Текст книги "Лабиринты времени: Кноссос"

Глава 5 – Портовые байки Амниссоса

Как только ночная густая мгла разбавилась первыми робкими проблесками света на горизонте, Ариадна открыла глаза и быстро вскочила на ноги. В световом колодце еще можно было разглядеть бледнеющие звезды и грустный таящий лунный лик, но предвкушение скорой встречи с любимым дядей мгновенно прогнало вялую дремоту.

В это время в восточном крыле, а точнее сказать квартале Дворца, где располагались личные комнаты царской семьи, всё еще спало крепким сном. Поскольку Кноссос представлял собой поистине гигантское каменное сооружение размером с целый город, в одной его части могли еще властвовать ночные духи, тогда как в другой уже кипела жизнь, во всем своем шумном великолепии.

В этот ранний час в хозяйственном крыле слуги, ремесленники и рабочие уже приступили к своим ежедневным обязанностям. Пекари месили тесто, ставили выпекаться хлеба и лепешки, повара и кухарки начинали колдовать на кухне, закупщики отправлялись в порт за свежей рыбой, горшечники разводили огонь в похожих на огромные ульи печах, смотрители за металлами отвешивали ювелирам дневную норму золота, серебра, электрума и драгоценных камней. В святилищах жрицы кормили своих змей и возносили первые молитвы и хвалы богам, а на охранных постах куреты, жрецы-стражники с двухлезвийными топорами-лабрисами и двоекружными щитами наперевес, чеканным шагом шли на смену ночным отрядам.

Но здесь в запутанных коридорах царских покоев все звуки были скованны тягучей дымкой ночных сновидений. После того, как царица Песифая, мать Ариадны, отбыла на Делос, в женских комнатах жила только принцесса со служанками. Пользовалась она лишь тремя-четырьмя ближними помещениями и ванной, так что в остальных теперь царила тишина, полумрак и утренняя прохлада.

Отец принцессы, Великодержавный Минос, не смотря на все старания придворных лекарей, продолжал мучиться бессонницей и изнуряющими, обессиливающими головными болями. В это предрассветное время он только смежил веки, оставив на столе ворох свитков, табличек с записями и слабнущие огоньки масляных ламп. Поэтому во время редких и столь драгоценных часов царского сна все слуги и обитатели этой части Дворца оберегали его покой, удерживая ночную прохладу и полумрак за темными шторами, общаясь лишь жестами и шепотом, и отсрочивая приход нового шумного дня, наполненного заботами.

Каждые четыре года перед Тавромахией супруга Миноса Пасифая отправлялась на Священный Остров Делос – маленький клочок суши, который по преданию сам поднялся из океанских вод с уже стоящим на нем Святилищем Морской Владычицы, поклониться в котором мечтали многие, но мало кому удавалось туда попасть. Этот остров, единственный из всех, что щедрая длань Демиурга рассыпала по минойским морям, не был связан корнями с морским дном. Он, как вольный корабль, странствовал по волнам, и только избранным открывалась дорога к его священным берегам.

Иногда путь к нему мог длиться от рассвета до полудня, а иногда корабли, щедро груженые подношениями и дарами по нескольку дней блуждали в штормах и тумане, а возвращались, так и не увидев долгожданный силуэт беломраморного храма.

На Делосе нельзя было родиться и быть похороненным, здесь не было жителей, кроме нескольких избранных священнослужителей и жриц – остров крайне ревностно выбирал себе гостей из людского рода, но был приветлив ко всем морским созданиям: нимфам, нереидам, сиренам, тритонам, гипокампам, горгонам, дельфинам и другим, названий которым даже нет в человеческих языках. А главной, бережно хранимой и ревностно оберегаемой, святыней острова была бьющая из нерукотворного фонтана Святилища вода, легендарная живая вода, способная, как считалось, исцелять больных и воскрешать умерших.

Пошел уже седьмой день со дня отплытия Пасифаи, а паруса судна царицы, которые всегда можно было узнать издалека по рисунку среброликой Луны, покоящейся между священными рогами в окружении звезд, так и не показались на горизонте. Царь не находил себе места от тревоги.

Он с головой ушел в государственные дела и старался не думать о том, что могло так задержать царицу на пути домой. Шторм? Пираты? Недруги? Если его не терзала мучительная головная боль, сопровождаемая светобоязнью и непереносимостью любых громких звуков, Минос мог днями напролет сидеть над какими-то планами, схемами, докладами, забывая обо всех окружающих. Глаза впивались в письмена, а волосы, колеблемые потоками воздуха из окон, все больше серебрились сединой. Тени под глазами становились гуще, а мелкие трещинки морщинок превращались в ущелья, лощины и обрывы, проходя по которым, топограф не долго бы размышлял над названиями: «Тревога», «Томительное ожидание», «Усталость», «Беспокойство», «Страх».

Правда в те далекие времена топографов на Крите, конечно, не было. Как не было современных подробных карт, туристических путеводителей, ровных асфальтовых дорог и фешенебельных отелей. Зато было много такого, о чем мы сейчас можем только мечтать, например, волшебные существа самых невероятных мастей и видов, неизведанные и таинственные места, могущественные магические силы и, конечно, интереснейшие события, многократно искаженные отголоски которых дошли до нас эхом мифов, сказок, легенд, поговорок, примет и обычаев.

Временами ванакс, а именно так звучал царский титул на минойском языке, отрывался от дел и как будто к чему-то прислушивался. Словно ждал, что вот-вот его прекрасная среброкудрая Пасифая войдет в двери, принесет ему успокаивающего травяного вара, тепло, нежно обнимет за плачи и скажет:

– Ну все, царственный мой супруг, государство-государством, но пора и поужинать, и с детьми без тебя сладу нет. Говорят, Ариадна сегодня опять довела до белого каления жриц тем, что отказалась облачаться в парадное платье для приема египтян и явилась на службу в Главное святилище в «неподобающем виде». Служанки донесли, что у нее и перья в волосах торчали, – добавляет она с улыбкой, – и солома. Наверное, опять с Икаром в птичнике или в зверинце были…

Но тени воспоминаний быстро таяли, и Минос оставался один со своей тревогой и заботами. Пасифая была далеко, да и все дети, кроме самой младшей Ариадны, разъехались кто куда.

Старшая дочь Миноса Федра, уже два года после замужества жила на Стронгиле. Поговаривали, что с появлением Федры Аталассос, столица Круглого Острова, наконец-то, обрел правителя с твердой рукой и железной волей, хотя формально критская принцесса стала лишь супругой царя Плутоса и Верховной Жрицей.

Стоит сказать, что быть жрицей в минойском мире было очень почетно. К этому стремились многие критянки и жительницы других островных и материковых городов, ежегодно прибывающие в Кноссос на обучение. Однако мало кто допускался в самые охраняемые внутренние святилища дворца, а еще меньше было посвящено в сокровенные тайны женского жреческого Знания. Несмотря на то, что царем именовался Минос, именно они, молитвенницы и ведуньи, предсказательницы и целительницы считались главной опорой государства, его движущей силой, его полноправными правительницами.

В их руках сосредоточилось много власти, но сами они тоже были подвластны строгим правилам и ограничениям, диктуемым самими богами. Они делились на три основные ветви, в зависимости от той ипостаси Богини, которой приносили клятвы: Владычице зверей, Морской Владычице и Великой Матери.

Но были еще и Безымянные – самая закрытая и таинственная жреческая группа, женщины из которой отрекались от своих имен, не имели права выходить замуж и создавать семьи, потому что все они считалась названными невестами Предвечного Бога.

Исключение делалось лишь однажды, когда взошедший на престол новый Минос должен был выбрать супругу – ей становилась та из Безымянных, на которую укажет царский перст. Новое тронное имя ей давал сам ванакс, например, имя матери Ариадны, Пасифая, означало «вся объятая светом».

Оба сына Миноса, Катрей и Главк, отправились к пастухам в многовершинные Белые горы на ежегодное обучение. Отец считал, что, не умея управлять стадом, в управление страной и соваться не следует. А для двух юношей, которые терпеть не могут официальные встречи в тронном зале и занятия с учителями в полумраке Зала Познаний, такая отцовская «суровость» была настоящим подарком. Каждый раз они возвращались со своих «весенних каникул» окрепшие и загоревшие, переполненные впечатлениями и с запасом новых чудесных историй.

Так что Ари ужасно им завидовала. Но и в этот раз жрицы наотрез отказались позволить ей поехать с братьями. Ведь надо было готовиться к Великой Тавромахии, постоянно учить и повторять свою партию.

Принцесса начала собираться. Почувствовав, что беспокойная юная госпожа проснулась, служанка Фиса, девушка лет шестнадцати, молча встала со своей кровати в угловой нише, и, как всегда, хотела помочь с утренним туалетом. Судя по более светлому оттенку кожи и цвету глаз она была из пеласгов.

Неуклюжими резкими движениями Ари стянула через голову мягкую ночную сорочку и надела приготовленную с вечера короткую дорожную юбку. Прекрасной выделки ткань была выкрашена в темно-синий «цвет зимнего моря», а по краю подола вышивальщица пустила желтой нитью орнамент из переплетающихся двойных спиралей.

Предвидя жаркий и суетливый день вне дворца, к юбке Ари выбрала тонкую «опояску» из светло-голубого египетского льна, за любовь к которым ее непрестанно журили жрицы. Этот вид летней рубашки, представляющий собой единый отрез ткани, накидываемый на шею и крест-накрест крепящийся на спине завязкам, по их мнению, не пристало носить дочери ванакса. Уж слишком такой наряд прост и неказист.

Может, и так, но непоседливая Ариадна намного больше ценила удобство и легкость такой одежды, нежели красоту и яркость длинных юбок в каскадах цветных оборок и тугих корсетов, какие носили жрицы и знатные дамы. «Вертеть хвостом» перед парнями она не любила, а для чего еще, спрашивается, можно было надеть на себя несколько слоев тяжелых украшенных вышивкой тканей в такую жару?

– Ну что ты там, Фиса! – подгоняла Ари служанку, поправляющую завязки на ее спине. – Мне бежать надо, ты же знаешь.

– Терпение, юная госпожа. Вам еще волосы надо расчесать, уложить…

– Не-е-т уж, не сегодня – протянула девчонка, выкручиваясь из умелых рук Фисы. Она опрометью бросилась в ванную, стуча голыми пятками по каменному полу. – Дяде Филосу я и так нравлюсь.

К недовольству придворных дам, критская принцесса вообще была не из тех девушек, что часы напролет проводят у зеркала, примеряя многочисленные наряды, расчесывая и укладывая волосы, натираясь маслами и гримасничая, как будто пчела в губу ужалила. Тратить время на такую ерунду – глупости какие!

Да-да, женские знания ой как важны, и власть, данная их роду, бесценна, но на деле Ариадну на эти женские посиделки с мудреными настольными играми и задушевными беседами было не заманить. Юную наследницу Миноса больше интересовали походы в горы, прогулки по янтарно-зеленым лугам и душистым кипарисовым лесам острова, игры с братьями, Икаром и другой дворцовой молодежью где-нибудь в прибрежных гротах или в бесконечных лабиринтах Дворца.

Например, в Кноссосе обычная игра в прятки могла стать совершенно безнадежным и бессмысленным занятием, если не установить заранее строгие рамки и правила. Здесь было столько уровней, галерей и переходов, лестниц и потайных лазов, подвалов и схронов, что даже Ари, которая выросла во Дворце и считалась одним из лучших проводников по нему, иногда обнаруживала совершенно новые комнаты и залы. Как будто он сам разрастался и «достраивался», исходя из каких-то собственных необъяснимых необходимостей.

К счастью, много лет назад случилось так, что детям пришлось поменять правила игры, а это значительно упростило жизнь взрослым, постоянно разыскивающим их к обеду или ужину, да и им самим.

Как-то раз учитель Нестор сидел в Зале Познаний, разбирая недавно прибывшие из Египта папирусы, привезенные кем-то из купцов. Это были очень древние, важные и интересные свитки, покрытые непонятными цветными картинками и загогулинами, в которых, наверное, и сами египтяне толком не разбирались, но Нестора такие задачи не пугали.

Он с погрузился в чтение, что-то бормоча себе под нос при свете трехрогой медной лампады. Судя по активно двигающимся бровям, похожим на больших серых гусениц, почему-то заранее вообразивших себя бабочками в полете, и по обрывкам фраз, которые дидакт периодически выкрикивал – он приближался к разгадке и был очень возбужден прочитанным, да так, что аж во рту пересохло. Не выходя из своего исследовательского транса, он встал и на ощупь двинулся к окну, где на небольшом столике стоял кувшин с водой и несколько чаш для питья.

– Невероятно! Как же они тогда ставят верхние блоки? – причитал он на ходу. – Они же весят тысячи талантов! Немыслимо…

Он уже начал наливать воду, чтобы напиться, и тут безобидный прекрасный резной столик из драгоценного кедра вдруг завопил, да так, что чаша выпала из рук учителя, а сам он, бесцеремонно вырванный их плена своих высоконаучных размышлений, чуть не свалился в обморок от страха.

Дрожа как овечий хвост, весь облитый водой, капающей теперь с белоснежной бороды, он неуклюже попятился, так и не поняв, что же произошло, когда из-под стола вылезла Ариадна, потирая руку, на которую наступил незадачливый ученый.

– Вы мне чуть руку не отдавили, знаете ли, – проговорила девочка, состроив обиженную гриммасу.

Дидакт Нестор немного оправился от пережитого шока, перестал дрожать и посмотрел на Ариадну с нескрываемым изумлением.

– Прошу прощения, но что вы делаете здесь, под столом, маленькая принцесса? – Тогда Ари было лет восемь, и учитель еще мог позволить себе столь фамильярное обращение.

– Прячусь, конечно. Ведь никто из ребят сюда и не сунется в неучебное время, потому что… – Ари осеклась, поняв, что может обидеть доброго старика, если продолжит фразу. Ее братья и другие мальчишки терпеть не могут сидеть в такую погоду в учебном зале и слушать пространные рассуждения об ирригации или необходимом соотношении крупного рогатого скота к мелкому при разведении в условиях острова. – Потому что боятся помешать вашим занятиям, дидакт Нестор, – сказала девочка вслух.

– Прятки, ну да, понимаю, – учитель на несколько секунд задумался, а потом неожиданно предложил Ари и всем участникам игры прийти к нему по ее окончании, чтобы обсудить кое-что важное.

Вопреки страшным опасением Ариадны и других ребят, этим важным делом оказалось не наказание в виде копирования стопки хозяйственных табличек или заучивания наизусть династий фараонов, а новые правила игры, которые предложил учитель Нестор.

– Дети, дворец слишком велик, сложен и, как бы это сказать, густонаселен для того, чтобы играть здесь в обычные прятки. А вы уже слишком взрослые и смышленые, чтобы получать удовольствие от многочасового сидения в чуланах и… под столами.

Среди слушателей раздалось несколько смешков. Судя по всему, Ариадна успела в красках рассказать о неожиданной встрече с дидактом и его реакции на ее появление. Нестор нервно прокашлялся и продолжил.

– Поэтому, посоветовавшись с царицей и при полной ее поддержке, я предлагаю вам новые правила этой замечательной игры.

Правила оказались следующими. Во-первых, никогда и ни при каких обстоятельствах не прятаться в Зале Познаний, а, во-вторых, в начале игры каждый участник должен был сообщить ведущему-искателю одну подсказку о своем местонахождении. Но подсказка должна была быть своеобразным шифром, дающим намек, но не раскрывающим сути самого места.

Например, говоря: «Я буду там, где дельфины резвятся, и воды неспешно на выход стремятся», имелось в виду, не «Я пойду поплаваю где-нибудь в море, в одной из сотен критских бухт», а всего лишь ванная комната западного крыла, на фресках которой были изображены дельфины, и где в полу был сделан специальный сток к общей канализации дворца.

Детям очень понравилась эта идея и теперь они тренировали не только свое умение прятаться, но и умение загадывать и отгадывать загадки, а взрослые всегда, найдя хотя бы одного, могли, пользуясь подсказками, отыскать всю шайку нарушителей спокойствия. Когда же они подросли, пользуясь тем же шифром, юноши стали назначать девушкам свидания, что, несомненно, добавляло романтики этим тайным встречам. Ведь если приглянувшаяся пассия не угадает место, значит либо богам не угоден их союз, либо она глупа, как тыквенная плошка.

И хотя Ариадне не пристало играть в прятки в столь зрелом возрасте, служанке пришлось последовать за своей юной госпожой в ту самую расписанную дельфинами ванную, вооружившись гребнем из слоновой кости и широкой желтой лентой для волос.

Из-за двери послышался плеск воды, фырканье, а затем:

– Ой! Ай! Ну Фисочка, да оставь ты эти волосы, все равно растреплются, мне еще Икара будить, а если возчики уедут, нам пешком что ли в порт топать? Давай вот так подвяжи и все, я уже убегаю!

Ари проскакала по комнате уже умытая и причесанная, с выбивающимися из-под повязки непокорными смоляными кудряшками. Она подхватила стоящие возле кровати кожаные сандалии, и, надевая и завязывая их на ходу, проковыляла к выходу во внешние галереи.

– Папа меня раньше дневной трапезы точно не хватится, а если жрицы будут спрашивать – ты знать не знаешь где я. Пропала Ари, и пусть хоть у самой Великой Богини спрашивают где, она-то меня не сдаст. И рыбок покорми, пожалуйста, – кивнула она в сторону большого наполненного нежным утренним светом аквариума, стоящего на массивном деревянном сундуке у окна,– я не успеваю!

Ариадна на секунду замешкалась в углу возле эбенового табурета, где лежала ее кожаная сумка. Проверив содержимое этой «девичей сокровищницы», где что-то постоянно бряцало, позвякивало, постукивало, а иногда, к ужасу служанок, еще и шевелилось, она закинула ремень сумки через плечо.

Стоя в дверном проеме, Ари по привычке начертила перед собой в воздухе священный знак двоекружия, чтобы очистить путь от злых сил, как учила мама, подмигнула улыбающейся Фисе и скрылась в лабиринтах дворца.

Ариадна стрелой пронеслась по лестницам и переходам, выволокла из постели Икара, вместе они успели забежать в дворцовую пекарню, схватить по свежей горячей лепешке с козьим сыром и оливками, два небольших кожаных меха: первый – с прохладной водой, второй – с еще теплым утренним молоком, и запрыгнуть на одну из последних повозок.

Каждое утро вереница телег, уходила в порт и возвращалась во дворец, но уже доверху груженая товарами со всего света. Ари дружила с возчиками, и они всегда с удовольствием подвозили юную госпожу в порт и обратно.

Еще они с Икаром любили бегать к стойлам, где возчики держали ослов и ездовых слоников, и подкармливали животных их любимыми лакомствами. Особенно ребятам полюбились коренастые малыши Ор и Орая – молодые слоны, брат с сестрой, прекрасные представители уникальной критской карликовой породы.

Учитель Нестор как-то объяснял детям, что на островах, где животные живут пусть в очень большом, но замкнутом пространстве (они же не умеют строить корабли, как критяне), чтобы всем хватало места и еды, боги создают зверей меньшего, чем на больших континентах размера. Вот египетские слоны, которые бродят по обширным нильским саваннам – в десять раз больше критских.

Да-да, были времена, когда Нил окружала не только сравнительно небольшая территория питаемой речными водами и удобряемой илом земли, но и настоящие африканские саванны со слонами, жирафами, леопардами и прочими дикими животными. «Эх, поглядеть бы на таких слонов-здоровяков», – частенько мечтал Икар.

Слоник Ор был жгучим брюнетом красивой и характерной для этого вида раскраски, а вот Орая была рыжей масти – редко встречающееся, но очень симпатичное сочетание. Ростом слоники уже были по пояс среднему мужчине, им регулярно подпиливали бивни и с этого года они на правах взрослых принимали участие в повседневной работе. Сейчас они, запряженные в повозку, хлопая на ходу большими кожистыми ушами, весело трусили по Царскому Тракту – широкой, мощеной каменными плитами дороге, соединяющей Дворец с портом Амнисос.

Икар и Ари сидели, свесив ноги, на телеге, жевали свои лепешки, запивая их молоком, и с выражением радостного предвкушения на лицах смотрели на медленно проплывающие мимо пейзажи.

Царский Путь брал свое начало от самого дворца, точнее от жилых кварталов, к нему примыкающих. Сначала они проехали окружающую дворец парковую полосу, расчерченную мощеными аллеями. Ребята приветственно помахали садовникам, которые уже вовсю трудились над проснувшимися и источающими головокружительный аромат цветниками. Маки, маргаритки, ромашки, ирисы, гладиолусы, скабиозы, тюльпаны, гиацинты, орхидеи, колокольчики и еще множество цветов всех оттенков и форм украшали дорожки парка.

Царица Пасифая, как и все критянки, любила яркие краски и обожала цветы – по ее приказу и под ее руководством был создан этот оазис. Каждый придворный муж или крупный купец считали своим долгом привезти из дальних морских путешествий новые сорта цветов и виды растений для царицыного сада. Со временем он стал излюбленным местом прогулок горожан, которые так и окрестили его – «Сады Царицы».

Зеленые стрелы кипарисов словно мачты подземных кораблей возвышались над клумбами и газонами, а украшенные сиреневыми свечками кусты витекса, розовый олеандр, жирные блестящие лопухи фикуса, пушистые сосны и вечнозеленые оливы днем становились укрытием от палящих солнечных лучей для многочисленных гуляющих дам и господ.

Миновав парк, телега размеренно затрусила по окружающим дворец кварталам городской знати. Здесь в трех-, четырехэтажных домах жили верные военачальники царя Миноса, высокопоставленные чиновники, удачливее купцы, а также высшая каста ремесленников – ювелиры, парфюмеры, варители притираний, самые искусные ткачи, швеи и портные, краснодеревщики, резчики по кости – в общем все те, кто еще не попал на службу во дворец или, по тем или иным причинам, предпочел жить за пределами этого гигантского улья. Их мастерские, склады и лавки располагались на первых этажах зданий, а жилые комнаты на втором и третьем.

По верху квартала также проходила своеобразная дорога. Шустрые мальчишки-разносчики, подмастерья, а иногда и сами мастера, предпочитали плоские крыши стоящих вплотную домов и деревянные соединительные мостики между ними шумным и запруженным тачками и телегами узким нижним улочкам. Ари не раз видела, как какой-нибудь мальчуган скакал с крыши на крышу с несколькими большущими деревянными ведрами на коромысле, и восхищалась такой обезьяньей ловкостью.

Дальше, а точнее сказать ниже по склону, на некотором расстоянии от Дворца располагались кварталы ремесленников, чья деятельность была связана с огнем. Пожары нередко случались в истории Старого Кноссоса, особенно до последнего землетрясения, после которого бо́льшая часть города была перестроена в камне. Сейчас же застройка и заселение Нового Кноссоса регулировалось Царским указом о градостроительстве, где все виды занятий и ремесел были разделены по степени их опасности и влияния на облик города.

Этим указом были определены ремесленные зоны. Например, огнедышащие кузницы, оружейные и гончарные мастерские, печи плавильщиков бронзы и медников были отнесены на безопасное расстояние от жилых кварталов и отделены неглубоким рвом, куда стекала дождевая вода, которая могла пригодиться, если «красная птица» все-таки вырвется наружу. Невырубленые полосы деревьев также служили естественным барьером между такими кварталами.

Отец однажды продемонстрировал Ари и ее братьям, почему, например, нужно было сделать так, чтобы сукновалы, красильщики, дубильщики и кожевники работали подальше от густонаселенных городских районов.

Как-то раз он взял их в обход «пахучего квартала», как называли его в народе. Здесь они увидели, как сначала одни работники горячей водой удаляли жир со звериных шкур, затем стирали их в золе, египетской соде, мыльной глине. Другие в «мертвых колодцах» ворочали огромными деревянными вилами кожи, вымачивающиеся в дубильных веществах.

Красильщики варили и мочили шерсть в соке алое и гранатового дерева, обрабатывали ее кислой травой и квасцами, а затем уже красили пастой из моллюсков-багрянок, шафраном, ирисом, сафлором, вайдой и еще какими-то совершенно невообразимыми веществами. В ямах, чанах, ваннах и бассейнах что-то беспрерывно бурлило, парило, лопалось, шипело, булькало и плюхало.

Выкрашенные нити пряжи сушились на треугольных деревянных рамах, а шкуры —прямо на крышах мастерских или на специальных распорках.