Текст книги "Лабиринты времени: Кноссос"

А над всем этим изобилием форм, текстур и красок стояла такая концентрированная сногсшибательная едкая смесь запахов, по сравнению с которой отдельная вонь гнили и тухлятины могла показаться легким морским бризом. Но, как объяснял в тот день своим детям царь Минос: «Нет постыдного дела, постыдно лишь безделие».

Эти рабочие, днями напролет вдыхающие вредные испарения и надрывающие спину, орудуя рогатиной, заслуживают не меньшего, а возможного и большего уважения, чем рыбаки, скотники, землепашцы или садоводы.

Однако «пахучий квартал» располагался далеко от Царского Пути, который, оставив позади владения ремесленников, с каждым поворотом колес телеги приближал ребят к Амнисосу – знаменитому порту Кноссоса, а значит и к долгожданной встрече. Возчики затянули веселую песню (критяне вообще всё в своей жизни сопровождали песнями и заслуженно слыли лучшими певцами в Ойкумене), а друзья стали обсуждать предстоящее прибытие корабля Филоса.

– Как думаешь, Икар, что привез дядя на сей раз? Может, это будут новые заморские фрукты, как те красные штуки, что он привозил к Празднику Первых Плодов, помнишь?

– Еще бы! На вкус ягода как ягода, а после еще несколько часов вся еда кажется сладкой, даже рыба¹²12
  Видимо, Филос раздобыл где-то плоды путерии или Synsepalum dulcificum, которые могут вызывать «вкусовые галлюцинации», на короткое время изменяя вкус всей пищи на сладкий.


[Закрыть]!

– Слушай, – предположил парень, – а что если он все-таки привезет тех нильских зеленых чудовищ, о которых столько рассказывал? Которые в реке корягами прикидываются, видят всё с закрытыми глазами, а потом тяп – и ноги как не было! Вот было бы здорово!

– Что, без ноги остаться?

– Да нет же, крокодилосов этих увидеть! Дидакт Нестор говорил, что в Египте при храмах они вырастают такие огромные, что могут запросто человека целиком проглотить. Правда людьми их там не кормят, а всякими подношениями: пивом, лепешками, и наряжают в украшения, прямо как статуи богов, и бальзамируют потом даже, после смерти, а погребают со всеми почестями, представляешь?

– А… ну да, – отозвалась Ари без особого интереса. Она не разделяла любви Икара к заморским странам и их диковатым обычаям, считая, что все самое интересное и стоящее внимания и так есть на Крите, поэтому совершенно незачем без особой необходимости куда-то плыть и что-то там искать.

– А вдруг он периплы новые привезет? Вот бы из Скалистых Земель…

– Кстати, Икар, как тебя мастер Дедал-то отпустил? Я думала опять придется разыгрывать из себя принцессу и отбивать тебя силой.

– Да нормально все, он сейчас очень занят, и не заметит моего отсутствия, – процедил сквозь зубы парень.

– А, ну да, ему же к тавромахии надо готовиться, – понимающе кивнула принцесса, еще больше расстроив Икара.

– Если бы! Так ведь он не пойми чем там с тельхинами своими занимается, ты бы видела эту машину проклятую! Я вчера опять полночи в его подземельях проторчал. Он там такое строит, что… – юноша смолк, поняв, что наговорил лишнего.

Ари сделала вид, что не предала его словам значения, хотя решила при случае разузнать поподробнее об этом новом проекте Дедала. Да и тельхинов она видела всего пару раз, и то мельком, думала просто чудны́е знахари какие-то, или вера у них такая, кто же всех этих пришельцев разберет.

– Эх, не везет нам с тобой. Главк с Катреем вон вообще с пастухами в горах развлекаются, у них там небось каждый день по три приключения только до завтрака случается, сестра на Стронгиле мужем командует и обезьян дрессирует, с подданными заодно, а я тут со жрицами отдуваюсь, и ты с Дедалом.

Ребята тяжело вздохнули, каждый про свои неприятности.

– Ладно, ну их всех, – прервала тягостное молчание Ариадна. Хотя бы сегодня мы с тобой можем про все это не думать, а? Дядя Филос же приплывает, вот ему-то от нас никаких великих свершений не надо!

– Точно, он вообще сказал, что всегда готов меня на корабль матросом взять, вот бы с ним поплавать! Представляешь, в каких местах я бы мог побывать! Только разве отец когда-нибудь согласиться, да мне его одного сейчас оставлять боязно, вдруг еще выкинет чего…

Так за мечтаниями, воспоминаниями, догадками, предположениями и прочей болтовней друзья и не заметили, как подъехали к са́мому порту. Легкий соленый бриз и начавшие появляться рыбацкие дома Амнисоса, с сушащимися на стояках сетями, развешенными на веревках осьминогами и гроздьями вялящейся рыбы говорили о том, что повозки вот-вот въедут в шумный, крикливый и такой притягательный мир морского порта.

Рыбацкие деревни на Крите разительно отличались от монументальной красноколонной величественности дворцовых городов. Рыболовы строили себе небольшие круглые глинобитные домики с конусообразными крышами-луковками, покрытыми плетенкой из веток, глиной и соломой, белили их, а поверх белоснежных стен наносили орнамент азуритовой краской всех оттенков синего – от небесно-голубого до тёмного «подводного». Основным мотивом росписей было, конечно же, море во всем своем разнообразии: волны, кораллы, водоросли, рыбы всех мастей, крабы, спруты и прочая океанская живность.

Часто по росписи можно было угадать, чем занимается хозяин дома. Например, ловец моллюсков покрывал фасад своего жилища орнаментом из мидий, гребешков, устриц, рапанов, трубача, анемонов и других трофеев своей подводной охоты. Ловец морских змей и мурен для лекарей покрывал стены танцующими над зарослями кораллов гадами и устрашающими изображениями схваток с этими ядовитыми существами не только для красоты, но и чтобы покупатели не скупились, видя, каким опасным может быть его труд. Ариадне особенно нравился домик, расписанный летучими рыбами, которые порхали по его стенам, точно бабочки.

Доехав до Рыбной площади, где возчики должны были загрузиться свежим уловом, ребята соскочили с телеги. Ариадна дала на прощание Ору и Орайе по припасенной сладкой морковке, Икар почесал слонов за ушами, и, распрощавшись с возницей, они побежали к пристани.

На главном причале как всегда была страшная суета и толкучка. Конечно, бо̀льшая часть торговых судов разгружалась на Рука-острове (в наше время он называется Дия) небольшом кусочке суши, по форме напоминающем кисть руки с пятью пальцами-мысами, которые все обращены в сторону Крита. Но, несмотря на это, в Амнисосе всегда было множество кораблей: гости и послы, привилегированные торговцы, военные патрульные корабли и рыбацкие лодки.

Носильщики тащили тюки, сундуки, ящики, глиняные пифосы и медные кувшины к складам и повозкам. Купцы тут же пытались перехватить лучший товар или заручиться обещанием о продаже. Кто-то торговался, пересыпая новые ставки витиеватыми присказками. Особенно громко голосили торговцы-лоточники —древнейшие и несомненно талантливейшие бренд-менеджеры, рекламщики и маркетинг-специалисты мира:

– Кому бусики продам?!

Кому дешево отдам?!

Для красивых синих глаз!

Купи, дочка, про запас!

– Барубуля красная,

Свежая, прекрасная,

Сам ловил, сам бы съел,

Да хозяин не велел!

– Ко мне подходим,

Кого от рыбы воротит!

Берем орешки на меду,

Прямо в шапку накладу!

Усиливая гомон, прислужники гремели на главном пирсе расставляемыми триподами, бронзовыми чащами для воскурений на трех длинных высоких ногах, и начинали другие приготовления к торжественной встрече какой-то очередной делегации.

У кого-то увели кошель, и он в сердцах вдохновенно и сложносочиненно проклинал вора, призывая всех духов земных и морских. Кто-то плакал от счастья, встретившись с семьей после долгой разлуки. Капитаны громогласно отдавали команды матросам, которые даже швартуясь горланили свои бесконечные песни. Нянька потеряла в толпе ребенка и в ужасе металась, выкрикивая его имя, пока малец с выражением невозмутимого любопытства на лице стоял у нее за спиной. Ржали ослики, стучали колеса, плескалась вода, гремели на ветру снасти. Здесь пахло морем, потом и дальними странами.

Ари и Икар на мгновение остановились, оценивая ситуацию.

– Сюда, дальше, к пятому пирсу, – сказал Икар, взял спутницу за руку и уверенно вклинился в толпу. Он был чуть выше Ариадны и хорошо ориентировался в порту, так что смог разглядеть и безошибочно определить, где стоит корабль Филоса-Осьминога.

Они миновали египетское торговое судно с широким одиночным парусом и причудливыми изображениями их богов в полузверином облике на бортах. Следующим был пришвартован мощный шестнадцативесельный финикийский корабль из Сидона. Его красный парус уже был свернут, а команда, наверное, отсыпалась или кутила в портовых тавернах. Второй «финикиец» как раз вставал на якорь рядом.

Дальше стояло несколько небольших критских кораблей для перевозок средней дальности – такие ходили на Стронгиле, Анафу, Астипалею, Сикинос, Аморгос, Миною, Сифнос, Кимолос и множество других островов, драгоценным ожерельем рассыпанных по всем минойским морям. Один из них был расписан красочными голубыми дельфинами, стремительно плывущими вместе с кораблем по волнам. На бортах другого летели ярко-желтые морские птицы, и казалось их крики и хлопанье крыльев сливаются с галдежом наглых портовых чаек. Третий был увит прекрасными лилиями, а по четвертому стремглав неслись леопарды.

Моряки относились к своим кораблям трепетнее, чем к домам, ведь многие и бывали в море чаще, чем дома. Поэтому краски, качество и сюжет росписи могли немало рассказать о владельце или арендаторе. Цветами и побегами, например, украсит свой корабль скорее торговец пряностями, а щитами и мечами – поставщик оружия.

Многие корабли, стоящие в порту, принадлежали царскому флоту. Но Минос, отдавая суда в наем, не только поощрял такие старания капитанов, а даже раз в год устраивал конкурс на самую искусную их роспись и отделку.

Ребята пробежали мимо еще нескольких причалов с рыбацкими лодками поменьше, а за ними, наконец, увидели «Спрута» – гордость самого Филоса-Осьминога, всего критского флота и каждого отдельного кносского мальчишки (и даже некоторых девчонок), мечтающих о морских приключениях. О, какой это был корабль!

Рассказывают, что для его строительства Филос выбрал восемь лучших корабелов, по числу щупалец спрута, и сам руководил всеми этапами работ. Его мощный корпус, в несколько раз превышающий размеры обычного минойского торгового судна, был создан лучшими мастерами из отборного критского кедра.

Будущий капитан запретил начинать работу со «скелета», как это было принято обычно, а по разработанным вместе с мастером Дедалом чертежам и расчетам научил, как построить корабль более прочный, легкий, а значит и более быстрый.

Сначала корабелы пояс за поясом натягивали рамы шпангоутов и строили обшивку, и только потом по мере готовности корпуса вставляли в него ребра. Этот новый способ строительства был одобрен самим ванаксом, и со временем должен был полностью обновить флот минойцев. Такие корабли могли разместить больше гребцов (или товаров в трюмах), идти быстрее, а при необходимости, и таранить смертоноснее.

Но не только это впечатляло любого, кто когда-либо видел «Спрута» во всей красе. По борту корабля струилась великолепная роспись с кованными рельефными деталями. Волны на ней складывались в фигуру океаниды, восстающей из пенной пучины и держащей в руках огромный сверкающий двулезвийный топор-лабрис, выпуклый силуэт которого был отлит из чистого золота.

На белоснежном парусе был изображен осьминог, да так, что при порывах ветра казалось, что он шевелит щупальцами и вот-вот бросится на несчастную жертву.

Так как же случилось, что уважаемый моряк, торговец и государственный муж на всю жизнь, и судьбой и именем, оказался связанным со страшным морским чудовищем?

Торговец Филос, или Филос-Октопус, дядя Ариадны по материнской линии, происходил из знатного критского рода, отпрыски которого чаще всего становились чиновниками при Дворце. Филос же, несмотря на знатное происхождение, прошел весь «путь моряка» – от простого матроса до Доверенного Царского Торговца, что подчас означало и дипломата, и экономиста, и шпиона, и военачальника.

Еще мальчишкой он упросил родителей отдать его на обучение в порт. Здесь он помогал описывать грузы, проводить досмотр кораблей, общался с морским людом, ходил с рыбаками по ближним маршрутам. Через год, когда Филосу исполнилось шестнадцать, и все основные премудрости морской науки, от плетения сетей до имен путеводных звезд, были изучены, он впервые ступил на борт корабля не в качестве пассажира.

Сначала юного Фила определили простым матросом на торговое судно, ходившее в Угарит и Библос. Потом уже возмужавшим юношей, как и многие поколения до него, критянин захотел воочию увидеть, как далеко простираются воды Талассы-кормилицы и какие тайны хранят её волны. Он решил стать морским воином, одним из тех, кто возводит невидимую стену, благодаря которой Кноссос и прочие критские дворцы не надо было обносить настоящими фортификационными сооружениями.

В этом качестве Филос за несколько лет побывал практически во всех уголках Эгеиды, на которые распространялась талоссократия Миноса: Ближние и Дальние Острова, города и государства Больших Земель —Египет, Бабилон, Сидон, Сур, Библос и многие-многие другие, сами названия которых звучали захватывающе и таинственно.

Его отряд патрулировал воды и боролся с пиратами и нахальными финикийцами на вверенных ему территориях, уходя при этом все дальше от привычных берегов. Именно в это время по повелению и под предводительством Миноса было покончено с пиратством на Круговых островах – Кикладах¹³13
  Др.греч. Κυκλάδες – «лежащие кругом».


[Закрыть]. Так называли всё множество островов, лежащих к северу от Крита, вокруг священного Делоса.

Также такие патрульные группы из дву-трех кораблей часто становились первооткрывателями новых островов и поселений, благоприятных бухт и кратчайших маршрутов. Они обладали неоспоримым преимуществом перед торговыми судами и по скорости, и по защищенности. Патрули регулярно отправляли сведения первоочередной важности в Кноссос: сообщали о необходимых дополнениях к описаниям морских путей, об обстановке на дальних рубежах, о слухах и тайнах, которые в изобилии обитают в портах и тавернах приморских городов по всей Ойкумене.

Ари любила слушать захватывающие рассказы о том времени, когда с ее дядей случались самые невероятные и удивительные приключения – от него самого, во время недолгих «побывок» на суше, или от других моряков, передающих эти истории из уст в уста. Одной из её любимых, конечно, была история про того самого Октопуса – гигантского осьминога, напавшего на корабль дяди где-то на пути из Милета.

Говорят, что тогда разразилась страшная буря, и огромное чудовище с оглушительным рёвом набросилось на корабль. Словно тысячи смерчей разом завыли о неотвратимой и скорой смерти. Жуткое порождение темных морских глубин стало сдавливать хрупкую, наполненную людьми деревянную скорлупку мерзкими щупальцами.

Несчастные матросы уже попрощались с этим миром и готовы были встретиться с Владычицей Вод и путей у врат в Заморье. Но тут произошло необъяснимое: парнишка, который раньше не слыл безрассудным смельчаком и никогда не метил в герои, в одночасье стал легендой.

Он, как и все, еле держался на ногах на отчаянно стонущем в смертельных объятиях монстра корабле. Но Филос ухитрился сначала просто схватиться за водруженный у основания мачты позолоченный лабрис, перед которым моряки возносили ежедневным молитвы своей покровительнице Афине, а потом нечеловеческим усилием вырвал его из постамента. С неистовым криком обрушил он всю мощь священного оружия на мерзкую плоть чудища.

Несмотря на то, что этот топор был предназначен для жертвенных воздаяний, а не для боя, юноша смог отсечь им несколько гигантских щупалец и порядком разъярил спрута, когда остальная команда вышла из оцепенения и тоже схватилась за оружие. Так, вдохновленные отвагой одного юноши, они разомкнули смертельные тиски и сбросили израненную тушу осьминога обратно в пучину.

После этого события слава и удача стали постоянными спутниками Филоса. Моряки прозвали его Осьминогом, Октопусом, сначала за отвагу и героизм, а потом стали поговаривать, что у него и впрямь не счесть щупалец – в каждом порту пара-тройка найдется.

Именно в те годы Филос понял, что могущество Миноса – это не только благословенный Богами мощный флот и опытнейшие мореходы, не только плоды недр и гор: золото, серебро, медь, бронза, мрамор и глина, не только многоголовые стада и полные рыб сети, драгоценные кипарисовые леса и колосящиеся луга и пашни, не только искуснейшие работы критских ремесленников: ткани, ароматические масла и ювелирные изделия, идущие нарасхват на всех рынках… Нет, есть нечто, что часто становится дороже всех тюков и пифосов в трюме торговца – это Знание.

Есть знание, которое приходит с опытом. Оно лежит на поверхности: можно, например, узнать, где и когда будет собран обильный урожай, а значит, в какое время года в какой порт надо плыть, чтобы выгадать лучшую цену.

Можно уметь читать по звездам и ветрам, помнить все самые укромные бухты и проливы, знать когда можно рискнуть, а когда стоит придержать корабли у причала. Без этого знания на море и выжить-то сложно.

Но есть Знание, которое позволяет подстраивать под себя сами обстоятельства и изменять ход игры в свою пользу, даже если кости упрямо смотрят на тебя двумя змеиными глазами¹⁴14
  «Глаза змеи» моряки называли комбинацию из двух единиц, выпадающих на костях.


[Закрыть]. Филос понял, что для того, чтобы добиться успеха, надо знать еще две вещи: людей и то, чего они хотят.

И вот, по прошествии лет, поднабравшись опыта, приобретя уважение как отличный мореход и отрастив смоляную курчавую бороду с первыми нитями серебра, он был удостоен права на владение собственным кораблем и стал капитаном, а еще через некоторое время и Царским Торговцем. Вот тут-то Филос и показал, какой ценный урок преподнес ему Спрут.

Он умудрялся находить такие маршруты и договариваться с такими людьми, что извлекал максимальную выгоду из любого, даже, казалось бы, не сулящего ничего хорошего предприятия.

Нечистые на руку или просто нерадивые портовые досмотрщики, алчные советники и приближенные правителей, падкие на заморские украшения и дорогие косметические притирания жены и дочери важных господ, властолюбивые жрецы и сановники всех мастей, а также кухарки и поломойки, владельцы таверн и постоялых дворов, воры, преступники, кабачные пьяницы и портовые мальчишки, продающие с лотков жареную на углях рыбу – все стали его безотказными щупальцами, и, так или иначе, работали на пользу его дела, приносили ему знание, а с ним и немалую выгоду.

Филос знал подноготную многих торговцев и умел сбить цену там, где другие платили втридорога. Он знал тайные страсти и секреты начальников портов и правителей городов. Знал, какие кланы воюют между собой, а какие планируют заключить мир и уже готовят детей под венец. Знал, кому порицатель предсказал на неделе удачу, а кого отправил в путь с тревожным предзнаменованием. Он помнил имена и титулы такого несметного количества нужных людей, а также членов их семей, что хватило бы на хороший густонаселенный город.

Кому-то было достаточно вовремя подаренной инкрустированной драгоценными камнями шкатулки с изображением особо почитаемого божества, так необходимой для полноты коллекции, а кого-то приходилось образумливать тщательно скрываемыми фактами личной биографии. Часто нужно было просто проявить уважение к чьим-то обычаям или традициям, почтить память прославленных предков, сказать пару фраз на родном языке… – он знал все эти приемы и постоянно изобретал новые.

Получив доступ к ресурсам Дворца, куда со всего Крита стекались самые лучшие материалы, где работали самые искусные ремесленники, и где жили самые взыскательные покупатели, он не только исправно служил Миносу и пополнял казну редкими товарами и ценными металлами, но и стал незаменимым при дворе человеком, даже вхожим на все торжественные мероприятия, включая самые закрытые священнодейства.

Но в душе он так и остался настоящим моряком, который не мог прожить и дня без шума волн и крика чаек. Даже виллу свою он выстроил прямо в черте Амнисоса, окнами на море. Хотя придворные шептались по началу, что он ведет себя как неотесанный матрос, и не пристало людям его круга селиться вместе с рыбаками, потом и им пришлось смириться. А еще через пару лет среди кноссоской знати даже стало модным строить летние резиденции на самом побережье.

Что уж говорить о простых людях. Они видели в Филосе настоящего героя. Дети рыбаков, крестьян и ремесленников частенько встречали прибытие «Спрута» в порт, чтобы еще раз поглазеть на знаменитое судно и его капитана. Для Филоса же изображение этого чудища стало счастливым знаком. Он вырезал его и на своей именной печати, оттиск которой стоял теперь не только на торговых контрактах, закупоренных сосудах и хозяйственных табличках его дома, но и на многих государственной важности документах.

Запыхавшиеся Ари и Икар подбежали к «Спруту», когда разгрузка уже была в полном разгаре. Филос лично руководил рабочими и отправлял помеченные только ему понятными знаками тюки и сосуды на склады или к заранее оговоренным продавцам и мастерам, многие из которых даже готовы были переплатить, только бы сырье доставлял им именно капитан Осьминог. Потому что у него товар обязательно будет самым качественным, и он никогда не обвесит покупателя даже на сотую долю таланта.

– Дядя Филос, дядя Филос! – Ариадна стрелой рванулась с места, узнав косматый силуэт, отдающий какие-то указания грузчикам. Очень мало знатных мужчин на Крите позволяли себе носить бороду, считавшуюся уделом бедных рыбаков, да и к прическам во дворце относились крайне трепетно, но капитан Филос мог себе позволить выглядеть экстравагантно, следуя простой моряцкой моде – чем больше растительности на лице, тем меньше тебя беспокоит колючий встречный ветер.

– А, это ты, Рыбка! – стоящий на причале моряк обернулся на знакомый голосок племянницы и подхватил ее на руки.

Счастливая Ари повисла у него на шее и расцеловала в обе щеки.

– Какой ты колючий, дядя, – со смехом заявила принцесса. – Прямо как рыба-еж, которая вся в иголках и надутая как шар.

– Ну, я пока еще не такой круглый – моряк выразительно похлопал себя по животу, – И разве ты забыла, что я все-таки Осьминог? – нарочито грозно прогрохотал Филос, пряча радостную улыбку в завитках бороды.

Филос любил племянницу как собственную дочь. За время странствий, приключений и беспрестанной работы на благо Крита, он так и не обзавелся семьей. Ходили слухи, что в жизни своей он любил только одну женщину – лазурнокудрую нереиду Мелиту, ведь именно ее он увидел на гребне волны в ту страшную ночь.

Как он шепотом признался однажды Ари, именно Мелита указала ему на спасительный лабрис, тем самым и сохранив, и бесповоротно изменив жизнь моряка. Еще поговаривали, что иногда она даже являлась ему в жемчужном свете луны в образе морской девы с колышущимися струями пышнопенных волос.

Несколько лет назад в портовых кабаках Крита даже родилась песня с названием «Лунная невеста», которую теперь знал каждый минойский моряк.

День закатился, город спит,

В лампадах гаснет свет.

И лишь по пирсу движется курчавый силуэт.

Но кто же это в ночь глядит,

Что ищет он во тьме?

Тебе я правду расскажу, поверишь ли ты мне?

Это наш Филос страшный Спрут,

Наш многорукий Спрут,

Филос – герой морской и плут,

Морской герой и плут.

Когда все люди по домам

В кроватях крепко спят

Он в порт идет, как перламутр глаза его блестят.

Так что же ищет он во тьме?

С кем встречи ночью ждет

Я расскажу, а верить ли решать уж твой черед.

Это наш Филос страшный Спрут,

Наш многорукий Спрут.

Везде его героем чтут,

Везде героем чтут.

Сидит, закутавшись во мрак,

Глядит на моря гладь,

Луна взошла и видит он, кого не смел и ждать.

Дева прекрасная из волн,

Глаза как свет звезды —

Саму Мелиту видит он, поверишь ли мне ты?

Это наш Филос страшный Спрут,

Наш многорукий Спрут

Удача и успех идут

С ним об руку идут.

Корона пенная на ней

И бархат вод ночных

О чем-то тихо говорят, но речь не слышна их.

Нырнул в пучину капитан

И будто бы пропал,

Но знают все царем морским с тех самых пор он стал.

Это наш Филос страшный Спрут,

Влюбленный в волны Спрут,

Нашел свое он счастье тут,

Нашел он счастье тут.

Так пели в самой короткой и приличной версии песни, без лишних трактовок и подробностей, но, как известно, каждый исполнитель вправе добавить к песне что-то свое, и этим правом активно пользовались. Сам же капитан на вопросы о хозяйке своего сердца всегда отшучивался, мол на Крите и так всем женщины заправляют, пусть хоть он останется им неподвластным.

Ариадну Филос прозвал Рыбкой, еще когда она была совсем крохой. Она тогда ходила-то плохо, но в дворцовом бассейне уже плескалась и плавала как настоящая вертлявая меленькая рыбешка. На десятилетие дядя подарил ей аквариум из драгоценного вечного льда, хрусталя-кристаллоса, наполненный разноцветными подводными жителями. Чтобы во дворце, так далеко от побережья, у нее был свой кусочек моря. Так между ними и повелось, он – осьминог, она – рыбка, а вокруг пусть море шумит, волны бьются о скалы, им все равно.

Икар робко подошел к обнимающимся родственникам и встал чуть в стороне, сделав вид, что ему самым тщательным образом именно сейчас необходимо изучить занятнейшую конструкцию своих сандалий. Завидев его, торговец прогремел: «Иди сюда, скромник! У меня и для тебя кое-что есть». Парень не заставил себя долго ждать.

Они поднялись на борт в «капитанскую рубку» – большой кожаный шатер на крепком деревянном каркасе, устанавливаемый на корме судна, когда не свирепствует этезиан. Так на Крите звался сильный сухой северный ветер, из-за которого царь Минос и приказал перенести швартовку большей части торговых судов на Руку-остров¹⁵15
  В наше время именно он называется «Дия».


[Закрыть], стоящий аккурат напротив Амнисоса. В его четырех тихих бухтах между пальцами «руки» корабли могли укрываться от сильных порывов ветра, и капитаны могли разгружаться, не боясь разбить судно о рифы.

В шатре лежали немногочисленные личные вещи Филоса, приготовленные для спуска на берег. В основном это были медные тубусы с периплами и картами, запаянные толстыми восковыми печатями, да пара кожаных мешков и деревянных сундуков с неизвестным содержимым. Несколько сплошь исписанных кож и папирусов лежали на раскладном походном столе в передней части шатра, надежно припечатанные тяжелыми базальтовыми египетскими статуэтками в форме бегемота, черепахи, рыбы и других животных. Филос заметил, как загорелись глаза Икара, который обожал изучать новые морские маршруты и вообще все, что поддается изучению.

– Да, Икар, тут тебе есть чем поживиться. Подарить не могу, сам понимаешь – это первые экземпляры, сначала надо их царю показать, да и перерисовать с переводом и комментариями в дворцовых скрипториях. Но пока можешь посмотреть, что успеешь, а мы тут с Ари парой слов перебросимся.

Потерявший от восторга дар речи Икар только кивнул и кинулся к столу, жадно впившись взглядом в разложенные свитки. Каждый раз, когда ему в руки попадали новые карты, он словно оказывался в этих далеких неизведанных землях, где так мечтал когда-нибудь побывать.

Капитан Осминога жестом подозвал племянницу в отделенный перегородкой дальний угол шатра. Из стоящего здесь сундука Филос достал удивительную вещь, которая с первого взгляда озадачила Ариадну. Под несколькими слоями мягкой шерстяной материи скрывался резной ажурный шар из похожего на желтую медь материала, состоящий из, как минимум, десяти сфер, помещающихся внутри друг друга так, что их можно было видеть в круглые окошки-прорези.

Первая верхняя сфера, как и остальные, выглядела непрерывным узорчатым хороводом морских существ. Рыбы, дельфины, осьминоги, каракатицы, морские коньки и другие причудливые создания глубин плыли средь зарослей морской травы и водорослей, ползли лангусты, раскрывали свои створки жемчужины, а русалки-нереиды, прекрасные служительницы Морской Владычицы Афины, сидели на рифах и, казалось, с усмешкой смотрели на скучный сухопутный мир.

– Это – шар-тайник, его сделал из самородного орихалка по моей просьбе кузнец со Стронгиле, и зачаровал древней магией мастеров так, что его нельзя открыть силой или разрушить: ни лучшим бронзовым мечом, ни молотом, ни камнем. – Филос протянул подарок Ариадне, которая с интересом стала ощупывать причудливую вещь.

– Какая красота! – выдохнула Ариадна.

– Да, но это в нем не главное, рыбка, – объяснил дядя. Смотри, здесь двенадцать сфер в них несколько сквозных прорех. – Он медленно, осторожными движениями начал смещать один за одним слои шарика в ладонях Ари. – Только если ты соединишь в правильном порядке их все и просунешь палец в нужное отверстие, нажав на створку, да-да, там нащупала? – Филос указал на верхнюю часть сферы, – вот эта маленькая верхняя крышка в виде морской черепахи откинется, и ты сможешь достать свое сокровище.

Филос-Осьминог перевернул тайник, и в руки Ариадны выпал небольшой клубок пряжи. Принцесса аккуратно провела пальцами по свернутой нити, и в изумлении посмотрела на свои ладони, а затем на продолжавшего объяснения моряка.

– Что это, дядя? Такая странная, когда притронешься…

– Разверни ее немного.

– Она прямо как вода, струится, а руки сухие. И цвет вроде бы синий, а вроде и зеленый, и еще как будто тоненькие серебряные ниточки внутри…

Ари продолжила отматывать нить, рассматривая и щупая.

– Да, ты права, рыбка, она точно как море, как море и путеводные звезды, отражающиеся на его глади.

– Ой, моток-то не уменьшается, дядя Филос! И правда колдовство!

– Еще какое, – усмехнулся капитан. Он бережно смотал нить назад в клубок и положил его в шарик, перетасовав затем сферу за сферой.

– Путеводная нить, так ее называют. Это очень редкая вещь. Я и сам до недавнего времени считал, что это просто моряцкие байки. Потом как-нибудь расскажу, как мне удалось ее добыть в холодных гиперборейских землях, но сейчас тебе важно знать одно – этот клубок выведет к цели, где бы ты ни заблудилась. Не спрашивай, рыбка, почему я даю тебе его именно сейчас. Я поклялся твоей матери, моей сестре, оберегать и защищать тебя, и сердце подсказывает мне, что пришло время для таких подарков.

Чтобы научиться открывать сферу, тебе надо запомнить двенадцать строк, которые помогут находить нужный элемент в каждом шаре и поворачивать их в правильной последовательности.

На дне морском лежит моллюск, ракушку приоткрыв,

Над ним креветок караван торопится в залив.

Забился в камни ёж морской в игольчатой броне,

И каракатица в песке таится в стороне.

Актинья, щупальцами вверх, добычу в сети ждет,

Медузы закружили свой неспешный хоровод,

Зубастый бурый морской черт разинул страшно пасть,

Ах, как бы пестрому бычку в ней вовсе не пропасть.

Зря долгопёрка веером топорщит плавники,

Из рыб только летучая способна на прыжки,