Текст книги "Библия улиток"
Автор книги: Евгения Мелемина
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Шлема на парне не оказалось, зато голова вся была перемотана грязноватыми бинтами, из-под которых торчали черные пучки волос у висков и на затылке. Открытыми оставались только изуродованный глаз и рот.
Хоть в чем-то есть сходство.
– Доктор Сантана.
Он обернулся.
– Как тебя зовут?
На ответ я не особо надеялся.
– Дем, – сказал синдромер и плюнул себе под ноги.
– Мы идем на поезд?
– Нет. – Он остановился перед грудой шифера и рваной рабицы, потянул за какую-то тряпку, и вся груда разъехалась, развалилась почти бесшумно, а под ней оказался выкрашенный в серые и зеленые пятна вездеход. От него тянуло машинным маслом и приятным запахом дорожной пыли. Дем вскарабкался наверх, открыл люк и кивнул мне.
– Квереон… – пробормотал я. – Шляпа с перьями. Вездеход…
– Мир прекрасен и удивителен, – буркнул Дем и утонул в реве и дыме, который старая техника извергала и наружу и внутрь.
(Мир прекрасен и удивителен.)
Вездеход рванул с места. Прощай, задница. Позвоночник тоже – все это скоро осыплется, смешается и перемелется в муку.
Город-корабль, пристанище клана синдромеров, качнулся и поплыл дальше, в туман, в каменную сушь проклятой пустыни.
Набрав скорость, вездеход покатил по каменистой тропе вдоль останков волн и бурунов и перестал реветь и плеваться, поэтому через некоторое время я услышал, что Дем говорит, и даже смог различить слова.
– Тебя зовут Марк Комерг, – монотонно говорил он. – Ты один из Тройни: Марк, Луций и Аврелий. Ты придерживаешься принципа жизни. Ты подозревался в убийстве…
– Я не убивал.
– Ты был ранен, но выжил, покинул меридиан и нашел Мертвого Командора.
Дем умолк, а я ждал продолжения.
– О чем ты с ним говорил?
Вездеход тряхнуло на какой-то кочке, и я сделал вид, что бьюсь головой об потолок и ничего не слышу. Синдромеры шпионят всюду и за всеми, от них ничего не скроешь, но Командор их к себе близко не подпускает, а тут я, Марк из Тройни, который не только этого Командора нашел, но и умудрился с ним побеседовать.
Грех не использовать такой случай. Рассекретить Командора. Надеть на него наручники и угостить крысиными боками.
– О чем ты разговаривал с Командором?
– Никто не должен знать, о чем я разговаривал с Командором, – мстительно ответил я.
Вездеход мчался по утоптанной дороге, и прямо под ним, под слоем бетонных плит, множественных бункеров и бомбоубежищ, в сложной системе аварийных переходов, сидел неуловимый Мертвый Командор, сумевший защититься от всего: от катастрофы, о которой упорно молчал; от капитана Белки, который неоднократно пытался к нему обратиться, от любопытных последних детей и клана черных синдромеров, устроивших свое гнездо прямо у него на голове.
Мне он тоже в свое время был совсем не рад. И думаю, вряд ли обрадуется, обратись я к нему снова, но у меня нет другого выбора.
Это снова я, Командор. Мне совсем хреново, Командор. Ты единственный, кто понимает, что творится на планете, поэтому я доверяю тебе и прошу: вытащи меня из этой передряги. Я больше не могу смотреть на чертов красный лакированный плащ. У меня болят глаза. Я хочу есть. Вытащи меня, пожалуйста.
Только не убивай синдромера. Он ни при чем.
Конечно, это все лирика. Я не экстрасенс какой-нибудь паршивый, да и Командор не бабка-угадка. Но он точно знает, что я здесь, так что стоит попробовать. Не получится, так хоть отлить схожу.
– Выпусти меня.
Дем отрицательно качнул головой.
– Мне нужно всего на минуту.
Вездеход все так же пер вперед, подпрыгивая на ухабах. Клубилась желтая пыль.
– Слушай, мне дико хреново, меня укачало и…
Дем сбавил скорость, вездеход плавно качнуло, и меня действительно чуть было не вывернуло.
– Две минуты, – сказал он.
Командор забрал меня с поверхности через несколько секунд, как только ноги коснулись земли. Я начал было думать странную и очень важную мысль, но она моментально оборвалась. Нельзя быть распыленным на атомы и одновременно о чем-то размышлять.
Если бы земляне сохранили свою жизнь и планету, то через сотню-другую лет выбрались бы за пределы Солнечной системы и наткнулись на встречающий их с помпой и салютами (при полной боевой готовности, естественно) крейсер-проводник. Крейсер этот исполнял роль гида для вылезших в космос рас.
Выглядело бы это примерно так: посмотрите направо, там вы увидите прекрасную планету, в данное время года покрытую льдами. Сейчас все ее жители находятся в спячке и никакой опасности не представляют. Если вы встретите их в период их активности, пожалуйста, воздержитесь от «Дорогой, этот мех прекрасно украсил бы мою гостиную!». Да, они пушные и красивые. И метко стреляют.
А теперь посмотрите налево. Там у нас граница с враждебными сафоритами. Да, ее ничем не отметили. Чем можно отметить границу в открытом космосе? Запоминайте на глазок. Следующим пунктом нашего путешествия – закусочная «Дружбы Независимых Цивилизаций». Сосиска из осьминога – два пятьдесят. Спиртное на крейсер проносить запрещено.
Прямо по курсу мы можем наблюдать кровопролитный бой между двумя кораблями-разработчиками, которые поссорились из-за рудоносного астероида. Вы можете обратить внимание, как быстро и эффективно ведутся космические бои. Через пару минут и не скажешь, что только что здесь болтались какие-то корабли-разработчики, верно? Запомните это и не ввязывайтесь в подобные авантюры, тем более что ресурсов в космосе как грязи и рядом почти всегда есть точно такой же астероид.
Если вам угодно оторваться от суфле и кофе, то можно пройти на мостик и посмотреть на пиратское судно, демонстрирующее чудеса маневренности в опасной близости от черной дыры. Когда они закончат произвольную программу, мы пригласим их сюда, и можно будет сделать фото на память…
Если бы земляне сохранили жизнь и планету, в первом полете за пределы Солнечной Системы участвовали бы вкладчики, спонсоры и меценаты: профессор в бархатном пиджаке и с рюмкой голубого ликера в белой суховатой руке, дама в фруктовой шляпе, вечером танцы и закрытые иллюминаторы, чтобы звезды не пялились в каюту.
Маленькая девочка в платье с атласной лентой и леденцом во рту. Может быть, у нее был плюшевый мишка. Сочинение «Как я провела лето»: я была на Небе.
Я тоже был на Небе.
Телепортации я переносил плохо – любые. От телепортов капитана Белки меня тошнило сутками, а техника Командора оглушала нервную систему минут на десять.
В жалком положении, лежа на полу и не в силах подняться, я смотрел снизу вверх на скелет Командора, восседающий за послушным, бескрайним электронным полотном графиков, чертежей и карт, постичь смысл которых не мог никто.
Под правым локтем скелета Командора стояла кружка, из которой свисал хвост чайного пакетика.
Слева виднелся козырек его фуражки.
Я забился на полу, пытаясь привести себя в порядок. Внутри все ослабло, мышцы напоминали комок сильно разваренных спагетти.
– Командор, – позвал я.
Он жил еще в том, прежнем мире. Приходил на работу утром, сбрасывая неприметную серую курточку и стирая с лица выражение отца семейства, хозяина собаки и трех кредитов в банке. Вместо него появлялось другое выражение, и оно отражалось в стеклянных глазах подчиненных, вытянувшихся у стены по стойке смирно.
Аккуратная белая рубашка и синий китель с золотым клеймом, скромный и питательный обед: замороженный горошек, ананасы, картофельное пюре и ягнячья нога.
Он следил за показаниями приборов, лениво листая томик изысканной поэзии, и ждал, когда заварится чай из дрянного пакетика.
Может быть, он даже взмахивал в такт рукой, декламируя про себя дивные созвучные строки. И – бах. Привычный мир исчез, и только он теперь знает почему, но не говорит же, зараза…
Я попробовал опереться на руки: держат. Оперся на них и запрокинул голову, чтобы увидеть лицо самого великолепного, гениального и невероятного квереона планеты Земля – лицо Мертвого Командора.
Он был худ и небрит. Впалые щеки под острыми скулами отливали нездоровой желтизной. Кожа свисала с подбородка и болталась над шеей. Острые скулы подпирали ввалившиеся глаза, окруженные воспаленными веками, в которых не осталось ни одной ресницы.
Глаза у Командора были чудесные – зеленые, в крапину, будто черепаший панцирь. Он умер не от голода – еды здесь было полно, его прикончило что-то другое. Командор не любитель говорить на такие темы, так что я не знаю, что именно.
– Большое спасибо, Командор, – искренне поблагодарил я его.
Мой голос эхом раскатился по низкому залу, повторился многократно и увял в уголке с зеленым прозрачным экраном. Командор ничего не сказал, и было понятно почему – до лампочки ему мои благодарности.
Я предоставлен сам себе и могу валить куда хочу, меня просто сняли с поверхности и все.
Командорские покои напоминали улей: прямо под ним, под его залой, разворачивались тысячи и тысячи коридоров, комнат, тоннелей, лестниц, шахт и хранилищ. Здесь стояли сотни тысяч кроватей, хранились сотни тысяч скафандров, кислородных баллонов, медицинских комплектов, тарелок, подушек, мячиков, пистолетов, шлемов, шляп, ошейников, перчаток…
Здесь, на мой взгляд, мог бы разместиться целый город.
Я находил здесь видеозалы, больничные отделения, пустые бассейны, библиотеки, маленькие театральные сцены, ванные, школьные классы и залы заседаний.
Пустые и заброшенные, они поддерживались Командором в полном порядке, словно он все еще ждал наплыва посетителей.
Иногда мне казалось, что действительно ждал, потому что Командор терпеть не мог, когда я лазил по кладовым, словно, взяв один брусочек вишневого киселя, я обожру всю планету.
Кисель здесь был отменный. И всегда горячая вода.
Я вымылся в одной из душевых: белый кафель, прозрачные капли, кусочек медового мыла в индивидуальной упаковке!
Не в силах справиться с ощущениями, я уселся на резиновый коврик и позволил воде просто стекать по плечам и волосам. Словно горячие добрые пальцы. Словно кто-то гладит меня по голове.
В это время стиральная машина прилежно крутила мою одежку, то и дело сплевывая в трубы черную отработанную воду.
Форма кого-то из прежних, давно умерших, была мне сильно велика, но ничего лучше я не нашел: мягкая серая майка, плотный яркий комбинезон с удобными навесными карманами.
Наконец-то зеркало, нормальное зеркало, целое и без мыльных лишаев. Я взглянул в него лишь мельком и отвернулся с отвращением. Показалось, что глянул на меня оттуда Командор и капитан Белка одновременно, слипшиеся в одно чудовищное небритое рыло.
Напустив пару, я побрился, глядя в маленький уголочек зеркала, который регулярно вытирал от туманного налета.
Моя одежда покрутилась еще немного в стиральной машине и вдруг вывалилась наружу, в пластиковое корытце, выглаженная и сухая.
Это был сигнал: отдохнул и до свидания, помылся и дальше потопал. Ну, вперед. Командор не любил чужого присутствия.
– Я еще поем, – сообщил я и полез в кладовые: брикеты замороженных обедов, смутные очертания россыпей горошка, кукурузы, картофеля и фасоли сквозь белый тугой пластик. Ведра картофельного пюре, галереи сухих колбас. Стеллаж с копченостями в вакуумных тонких листах напомнил мне книжный шкаф, только здесь, стоит потянуть лист, как повалит следом морозный пар, а полка внизу отскочит и предложит двенадцать видов хрустящих хлебцев в разноцветных упаковках.
Я взял брикет черничного киселя и вышел. Дверь хранилища радостно поползла закрываться и долго хрустела всеми своими секретными замками, пока я наполнял кипятком белую пластиковую кружку и размешивал в ней сладко пахнущий брикетик.
С дымящейся кружкой в руке я вернулся на пост Командора и некоторое время тихонько наблюдал за работой системы слежения. Экраны подавали информацию очень быстро, короткими картинками, но мне хватило: какой-то придурок в зеленой дутой куртке меряет линейкой чью-то голову и записывает показатели в блокнот. Черные строгие ряды синдромеров собираются вместе, потом растекаются осьминогом и в долю секунды перестраиваются в ровный смертельный квадрат. Из могилы что-то тащат и жрут.
– Командор, – позвал я.
Картинки ушли с экранов. Командор вернулся и смотрел на меня глазами мудрой черепахи.
– Позволь мне через тебя связаться с капитаном.
– С какой целью? – поинтересовался Командор.
Его голос чуть запаздывал: прорывался на секунду позже, чем изображение открывало или закрывало рот.
Я молчал.
– Он знает, что всем вам конец, – благодушно сообщил Командор. – Для этого не нужно своими глазами наблюдать за процессом, достаточно его запустить.
– Капитан ничем уже не мог нам помочь, – отозвался я. – Он убрался домой, потому что извел всю энергию. Я сам видел энергоотсек, там осталось в живых всего два-три кристалла. Позови его теперь, пожалуйста.
Командор скривился.
– Слушай, – заторопился я. – Я понимаю: ты от него не в восторге. Но ведь он попытался возродить то, что не смог защитить ты. И сейчас ты спокойно наблюдаешь за нашей гибелью, а у самого полные склады еды. Если ты не хочешь нам помочь, так дай хотя бы шанс – пусть капитан снова вмешается, привезет еще энергии… он что-нибудь придумает. Иначе – нам конец, ты понимаешь? Ты же видишь сам, на экранах видишь, что происходит, и чем дальше, тем нелепее. В городах полно глупых старичков, которым до лампочки все трения, они растят лимоны на подоконниках и… умничают на собраниях. Они как дети – их много, их очень много. Ну куда им деваться, если синдромерам вздумается рвануть с места или Альянсы примутся таскать по их головам украденные «сайленты»? Вспомни – когда-то твоей задачей было охранять и оберегать нас… Ты сломался, что ли?
Командор выслушал, медленно моргая воспаленными веками.
– Моей задачей никогда не было защищать вас, – наконец ответил он. – Я должен был защищать тех, прежних. Их больше нет. А что такое вы – мне наплевать, и как вы будете подыхать, меня тоже не волнует.
– На мой взгляд, ты херню несешь, – честно сказал я. Он умел вывести меня из себя за несколько минут и жутко бесил своим неуместным снобизмом.
Командор прищурил глаза и стал похож на аллигатора.
– Марк, есть такие моменты, которые называются точками невозврата. Все, что копошится после них, обречено по определению. Ничтожная попытка капитана возродить планету была обречена с самого начала. Не нужно было ничего возрождать. Если цивилизация не способна защитить себя на высоких уровнях развития, значит, она развивалась неправильно и зря. Значит, ошибка была совершена когда-то очень давно – допустим, слишком поздно изобрели колесо. Это непоправимо. И гибель такой цивилизации – ее закономерный конец, который не переиграть.
– Капитан переиграл.
Командор хмыкнул и исчез с экрана. Его заменил Край – наш Край, с хрустящими пальмовыми листьями, поражающий воображение яркостью красок и невероятными картинами: льющимися плавно холмами, цветущими ветками, картинно качающимися прямо перед камерой, белыми редкими крышами домиков… нужно очень внимательно присмотреться, чтобы увидеть переливы защитной пленки, накрывшей рай словно шатер – столик гадалки с хрустальным шаром.
Я увидел «сайлента». Бесшумный, гибкий, он медленно продвигался сквозь ветви шагом патрульного полицейского.
– Более сильные особи выбирают себе лучшие места обитания, – сказал Командор. – Слабые сидят в своих пустыньках. Им даже в голову не приходит сдвинуться с места.
Это была правда. Никому из северных городов не приходило в голову покинуть их в поисках лучшей жизни. Да что там – мне тоже не особо хотелось…
«Сайлент» на экране развернулся и пошел обратно. Я не смог разглядеть его имя: кто-то вымазал корпус машины серо-зеленой краской, такой же, как и вездеход Дема.
– Капитан говорил вам, что вы все равны? – спросил Командор.
– Исключение было, – тихо отозвался я. – Так как нам доверили «сайлентов»…
– То вас заодно и кастрировали.
– Что?
– У тебя пробел в словаре? Вдумайся, Марк. Кем еще назвать здорового мужчину, который способен только мечтать, придумывать небылицы и сажать цветы, но не может защитить свою жизнь и жизнь своей подружки?
Кисель я допивать не стал. Просто не мог. Он не лез мне в глотку, хотя я был очень голоден.
– Я виноват, ага. Не убийцы, а я.
– Их останавливают, Комерг. Не ложатся под них подыхать, а останавливают: берут в руки ствол и стреляют. Хочешь продлить свою жизнь и спасти пару-другую друзей – научись, наконец, стрелять по целям, и я выдам тебе Ворона, как и обещал. Небольшая услуга мне за долгую жизнь для тебя и твоих близких – здесь хватит на всех.
– Нет.
Командор мотнул головой и откинулся назад – я разглядел, что по ту сторону у него все так же, как было по эту: кружка с чайным пакетиком справа, фуражка слева.
– Засиделись мы. Пора и честь знать. – Мне очень нравились эти его старинные фразочки, но не нравился их смысл.
– Вытащи от синдромеров еще одного человека. Тоже последний ребенок. Сантана.
– Этот парень много что понимает в выгоде и мало – в дружеских услугах, – коротко сказал Командор.
– Сам разберусь.
Еще один рай – хомячий рай обиженной программы. Командор мог все: он мог связаться с капитаном Белкой, мог послать сигнал бедствия, мог впустить в свои катакомбы сотни тысяч людей и обеспечить им достойную жизнь, а не мрачное существование, он мог разнести синдромеров, мог уничтожить Край, но он ничего не делал.
Он исправно включал и выключал вентиляцию в своих лабиринтах и следил за температурой морозилок. Квереон, оставленный человечеством с надеждой на возрождение, превратился в программу «умный дом» и нес чушь, от которой у меня зубы начинали ныть.
Даже капитана Белку было проще понять, чем Командора.
К черту его. Думаю, он все-таки сломался, и делать здесь больше нечего.
И все-таки перед тем, как уходить, я прошелся по глухим темным коридорам с глазками аварийных ламп на потолке и завернул в жутко любопытное для меня место: на крошечный балкончик над зияющей пропастью.
С первого взгляда казалось, что пропасть пуста. Но привыкнув к темноте, можно было рассмотреть смутные линии чего-то огромного, черного, в чем хотелось узнать «сайлента», но не удавалось ни с какого ракурса.
Это была аналогичная разработка, оставшаяся с тех времен: спящий исполин-ворон, безупречный, тяжелый и молчащий совершенно иным способом, нежели «сайлент».
От молчания этой машины веяло холодом и угрозой, но я долго мог рассматривать его плывущие линии, массивные выступы и развернутые плечи с ребристым покрытием, на котором тускло мерцал свет единственного огонька, спрятанного прямо под надзорным балкончиком.
– Привет, – шепотом сказал я, но шепот разнесло по углам, словно на крыльях вороньей стаи.
Ворон поражал меня так же, как школьников поражают кости тираннозавра или светскую модницу, привыкшую к изяществу золотых цепочек, поражают килограммовые серьги египетских цариц.
– Нравится? – шепнул над ухом динамик. – А ведь я подыскиваю для него пилота. Был бы ты хоть немного поумнее…
Отвечать Командору я не стал.
С восхищением и уважением к прошлому, создавшему эту потрясающую красоту и силу, я долго стоял на балкончике и думал: как все-таки странно схожи бывают изобретения…
Прямо с балкончика я полез наружу по жутко головоломным лестницам. Все они были снабжены огоньками-указателями и привинчены к отвесной стене. Забавно оказаться посередине пути, если Командор погасит указатели: висишь себе над пропастью, и лестниц вокруг целые толпы и пучки. И куда ни полезь – вечно получается, что лезешь ты вверх и вбок, но никак не вниз, чтобы вернуться на исходную и отдохнуть, и не вверх, чтобы выбраться из ловушки.
Хитрая штука эти лестничные лабиринты.
Развинтив люк, я осмотрелся и вылез на разбитый бетонный язык, похожий на взлетно-посадочную полосу. Люк втянуло обратно, и его очертания безукоризненно вписались в узор трещинок на покрытии.
Дул сильный ветер, чуть не срывая с моего плеча рюкзак. Ободранный плащ и вовсе грозился лопнуть пополам и улететь. Тучи ползли черные, с оливковой изнанкой. Нездоровые тучи. Солнца я не увидел вовсе. Вместо него по небу тащилась прямоугольная дрянь, похожая на взмывшую ввысь пачку сигарет.
Тихонько гудел напряженный воздух. Вдали все так же покачивался город-корабль, но теперь он явно готовился затонуть – с него бежали крысы. Ровными рядами, пригнувшись, с короткими стволами наперевес, они бежали размеренно, но торопливо.
Перед ними, судорожно вращая колесами и гусеницами, катилась тяжелая техника, укрытая серыми сетками с какими-то лоскутами, торчащими во все стороны.
Все это бежало и ехало прямо на меня – оставалось каких-то полкилометра. Чертово поле было пустым. Ни ангара, ни склада. На мне все еще держалась защита-невидимка, которой Командор снабжал вылезающего из его норок «суслика», но жить ей оставалось не больше пяти минут.
Бежать пришлось наобум – если не видишь, куда прятаться, это не значит, что нужно торчать посередине. Сбоку от летной полосы я нашел-таки укрытие – какую-то странную траншею, выбитую в бетоне. Ветер надел мне плащ на голову, сзади послышалось размеренное «гр-р-а-х» и понесло запахом машинного масла и горячим железом.
В траншее было тесно, и я сжался как мог. Прямо надо мной с диковинным стрекотом, наклонив вперед круглый нос, пронеслась великолепная штуковина – вертолет с красной полосой на белом боку. На полосе красовалась надпись – «С днем свадьбы!», но торчащего с автоматом наперевес синдромера она не смущала. Он строго смотрел куда-то вдаль и меня не заметил.
Черная лавина все не кончалась. Неужели где-то набралось столько людей, мельком подумал я. Уму непостижимо, здесь их… очень много.
Сначала мне показалось, что они бегут куда-то далеко и собрались штурмовать какой-нибудь замок прекрасной принцессы или что-то в этом роде, но новый порыв ветра пронесся по полосе при идеальной тишине.
Синдромеры остановились, медленными боковыми шажками расправили свои ряды и вдруг сомкнули их в странный квадрат, выставив технику по периметру.
Все снова стихло, и из тумана, из смутных очертаний предгрозовой мглы выступили высокие фигуры. Они шли, преувеличенно глубоко сгибая колени и раскачивая длинными руками. Шли ровным клином – стоило одному полностью выйти из тумана, как по крылам строя показывались двое следующих.
Белые выпуклые тела смахивали на акульи, и поневоле хотелось найти на них раскрытую пасть, но ее не было.
Величественные и прекрасные, они вышли на полосу, и я весь вытянулся в своем окопе, судорогами прихватило пальцы рук, и если бы мое сердце находилось в грудной клетке, я бы точно ощутил, как оно нетерпеливо колотится, потому что чувствовал пульс в висках и запястьях.
Моего «сайлента» не было. Хоть они и были одинаковы, но свой я узнал бы сразу, ведь разница есть даже между близнецами, так почему же ей не быть между «сайлентами»?
Были другие – я узнал Реллика – он торчал впереди, как вожак стаи, отправляющейся на юг. Позади держались «сайленты» Лондона и Тенси, похожие друг на друга, но все-таки различимые.
Еще несколько «сайлентов» казались вполне узнаваемыми, но нигде не было видно даже намека на «Тройню».
На меня упала тень, ледяная и дурно пахнущая тень – климатическая платформа, которую я приметил с самого начала, опустилась ниже и поволоклась на критичной для нее высоте.
Я видел ее осыпающееся брюхо и маленькие плитки-носители, заправленные под завязку, и оттого мутные, словно спящие в древесной коре личинки.
Синдромеры тоже приметили платформу и разом – все как один, вытянули из шлемов рыльца очистных масок и накрылись черными блестящими плащами с длинной изогнутой трубкой на спине.
Снова раздался стрекот – вертолет, сделав круг, обходил «сайлентов» и возвращался на исходную. Он успел выпрямиться, но вдруг вспыхнуло крошечное огненное облачко, в черном квадрате все пришло в движение, техника расползалась неохотно, и я закрыл глаза, когда лопасти вертолета прошлись по рядам. Сам он волочился на боку, как сельдь, привязанная к воздушной мельнице. Лопасти рвались вперед, вспарывая тонкое бетонное покрытие и мягкие тела. Бетон засыпало частым кровавым разнобоем капель.
Черным дымом прихватило развернувшиеся линии техники, и она рванулась наконец-то вперед, но как-то суматошно, безрассудно.
«Сайленты» протягивали длинные бесшумные руки и останавливали бронированные тяжелые машины словно щенят. За ними колыхалось рваное полотнище защитной пленки. Реллик и Тенси поднимали радужные лоскуты на пальцах и соединяли снова. Я видел такое раньше – это расширение территории, перенос купола.
Фантастическая и даже красивая картина: почти синхронный танец беззвучных гибких машин.
Полился дождь. Холодный, крупными каплями он шлепал по бетону, плащам синдромеров и моей голове.
Синдромеры тоже танцевали свой танец – они ложились ничком, стреляли, потом поднимались и сменялись другим рядом, который подступал чуть ближе, чем прежний. Так они катились, как черное настойчивое озерцо, не обращая внимания на то, что их выстрелы не приносят никакого вреда.
Мне стало жаль их – внимательные к мелочам, организованные и спокойные, они усердствовали впустую.
По земле пополз комковатый дым. Я надел капюшон и жадно вытянулся, надеясь разглядеть, как будут вести себя «сайленты» дальше. Показалось, что один из них успел пробиться в самую гущу восстановленного квадрата и безумствовал там, безобразно топая и размахивая руками. Его было плохо видно – дождь и гарь повисли в воздухе пеленой, и даже дышать было сложно, но мне показалось, что пилот этого «сайлента» сошел с ума.
Синдромеры разбежались и выстроились в другом порядке и на безопасном расстоянии. Безумный «сайлент» выпрямился резко, будто его вздернули, наклонился и решительно потопал вперед, выбрасывая перед собой лязгающие крючья. На груди у него белело, разгораясь, яркое пятно.
Из канавы навстречу ему я выскочил как подорванный. Пару раз поскользнулся, но удержался на ногах, подавился ветром и дождем, проскочил мимо горящего тарана и какого-то синдромера, который замахнулся прикладом и не попал.
– Стой!!! «Тройня», стой!!!
Он поставил ногу рядом, аккуратно и беззвучно. Корпус провернулся, выдвинулся и навис прямо надо мной.
Я стоял с раскинутыми руками, задрав голову, и был готов рыдать и орать от счастья одновременно. С корпуса на меня то и дело срывались ледяные капли, но от самого «сайлента» тянуло родным живым теплом.
– «Тройня», – повторил я. – Ты чего? Гаси блок! С ума сошел?
Корпус дернулся и убрался. «Сайлент» зашагал дальше, и я могу поклясться, он был зол. Нервные длинные движения напомнили мне птицу, спешащую в гнездо до наступления темноты.
«Сайленты» Реллика ждали – ждали напряженно, с металлическими сетями, повисшими между расставленных рук. Они погасили напряжение купола, боясь запущенного энергетического блока «Тройни».
Про синдромеров забыли, и они стояли молча, лишь изредка приподнимая края защитных масок, чтобы подышать.
С них текло ручьями, кровь под ногами плыла в лужах, не в силах просочиться сквозь бетон.
«Тройня» подошел почти вплотную. Его шатало. Я смотрел ему в спину, но видел беловатый плотный свет, разогревшийся и захвативший всю грудь и плечи «сайлента».
Первым сдался Реллик. Он с лязгом втянул сети и отступил на шаг. Следом за ним в туман убрались все – и через несколько минут все выглядело так, будто их никогда и не было.
Я не винил Реллика – я бы тоже отступил. За ним стояли восемь «сайлентов», и безрассудство «Тройни» могло погубить всех. Всех – это тех, кто находился в радиусе пятидесяти километров.
Развернулась и поволоклась прочь и неуклюжая климатическая платформа, но она висела слишком низко и не убереглась от прямых попаданий из дула чудовищного танка, расписанного белыми ромашками. Выстрела мало кто ожидал, он грянул внезапно, и многие присели, обхватив руками голову.
Танк на поле боя был единственный, и я обращал на него внимание и раньше. Им то ли не умели управлять, то ли что-то давно сломалось. На протяжении всего боя он стоял неподвижно, и только дуло осторожно ходило вниз-вверх, как рука слепца, решившего ощупать чье-то лицо.
Платформа лопнула, как вафля, с воем понеслась вниз и сбрила одному из спешащих отступить «сайлентов» кабину.
Кому именно, я не разобрал.
Люк танка-ромашки лязгнул, оттуда показался синдромер в кожаной шапке с козырьком и издал ликующий вопль, заглушивший грохот и хруст ломающихся деревьев.
Некоторое время все молчали, любуясь внезапным боевым достижением.
«Сайленты» уходили, бросив своего.
Если бы мне дали возможность нарисовать флаг Несправедливости и Зла, я бы нарисовал на нем изувеченного «сайлента».
– Ты еще что за чмо?
На меня наконец-то обратили внимание.
– Марк, – ответил я. – Марк Комерг. Пилот вот таких вот штук.
Пока здесь маячит «Тройня», никуда я не уйду. Под прицелами автоматов и настороженных глаз пришлось снять плащ и вымокшую куртку, поднять футболку и показать: вросший в мою кожу и плоть биокороб, панцирь, созданный из того же металла, которым покрывают космические корабли.
Мне позволили поднять плащ и подтолкнули сзади не так уж и грубо. Под ногами хлюпала холодная вода, темнело стремительно, и кто-то орал сбоку, требуя фонарь.
Белый толстый луч прожектора «сайлента» вспыхнул сзади, и в световой коридор потянулись люди: раненые и нет, угрюмые и веселые, в масках и без.
– Уделали платформочку, лля.
– Думал – успеют растянуть…
– Хрен им, а не растянуть…
В небе ничего не было видно. Синдромеры возвращались в город, и я вместе с ними, сбоку ползло что-то серое и мокрое, а позади топал мой «сайлент».
Его пристроили во что-то вроде церкви. Вполне возможно, что это и была церковь – обычно именно у ритуальных зданий такая непрактичная архитектура. Вот и это была – высоченная башня, снаружи облепленная каменными цветами и завитушками, а внутри – без каких-либо перегородок и отделений полая, как труба, только красивее.
«Сайлент» впихнулся в нее через величественные врата и распрямился. Поместился под завязку.
Я завороженно наблюдал, как ложатся теплые блики на его бока и руки, как остывает корпус, все такой же непроницаемый и черный.
– Пилот, лля?
– Пилот, – ответил я, не отрывая взгляда от «Тройни».
– Погляди там… чо там… как там. Правильно все?
Пришлось лезть наверх по узенькой винтовой лестнице. Мимо проплывали удивленные пухлые лица, начертанные на стенах неизвестными гениями прошлых лет. Я долез до площадки, с которой неплохо было видно кабину.
– Корпус сними!
«Сайлент» еле заметно шевельнулся.
Это движение – не движение его пилота. Это реакция «Тройни» на мой голос. Теплая волна побежала по моим рукам и вискам. Как же приятно снова увидеться.
– Снимай крышку!
«Тройня» помог пилоту справиться. Я отличал его инициативу от чужой и видел, как он старается.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?