Текст книги "Я верю в чудеса (сборник)"

Полюби меня властно

– Паспарту, подожди, – Натка высунула обгоревший и облупившийся нос из-под одеяла, легонько оттолкнула меня. Глаза блеснули в темноте.

Никогда не женитесь на одноклассницах, мужики. Кличка «Паспарту» приклеилась ко мне в седьмом классе, когда на вопрос учителя «какой самый главный документ в России», я с последней парты трижды ответил: «Паспорт». А он имел ввиду Конституцию.

До конца третьей четверти я был просто «Паспорт», а накануне восьмого марта, когда делали подарки девчонкам и оформляли их гребаным паспарту… Ну, вы поняли.

Короче, никогда не женитесь на одноклассницах – погонялово будет звучать в очереди, на пляже, в постели, будь вы уже двадцать лет как закончили школу.

Я подобрал съехавший на пол край хрусткого одеяла, сел, повернул выключатель светильника на минимум.

– Че те надо, Синицына?

Натка надула губы, шмыгнула носом.

– Мы же в отпуске. В кои веки без детей… Опять же – юбилей завтра, хрустальная свадьба. Давай как-нибудь романтично?

– Что романтично? – не понял я. Лучше б не спрашивал.

Натка покраснела, на лбу выступила испарина. Вытащив руки из-под одеяла, она вцепилась в край пододеяльника. Набравши в грудь побольше воздуха, выпалила:

– Хочу, чтобы ты взял меня властно.

Не, Натка в целом-то у меня адекватная. Бухгалтер, зарплату людям начисляет. В декрете дважды отсидевшая. Толстого любит, опять же. Но что-то в ней переменилось за эти шесть месяцев после Нового года. Томное поблескивание в глазах. Долгий взгляд. Прерывистое дыхание.

Как-то иду по коридору, она у зеркала вертится. Развернется и как шлепнет меня по ягодицам…

И, главное, посоветоваться не с кем. Не с мужиками же обсуждать, в самом деле.

– Наташ, ты конкретнее выражайся. Что значит «взял», как именно «властно»? – тянул время я.

Натка подготовилась, даром что ли отличница, – достала из-под подушки электронную книгу, которую я ей подарил на Новый год, сунула мне под нос:

– Вот так. Примерно, – и покраснела.

Я поправил подушку, подвинулся ближе к лампе и, добавив мощности светильнику, нацепил очки.

«Он перехватил мои запястья, властно закинул их за голову», – прочитал я. Заметив знакомое слово, перечитал. Покосился на Натку: супруга, закусив губу, барабанила пальцами по пододеяльнику. Я вернулся к тексту. «Я возьму тебя здесь и сейчас, лучше не сопротивляйся», – увидел я еще одно искомое слово.

– Натка, – я отложил «инструкцию», повернулся к притихшей жене. Подкрался к укутанному в одеяло бедру, тихонько ткнул пальцем. – Ты нафига себе это в книжку закачала?

Супруга фыркнула, подобралась и ловко выскользнула из-под моих ладоней. Нацепила на округлые плечи халат.

– Дим, мы с тобой пятнадцать лет в браке. Ты у меня первый. И единственный, – на всякий случай уточнила она, – но ведь это же не значит, что я не хочу никакого разнообразия?!

Какая-то логика в этом была. Но мотивация явно «провисала».

– Почему разнообразие вот в таком виде должно выражаться? – я кивнул на электронную книжку.

Натка запахнула халат, нервно тряхнула волосами:

– Потому что я хочу так. Попробовать. Один раз.

– А если мне понравится? И ты во мне разбудишь мачо? Чего мы с ним будем делать? – я прищурился.

Наташка моя покраснела. Выдохнула и решительно сказала:

– Будем его ублажать.

По работе я привык договариваться что называется «на берегу», до заключения сделки. Желательно письменно. Этот вариант, конечно, подошел бы идеально и в этой ситуации. Но Натка застала меня врасплох, и бумаги под рукой не было.

– Так, давай уточним, – я хотел хотя бы проговорить все условия. – Ты желаешь получить такой секс, за который в приличном обществе мужику полагается уголовная ответственность. Верно?

Наташка насторожилась:

– Ну, это же со мной. Я же согласна, – растерянно отозвалась она и присела на край кровати.

– А на тебе не написано, что ты согласна, и что ты моя, – отрезал я. – Но это не важно. Раз хочешь, значит, получишь.

Я выбрался из-под одеяла, демонстративно прошел к шкафу, достал парадные джинсы. Развернувшись к Наташке, надел прямо так, без белья. С удовольствием отметил, как у жены округлились глаза, в серой дымке бенгальскими огнями загорелся страх и сомнение, рот приоткрылся.

– Дим… Ты чего задумал?

Поправив пояс – не ожидал, что швы так царапаются и трут – я схватил с полки свежую футболку. Направился к двери: не будить же в себе властелина при Натке.

– Ди-им!

– А! Эту… Инструкцию свою давай! – Эффектный выход не получился. Ну и фиг с ним. Наташка и так, кажется, дар речи потеряла. Потянулась за книжкой, передала мне. В глазах – полный вакуум. – Жди тут.

Кажется, я начал входить в роль.

* * *

Итак, что у нас есть?

Один тридцатипятилетний начальник одного не очень крупного строительного бизнеса и одна его уже пятнадцать лет как жена. Которую он знает по факту двадцать пять лет. Он помнит ее прыщи. Помнит ее с нулевым размером груди. Он помнит ее с токсикозом. Видел пьяной, уставшей, невыспавшейся, ненакрашенной, сильно накрашенной, болеющей гриппом, после родительского собрания.

Двадцать пять лет. Целая жизнь!

Я спустился на первый этаж сонного анатолийского отеля. В баре уже почти не было посетителей, бармен приветливо улыбнулся и сообщил, что через сорок минут они закрываются. Мне, может, и хватит.

В Наташку я втрескался в восьмом классе. После летних каникул она пришла с огромным букетом, в мини, едва прикрывавшем попу, и жуткой блузке с необъятным жабо. Она была отличницей, а я – Паспарту. Я не решался к ней подойти весь восьмой класс. А в конце года, в последний учебный день, она сама подошла ко мне и спросила:

– Дим, а ты с родителями когда на дачу уезжаешь?

Вот так просто. Не «Паспорт», не «Паспарту», а «Дима». Я, кажется, забыл, что умею говорить, промычал в ответ что-то невнятное. И на дачу с родителями в то лето я не поехал. Мне было пятнадцать. Я устроился на стройку, таскал гвозди и пеньку, бегал мужикам за пивом. А она ждала меня в сквере после «работы», и мы шли в кино. Или гуляли на набережной.

Я вспомнил, как поцеловал ее в первый раз. Я понтовался перед ней, забрался на парапет моста. И шлепнулся, конечно. Пострадало самомнение, и чуть оцарапал руки. Натка взяла их в свои ладошки и долго дула на присыпанную мелким песком ранку. Так близко, что я слышал, как в панике бьется ее сердце. Она подняла голову, я наклонился и коснулся губами ее губ.

Думал, даст по шее.

А она замерла. Даже дышать перестала. И сердце в ее груди бухнулось и тоже застыло. На мгновение. На миллисекунду. А потом она распахнула глазищи, и я спекся окончательно – поклялся, что Наташа будет моей женой.

У нее они странные, глаза. Серые, с дымкой. Камень такой есть похожий, раухтопаз. Я подарил ей в прошлом году кольцо с ним. Не знаю, чего не носит. Спросить как-то неудобно: вдруг, не понравилось.

Самое главное. Она же тоже у меня первая. Хоть и не знает об этом.

В школе еще учились. Уже два года, считай, встречались, за ручку ходили. А тут майские праздники. Сирень цветет, запах над Москвой оглушительный. Солнце. А Натка с ангиной. Температура под сорок. Мать ее позвонила, попросила присмотреть – ее саму на работу срочно вызвали. Пришел, а Натка вся такая измученная, несчастная. Говорит, почитай химию, а то боюсь, отстану сильно.

Ну и почитали. Дочитались, в общем.

Даже сейчас помню, как она звенела в моих руках. Как вздрагивали острые нескладные плечи, как темнели глаза. Господи, мы ж не умели ничего тогда, ничего не знали. И вот поди ж ты, столько лет, а будто только вчера.

И как вот это все я могу «взять», еще и «властно»?

– Еще будете? – спросил бармен. Бар совсем опустел, но он не прогонял меня. Присел напротив, придвинул бокал, наполненный доверху льдом.

Я кивнул.

Парень плеснул горьковатый и на вкус, и на цвет напиток, посмотрел с интересом.

– У вас завтра юбилей свадьбы, – не спросил, а именно сообщил. Я удивленно оторвал глаза от искрящегося бокала. Парень улыбнулся широко: – На ресепшене предупредили, у нас с этим строго. Весь персонал в курсе, как выглядят постояльцы с «важными датами»: день рождения, день свадьбы…

«Капитализм с человеческим лицом», – некстати мелькнуло в голове.

– Выпейте со мной, – предложил вслух. Парень все-таки из-за меня на работе задерживается. – У вас девушка есть? – спросил.

Бармен улыбнулся еще шире. Похоже, он надо мной потешался.

– Есть, – ответил, – но ведь спросить вы хотели не об этом. Валяйте, экстренная психологическая помощь входит в пакет услуг. Я ведь все-таки будущий психолог.

Я опять уставился в бокал. Не буду же я обсуждать свою жену с первым встречным?

– Она хочет новизны в отношениях. Хочет грубой романтики попробовать, – меня прорвало неожиданно. – Книжек начиталась. – Я схватил электронную книгу, зачитал бармену фрагмент. – Как я могу «сжать», «скрутить», блин, Наташкину грудь? Она ею моего сына кормила. Ее руки дочку мою качали, а я их буду как варвар выкручивать?

Я отбросил в сторону электронную книгу, отвернулся.

– Просто любите ее как в первый раз, – тихо улыбнулся будущий психолог. – И как будто в последний.

* * *

Дурак. Много он понимает, желторотик. Пацан. Салага.

Еще учить меня будет.

Натка распахнула дверь, стоило мне только подойти: ждала. Глазищи шальные, испуганные. Увидев, отшатнулась, утонула в темноте.

– Димка, я думала, ты обиделся, – прошептала.

Зашел в номер. Разобранная постель, совсем такая, как час назад. С балкона врывается пропитанный отпуском ветер. Над горизонтом уже занялась тонкой полосой заря. Натка зареванная, тревожная, натянутая, словно струна.

Как тогда, в первый раз.

Я привлек ее к себе. Просто чтобы заглянуть в глаза, увидеть эту дымку заветную. А увидев – не расплескать, не растратить.

Натка тихо вскрикнула, уставилась испуганно-удивленно. Я держал руку на ее плече и чувствовал ее напряжение. Чуть отвел воротник халата, чтобы дотронуться до шеи. Родной. Манящей как тогда, в первый раз. С трогательным изгибом и завитками каштановых, пахнущим домом волос.

Склонился к ней, впитывая ее аромат. Миндаль и облепиха. Зарылся пальцами в волосы, обхватил затылок.

Вся моя.

– Я не могу тебя «грубо» и «властно», – прошептал в губы. – Могу только как в первый раз, – и, не дожидаясь ответа, поцеловал.

Сердце в груди будто поймало солнечного зайчика – Натка подалась вперед, впечатываясь в меня, жарко приоткрыла губы.

Руки вспорхнули, легли на плечи.

И так тепло сразу стало. Так светло. Будто вот так, махом, минус двадцать лет жизни с плеч. Будто тебе снова семнадцать, и эта девочка в твоих руках – центр огромной неизведанной вселенной.

* * *

– А ты почему не носишь кольцо, которое тебе подарил? Которое с раухтопазом… – побросав на пол одеяла и подушки, мы смотрели, как просыпается солнце. Длинные оранжевые лучи лениво тянулись к нам, плясали на наших обнаженных телах.

Она смущенно потерла облупившийся нос о мою щетину, уткнулась в шею. Стало щекотно.

– Жалко. Боюсь потерять все время: там камень большой.

– Носи, – подумал и добавил: – Тебе к глазам подходит.

Примечание автора. Что мы знаем о наших подросших дочерях? О чем они мечтают, к чему стремятся, чем живут? Всегда ли мы знаем ту границу между дочерью-малышкой и дочерью-взрослой женщиной.

Муська

«В черной-черной комнате на черном-черном диване смотрит в черное-черное окно черная-черная женщина», – Александра покачивалась, обняв себя за плечи, баюкая. А назойливая детская страшилка никак не забывалась.

Она посмотрела на часы: половина одиннадцатого вечера. Через пасмурное небо не пробивается свет ни одной звезды. Фонарь на углу, рядом с автобусной остановкой уже месяц как обещают починить.

Александра заставила себя отвернуться от окна – от того, что она гипнотизирует ночь за окном, дочь на дороге к дому не появится.

«Ненавижу», – бросила в лицо утром, схватила рюкзак и выскочила из дома. Телефон остался дома – Александра обзвонила всех друзей и знакомых из списка контактов – ни у кого Иринка не появлялась. Либо сказали, что не появлялась.

Десять часов тридцать шесть минут.

Александра обошла комнату кругом, в сотый раз за этот день прокручивая утренний спор.

Хотя нет. Не правда. Прокручивать приходилось последние три месяца.

Когда из ласковой и послушной девочки её Иринка превратилась в фурию, когда ласковое «мамуль» переросло в холодное «ма», и почти сразу – в «муську».

«Да че ты ко мне лезешь?», «Я тебе что, докладывать нанималась?», «Если так интересно, позвони классухе, пусть отрабатывает деньги налогоплательщиков»… Безобидные недавно вопросы о том, как дела в школе, как Триш (это прозвище Иринкиной лучшей подруги, Татьяны) теперь внезапно стали вызывать агрессию, а иногда – и откровенное хамство.

И Александра растерялась.

Вот когда пятилетняя Иринка проглотила рыбью кость, и та застряла в горле – не растерялась. Когда дочь в десять лет едва не утонула – тоже. Вспомнила все навыки с уроков ОБЖ. А сейчас чувствовала беспомощной и нестерпимо старой в свои тридцать шесть лет.

Наверно потому, что этому не учили ни в школе, ни в вузе.

Звонок в дверь взорвал темноту, ударяясь от модных встроенных шкафов, круглых плафонов в холле, золотистым фасадам кухонного гарнитура.

Сердце оборвалось в одну минуту и бухнулось в ноги. Александра замерла посреди кухни, рюмка с недопитым валокордином выскользнула из рук.

Это она утром продумывала отповедь к возвращению дочери. Это она днем ругала её последними словами, на которые только была способна. С восьми вечера она уже просто молилась, чтобы пришла. Чтобы живая. Уже не мечтая о том, что было раньше. Пусть ершистая и непокорная. Пусть с пренебрежительной усмешкой. Но рядом, дома. За тонкой стенкой.

Замок заело. Дёрнула за ручку исступлённо:

– Я сейчас, замок заело! Подожди минутку! – кричала в замочную скважину.

Наконец, распахнула дверь. Настежь, едва не сорвав с петель.

Сердце только что трепетно колотилось в груди. А сейчас замерло, будто его, как бабочку, прикололи тонкой иглой к бархатной подушке.

– Здравствуйте, – выдавила из себя и отшатнулась: в полумраке лестничной клетки стояли двое – высокий молодой человек, на вид лет двадцати – двадцати пяти, спортивный, с прямым и чуть хмурым взглядом, а рядом с ним, прислонившись плечом к стене, замерла ее Ирка.

– Добрый вечер. Заходи, – парень скомандовал дочери и, подтолкнув ее в квартиру, зашёл сам, небрежно сбросил кроссовки и по-хозяйски уверенно включил свет. Будто уже много раз бывал в их доме.

Александра недоумевающе посмотрела на дочь. Та, поджав губы, юркнула в ванную, оставив мать наедине с гостем.

– Пройти можно? – парень глянул исподлобья и, не дожидаясь ответа, прошел в кухню. Женщина почти сразу услышала, как зашумела вода, щелкнул, включаясь, чайник. Незнакомец выглянул из-за угла: – Вы чай будете? Идите сюда, чего вы там топчетесь, как неродная…

– А вы, простите, кто? – женщина слышала, как в ванной шумит вода, в кухне закипает чайник. Дочь дома, о чем она и молила небеса. А беспокойство нарастало.

Парень сел за стол, взял зеленое яблоко, откусил, явно рассматривая женщину, изучая ее.

Под пристальным взглядом молодого человека, она невольно заправила за ухо светлую прядь, оправила домашнюю блузку.

– Что вам надо от нас?

– Я отвечу на первый вопрос. Меня Кирилл зовут. Фамилия Репнёв. Мы с Ириной встречаемся. Уже три месяца.

Александра села, судорожно вспоминая, что в телефоне дочери сегодня нашла загадочное «киса», которое было не доступно, а потом – не отвечало.

Парень продолжал грызть яблоко. Александра нахмурилась, посмотрела на него с опаской.

– Что значит «встречаетесь»? Что вас может связывать? Ей шестнадцать, вам, судя по всему двадцать…

– Двадцать два, – поправил парень.

– Тем более. Я в полицию заявлю…

– На кого, на меня? За совращение малолетних? – он усмехнулся. Встал из-за стола, достал с полки чайник, засыпав в него заварку, залил кипятком. Заботливо укутал полотенцем.

Александра наблюдала за его уверенными движениями, с ужасом понимая, что он уже много раз бывал в их доме. Пока она на работе, Иринка с этим… Кириллом… была здесь.

Материнское сердце сжалось.

Парень повернулся, облокотился на край столешницы. Под тонкой тканью футболки напряглись бицепсы.

– Я Ирину люблю. И планы у меня серьезные. Хотя сегодняшняя ее выходка выморозила мне мозг, – он открыл хлебницу, вынул батон нарезного. Дернул на себя выдвижной ящик с приборами, достал нож. Отрезал несколько кусков хлеба, переложил на стол, прямо на скатерть. Александра, как завороженная наблюдала на рассыпавшиеся по ткани белые рыхлые крошки. Совсем такие же неприкаянные, как ее собственная не сложившаяся жизнь.

Кирилл, между тем нарезал крупными кружками вареную колбасу, сыр, единственный огурец. Устроился напротив, по-хозяйски спокойно сооружая себе бутерброд.

На пороге показалась Ирина.

– Чай сделай, – приказал гость.

Ирина молча достала три кружки из шкафа, налила заварку, разбавила кипятком.

– И что вы собираетесь делать? – спросила, наконец, Александра, когда дочь опустилась на стул рядом с парнем.

Кирилл сделал большой глоток чая, проглотил бутерброд.

– Пока Ирине восемнадцать не стукнет, будем жить у вас. Потом заберу ее.

– Ей учиться надо, – простонала Александра. – Что значит «заберу». Вы сами-то, Кирилл, работаете?

– Работаю. И учусь, – он изучал ее пристально, методично препарируя каждую ее черту. Перевел тяжелый взгляд на Ирину: – Еще одно такое коленце, скажу Грачу. Вылетишь из группы на раз два. Поняла?

Александра с удивлением наблюдала, как Ирка вжала голову в плечи, медленно кивнула, и покосилась на мать:

– Прости, Муся, я больше не буду.

– Группа? Грач? О чем вы вообще?

Кирилл перевел на нее взгляд.

– Грач – это мой брат. Группы – это группа, куда Ирку взяли клавишницей. Под мое честное слово, что будет учиться на пятерки и нервы трепать не будет, – последнее он бросил Ирине.

– Я поняла, не ори, – буркнула Ирина.

Кирилл встал.

– Все. Всем спать, – он потянул к себе Ирину.

Александра встрепенулась:

– Молодой человек, вы себе что позволяете? Вы если что в моем доме. И разрешение на постой я вам еще не давала. За доставку дочери спасибо. Чаем вас я считай, угостила. Пора и честь знать.

Она тоже встала.

– Если он уйдет, я тоже уйду, – буркнула Ирина и опустила глаза.

Александра всплеснула руками:

– И где, спрашивается, он спать будет? – при этих словах на губах парня расплылась идиотская ухмылка. Александра зажмурилась: – Кирилл, прекратите. Ирина несовершеннолетняя, я категорически против, чтобы вы жили в нашем доме, в ее комнате. Чтобы между вами не произошло до этого. Но на моих глазах – только через мой труп.

Кирилл тихо хохотнул:

– Обойдемся без жертв… Кажется, Ирина является счастливой обладательницей половины этой квартиры? – Александра опешила. – Ну, так вот, будем считать, что я ее гость.

Потянув Ирину за рукав, он вышел из кухни, тихо притворив за собой дверь. Онемевшая Александра слышала, как шумела вода в ванной, как чужие ноги ходили по ее паркету, как скрипнула дверь в детскую… «Господи, какую «детскую»?» – полыхало в мозгу. Щеки пылали. В голове не складывалось ни одного решения.

Утром, выскочив на работу еще до того, как проснулась Ирина и ее «гость» Кирилл, Александра набрала номер бывшего мужа. «Аппарат абонента выключен». Впрочем, как всегда, когда он оказывался нужен. Набрала его рабочий номер.

– А Василий Васильевич в отпуске, – сообщила секретарь. – С семьей в Грецию собирались.

От «с семьей» и «в Грецию» покоробило. Но она ему никто уже почти десять лет. Шесть из которых он женат на другой женщине, растит дочь и сына. Ирку он не видел уже почти семь лет. Пару раз звонил в дни рождения. Присылал деньги на карточку. Все.

Александра вошла в одну из соцсетей, в которой у бывшего мужа была заведена страничка. Счастливые «отпускные» фото с семьей, селфи. Он хорошо выглядел, ее бывший муж. Счастливым и беззаботным.

Ирина написала ему в личные сообщения, попросила связаться срочно, как будет возможность. Уже нажав кнопку «отправить» поняла, что тот вообще «уйдет на дно». Не нужны ему ее проблемы. Тем более, на которые нужно «срочно» реагировать.

На душе стало тоскливо. Вот так живешь, живешь. А вламывается в твою жизнь нагловатый молодчик, и помочь некому.

Но как-то выбираться же надо.

Дни тянулись за днями. Медленно, методично изменяя привычный, принятый один раз и навсегда уклад. Теперь многое стало иначе. Чужой в доме.

Александра вставала рано, чтобы успеть собраться до того, как проснется Ирина и ее гость. Пару раз, она слышали, как дочь с ним о чем-то отчаянно спорила. Тихо, почти шепотом что-то доказывала. На что получала односложный ответ.

Когда вышла из комнаты, столкнулась с матерью взглядом. Насупилась, отвернулась.

Александра не вмешивалась. Слава богу, Ирина дома. Послушно делала уроки, не спорила. Иногда исчезала на весь вечер, предварительно сообщив:

– У нас репа, буду после десяти.

К слову сказать, и приходила к десяти. Ни минутой позже.

НА счет «репы» Кирилл уточнил хмуро:

– «Репа» – это репетиция. Я сегодня на работе в ночную. Грач привезет ее.

– Я и сама могу добраться, – пробормотала Ирина.

– Я сказал – Грач, значит, Грач.

Для Александры это все было дико. Вот это «я сказал» – это из какого сериала? «Распечатывают где-то этих мачо, что ли?» – вздыхала она в те дни, когда оказывалась дома одна. Когда не надо было прятаться в комнате, запахивать плотнее домашнюю блузку и надевать неудобные джинсы. Потому что чужой в доме.

Но, кажется, Ирину это устраивало.

«Просто я пропустила тот момент, когда дочь выросла», – уговаривала она себя, наливая чай. На сердце было тревожно, но как говорил Зощенко, «человек – не скотина, ко всему привыкает».

Постепенно привыкла и она, заставив себя «отпустить» выросшего ребенка.

Сполоснув чашку, она поставила ее на полку, полила цветы на подоконнике и направилась в ванную – принять душ, забраться под теплый плед и почитать. Иринка сегодня придет, хоть и поздно, но одна. Кирилл сегодня в ночной, значит, есть надежда, что удастся хоть поговорить с дочерью наедине. Получится или нет, но Александра на всякий случай сегодня купила любимые дочкины эклеры.

От этой мысли стало светлее.

Напевая популярную, привязчивую песенку, Александра направилась в душ, вымыла голову, открыла припасенный с праздников гель для душа с тонким ароматом лаванды. С удовольствием вдыхала запах лета и думала, что, может, оно все к лучшему.

Посмотрела на свое помолодевшее отражение, улыбнулась.

«Может, еще все наладится?», – подумалось, когда наматывала полотенце вокруг головы.

Запахнув шелковый халат, Александра вышла из ванной, направилась в комнату. Иринка говорила, что вернется после десяти, сейчас еще семь.

Растирая волосы полотенцем, прошла к себе, достала из шкафа фен, включила в розетку, отчетливо почувствовав чье-то чужое присутствие.

Резко обернулась: в кресле у окна сидел Кирилл. Вытянув ноги и скрестив руки на груди, он откровенно ее разглядывал.

Александра осеклась.

– Кирилл? Вы вроде на работе должны быть, – спросила настороженно. Свободной рукой аккуратно одернула полу халата.

Парень пожал плечами:

– Подменился.

– Ясно, – Александра отвернулась, положила фен на полку. – А почему вы решили разместиться в моей комнате? Кажется, вы гость моей дочери, и мы четко разделили территорию, на которой я вас видеть не желаю. И вправе попросить вас уйти.

Он встал, медленно прошел через комнату. Александра настороженно наблюдала за ним через зеркало. Он обернулся около двери, поймав на себе ее взгляд. Александра отвела глаза.

И тут же почувствовала его рядом, у себя за спиной.

Жаркие руки бесстыже легли на бедра, привлекли к себе, одновременно забираясь под шелк.

Женщина порывисто развернулась, оттолкнула от себя юношу.

– Вы совсем, что ли?

Он молчал. Смотрел исподлобья и рвано дышал. И не двигался с места, жадно оглядывая ее шею, грудь в распахнувшемся вырезе халата. Александра схватила ворот, стянула полы, закричала. Она знала. Она чувствовала, что сейчас до него можно только докричаться.

– Уходи! – шагнув к нему, схватила за рукав и толкнула к двери.

Парень криво ухмылялся. Ноздри жадно ловили воздух, по-звериному взрагивая.

Перехватив ее руки чуть выше запястья, рванул на себя, сбив с ног, и тут же с силой швырнул на кровать.

Александра не закричала – от удара на мгновение вышибло из лёгких воздух, в глазах потемнело. Сквозь пелену она чувствовала его стремительное приближение, тяжесть его тела, руки и хриплое дыхание. Александра подобралась, судорожно хватаясь за шелк и пытаясь подняться.

– Кирилл, прекратите, как вам не стыдно, – голос срывался на шепот, от напряжения и страха пересохло во рту.

Изловчившись, она уперлась кулаками в его напряженную грудь, заглянула в глаза, жуткие, лишенные мысли серо-голубые омуты. Если и есть на свете дьявол, то он поселился на дне этих глаз.

Рывком он распахнул халат, придавил женщину к кровати.

– Пусти! – Александра заплакала.

Сдавленные запястья немели, грудь саднило от грубых ласк. Александра все еще вырывалась, все еще просила прекратить, хотя уже совершенно отчетливо понимала, что не справится. Не сбросит с себя это тело, и ей придется всю оставшуюся жизнь с этим жить. Морщиться от стыда, просыпаться по ночам, внезапно вспомнив на себе эти липкие, душные руки, услышав чужой запах. «Господи, помоги!» – пронеслось в мозгу, когда его колено скользнуло между бедер, а шершавые пальцы потянули вниз нежную полоску кружева.

Александра взвыла, резко подалась вперёд и смогла выдернуть одну руку. От звона пощечины Кирилл хрипло дышал, на дне потемневших серо-голубых глаз не осталось ни жалости, ни сомнений. Одним мощным движением он выбил выставленный против него локоть, снова вдавил непокорное запястье в подушку. С животной яростью губы впились в шею, проложили дорожку ко рту и бесцеремонно завладели им.

Последний рывок, как глоток воздуха перед неизбежным.

Александра не сразу поняла, что произошло. Его тело внезапно стало вялым и тяжелым, хватка на мгновение ослабла. Жестокие губы позволили вздохнуть.

Она схватилась за нежданную возможность освободиться, спихнула с себя, судорожно запахивая полы халата и размазывая по щекам слезы. Ее било крупной дрожью так, что не попадал зуб на зуб, а перед глазами мельтешили оранжевые искры.

Над ней, вцепившись в школьный рюкзак, соляным столбом замерла Ирина. Круглые от ужаса и отвращения глаза уставились на тяжело дышащего на кровати Кирилла.

– Ириша, – Александра забыла, как дышать. Руки безвольно вцепились в шелковый ворот. Прошелестела: – Ириша.

Тяжелая, переполненная учебниками сумка дочери, с грохотом упала к ее ногам. Побледневшие губы скривились, расплываясь в виноватой улыбке:

– Репетиция закончилась раньше. – он перевела взгляд на Александру, растерянно прошептала: – Мама? Ты меня никогда не простишь, да?

Иринка раскачивалась. В округлившихся, немигающих глазах плескалось безумие.

Александра сползла с кровати – ноги не держали, потянула к себе дочь, обхватила за голову.

«В черной-черной комнате на черном-черном диване смотрит в черное-черное окно черная-черная женщина», – Александра покачивалась, обнимая дочь за плечи, баюкая.

Примечание автора. Надеюсь, нам всем хватит мудрости и силы воли отступить тогда, когда хочется больше всего добиться своего. Как героям следующего рассказа, победитель Международного конкурса фантастики, «Кубок Брэдбери». Тем, кто читал «Навигатора из Нерюнгри» и ждет продолжение фантастического детектива, этот рассказ особенно важен. Потом узнаете, почему.