Текст книги "Ночная радуга"

Сестра

Сергей ушел, я заперла за ним дверь на несколько оборотов ключа. У Кирилла теперь есть ключ. Так, на несколько оборотов, запирала свою дверь моя мама. Она часто меняла входную дверь, выбирая самые новые и надежные версии. И замки всегда сверхсекретные, к которым невозможно подобрать ключи. Так было написано в инструкциях. У мамы дома не было ни больших сумм, ни особых сокровищ. Получается, она защищала только свою жизнь. Получается, что убийце она или дала ключ, или открыла сама.

А я вообще только захлопываю дверь, как правило. И дверь у меня самая простая, наверное, открыть какой-то отмычкой – пара пустяков. Но сейчас я закрываю замок до упора, как будто теперь моя очередь прятаться от убийцы. Но страха при этом не чувствую. Я залита с ног до головы усталой тупостью. Рука поднимается с трудом, ноги отказываются передвигаться.

Я делаю круг, обходя стол с компьютером, потом все же подхожу к нему, перезагружаю, выключаю и выдергиваю из сети. В нем эти видео с «сестрой». Я содрогаюсь заранее. Ничего более ужасного мама не могла послать мне с того света. Как хорошо сказал Сергей: «без свидетелей». Да, наверняка подобное можно смотреть только без свидетелей.

Я падаю в подушки, прячу лицо, как будто все смотрят сейчас на меня с ожиданием и любопытством: как я себя поведу. Выдам ли какие-то свои тайны, о которых, может, не знаю еще сама? Когда споткнусь, когда упаду, когда сдамся? Кому? Всем.

Как хорошо, что ушел Кирилл. Как здорово, что я не пожалела Сергея. Есть крошечная дистанция между мною и этими двумя, сейчас, несомненно, самыми близкими людьми. Я сделаю лишний шаг – и обрету оппонента, противника или мстителя. Мой союзник один – пустота. Такая глубокая и бесконечная пустота, что есть надежда потерять в ней и себя. Слишком тяжелыми вдруг стали мои мысли и тело.

Не знаю, был ли сном тот провал. Я ничего не видела. Но я задавала безмолвный вопрос маме, я сжималась в ожидании шагов Артура в своей вонючей кладовке, я тянулась к горячей мужской руке и содрогалась, как от удара током. Я не могла понять, чья она? Это Артем, Кирилл или Сергей? Слава богу, я одна. И я жива. Хорошо это или плохо, но я жива. Взмокшая от пота, с печальными, словно старыми глазами… Я посмотрела в зеркало и подумала: суд и генетическая экспертиза не понадобятся. Я узнаю свою сестру или сразу пойму, что это мошенница. Если мне повезет хотя бы в этом.

Перед тем как включить компьютер, я тщательно умылась и надела чистый халат. Как будто эта Диана может меня увидеть. Я же ей, возможно, старшая сестра.

Поехали. Видео первое. Дата – три месяца назад. Все остальное за тот же период.

На диване сидит тетка. За версту понятно, что это один из самых некачественных образцов человека. То, что называется «деклассированный элемент». Крупная, обрюзгшая, в черной майке без рукавов, которая открывает мускулистые руки в татуировках и некрасивую плоскую грудь. Лицо… Даже без гримасы, которая сейчас его уродует, – это не женское лицо. Большое, тяжелое, грубое, с мелкими злобными глазками и прямым ртом, который открывается, как коробка. На плече у тетки сидит маленький котенок и плачет. Она поднимает котенка перед собой и начинает избивать с воплями: «Ты чего орешь?» Бросает его с силой в стену.

Так. Сестра. Видео взято из ее странички «Вконтакте». Там есть ее координаты. В комментариях люди пишут ей, что она дрянь и сволочь.

Следующее видео. Зоозащитники с полицией штурмом берут ее квартиру, забирают окровавленного котенка. Кто-то говорит о возбуждении уголовного дела.

Видео три. Диана в платье с люрексом, с длинными сверкающими серьгами, с диким макияжем на перекошенном от злобы лице произносит речь. Речь обращена всем тем, кто ей звонит и угрожает сроком за жестокое обращение с животным. Мат, угрозы, обещания всех найти и порвать.

Хватит! Я пересматриваю без звука. Увеличиваю лицо, глаза, рот. Вижу морщинки, родинки, зубы. Она так отлично скалится, зубы видны до коренных. Печаль. Это моя сестра. Мамин сильный, властный подбородок деформировался в этот лошадиный овал. Из-под надбровных низких дуг смотрят мрачные, темные глаза Николая Бедуна, характерного актера, которого приглашали на роли бандитов и убийц. А маленькие аккуратные ушки у этой Дианы как будто от другого человека. Я видела только у одного человека такие уши. У себя.

Просматриваю подборку материалов из соцсетей по поводу этого скандала. В комментариях с проклятьями и угрозами выкладывают ее точный адрес, телефон. Набираю.

Она ответила низко, хрипло:

– Да.

– Диана, здравствуй. Я – Виктория, дочь Анны Золотовой. Ты поняла, кто я?

– Да. Чего надо?

– Хочешь поговорить, познакомиться?

– Некогда мне. Повестку получила. Вызывают на допрос насчет убийства. А кто мать грохнул, не знаешь?

– Надеюсь узнать. Думала, у тебя есть соображения.

– Ты дура, что ли? – хмыкнула она. – Или подставить меня хочешь? Не выйдет!

– Моя проблема, что у меня выйдет. Но говорить со мной ты будешь по-человечески. Или будешь говорить не со мной.

– Да на фиг мне! Ой, завтра тринадцатое. Мать присылала деньги в этот день.

– Нет, я не пришлю тебе денег. Я тебе не мать.

– Ну, иди ты!

Я отбросила телефон, побежала в ванную, и меня разорвало на части рвотными спазмами. На такой кошмар и позор я не рассчитывала.

Меня спас вечер. Мир за окном утонул в сумраке. В чужих окнах появились будничные силуэты людей, которые просто жили, ели, смеялись, смотрели телевизор. И никто никого не грыз, не резал, не душил животных. А в круге моего света мы с Кириллом в рамке – над облаками, крышами, над смертями и позором. Мы в голубом, розовом и в серебре.

Он вошел и сразу сказал:

– Я знаю. Сергей мне все рассказал и показал. Я не выдержал и заехал к нему, он показал мне то видео, я видел Диану Бедун. Да, бывает и такое. Ты не думаешь, что она убила твою мать?

– Как о ней можно думать? Она – просто несчастный случай. От нее можно ждать самых диких выходок. Но не продуманного жестокого убийства. К тому же у нее завтра день маминых алиментов.

– Она сказала? Понятно. Но отныне она и претендент на наследство. Что ты об этом думаешь?

– Да черт бы с ней.

– Конгениально. Я тоже так думаю. Забудем хотя бы на вечер. Завтра будет еще больше проблем. А сейчас я, наконец, с тобой встретился.

– Да. Как хорошо, что любой день умирает к ночи.

И Пастухов

Утром, когда Кирилл уехал, я думала о том, как положено вести себя человеку в моей ситуации. Куда он должен бросаться в первую очередь? Узнавать, что думает следствие и что у него есть? Общаться с адвокатами по поводу имущественных дел? Разбираться с маминой квартирой, – может, там пора платить по счетам? В принципе по каким-то счетам?.. Что еще нужно? Экспертиза, подготовка похорон, когда дадут разрешение… Деньги на все это нужны, а у меня, кажется, совсем не густо. Надо напомнить о себе работодателям.

Да. Что положено делать – понятно. Как и то, что я ничего пока делать не собираюсь. Слишком большой круг нового общения. А мне не нужен никакой круг общения. Только так можно выплыть к каким-то истокам, приблизиться к причинам, найти проблеск – не событий, а догадок. Пусть он будет крошечный, как светлячок на болоте. Но с полным мраком в голове невозможно никакое движение.

Много лет была только моя жизнь. Из нее я выходила на очень короткие свидания с другими людьми. Мама была там – с другими. Что происходило с ними всеми без меня, не было предметом моего интереса. Так могло бы оставаться еще много лет. Но вот – случилось. И не раз… Вдруг, с какого-то момента, начало случаться. Прилепился Пастухов со своими маниакальными предложениями, мне было легче уступить, чем объяснить, что мне это не нужно. Его убили. Оказалось, что его хорошо знала мама, называла Илюшей, проявила слишком большое любопытство в связи с его смертью, просила помощи у меня, что само по себе необычно. Убийство Пастухова привлекло внимание серьезных людей, в частности такого вездесущего детектива, как Сергей. Еще ничего не понятно по делу Пастухова. И тут убивают маму. Так же жестоко, продуманно, коварно, ножом. Сережа начал в этом разбираться и сразу обнаружил такой нежелательный элемент, как внебрачная мамина дочь. Взрослая, отталкивающая для меня женщина, за спиной которой страшный путь мытарств брошенного ребенка. Приюты, чужие руки, переводы «для Дианы», из которых ей в лучшем случае доставались крохи. Наверное, девочку били, обижали, раз она выросла такая безумно злая.

Приюты. Костика Смирнова усыновили из приюта. И он стал Ильей Пастуховым, сыном элитного художника, умного, необычного человека. Диана тоже жила с какими-то опекунами. Возможны любые связи людей и событий.

Я ничего об этом не знаю. Только то, что рассказывал мне Петр Пастухов.

Я открыла у себя в компьютере снимок Илюши Пастухова, мальчика десяти лет. Домашний альбом мне переслал Петр. Как этот мальчик не похож на гладкого, сладкого, без единой шероховатости Пастухова-Санта-Клауса того времени, когда мы познакомились. Мальчишка с острым и подобострастным взглядом несчастных глаз, с вихрами неухоженных волос, с жалким полуоскалом то ли улыбки, то ли плача. Мальчишка, который перестает верить самому себе. Он так лез из кожи, так бился, так выкручивал свои маленькие мозги, чтобы прорваться, – а у него все еще ничего не получилось. Таким Костик-Илья был в первые дни жизни в доме новых родителей.

Наверное, проще всех было Марии. Она не строила иллюзий, она не искала в обретенном сыне ни достоинств, ни недостатков. Она просто помогала, подпирала, вытаскивала. Она, как с врагом, боролась с коростой на локтях и коленях ребенка. Стирала с кожи непромытую грязь приюта. Под этой коркой открывалась новая, нежная, розовая, уязвимая кожа, Илюша вскрикивал от прикосновения мочалки, Маша прижималась к боли губами. И он сразу становился ей родным, этот непонятный мальчик, который сам захотел быть сиротой.

И Мария, конечно, сделала свое дело. Мальчик поверил, он оттаял, он не боялся больше сказать или сделать не то, что от него ждали. Он пришел к праву быть собой.

Илья стал разговорчивым и откровенным. Он расставил приоритеты. Мама Маша – для того, чтобы ухаживать за ним. Папа Петр – для разговоров по душам, для объяснения того, о чем Илье не известно. Для того, чтобы разделить с Илюшей не только его надежды и планы, но и для того, чтобы нести и его тайны. Подростку тяжело даются скрытность, постоянная конспирация в общении с подозрительными и сильными людьми. Ему нужен главный союзник, который примет и легализует все, что мальчик придумал и осуществил в одиночку.

– Поговорим? – сказал однажды Петр. – Как же так получилось, что тебя родители истязали, били, морили голодом, а следов эксперты не нашли? И вес у тебя был нормальный, и травм никаких. Ты рассказывал на суде о каких-то способах, сказал, что точно не знаешь, как это делается. Ты даже предоставил следствию улики – веревки, ремни, на них были фрагменты твоей кожи. Но на коже не было шрамов. Только царапины. Ты чувствовал страшную боль, а следов побоев не было. Тебе поверили на слово, потому что невозможно объяснить чем-нибудь другим желание ребенка бросить родную мать, обвинить ее в преступлениях, добровольно пойти в детдом. Но я читаю это дело, твои слова, заключения экспертов, – и не вижу ответа. Извини, но давай попробуем разобраться, я помогу тебе вспомнить. Как все же они это делали?

Илюша какое-то время молча глядел в пол. Потом поднял раскрасневшееся лицо и посмотрел на отца почти гордо.

– А никак. Никто меня не бил, не морил. Я просто их ненавидел. Ее за то, что она такая бедная. После смерти моего папы она мне давала картошку, молоко и хлеб, а сама ела только картошку. Говорила, что что-нибудь придумает, что за ней ухаживает богатый человек на работе. А сама привела этого Отара.

– Он тоже был бедный?

– Не очень. Он сам построил нам дом, купил старую машину. Но я его ненавидел еще больше, чем ее.

– За что?

– Так хачик же. Черный. Мне так в школе сразу и сказали.

– А чем «черные», по-твоему, отличаются, к примеру, от тебя?

– Тем, что мы их ненавидим!

– Как отчим относился к тебе?

– Нормально. Подлизывался. Фигню всякую приносил. Но он хотел своего ребенка. Тоже черного.

– Откуда ты знаешь?

– Так и было. Захожу однажды утром в кухню, а он мать обнимает, живот ей гладит, говорит: «Это будет наш ребенок».

– Этот ребенок родился?

– Нет. Не успел. Когда мать арестовали, с нею что-то случилось в тюрьме. Так мне уже в детдоме рассказывали: «Она скинула ребенка». В смысле, помер он.

– Ясно. Тебе кто-то помогал писать заявление? Как ты узнал, куда его нужно отнести?

– Никто! Я все сам. Только спросил у соседки-учительницы: куда жалуются дети, которых мучают родители? Сказал, что в соседнем поселке девочку родители в подвал посадили. Она мне все объяснила, похвалила за то, что такой добрый.

Илюша рассмеялся счастливо и посмотрел на приемного отца преданно и с любовью. Было ясно, что он доволен результатом своей затеи. Все получилось.

– А что же с орудиями преступлений? Как оказались на ремнях и веревках следы твоей кожи?

– Это я сам додумался! В книжке одной прочитал. Натирал себя этими ремнями прям до крови. Больно даже было, – скромно и гордо сказал он.

– Иди, Илья. Позанимайся с Марией, у тебя завтра контрольная.

Когда мальчик вышел, Петр Пастухов закрыл за ним дверь изнутри. Достал из шкафчика бутылку водки, налил себе стакан до краев, выпил в несколько глотков и раздавил стакан. Смотрел на осколки, перемешанные с его кровью, и понимал, что примерно это он сделал со своей жизнью. Этот десятилетний мерзавец никогда не станет ему сыном, а он сам никогда не позволит себе предательство. Он не отведет парня в дом теперь уже принудительного сиротства. Второй раз он уже точно не выплывет. И все, что он придумывал о родной матери, может оказаться реальным и страшным возмездием его будущего.

Я закрыла свои записи об Илье Пастухове. Взяла телефон, нашла номер Дианы, но не смогла нажать вызов. Позвонила Сергею.

– Сережа, привет. У меня такая мысль: раз мама хорошо знала Пастухова, может, он был знаком и с Дианой?

– Моя ты дорогая! – радостно воскликнул Сергей. – Все-таки нам судьба быть вместе. Хотя бы в качестве партнеров. Дело в том, что они точно были знакомы. Переводы «для Дианы» были и на счетах Ильи Пастухова. Кроме того, он был попечителем благотворительного фонда, с помощью которого Диана Бедун получила квартиру в Красногорске.

Часть шестая. В кривых зеркалах

Соболезнования от Зины

Я ответила на звонок Зины. Не лишила ее этого удовольствия, а себе отказала в слабости послать ее подальше эсэмэской. Не нужно быть провидицей, чтобы чувствовать очередную пакость подлого существа, которое сделало тебя добычей, а твою жизнь своей забавой.

– Вика, дорогая, как же так! Такое несчастье, а я узнаю об этом из новостей. Неужели дело в том, что ты все еще дуешься из-за глупости, которую сама и придумала? Ты ведь давно уже прекрасно поняла, что я не толкала Артема. Я хотела его спасти. Ты стояла на своем из упрямства. И сейчас ведешь себя, как обидчивый ребенок. Неужели ты не понимаешь, что я к тебе по-настоящему привязалась? Нет у меня больше никого. Да и у тебя родных людей, как я понимаю, не осталось.

– Зина, перестань! Ты хочешь выразить мне соболезнование – вырази. Точнее, ты уже все сказала. Извини, мне не до тебя сейчас.

– Но как ты?! Как ты себя чувствуешь? Как это все было? Поделись, прошу тебя! Тебе сразу станет легче.

В ее голосе билась неуемная страсть. Узнать все подробности, припасть к моей боли, подпитать свою злобу кровью моей раны.

– Как я себя чувствую? Не поняла, о чем ты. Напали на мою маму. Это она умерла. У меня все по-прежнему. Отлично себя чувствую. Вступаю в наследство. Пока.

– Узнаю твою гордость. Ты никогда не пожалуешься. Не буду тебя отвлекать. Но я хочу прислать тебе мою небольшую работу. Ностальгическое воспоминание-документ о том, как все наши были живы. Знаешь, как много у меня длинных ночей и дней? Живу только воспоминаниями. И собрала небольшую коллекцию: фото, видео. А хороший мастер-компьютерщик помог сделать из этого любительский клип. У меня ведь уникальные материалы, ни у кого таких нет. Знаешь, начинала совсем с другой целью. Как все ревнивые жены, собирала информацию об изменившем муже, его избраннице, ее семье. Мне помогал один профессионал из охраны, я смотрела, плакала. Прошли годы, все исчезло, мы изменились, осталась лишь светлая печаль по тому времени. Когда все были живы. Мастер сказал, что это красиво, можно выложить в Интернете. Ты посмотришь и скажешь, может, мне так и поступить? Это ведь мой дебют. Первая серия. Хорошо?

– Присылай.

Так сказала я Зине, прекрасно понимая, что речь о пытке. Возможно, о следующей беде.

Письмо с вложением прилетело мгновенно. Прежде чем открыть его, я выпила кофе, постояла под душем, отключила телефоны.

Через пять минут я уже четко понимала. Да, это можно выкладывать в Интернете, овации обеспечены. И как это бывает: ты вроде бы готова ко всему, а дыхание подводит. Воздуха не хватает, и не справиться с уникальной задачей: вернуться в свой ад и рай. Увидеть со стороны, как зритель, свои грехи и страшную расплату, свои смерти и возрождения. Свои хрупкие удачи и окончательные потери. А сколько разных людей, оказывается, было рядом. Именно в те дни и минуты, когда тишина и темень казались абсолютными.

Я узнавала все. Места и даты. Вот наша новогодняя вечеринка в редакции. Елка, стол для фуршета, шампанское. Коллеги веселые и нарядные, некоторые с женами и мужьями. На мне маленькое черное платье с рукавами до локтя и воротником-стойкой. По вороту и манжетам белая атласная отделка. Это платье привезла мне мама из Парижа – а-ля «гимназистка». Оно мне действительно очень идет, лицо совсем юное и взволнованное. Ждущее. Я смотрю в одну сторону. Там в плотной компании стоит Артем. Рядом с ним Зина. Они общаются с друзьями, смеются. Зина хорошо выглядит в строгом голубом платье и совершенно спокойна. А Артем вдруг как будто выпадает из ситуации. Он смотрит поверх людей и столов, и его бархатные глаза становятся томными и зовущими. Артем увидел меня. Красивые кадры.

А дальше еще красивее. Мы с ним уже в чужой квартире. Мое черное платье лежит на полу у кровати. Мое обнаженное тело изнывает в его руках. А он так прекрасен. Мужчина в откровении своей главной страсти. Да, тогда Зина поехала домой одна на редакционной машине. Артем остался с коллективом как хозяин праздника, чтобы закрыть редакцию. А на самом деле мы сбежали вдвоем сразу вслед за ней. Получается, человек Зины знал даже, куда мы поедем. Квартира была готова к нашему свиданию. Может, на слежку дал или продал согласие тот приятель, у которого Артем взял ключи.

А вот я на рассвете выхожу из такси у дома, в котором мы жили с Юрием. Иду устало и медленно. Это страх. Муж хватает меня за руку у подъезда, тащит по лестнице, на ходу срывая одежду. Сцена избиения снималась с площадки. То есть этот агент Зины снимал бы и убийство. У него было задание – снять любой процесс. Да, это великий шанс. Никогда не рассчитывала увидеть, как выгляжу со стороны, когда меня месят ногами и уродуют кулаком. Вот я выползаю из квартиры, держась за стены. На голом окровавленном теле большой плащ, который удалось схватить с вешалки. А на улице мороз и снег… Мои босые ноги сняты очень крупно. Я, видимо, тогда прошла совсем рядом с оператором. И вот редакция, входную дверь так и не заперли. Я протискиваюсь туда, как побитая бездомная собака, чтобы в уголке зализать раны. Да, так начиналась наша с Артемом счастливая совместная жизнь, которая закончилась браком длиной в один день.

Часть первая фильма завершается сценой похорон. Там я, Зина, моя мама, сотрудники газеты. Мама стоит, как всегда, небрежно и картинно, ее за локоть поддерживает незнакомый мне мужчина. Тогда я и не заметила, что мама пришла не одна. Я вглядываюсь в лицо мужчины. Не знаю его, но он очень на кого-то похож. Или просто восточный тип, который мне кого-то напоминает. Артура он мне напоминает. Мне становится душно. Мне панически страшно.

Хорошо работают ищейки у бизнесменов. Зина, сама того не желая, может сейчас привести меня к каким-то открытиям. Если я смогу вынести еще хотя бы пару минут. Начинается вторая часть. Подборка фотографий моей мамы в разных местах, разных нарядах, с разными людьми.

Но я больше не могу. Кажется, теряю сознание. Выключаю компьютер, включаю телефоны, бросаюсь в ванную и сую голову под кран с холодной водой.

Там меня и нашел Кирилл – на кафеле в мокром халате, застывшей и помертвевшей. Он вытащил меня в кухню, заставил выпить несколько глотков вина и уплыл в моих глазах вместе с кухней. Бешеный вихрь в голове остановился, когда на мой лоб легло мокрое полотенце.

– У тебя температура почти сорок, – сказал Кирилл. – Наверное, грипп. Вызвать врача?

– Нет, – прохрипела я. – Это интоксикация. Отравленная кровь. А я даже не досмотрела до конца…