший отец.
Глава
4 —There is no place like 127.0.0.1
Молочно-рыжий закат залил санторинский архипелаг густым теплым светом, заставляя все вокруг менять очертания и преображаться, расплавляясь в его бархатистых струях. Лучи угасающего солнца тысячекратно преломлялись в каждой капле морской дымки, которая изысканной вуалью окутала всё вокруг. Под ней даже самые невзрачные из этой семейки островов стали достойны кисти художника или, что значительно чаще, щелчка затвора объектива. Здесь на карте Греции Эгейское море разбивается о камни сразу пяти осколков суши, выстроившихся согласно необычной постапокалиптической геометрии полукругом, с центром в кратере спящего вулкана.
Судя по данным археологов, тысячи лет назад величественная громада горы Стронгиле разразилась страшным извержением, обрушив нескончаемые потоки лавы в море и изрыгнув тонны пепла в содрогающиеся от ужаса небеса. Поднялись волны высотой до тридцати метров, донесшие разрушительную силу в виде цунами до Крита и ближайших кикладских островов, а затем наступила ночь длиной в две недели и двухлетняя зима, довершившая уничтожение некогда великой Минойской цивилизации.
Сегодня три из пяти соседствующих здесь островов – это части бывшего Стронгиле. Первый – Тира, самый большой осколок в форме полумесяца, называемый так же Санторини, второй, поменьше – Тирасия, и третий – совсем крошечный Аспрониси. А вот Палеа-Камени, Неа-Камени, составляющие середину новой композиции архипелага – совсем другое дело. Эти сравнительно небольшие кусочки суши появились значительно позже.
Оказалось, что дремлющий под океанской толщей огнедышащий великан не прочь пошалить и слегка пригрозить мельтешащим подле него людишкам. Несколько раз на памяти жителей Санторини вода в центре кальдеры начинала бурлить, и невольные зрители на большом подковообразном острове могли наблюдать, как лава поднимается на поверхность и, застывая, образует новую, живую и трепещущую, как свежепойманная рыба, землю. Большая чернильная клякса островка Неа-Камени расширяла свои границы постепенно: в семнадцатом, восемнадцатом и даже двадцатом веке, пока не превратилась в практически круглый участок тверди, площадью около трех квадратных километров.
Не удивительно, что в наше любопытное во всех отношениях время даже эта безжизненная вулканическая пустыня страдает от нашествия туристов. Сюда тянутся многочисленные катера и яхты с соседних островов, чтобы дать возможность всем желающим своими глазами увидеть лунные пейзажи в угольно черных тонах, потоптаться по кромке кратера и пощекотать себе нервы в такой пугающей близости от пусть и весьма гипотетической, но все-таки опасности.
Вечером, к счастью, все они возвращаются в фешенебельные отели, сидят на белоснежных террасах и, поглощая местные деликатесы, любуются прекрасными видами Санторини, растиражированными на миллионах фотографий, открыток и магнитиков. Лазурно-голубые купола храмов и выбеленные стены небольших игрушечных домиков облепили его крутые склоны, как улитки и морские желуди – прибрежные камни. Ленивые смирные волны ласково льнут к берегам, и с шуршанием облизывают разноцветный песок желтых, черных и красных пляжей. Сочное яркое средиземноморское солнце скатывается в море, покрывая благородной позолотой все вокруг, и делая заполненную водой бездну кальдеры похожей на чан с расплавленным драгоценным металлом. А в центре этой струящейся красоты чернеет подкрашенный теплой охрой, но все еще мрачный, Неа-Камени.
Сейчас, во время краткого вечернего затишья, остров наконец может стряхнуть с себя шелуху прилипчивых взглядов непрошеных гостей с их вечно щелкающими фотоаппаратами и телефонами. Редкие струйки ядовитого сернистого пара, вырывающегося из небольших отверстий в почве, пара хиленьких пучков истрепанной ветрами сорной травы, чудом зацепившейся за эту мертвую землю, да несколько кустиков красных суккулентов, научившихся выживать, сохраняя драгоценную влагу в собственных мясистых листьях – вот и все признаки жизни, которые можно наблюдать здесь в отсутствие людей.
Но только есть в этом месте что-то особенно, что не бросается в глаза и не метит на звание главной достопримечательности Греции, но заставляет сотни людей ежедневно отправляться в паломничество в столь безрадостный край.
– Все-таки папочкина мания преследования – штука весьма своеобразная. Ну где логика: обосноваться на условно необитаемом острове, но настолько условно, что днем он просто кишит туристами, да и просматривается отовсюду чуть ли не в обычный бинокль?
– Не знаю, Ник, но, думаю, твой отец получше нас с тобой разбирается в логике и маскировке, вспомни хотя бы его «Сибирскую вотчину». Вот куда бы не хотел еще раз добираться – шесть часов в самолете, потом вертолет, потом уазик какой-то по тайге и бездорожью, и все ради двухчасовой выволочки за то, что недоглядел за тобой тогда в Риме. – Говоривший даже поморщился от неприятных воспоминаний.
Двое молодых людей, совсем юная девушка и парень на вид чуть старше, лет двадцати пяти, стояли на борту маленькой быстроходной яхты, которая стремительной белой стрелой летела по волнам, приближаясь к Неа-Камени.
– Ох, Иво, ну хватит ворчать-то уже. Сколько раз мне еще нужно извиниться? Ты же знаешь, не собиралась я ничего такого там делать, особенно в нарушение Кодекса. Библиотека Ватикана, тоже мне экзотика. Они ведь добровольно пошли мне навстречу, все показали-рассказали, потому что сами мечтают до нашей Библиотеки добраться – вот где тайны, а у них-то что? – Пара сотен ценных для нас манускриптов (и то не в оригинале, чаще всего).
– Да я так, к слову пришлось. Я к тому, что главе Гильдии виднее, где ему свои штаб-квартиры, а точнее штаб-дворцы и штаб-подземелья, устраивать и как их от посторонних глаз защищать. Ты главное ему этого не выскажи. Держи себя в руках.
Судно приблизилось к небольшому укромному причалу с северной стороны острова. Собеседница лишь хмыкнула в ответ, продолжая думать о чем-то своем.
Папочке, конечно, не откажешь в умении скрываться даже на виду, но все-таки он невыносимый позер. Вся эта таинственность, черные камни, нагоняющая жути тишина, как будто вот-вот услышишь грохот запертого под водой вулкана – эдакий выпендреж по-взрослому.
Дядьки попроще и с более бедной фантазией в его возрасте покупают красные «Порше», футбольные команды или яйца Фаберже десятками, а папочка обзаводится новыми тайными офисами экстра-класса, – не без ехидства размышляла Ника, сходя на берег.
Иво, её главный помощник, наставник и телохранитель, который сегодня выполнял обязанности рулевого, на «торжественную аудиенцию» (как саркастически называла она свои редкие встречи с отцом) приглашен не был, и поэтому остался на борту.
Девушка же грациозной, слегка пружинящей походкой двинулась по еле заметной дорожке, ведущей от пристани вглубь острова. Высокая, стройная, стильно и со вкусом одетая: белые льняные брюки на высокой талии, нежно-мятного цвета рубашка ассиметричного покроя с рядом перламутровых пуговиц наискосок, элегантные итальянские лоферы из мягкой кожи солнечно-желтого оттенка, идеально подобранная бижутерия, умело уложенные волосы – Ника смотрелась здесь чужеродным элементом, как яркая капля краски, ненароком упавшая с кисти художника на монохромный карандашный эскиз.
Она шла, не оборачиваясь и не торопясь, но всё равно было видно, как слишком жестко вытянулась ее спина, как сдержанно, скованно двигаются руки, словно она пытается контролировать каждую свою мышцу, каждое, даже мельчайшее движение тела, способное выдать ее волнение.
Иво с тревогой смотрел на удаляющуюся в сумеречную дымку фигуру. Как правило, он везде и всюду следовал за ней, оберегая от всевозможных напастей, которые так и клубятся вокруг дочери Главы Гильдии. Да и магистр дает ей все более сложные задания, заставляя жить практически на пределе возможностей.
Конечно, она и сама очень честолюбива и с радостью готова на любые, даже самые опасные испытания, а в свои девятнадцать рассуждает и действует так, как будто за плечами у нее многолетний опыт настоящей полевой работы. К тому же, как и многие хронисты (как называют активных агентов-путешественников), она, понятное дело, совсем не выглядит на свой возраст.
Те, кто периодически проваливается во времени и частенько проживает месяц, а то и год-другой в иной временно́й константе, в какой-то момент устанавливают особые, до сих пор малопонятные отношения со своими биологическими часами.
Некоторые студенты начальных курсов Истфака в четырнадцать-пятнадцать лет выглядят на все двадцать пять, а некоторым преподавателям в их девяносто не дашь больше сорока. При такой путанице количество прожитых лет становится возможно определить только по глазам, да и то весьма приблизительно.
Что касается искристо-серых глаз Ники – они смотрели на мир уверенным пронзительным взглядом человека, будто бы знающего значительно больше об устройстве и законах жизни, чем все окружающие. Но за последние пять лет Иво, профессиональный хронист, который одинаково эффективно мог оберегать как память о переплетениях временных линий, так и жизни людей, слишком хорошо узнал эту девчонку, чтобы не понимать, что с ней происходит что-то из ряда вон выходящее.
Сегодня утром она, как всегда за завтраком, копалась в своем смартфоне, отслеживала информацию по текущим заданиям, листала «Новую Хронологию» – новостной портал в интранете историков, проверяла почту. Ника привычно угнездилась в большом мягком кресле на пропахшей кофе и апельсинами кухне уютной афинской квартирки и жевала поджаренный Иво тост, положив прямо на него яичницу с ярко-оранжевым желтком и кусочек феты, а еле заметными движениями большого пальца правой руки прокручивала на экране сообщения.
– От отца… – выдохнула она, отложив еду и подобравшись, как кошка перед прыжком. Её обычная внешняя самоуверенность и расслабленное спокойствие мгновенно растаяли.
Иво знал о её непростых отношениях с папочкой, и иногда ужасно злился на этого бесчувственного типа, который не тратил сил даже на лишний звонок дочери или SMS-ку с вопросом «Как дела?», зато требовал от него, наставника и напарника, подробнейших отчетов о всех этапах их работы, о прохождении испытаний, о том, как и какие решения принимает выпускница Даль, насколько эффективно работает на благо Гильдии.
В принципе, это было нормальной практикой для новичков, чтобы руководство могло отслеживать их уровень компетенции и, в случае необходимости, корректировать учебные модули. Но постепенно Иво стал ловить себя на том, что вместо беспристрастных рапортов у него выходят чуть ли не рекомендательные письма. И не только из-за того, что он старался сглаживать редкие просчеты и небольшие промахи Ники, но и потому, что в этой девушке удивительным образом переплелись талант, целеустремленность, колоссальная работоспособность и самоотдача. Хотя последнее иногда настораживало чуткого хранителя.
Ника в течение всех пяти лет обучения была лучшей на курсе: история, хронологика, археология, языки, психология, математика, астрономия, физика, эвристика, аналитика, программирование, все сопутствующие дисциплины и боевые практики – на высший балл, ну разве что с литературой и историей искусств иногда бывали проблемы, но кому, в сущности, нужны эти Толстые-Достоевские и Босхи-Брейгели? И сейчас, после выпуска, все поставленные задачи выполняет четко, придраться не к чему.
Только за последние полгода благодаря Нике Даль список артефактов Гильдии пополнили: сбруя из Аркаима, череп одной из лошадей Алтайской принцессы Ак-Кадын, несколько станиц подлинных рукописей Леонардо да Винчи, увесистая связка пропавших писем Франца Кафки своей возлюбленной Доре Диамант, оригинальный патент на самолёт Братьев Райт, золотой плот чибча-муисков и первый замо́к мастера Мукса из Вены. Но Иво беспокоило то, что Ника, при всех этих выдающихся результатах, не позволила себе ни дня отдыха. У нее не было друзей, никаких интересов, кроме работы, и, казалось, никаких собственных желаний, кроме стремления быть лучшей.
Конечно, все, кто поступал на Истфак, фактически добровольно отказывались от обычной жизни в настоящем, ради возможности стать частью Большой Истории, но иногда, смотря на Нику, Иво задумывался, насколько это оправдано, и каждому ли, даже прошедшему самые сложные модули обучения студенту, подходит такая жизнь?
Текущее задание их двойки (а историки чаще всего работали парами) было в Национальном археологическом музее в Афинах, куда Ника даже устроилась работать – продавщицей в сувенирную лавку. Это была обычная схема для собирателей их уровня – найти нужный артефакт, получить к нему доступ и, выбрав наиболее удачный момент, подменить его практически неотличимой копией. Но в этом случае что-то было не так.
По прибытии они, конечно, были снабжены всеми необходимыми местными документами вместе с вполне проработанными досье на каждого: она – молодая студентка из Салоник, приехавшая на семестр в столицу, чтобы продолжить исследования на тему минойской талассократии77
Талассокра́тия (от др.-греч. θάλασσα «море» и κράτος «власть») – подтип государства, вся экономическая, политическая и культурная жизнь которого так или иначе связанной с морем, морским судоходством, и контролем морских пространств и/или прибрежных регионов.
[Закрыть] в местных библиотеках и музеях. Стипендия мизерная, родители – небогатые, так что приходится подрабатывать.
Он – эмигрант из Сербии, работает бариста в кафе напротив музея, где и познакомился с юной красавицей. А какая студентка-ботанка в очках, пусть и вполне себе хипстерских (все-таки Ника очень убедительно умела вжиться в любой образ), устоит перед скуластым балканским брюнетом с таким тембром голоса, ради которого многие посетительницы кафе умудрялись выпивать по пять-шесть кружек кофе в день, а уходили неизменно в восторженно-приподнятом настроении, то ли переборщив с кофеином, то ли насмотревшись на улыбчивого кофевара с его очаровательным акцентом.
В итоге спустя всего неделю, по убеждению всех смотрительниц экспозиционных залов и прочих музейных сплетников, они – прекрасная пара, ведь парень преданно каждый день провожает её до входной двери под многоколонным беломраморным портиком здания и вечером встречает там же, а иногда и днем забегает с чашечкой свежесваренного кофе, чтобы перекинуться с любимой парой слов и угостить её коллег вкуснейшим печеньем собственного приготовления.
И в небольшую квартирку в довольно неплохом районе Панграти теперь можно было спокойно возвращаться вместе, ведь снимать вдвоем намного дешевле – этот аргумент пронимал даже самых ярых музейных поборниц нравственности.
Ясное дело, что жили они в разных комнатах, потому сняли квартиру побольше, и вообще за все платила Гильдия, которая никогда не ограничивал хронистов на задании в финансах, но попробуй сыграть бедную студентку, проживая в пятизвездочном «Метрополитене». Ника, конечно, периодически ворчала, сетуя то на старый бойлер, то на через раз работающую кофемашину, но, в общем, легенда была вполне неплохая. Конечно, история не бог весть какая оригинальная, но, как было не раз доказано их совместным опытом, все охотно верят в трогательные сказки про влюбленных, а Иво, таким образом, может спокойно присматривать за своей подопечной.
По началу все шло по плану, но потом Гильдия стала присылать Нике какие-то дополнительные директивы, спецзадания по сбору информации в каталогах музейной библиотеки и его запасниках, а о главной цели операции – ни слова. Они уже успели неплохо изучить и коллекции из Акротири и экспозицию Микенского зала, а точнее те древности, что хранились в запасниках или находились в процессе реставрации. К счастью, в этом случае вполне можно было, не поднимая особого шума, подменить черепок-другой, не разрушая отработанного прикрытия.
Однажды с Никой вообще произошел странный случай, который не нашел отражения ни в каких официальных отчетах, потому что рассказывать о нем она почему-то не стала даже Иво. Во время обеденного перерыва она сидела на лавочке в полумраке своего любимого музейного зала, там, где выставлялись находки с Антикитерского корабля. Темно синие стены, мягкая подсветка, направленная только на экспонаты, пляшущие на потолке очертания волн, приглушенные звуки, витрины, имитирующие части морского дна с найденными на них артефактами делали это пространство обособленным от всей громады музея анклавом, где Нике особенно хорошо думалось.
Иво она говорила, что любит это место потому, что здесь всегда тихо и спокойно. Как будто сами пролежавшие века под морской толщей экспонаты – посуда, украшения, оружие и, конечно, скульптуры, передавали смотрящим на них посетителям свое умение мудро, без вечной суеты и страха, наблюдать за течением времени. Да и история обнаружения этих подводных сокровищ была из тех, что особенно нравились Нике, когда за, казалось бы, случайными обстоятельствами скрываются удивительные последствия.
Накануне Пасхи 1900 года команда ныряльщиков за губками была вынуждена задержаться на малоизвестном греческом острове Антикитера, чтобы переждать заставшую их врасплох бурю. Со скуки или по той самой счастливой случайности они решили скоротать время, занимаясь делом, которое кормило ни одно поколение таких ж как они выходцев с маленького голого островка Сими, а когда-то в древности даже входило в программу Олимпийских игр, – ныряя в прибрежных водах в поисках спонжей. Неожиданно один из пловцов сквозь толстое стекло водолазного шлема разглядел на дне силуэт корабля. Он в ужасе выскочил из воды, не переставая твердить про «кучу гниющих трупов» и про то, что надо поскорее убираться из этого гиблого места. Возможно находка, положившая начало современной подводной археологии, так и осталась бы лежать под слоями грунта и водорослей, если бы рассудительный капитан не решил сам проверить сбивчивый рассказ подчиненного. Он опустился на дно и вскоре вернулся на корабль, прихватив с собой… кисть руки древней бронзовой статуи! Потом уже вместе с группой археологов они больше года поднимали со дна те предметы, что сейчас составляют гордость Национального археологического музея Афин, включая загадочный Антикитерский механизм. Некоторые из ныряльщиков даже поплатились жизнью за то, чтобы вытащить это всё на поверхность.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
