Текст книги "Встреча в час волка (сборник)"

– Блэки больше не дрожит, дорогой! Тебе не кажется, что она уже стала немножко красивее?

Прошло два дня. Игорь молча кивнул. Да, кажется.

Он сам удивлялся себе, но его интересовало все, чем занимается его самая необычная жена на свете. Если выразить мысль точнее, то любая другая женщина, которая занималась бы таким количеством убийственных для времени и нервов вещей, была бы для него красным светом, запретным кирпичом на дороге. Не нужно ни в каких дозах, ни под каким соусом. Но Карина совсем другое дело. То ли его пылкая, неукротимая влюбленность тому виной, то ли на самом деле Карина вкладывает во все столько эмоций и души, что это уже талант. Талант богатых эмоций и полной души. Она тратит, но источник ее любви и волнений не иссякает. Это не значит, однако, что ему не жалко их общего времени. И он иногда одной фразой пытался корректировать ее выбор.

Взглянул однажды на снимок чужой женщины, которая явно сама запечатлела свои слезы. Затем посмотрел на расстроенное лицо Карины.

– Скажи мне, – попросил Игорь. – Вот такую вещь скажи. Когда ты плачешь, тебе хочется взять телефон и сфотографировать свои слезы, чтобы сделать потом рассылку по Интернету?

– Почему рассылку? – растерялась Карина. – Это только мне.

– Это не только тебе. В письме отмечены как минимум пятьдесят человек.

– Да? Я не заметила… Но что это меняет?

– Ничего не меняет? Хорошо. Прочитай это письмо в очередной раз. Отпусти свое богатое воображение. Сейчас твои глаза станут мокрыми. Я усугублю ситуацию одним словом, и ты заплачешь. А я начну делать твои снимки. Фотосессию.

– Зачем ты так говоришь? – Слезы блеснули все же в глазах Карины. Это была обида.

– Успокойся, я не сделаю этого. Просто, раз твое воображение разбужено, я дал ему пищу. Это не есть нормально и физиологично – вызывать к себе жалость таким способом. Не хотел тебе напоминать Наташу, но когда человек на самом деле болен душой и страдает настолько, что рвется не к жизни, а к смерти, то он прячется от всех глаз. Он не просит от людей подачек в виде каких-то сумм. Мне не жалко денег, ты знаешь. Но и людей таких не жалко. Это не Блэки, которая тоже не звала тебя на помощь. Просто лежала в грязи и холоде, умирала и ждала, пока ты сама ее найдешь. У меня все по этому поводу. Извини за вторжение. Больше не буду.

Карина, конечно, ответила словами сочувствия на то письмо, она и деньги один раз послала плачущему адресату. Но зерно скептицизма было посеяно. Игорь, как и все полноценные мужики, конечно, думает, что он самый умный. Но дело ведь в том, что он – единственный случай, когда Карину это не бесит. Она с ним согласна. И нашла такую форму консультаций. Когда в чем-то сомневалась, то спрашивала у него вроде бы в шутку: «А как тебе это кажется как законченному цинику?» Его ответы будили в ней мыслительный процесс, как говорил папа.

А рисунками учеников Карины Игорь украсил квартиру. Сделал из них модульные картины. Это было так красиво, так нежно и поэтично.

– Заметь, – говорил Игорь, – у этих ребят разные способности к рисованию, разные сюжеты, разная техника. Но у них очень похожая палитра красок. Мне кажется, это цвета твоей ауры, хотя я, как ты говоришь, законченный циник и материалист. Но что-то есть. Вот эти яркие и в то же время нежные, теплые цвета – они называются «Карина». Я сам иногда вижу утро или закат в таких цветах. А раньше не видел.

Ничего подобного никто никогда не говорил Карине. И как-то вроде уже не получалось, будто Игорь просто делает ей обычный комплимент. А Карина все боялась быть счастливой. Больно очень падать. Да и столько бед вокруг. Она старалась не прислушиваться к плохим предчувствиям, но что-то нехорошее витало вокруг Наташи и Светланы. Карине чудился застывший, опасный воздух вокруг их квартиры, даже от окон, если смотреть с улицы.

И однажды рано утром, когда она бежала на работу, ее остановила Светлана, страшно похудевшая, изможденная. У нее даже щеки и губы, казалось, прилипли к зубам. Она сама позвала Карину. Но стояла молча. Ждала вопроса.

– Как ваши дела? – осторожно спросила Карина.

– Плохо. По-настоящему плохо. Нет, дело не в Наташе. Она, конечно, очень слабая, подавленная, но у этого есть объяснения. Нас травят. Нас изолировали от мира. Мы не можем вырваться.

И опять стали ватными ноги Карины. Такое бывает? Светлана заразилась Наташиной манией преследования?

– В чем это выражается? – спокойно уточнила она.

– Пугают. По ночам слепят сильными фонарями, отключают электричество. Только в нашей квартире.

– Но как это возможно? Я часто хожу вечером мимо вашего дома, все окна горят. У вас действительно рано гаснет свет, но, я думала, вы рано ложитесь спать.

– Нет, мы вообще не ложимся спать. Ничего не работает. Телефон от сети, электрическая плита, холодильник. Кажется, даже отопление отключают. Мы натягиваем все самое теплое, кутаемся в одеяла и сидим.

– Вы вызывали электрика?

– Конечно. Он приходит, смотрит, говорит, что все в порядке. Уходит, у нас все отключается.

– А в полицию не звонили?

– Звонила. Не раз. Там просто смеются над нами.

– Мне нужно подумать, хорошо? Светланочка, милая, подождите. Я что-нибудь обязательно придумаю.

Карина впервые попросила Игоря быстрее приехать с работы, она еле его дождалась, потребовала звонить всем врачам. Такое бывает? У матери началась болезнь дочери!

Игорь внимательно выслушал и почему-то медлил:

– Не торопись. Да, конечно, бывает и такое, что навязчивые идеи начинают поддерживать близкие больного, особенно при таком замкнутом образе жизни. Но тут надо исключить все остальное.

– А что остальное?

– Мне почему-то кажется, что это может быть. Не первый раз слышу о подобных «чудесах». И врачи тут часто ни при чем. Позвоню-ка я Сереже Кольцову. Когда есть такой друг, как частный детектив, можно не тратить время на теории психиатров.

Карина изо всех сил старалась держать себя в руках, но сказать, что она была взволнована и перепугана, это ничего не сказать. К утру, ни на секунду не засыпая, она видела уже самых зловещих спрутов, жуткие синдикаты, которые охотятся на двух несчастных женщин. Если даже Игорь считает, что тут что-то есть. Она вскочила раньше мужа, быстро собралась. Сказала ему, что ей нужно бежать к знакомой собачнице, у которой собака родила: знакомая ей сцеживает сучье молоко для Блэки. Это было правдой. Только к той женщине ей нужно прийти через два часа. И Карина металась вокруг дома Наташи, смотрела на задернутые шторы, ждала чего-то, смотрела по сторонам: не прячутся ли тут преследователи. Она немного успокоилась, когда увидела, как Светлана раздвигает шторы. Побежала за молоком, затем домой, потом в школу. Просидела на работе до позднего вечера. Она готовила работы лучших учеников для выставки детского рисунка.

Вышла из школы, когда было совсем темно. И она бегом понеслась домой кормить и мыть Блэки, а потом влезла в теплую куртку с капюшоном и пошла как загипнотизированная к дому Наташи. Было уже девять часов вечера. Пролетали первые снежинки. Карина страшно замерзла, когда во двор въехала машина с немосковскими номерами. Машина была старая, побитая, из нее долго никто не выходил. Потом вылез человек в черной кожаной куртке с сумкой через плечо и направился к подъезду Наташи. Водитель – толстый мужик в вязаной шапке тоже вышел, он что-то искал в своем багажнике. Карина видела и эту машину, и этих людей впервые. Они точно не живут в этом доме. Карина здесь всех жильцов уже знает хорошо.

Карина обошла вокруг дома. В большинстве квартир горел свет. У Наташи и Светланы тоже. Она немного успокоилась, но домой не пошла, хотя очень замерзла. Просто знала, что уходить нельзя. Позвонила Игорю, он был вне доступа. Так бывает, когда он вечером проводит совещание. Значит, у нее время еще есть.

Человек в черной куртке вышел из подъезда, сел в машину на заднее сиденье. Но они не уехали, в салоне горел свет. Карина подняла голову: боже! У Светланы и Наташи в окнах темнота. У всех свет есть, а у них нет. Она не могла решить, что делать, Игорь по-прежнему не отвечал. Куда звонить с такой ерундой? Светлана же говорит: в полиции над ними смеются. Это кому угодно покажется бредом. У знакомых в окнах погас свет. Но такое совпадение. И Карина стала следить за машиной. Прошло еще какое-то время. Потом окажется, что она стояла и смотрела на машину больше часа. Двор и прилегающая к нему улица опустели. У них тихий район, люди приезжают с работы и уже не выходят. И вдруг в салоне машины свет погас, но они не уехали. А еще через мгновение в опущенном окне машины показался прибор, который оказался сильным, слепящим прожектором. И его луч был направлен на окна квартиры Наташи и Светланы.

По этому поводу, может, и стоит звонить в полицию, но они ведь уедут. И Карина пошла к машине. Постучала в окно водителя. Тот приоткрыл дверь и рявкнул:

– Чего надо?

– Мне очень нужно, – быстро заговорила Карина. – Мне нужно, чтобы вы меня подвезли. Это недалеко.

Она сама не знала, что собирается делать дальше. Но не отпускать же их. Это преступники. Прожектор погас, вылез опять парень в черной куртке. Он наклонился к ее лицу, дохнул какой-то дрянью и сказал:

– Вали отсюда, пока ты мне не надоела.

– Но мне очень нужно. – Карина слезно просила, с отчаянием понимая, что просто не может отступать. От страха она вся покрылась мурашками. Из машины выполз толстый водила, подвинул приятеля и оттолкнул Карину. Она встала перед машиной. – Я не могу уйти.

– Не уходи, – ответил водила. – Раздавлю к чертовой матери.

Он сел в машину и действительно дернулся с места. Прямо на нее. Затормозил в нескольких сантиметрах, она поскользнулась на мокром асфальте только от звука тормозов. Карина знала, что ей конец. Закрыла глаза. А когда открыла, высокий парень тащил из салона толстого водителя, повалил его на землю, придавил ногой и надел на него наручники. А Игорь, ее дорогой Игорь, держал парня в черной куртке.

Когда Сергей Кольцов упаковал водителя в свою машину, принял из рук Игоря пассажира, только тогда Игорь смог поднять Карину.

– Мы были здесь. Мы давно здесь, – горячо говорил он ей, голос его дрожал. Она первый раз такое слышала. – Мы следили. С отключенными телефонами. Сергей все снимал. Нужны доказательства. Тебе бы они ничего не успели сделать. У него был пистолет на взводе. Но… Я чуть не погиб, глядя на все это. Сердце чуть не разорвалось.

Кольцов был значительно спокойнее.

– Вот и встретились во второй раз. Добрый вечер, Карина. В какие экзотические ситуации вы попадаете, должен я заметить. Есть у меня, конечно, и вопрос: что вы собирались делать наедине в машине с вооруженными, судя по всему, преступниками? Можете не отвечать. Скажу я. Если бы мне понадобился камикадзе, я бы нашел способ вам об этом сообщить. На самом деле должен вас поблагодарить. Если бы вы не бросились практически под колеса, мне пришлось бы еще долго следить за этими голубчиками, собирать доказательства, чтобы убедить следователя в необходимости ареста. А так – я просто спас девушку от убийц как законопослушный гражданин.

Карина стояла перед ними и думала только об одном: не заплакать. Не опозориться по полной программе. Сказать в свое оправдание ей было нечего. Игорь довел ее до квартиры, а сам вернулся к машине Сергея.

– Я сопровожу этих товарищей. Заодно дам свидетельские показания. Умоляю: иди домой, согрейся и успокойся. Я быстро. Все в порядке. Ты молодец.

От этих его последних слов Карина поплакала на лестнице. Он такой добрый, сказал, что она молодец. Она нелепый человек, который умеет попадать только в нелепые ситуации. Дома Карина сначала тщательно вымылась, высушила волосы, вытерла эти дурацкие слезы и в нормальном виде вошла к своей Блэки. Пока хлопотала над ней, вернулся Игорь.

– Все в порядке. Сергей отвез их к своему товарищу в отдел по расследованию убийств. Они задержаны по подозрению в доведении до самоубийства владельцев квартиры. Их интересовала квартира. Сами сказали. Но пока не назвали заказчика.

– Кто это может быть?

– Кто угодно. Кто-то близко. Потому мы их и увезли подальше от районных деятелей. Заказчик, конечно, черный риелтор, у него свой заказчик – на квартиру. Это может быть чиновник из ЖКХ, из паспортного стола, местной администрации, полиции… Вариантов масса. В том числе такой простой, как соседи.

– Но… Тогда получается, что дело не в болезни Наташи, что и тогда…

– Нет, так не получается. К сожалению. Наташа действительно очень больна. И тогда было обострение. Сцена с ее попыткой самоубийства, нашего заметного спасения, конечно, стала многим известна. А воспользоваться такой бедой у нас желающих много. «Духовная» публика. Карина, ты второй раз спасла ей жизнь. Расскажи им, что преступники арестованы, цепочка будет раскрыта. Это поможет ее восстановлению. Как сын психиатра тебе говорю. А ты… Ну, не лезь ты больше в такие страшные дела. Нет больше моих сил.

Той ночью Карине казалось, что она расплавляется и растворяется в его крови. Она хотела бы остаться в таком расплавленном состоянии. Чтобы всегда быть с ним. Она вздыхала счастливо и утомленно, видела со стороны свое расцветающее в его страсти тело и не знала, за что ей так много любви и защиты. И надо бы промолчать. Но она не сдержалась, как всегда.

– Можно я тебе скажу, как я тебе благодарна за то, что ты есть?

– О, боже… Ну, какая же ты. Кто же за такое благодарит!

– Глупая?

– Конечно. И самая лучшая. Нет таких больше, это я тебе точно говорю.

Кольцов явился к ним с докладом через три дня. Сложный «синдикат», который хотела разоблачить Карина, оказался короткой цепочкой мерзавцев. На одной площадке с Наташей и Светланой жили разведенные супруги. Жена не хотела разменивать квартиру. Тут и произошел Наташин срыв. И «мудрый» муж решил получить квартиру из-под живых людей. Нашел черного риелтора, наняли бандитов, подкупили кого-то в паспортном столе и полиции. И начали свое «идеальное» убийство. Ситуация с Наташей и Светланой оказалась всего лишь одним эпизодом. У них в работе были и другие заказы, действовали по графику. График, адреса и фамилии в силу тупости держали в памяти айфона. Обнаружились и адреса квартир, владельцы которых были убиты, дела закрыты как несчастные случаи, а квартиры уже оформлены на посторонних людей. Когда бандитов повязали, мужа-соседа сдала его собственная жена. С удовольствием ходила давать показания. И теперь говорит соседкам во дворе:

– Вот и получит мой козел теперь отдельное жилье. Надолго мы от него избавимся.

Впервые в жизни Карина радовалась чужой неприятности. Сколько бы им ни дали, мало будет за такое преступление. Она все рассказала Светлане. Игорь и в этом оказался прав. Светлана и Наташа как будто сбросили клеймо прокаженных. От них перестали шарахаться, как от сумасшедших. Они стали в глазах соседей жертвами. Такими, какими в любой момент может оказаться каждый.

Карина продолжала ходить по любым делам мимо дома Наташи. И однажды она ее окликнула. Наташа ее окликнула! Она была в длинной черной юбке, черных сапогах и коротком, красивом черном пальто. В обычной женской, взрослой одежде.

– Здравствуй, Карина, – сказала она. – Давно не виделись. Ты перестала к нам заходить. Помнишь, как мы пили чай с вареньем?

Карина от изумления не находила слов. Потом поняла: Наташа помнит только хорошее. Ее психика, видимо, спрятала от нее тот ужас, который был потом. Спрятала, чтобы спасти.

– Помню, конечно. Хоть завтра приду к вам с вареньем, – выпалила Карина. – Хочешь?

– Конечно, – спокойно ответила Наташа. – Знаешь, я болела. Работать на время прекратила. Только так, для себя. А хочешь, я сделаю сайт для твоих бездомных животных?

– Спрашиваешь! Он мне просто необходим. Если скажешь, чтобы я никому о нем не рассказывала, я не буду. Мне не нужны ни заказчики, ни праздные зеваки.

– Какая ты дурочка, – снисходительно усмехнулась Наташа. – Кому нужен сайт, который никто не видит? Пусть смотрят, может, будут подбирать твоих животных.

Они опять работали. Пили чай с вареньем, уже втроем со Светланой. Карина радовалась и умилялась любому проявлению жизни в Наташиных глазах. Соседа посадили. Свет в квартире Наташи горел. И все вроде осталось позади.

Однажды зимним вечером Карина шла от Наташи. На ней был новый, длинный, очень сложно запутываемый креативный шарф ручной работы. Карина купила его у одной не признанной никем, кроме Карины, мастерицы. Под ногами уже трещали замерзшие дневные лужи. И вдруг ее сзади кто-то схватил за плечо. Она оглянулась и увидела совершенно незнакомого мужчину в черной куртке и вязаной шапке. Куртка и шапка! За квартирой Наташи по-прежнему следят черные риелторы с бандитами! Карина рванулась, но он крепко ее держал одной рукой за плечо, а другой дергал шарф, пытаясь его распутать.

– Подожди, – бормотал он. – Ты мне нравишься. Пошли туда, я близко живу.

Карина долго и молча сопротивлялась, отбивалась, отталкивала его руки, а он путался в шарфе, который завивался от подбородка до колен, и чертыхался. А в мозгу у нее бешеным вихрем промелькнули картины. Этот маньяк ее убивает, он такой огромный и сильный. А Игорь сейчас придет домой и не увидит ее. Он сразу станет таким грустным. Позвонит маме. Мама скажет, что Карина пошла к Наташе. У Наташи Игорь ее не найдет. Он найдет ее под этой грудой замерзших листьев, сюда зароет ее насильник и убийца. Игорь вернется домой, услышит, как плачет Блэки без матери. Попросит у Кольцова пистолет и пойдет убивать всех черных риелторов. И его арестуют над штабелями этих покойников. И Блэки останется круглой сиротой. Эта мысль принесла ей такую боль, что она изо всех сил толкнула мужика, тот поскользнулся и упал. А добрая Карина поступила, как Кольцов. Поставила ему ногу на живот. И сказала:

– Скажи спасибо, что мне лень лезть за пистолетом.

И побежала домой. И влетела в объятия Игоря. Все ему рассказала. Игорь догнал мужика, сначала спокойно выяснил, что тот просто решил пристать к симпатичной женщине, затем все же внес свою внушительную лепту в его нравственное воспитание. Когда он вернулся, Карина рыдала.

– В чем дело? – обеспокоенно спросил Игорь. – Он тебе сделал больно? Это обычный придурок. Он так приставал. Больше не будет.

– Мне больно. Мне больно от того, что я ворую наше время. Я совершаю одни глупости. Потом меня мучают страшные картины последствий. Я не понимаю, почему мы так долго бываем в разлуке, я не знаю, куда я все время бегу. Я хочу только к тебе. Ты хотя бы это чувствуешь? Я даже не знаю, как это называется – бежать во все стороны и знать, что хочу одного: попасть в твои руки.

– Это называется любовью. И ты мне призналась в ней впервые. Ради этого я потерплю твои глупости. Но что же за кошмар на тебе намотан? Я в нем запутался.

– Это креативный шарф, – всхлипнула Карина. – Такие делает только один мастер. Я первая ее покупательница.

– Думаю, что последняя. Но это неважно. Давай его разрежем, что ли. Я же не железный. Мне моя жена только что призналась в любви.

Карина аккуратно распутала в прихожей свой шарф, который сегодня не понравился двум мужчинам. И перед тем, как живописно повесить его на вешалку, прижала нежно к лицу.

– Спасибо, – шепнула ему Карина. – Ты принес мне сегодня счастье. Я уплываю в него. Ничего не скажу про завтра. Надо спешить сегодня. Счастье состоит из таких драгоценных кусочков, такое никому и не снилось.

Великая труженица

Жизнь оборвалась. На крах всего существования ушла ровно неделя. Людмилу, здоровую, активную, умелую, ответственную труженицу, веселую мать, молодую бабушку, которой она станет через три месяца, не просто уволили. Выбросили, как стертую половую тряпку. Сократили по какой-то странной статье. Не заплатили не только компенсацию, но и зарплату за несколько месяцев. На деньги, которые Людмила отложила на рождение внука, чтобы приобрести ему приданое и мебель, пришлось нанять адвоката.

Заседание суда по ее делу длилось ровно пять минут от «Встать: суд идет» до «Заседание закончено». В иске было отказано. Людмила бросилась к судье, он раздраженно и почти брезгливо отстранил женщину.

– Романова, вы думаете, только у вас такие проблемы? Я пашу, как вол. У меня сорок дел в день. Государство – не резиновое. Казна – не бездонная. Людей слишком много. Нужно выбирать.

Так Люда стала лишним человеком. Перед глазами растущий животик дочери, в котором бьется родное сердечко, потерянный и бледный мальчик – юный зять. Ему теперь быть главным кормильцем. Маленькая, уютная и светлая квартира, в которую они переехали по переселению из пятиэтажки всего два года назад, вступила в сговор со «щедрым» государством. Она стала разваливаться на жуткие фрагменты краха. Летели проводка, краны, трубы, ручки, отклеивались обои. Через месяц квартира превратилась в руины.

Сначала Людмила активно искала работу, обзванивала все телефоны организаций, где предлагали вакансии. Разговор кончался, когда она называла возраст. То есть сразу. В некоторых местах ей предлагали место ученицы. Всего и всех. Чуть ли не поломойки. Работа не требовала ни ее знаний делопроизводителя, ни того, что она по жизни умела делать руками. Главное – согласие получать полторы тысячи в месяц в течение испытательного срока. Нетрудно было предположить, в чем тут дело. Но Люда согласилась один раз. Поработала помощником продавца овощного отдела. Претензий к ней не было, но через месяц ей объявили, что она не прошла испытательный срок. Она уходила из кабинета заведующей, ей навстречу заходила девушка восточной наружности, наверняка мигрантка. Их, кажется, на испытательный срок берут бесплатно. Казна – не бездонная. Государство – не резиновое. На его дне – лишние люди.

Людмила не собиралась так просто сдаваться. Она ходила по всем окрестным магазинам, предлагала себя на любую работу, обращалась к соседям: может, кому-то нужна недорогая сиделка, помощница. Замечала, как по мере ее неудач меняется к ней отношение. Раньше все были с ней уважительны и приветливы, теперь слушали, скрывая нетерпение и даже досаду. Как будто люди стали бояться заразиться тяжелой болезнью лишнего человека.

Однажды рано утром Людмила побежала в круглосуточный магазин за молоком для дочери. Рядом с магазинчиком стояла и пила шампанское из горлышка местная знаменитость. Виктория. Поздняя дочь известной профессорской пары, которая училась с Людой в школе, была всегда первой ученицей и признанной красоткой. Она очень быстро все растеряла, пропила и опустилась после смерти родителей. Теперь у Вики статус – местная давалка. Контингент клиентов обширный и однородный. Это отбросы общества. Может, недавно они тоже были только лишними людьми. Сейчас не совсем люди. И жалеет их лишь Вика, которая пала жертвой своей непреодолимой потребности в обожании большого количества существ противоположного пола. Не стоила Вика им нисколько. Просто поделиться выпивкой и теплом.

Хрупкая, маленькая женщина сохранила фигуру, прическу и повадки хорошенького подростка. А лицо, обезображенное и смятое чудовищным к себе отношением, казалось маской на карнавале ужасов. И вот сейчас она пила с утра шампанское одна.

– Слышь, Люда, – хрипло сказала она беззубым ртом, – у меня к тебе дело.

– Вика, если попросить денег, то у меня их нет, и не знаю, когда будут. Меня уволили с работы.

– Так у меня потому к тебе и предложение. Я нашла классную работу. Помогаю хоронить. Вроде плакальщицы, что ли. Платят хорошо, да еще можно забирать то, что после поминок остается.

– А кому это надо, я не понимаю?

– Причин полно. У каждого свое. Все хотят, чтобы было, как у людей, а у кого-то нет других родственников, кто-то просто брезгует смотреть на покойника, кто-то вообще не хочет портить свой макияж. Вдовы, к примеру. Это мне один друг, который подрабатывает могильщиком, подсказал. На кладбищах есть люди, к которым можно с этим обращаться. Но я тебя с собой зову. Вместе веселее.

– Да, Вика. Все это вообще охренительно весело, – горько проговорила Люда. – А давай схожу. Мне терять нечего.

И Людмила попала в ирреальный мир.

Она в черном платье стояла в небольшой группе совершенно чужих людей, которые молча окружали открытый гроб с покойником, и смотрела, как убивается над ним одна лишь Вика в черной водолазке и старых джинсах, с головой, повязанной черным платком таким образом, чтобы закрыть как можно больше опухшего лица. Вика страшно переигрывала и была, похоже, нетрезвой или с сильного похмелья. От падения в могилу, когда туда опускали гроб, Вику удержала Людмила. Удержала на вопле: «Вадик, я пойду за тобой».

Когда они вместе с молчаливой семьей ехали в автобусе к месту поминок, Вика изложила примерно расклад. У покойника есть первая семья со взрослыми детьми, они приехали из другого города, чтобы претендовать на часть квартиры, а вдова не собирается делиться. Завещания нет. Они все страшно скандалят. Старший сын покойного угрожает вдове судом по поводу признания брака недействительным. Говорит, что сможет доказать факт фиктивного брака со стороны отца. Якобы он поехал в Москву, чтобы просто там закрепиться, а потом привезти семью. Вторая жена ему этого не позволила. Вот они и ждали столько лет, чтобы предъявить свои права.

– А что, это на самом деле был фиктивный брак?

– Да кто же это может знать? – нетрезво рассмеялась Вика. – Детей нет. Спал он с этой вдовой или нет, меня не волнует. Вот потому я такой бесценный кадр. Не вникай, Люда. Пусть сами разгребают свой срач. Но ты поняла, что у каждого тут к этому несчастному покойнику свои счеты? Им, бедным, они все недовольны. А перед людьми стыдно. Хотелось похоронить, как положено. Чтобы и плакали над ним. А никто из родных и друзей не хочет.

– Не поняла только, ты по сценарию ему кто?

– Я девочка из параллельного класса, которая любила его всю жизнь и потому не вышла замуж. Как тебе я показалась?

– Не обижайся, Вика, но местами тебе изменяло чувство меры. И безопасности. Ты такая легкая, могла на самом деле свалиться в могилу, если бы я тебя не удержала.

– Могла, – гордо сказала Вика. – И падала не раз. За это беру отдельно. Не все знают школу Станиславского, как ты. Люди в основном проще.

На поминках была та же ирреальная картина. Не просто чужие, а враждебные люди сидели за общим столом. Вдова смотрела мимо них с видом глубокого презрения. Мужчины много ели и молча пили. А Вика вставала с каждым бокалом и произносила слезные тосты. От тоски Людмила внимательно ее слушала. Все-таки не пропила она в себе профессорскую дочку. Она вспоминала Ромео и Джульетту, цитировала Шекспира. Затем перешла к Анне Карениной и Вронскому, хотя этот сюжет в ее роли вроде был не совсем к месту. Но она, как по бумаге, цитировала длинные абзацы Толстого. А когда ее голос срывался, возможно, от напряжения и выпивки, она падала лицом в стол и бурно рыдала. В конце концов публике это стало нравиться. Какая-то старушка в платочке со стороны приезжей семьи взялась ее утешать и даже сама вытирала слезы то ли от сострадания, то ли от своих горестей.

Потом вдова отвела Вику и Людмилу на кухню. Оставила на время. Вика привычно и ловко сложила в разные судочки оставшиеся в кастрюлях и на противнях блюда. Сунула в сумку с пяток запечатанных бутылок водки. В прихожей вдова для виду приобняла ее, якобы утешая, и сунула в этот момент в руку Вики купюры.

Когда они вышли, Вика раскрыла ладонь и показала Людмиле четыре бумажки по пять тысяч. Для Людмилы в ее положении это была огромная сумма. Практически ни за что! Когда Вика протянула ей пять тысяч, она колебалась минуту. А потом взяла. Ей просто вечером не на что купить продукты домой. Впрочем, у их домов Вика поделилась и своими судочками. Она была доброй теткой.

Люда медленно поднималась в квартиру. Хорошо, что лифт сломался, идти можно долго, есть время подумать. Что за бред вся эта история! Что за работа – без оформления, без налогов, в тандеме с Викой, которая давно стала деклассированным элементом… Разве это дело для человека с образованием, профессией и мозгами? Да о таком рассказать стыдно! И она никогда не расскажет дочери, девочке в ее положении слушать про чужих покойников, есть блюда с чужих поминок просто вредно. Конечно, надо все это выдохнуть, заспать, забыть и с утра начинать обзвон вакансий по новому кругу.

Людмила вошла в квартиру, улыбаясь, и сказала дочери Кате, которая выбежала встречать ее в прихожую:

– Наконец-то я дома. Извини, дочка, что не звонила и не отвечала. Позвали меня сегодня помочь с готовкой на одной помолвке. Чужой дом, чужие гости, отключила телефон. Зато принесла нормальную, приготовленную своими руками еду. Еще и денег дали.

– Хорошо как, что еду принесла! – обрадовалась Катя. – А то я доела все, что было, сижу и мучаюсь, что вы с Юрой есть будете. И я опять хочу.

Людмила разогрела, разложила в блюда то, что принесла. Украсила зеленью мясо, запеканки полила своим вареньем. Получился праздничный ужин, каких в их доме давно не было. Прибежал с работы зять, захлебнулся слюной от двери. Людмила стояла у плиты и задумчиво смотрела на своих детей. И один, который еще не появился, сейчас тоже ужинает вместе с Катей. А ей с утра можно не ломать голову, как прожить день. В кармане пятитысячная бумажка. Мозг уже отсчитывает, что можно на нее купить.

Людмила размышляла всю ночь. Когда жизнь ставит тебя в тупик своими условиями, остается одно: ставить ее в тупик своими решениями. И Люда приняла решение. Утром она со спокойной улыбкой сказала Кате:

– А теперь я тебе расскажу, чем на самом деле я занималась вчера. Как заработала этот ужин и вот еще пять тысяч. Ты будешь смеяться, когда услышишь, что за работа есть.

Глаза Кати расширялись от изумления, когда Людмила в образах, стараясь сделать все действительно в какой-то степени смешным, рассказывала свой вчерашний день. И Катя рассмеялась.

– Мама, но это же просто клево! Я ничего подобного даже в книжках не читала. А я так вчера обрадовалась твоему ужину, что забыла спросить: что это за наряд у тебя такой на помолвку – черное платье и платок. Оказывается, ты в актрисы подалась. Ой, не могу!

– Ну вот, видишь, – с облегчением вздохнула Людмила.

Ладить с делом, которое нашло тебя само, – все же менее унизительно, чем бегать за делами, которым ты не нужна. И только в первом случае может быть толк.

Людмила еще пару раз сходила на похороны вместе с Викой. А потом подошла в конторе к распорядителю, объяснила, какие услуги она предлагает, и оставила свой телефон и текст объявления.

– Вот не понимаю, – обиженно сказала Вика. – Ты что, в мои конкурентки подалась? Ты со мной вместе брезгуешь, что ли? А мне с тобой так понравилось. Я вообще одна не люблю. А ты еще и оценишь, как Станиславский…