Текст книги "Срок годности. Сборник экологической прозы о человеке и планете"

Срок годности. Сборник экологической прозы о человеке и планете
Составительницы Евгения Некрасова, Алеся Атрощенко

Лучшие тексты по версии Школы литературных практик

© Л. Бабицкая, М. Бабанская, Т. Анциферова, О. Фатеева, Н. Чернякевич, Т. Гончарова, А. Малыхина, А. Лисогор, Ю. Ли, Е. Симонова, А. Моисеева, М. Кочан, А. Шипилова, С. Давыдов, А. Залесский, Д. Янбарисова, Д. Благова, Л. Юсупова, Л. Неклесса, М. Кивеля, П. Барскова, Т. Замировская, А. Горбунова, Е. Некрасова, О. Осипенко, текст, 2022

© Л. Стародубцева, перевод на русский язык, 2022

© БФ «Нужна помощь», 2022

Предисловие издателя

Есть ли у нашей планеты срок годности? Если да, то сколько времени нам осталось? Грядет ли (пост)апокалипсис? Можем ли мы продлить аренду – растянуть данное нам время, исправить совершенные ошибки? И откуда в нас эта разрушительная страсть, заставляющая истреблять то, без чего мы сами жить не сможем?

Экологическая катастрофа не близко, она уже тут. По словам философа Тимоти Мортона, мы находимся в начале умирания из-за изменения климата и прочих процессов, возникших в результате многих сотен лет антропоцена. Но мыслитель советует не впадать в отчаяние. Если мы осознаем себя частью единой экосистемы и от колониального захвата перейдем к равной эмпатии, у нас как минимум появится больше времени на разговор с природой. Прогресс экологического сознания – это первый шаг к принятию ответственности за планету.

Но чтобы говорить об экосистеме и о себе как ее части, нам часто не хватает имеющегося языка. Нужны новая оптика, новые творческие методы, чтобы осмыслить значимость места, которое природа занимает в нашей жизни – несмотря на то малое внимание, которое мы уделяем ей.

Поэтому наше издательство вместе с кураторками Школы литературных практик – писательницей Евгенией Некрасовой и филологом Алесей Атрощенко – придумали опубликовать этот сборник. Он состоит из текстов, которые появились отчасти как результат лаборатории экописьма, которую организовала Школа литпрактик. Как и другие ее лаборатории, эта получилась очень экспериментальной. Подход школы близок нам тем, что ее преподаватели не учат писать, считая, что готовые шаблоны лишают авторов возможности осмыслять современную действительность, быть смелыми и точными, вырабатывать новый язык для отражения современности. По этой причине на студиях начинающие писатели и писательницы наравне с известными ищут нетиповые решения для творческой рефлексии на актуальные, часто остросоциальные и притом табуированные темы.

Вот и в этот раз кураторы и студенты несколько месяцев прислушивались к собственному опыту взаимодействия с природой, изучали существующие тексты об экологии – от Пришвина и Астафьева до Эмили Липтрот и Саманты Швеблин, искали свой способ рассказать об экологических процессах. К студенческой лаборатории присоединились современные авторки, для которых тема экологии и природы тоже важна: Малин Кивеля (вы прочитаете ее текст в переводе Лиды Стародубцевой со шведского), Полина Барскова, Татьяна Замировская, Алла Горбунова, Лида Юсупова и другие.

В итоге получились тексты о природе как действующем лице и необходимом пространстве, о городах умирающих и городах новых, приходящих им на смену, о зверях как субъектах высказывания, о телесности человека как части природы, о катастрофах, прочно запечатленных в памяти поколения, о настоящем и вероятном, надвигающемся будущем.

В конце книги расположен раздел со специально созданными памятками и чек-листами от экоэкспертов, которые помогут организовать свой быт с минимальным уроном для планеты. Такие полезные памятки – сами по себе документ эпохи наравне с творческой рефлексией авторов сборника.

У нас нет единого рецепта, как сохранить экосистему (мы даже не знаем, пройдена ли точка невозврата). Но мы хотим дать читателю возможность ощутить себя равноценной частью общего мира вместе со всеми существами на Земле: животными, птицами, растениями, бактериями, людьми, природными и урбанистическими пространствами. Новая оптика, обретенная через эти тексты, поможет каждому ответить на вопрос о своем месте в меняющемся природном пространстве.

Пожалуй, это самый экспериментальный проект издательства «Есть смысл». Некоторые тексты вызывали в редколлегии бурные споры, казались нам даже слишком смелыми (поймет ли их читатель, не отпугнем ли мы его излишней натуралистичностью?). Но мы решили быть последовательными: раз правильных ответов нет ни у кого из нас, значит, мы должны, по крайней мере, показать эту планету – и человека как ее часть – разной. В том числе жестокой, конечной, замусоренной, травмированной.

Десять процентов с продажи этой книги мы будем переводить в пользу фонда «Второе дыхание», который создает инфраструктуру сбора ненужных вещей и развивает экоосознанность общества. Скорее всего, вы читаете сборник в электронном виде. Это наш небольшой вклад в сохранение окружающего мира. Приятного вам – хоть и сложного – чтения!

Юлия Петропавловская,

главный редактор «Есть смысл»

Попытка единения с природой, рефлексия

Лера Бабицкая. «Корова-в-языке и дискурсивная кукушка»

Когда моя тетя оставила брата бабушке и дедушке, ее называли кукушкой. Когда мои одноклассницы болтали на уроке, их называли кукушками. Когда моя знакомая легла в ПНД[1]1
  Имеется в виду психоневрологический диспансер. Здесь и далее прим. авт.


[Закрыть], ее называли «поехавшей кукухой».

Я думаю о том, почему категории человеческого так часто переносят на нечеловеческое. Это форма некой лингвистической эксплуатации. Эксплуатация уже не животных, но животных-в-языке. Зооэпитеты, анималистические метафоры и фразеологизмы, антропоморфные практики одушевления.

Корову эксплуатируют, отнимая ее грудное молоко. Корову-в-языке эксплуатируют, отнимая ее терминологическую самость. Мою одноклассницу сравнивали с коровой. Другой говорили что-то про ее «дойки». Корова-в-языке не равна корове.

Корова-в-языке замещает собой другие термины, невыраженные и несказанные. Становясь фразеологизмом, корова как таковая перестает существовать. Она становится коровой-в-языке, и у нее появляются перед ним некие лингвистические обязанности. Говоря «корова на льду» или «священная корова», люди доят корову-в-языке.

Я думаю, правильно ли это. Наш язык со сложившимся «коровьим корпусом» вряд ли можно считать подходящим для говорения о реальной корове. Я имею в виду, можем ли мы в эпоху антропоцена продолжать эксплуатировать не только животных, но и животных-в-языке? Нужны ли нам новые стратегии для письма о природе и что это могут быть за стратегии?

На Руси девушки проводили обряд похорон и крестин кукушки. Это был тайный магический ритуал, на который не допускались мужчины. Там девушки «кумились» – договаривались о дружбе и заключали парные посестримства: «Побранимся, грешны будем, кукушечке тошно станет».

Филологиня Алла Владимировна Никитина в эссе «Зачем крестить кукушку?»[2]2
  Никитина А. В. Зачем крестить кукушку?.. К типологии обрядового атрибута // Русский фольклор. Т. XXXIV. Материалы и исследования. Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом). СПб.: Наука, 2009. С. 159–208.


[Закрыть] описывает этот обряд как один из самых печальных. На нем девушки рассказывали друг другу о мужниных побоях, нежелании выходить замуж и смерти «любезной сестрицы от родильной горячки». В этот момент они сооружали «трупик кукушки» из веточек и травок («кукушкиных слезок»), наряжали его в платье из лоскутков, ложили в гробик и закапывали в секретном месте[3]3
  Нагляднее всего это показывает иллюстрация «Две кукушки во гробиках» из книги Бернштам Т. А. Обряд «крещение и похороны кукушки» // Материальная культура и мифология: [сб. ст. ] / [отв. ред. Б. Н. Путилов]. – Л., 1981. – С. 179–203. – (Сборник Музея антропологии и этнографии; т. 37).


[Закрыть].

Похоронить кукушку нужно было для того, чтобы она не обратилась в хищную птицу и не навлекла бед. А окрестить – для того, чтобы поделилась своим плодородием. Кукушку часто сравнивали с богиней Живой, затем и с кумой Богородицы – покровительницей женщин, – поэтому неудивительно, что таким хтоническим способом девушки обращались именно к ней.

Они спрашивали:

– Сестрица дорогая, кукушка, скажи, скоро ли замуж?

Я думаю о причинно-следственной связи двух мышлений: мне кажется, что магическое не могло появиться без метафорического. Славянские мифологические структуры часто используют зооэпитеты. Это и есть та самая лингвистическая эксплуатация. Возможно, именно заговоры стали причиной стирания животных из языка и заменой их животными-в-языке. Кукушка тут – животное-ярлык, животное-дискурс.

Дискурсивная кукушка – предвестница смерти, плохая матушка, болтушка, поехавшая башка, деревянная игрушка в бабушкиных часах, песня Цоя, финский снайпер, тотемка амазонок, богиня Жива, кума Богородицы.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, долго ли мне жить осталось?

Кукушка-предвестница-смерти ответила бы:

– Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку…

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, как маменьке с папенькой рассказать, что ребеночка заводить не желаю?

Кукушка-плохая-матушка ответила бы:

– Cook. Cook.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, как мне не стать болтуньей да не выдать секрет?

Кукушка-болтушка ответила бы:

– …

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, долго ли я буду мучиться-томиться от душевных бед?

Кукушка-поехавшая-башка ответила бы:

– Ку-ку.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, долго ли я буду по бабушке горевать?

Кукушка-деревянная-игрушка-в-бабушкиных часах ответила бы:

– Уку. Уку.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, пропой, как мне жить-поживать?

Кукушка-песня-Цоя ответила бы:

– В городе или на выселках.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, когда царь-батюшка престол покинет?

Кукушка-финский-снайпер ответила бы:

– Ку!

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, долго ли мужья жен своих избивать да наказывать будут?

Кукушка-тотемка-амазонок ответила бы:

– УКРФ. УКРФ. УКРФ.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, как природу-матушку защитить?

Кукушка-богиня-Жива ответила бы:

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у.

Я бы спросила у дискурсивной кукушки:

– Сестрица дорогая, дискурсивная кукушка, скажи, во что кому верить?

Кукушка-кума-Богородицы ответила бы:

– Ко-ко.

Но я уже не спрошу. Потому что дискурсивная кукушка – в гробу и я ее закапываю. Я делаю это тайно. Никто не знает, куда я закопала дискурсивную кукушку, кукушку-в-языке.

Вместо нее воскреснет новая кукушка. Маленькая птица, отдаленно напоминающая голубя и ястреба. Мы окрестим ее новым языком. А она нам прокукует как тут.

Надежда Чернякевич. «Выбери друга[4]4
  Сохранена авторская орфография и пунктуация.


[Закрыть]»

Этот приют создан с единственной целью – спасти жизни кошек и найти им новый дом и любящих хозяев!

КОТЕНОК-МАЛЬЧИК БЕСПЛАТНО

Услышали плач в моторе грузовика

Маленький котенок, вес 850 граммов, 2–3 месяца

Подошел владелец автомобиля

Удалось котенка достать

Не оставлять же на улице

Что делать

ПУХЛЯ

Пухля рано лишилась матери

Сама просится, чтобы ее взяли на ручки

А когда оказывается в объятиях

Сразу начинает мурлыкать и сосать свой кончик хвоста

Была вскормлена искусственно

Поэтому человек для нее такой же родной

Как мама

КОШКИ В ДОБРЫЕ РУКИ БЕСПЛАТНО

Очень добрый ласковый кот в связи с переездом

Не можем с собой взять, поэтому отдаем в хорошие добрые руки

Поэтому не можем в хорошие добрые руки

Поэтому отдаем с собой

ПРИЕМ № 567513

Пациент Черныш, кот, 3 года 6 месяцев, беспородный

Владелец (Ф. И. О.) зачеркнуто, приют (название)

Диагноз перелом челюсти слева, множественные повреждения

Нашли на улице возле жилого дома

Гематома на левом глазном яблоке передняя лапа слева рассечена

С момента поступления дефекации и диуреза не было

Неправильный прикус, нижняя челюсть нестабильна, в ротовой полости

Гематомы, отсутствуют три зуба

Отток мочи не нарушен, кишечник пустой

Аппетит отсутствует, вялый, не ухаживает за собой

Гематомы

Предположительно были нанесены механические повреждения тупым тяжелым предметом

Гематомы

СИБИРСКАЯ КОШКА БЕСПЛАТНО

Маруся была когда-то домашней и перестала ей быть

Но Маруся боец и поэтому выжила

У нее пуля в спине от воздушки

Маруся боец и поэтому выжила

Она достойна спокойной жизни

ПРИЕМ № 567678

Пациент Бергамот, кот, 4 года 5 месяцев, сибирский

Владелец (Ф. И. О.) зачеркнуто, приют (название)

Диагноз перелом

Застарелый перелом левого бедра

Обширные фиброзно-хрящевые наросты на конце перелома

В позвоночнике рентген выявил резиновую пулю

Признаки гниения пулевого канала

Повреждения внутренних органов не обнаружено

Высокая степень обезвоживания

От пищи отказывается, вялый

Рефлексы слабые

Пуля неоперабельна, вросла в ткани

Прогноз осторожный

КОШКИ В ДОБРЫЕ РУКИ БЕСПЛАТНО

Мама скончалась от рака 4-й стадии

Осталось 5 кошек: 4 девочки и 1 кот (черный)

Все спокойные и ласковые

Ищут доброго и понимающего хозяина, который восполнит им любовь и ласку

Они остались совсем одни, помогите, пожалуйста

Ласковые ищут хозяина

Спокойные ищут любовь и ласку

Помогите, пожалуйста

ПРИЕМ № 567324

Пациент Рыжик, кот, 2 года, беспородный

Владелец (Ф. И. О.) зачеркнуто, приют (название)

Диагноз ЧМТ

Нашли в тяжелейшем состоянии на Елагинском пруду

На коте был серый ошейник

Повреждение нижнечелюстного сустава с левой стороны

Один глаз поврежден, выбит

Чулком снята шкура с нижней челюсти

Раны несвежие, подозрение на черепно-мозговую травму

Рекомендация усыпить

КЛАССНЫЙ КОТ АЛЬФ В ДОБРЫЕ РУКИ

Альф попал в приют из кошкоквартиры

Людей мало знает, но не боится

Идет к ним с открытой душой

Мягкий и добрый котик

СОБИРАЛИ ТРУПЫ ЖИВОТНЫХ

Э. В. живет с десятками кошек

Их количество варьировалось от двух до семи десятков

Говорят соседи

Вода у Э. В. отключена уже несколько лет, квартира захламлена

Из окон квартиры летом часто падают кошки

Кто-то разбивается, кто-то выживает

Видели, как дворник убирал пару трупов

А летом ребятишки на детской площадке увидели падение двух котов

Они потом несколько вечеров дежурили под окном с растянутым одеялом

Чтобы спасти тех, кто выпадет

МОЛОДОЙ КОТ УШАСТИК ИЛИ БЕЛЯШ

Порода шотландская вислоухая, без документов

Кот очень ласковый, мягкий, нежный, тихий и спокойный

Очень понимающий: всегда реагирует на слова и на обстановку вокруг

Если его хвалить за что-то, то сразу идет ластиться

А если ругать – то он как обиженный ребенок забивается в угол

Однако быстро «расцветает» стоит его только пару раз погладить

Отдаем Ушастика, так как разъезжаемся и не можем его взять с собой

Кот будет отличным подарком

ПРИЕМ № 567678

Пациент Марк, кот, 5–6 лет, шотландский вислоухий

Владелец (Ф. И. О.) зачеркнуто, приют (название)

Диагноз перелом челюсти, отрыв хвоста

Нашли ночью возле улицы Октябрьская

Передвигался на передних лапах

Мочевой пузырь чувствует, отток мочи не нарушен

Пытается опираться на лапы

Признаки истощения

Перелом челюсти по симфизу

Отрыв хвоста, задние лапы не чувствует

Пытается опираться на лапы

Предположительно поврежден спинной мозг

Перелом челюсти, отрыв хвоста

ВОПРОС О ПРЕДЛОЖЕНИИ ПО ОСВОБОЖДЕНИЮ ОТ НДС УСЛУГ ПО ОКАЗАНИЮ ВЕТЕРИНАРНОЙ ПОМОЩИ БЕЗДОМНЫМ ЖИВОТНЫМ

ПИСЬМО МИНФИНА

Департамент налоговой политики

Рассмотрев обращение

Благодарит за внимание

Одновременно сообщает

Что в соответствии с подп. 2 п. 2 ст. 149 главы 21

Освобождается от налогообложения

Стоимость реализации медицинских услуг

За исключением косметических, ветеринарных и санитарно-эпидемиологических услуг

Кроме того

Считаем необходимым отметить

Что

Как следует из обращения

Статья 16 ФЗ от 27.12.2018 г. № 498-ФЗ (ред. от 11.06.2021 г.) «Об ответственном обращении с животными и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации».

Приюты для животных создаются в целях осуществления деятельности по содержанию животных, в том числе животных без владельцев, животных, от права собственности на которых владельцы отказались

Животных без владельцев

От права собственности на которых владельцы отказались

Собственности на которых владельцы отказались

Владельцы отказались

Отказались

Отказались

Без владельцев

Александра Лисогор. «Могут ли угнетенные дышать?»
Вместо манифеста

I

Пока жители Земли сжигают ископаемые топлива, которые, выделяясь в углекислый газ, раскаляют планету, будущее становится все более непредсказуемым. Вместе с поднятием уровня океана изменяется все: пространство, где мы живем, одежда, которую мы носим, еда, которую потребляем. И если изменяется мир, изменится и то, как мы его описываем, каким мы его сами себе представляем и изображаем.

Можно ли, если не предвосхитив эту трансформацию, то хотя бы ее обогнав в воображении, начать описывать этот изменившийся мир? Может ли письмо будущего изменить настоящее, тем самым предотвратив наступление неизбежной катастрофы?

И каким тогда должно быть это письмо?

История европейской мысли и литературы слишком долго относилась к природе, к окружающему миру как к фону, на котором под стерильным светом софитов происходит появление человеческой субъективности. Классическая литература смотрела на природу сквозь идиллическую линзу пасторали и видела в ней декорацию безыскусной жизни пастушек и козопасов, противопоставленную городской среде с ее обездушенностью и суматошностью. Противопоставление было не только пространственным, но и временны́м: пастушеская идиллия принадлежала прошлому, разлагающий и развращающий город – настоящему. Таким образом, природа отрицалась дважды и существовала только в воображении человека как пристанище для уставшей мысли. Христианская теология привнесла еще и телеологическую аксиому, согласно которой у природы нет иной причины для существования, кроме как служение человеку. Просвещение сделало природу прозрачной и голой: она могла существовать только как объект исследования человеческого разума, рожденного умопостигать и объяснять явления природы, которые неизбежно будут ему подчинены. Романтиков гораздо больше интересовало собственное отражение в силах природы, чем природа сама по себе и ради самой себя. Индустриальная революция окончательно исказила и мистифицировала социальную и экологическую историю, в то же время образовав подкрепленный традицией локус для чувства утраты и отчуждения от природы.

Сегодня, когда мы говорим об окружающей среде, речь идет о капиталистической экономике, растущем планетном населении, обезлесении в тропиках, обнищании, неоколониализме, об уровне метана в сибирской тундре, о скорости, с которой деградируют почвы в Африке, о патриархальных и антропоцентрических фантазиях о контроле и суверенитете.

Но экологический кризис – это еще и кризис воображения. Нам остро нужны новые способы воображения и понимания природы и ее отношений с человеком. Литература и искусство могут быть в авангарде такой новой мысли.

Новая литература будет говорить о новых нечеловеческих субъектностях. Но каким будет голос этой литературы? Как вообще можно говорить о нечеловеческих субъектностях?

И такой ли уж новый этот вопрос?

На протяжении истории европейской культуры и мысли некоторые группы живых существ, концепты и идеи оказывались по ту сторону человеческого – Другими по отношению к европейцу, который являлся человеком в настоящем смысле слова. Другой оказывался монстром, чужаком, дикарем; важной его чертой являлось то, что он угрожает цивилизованному обществу, его ценностям или самой стабильности рационального человеческого разума. В структуре западной мысли Другому отводится место за пределами того, что считается «нормальным» и «цивилизованным». Но именно в этот основополагающий момент вытеснения Другого за границы субъектности и конституируется суверенитет «Я».

Практика исключения нелюдей, тех, кто получает статус нелюдей, – неотъемлемая часть истории европейской субъектности. Сегодня нам кажется, что граница между человеческим и нечеловеческим, например между человеком и животным, между видами, ясна и однозначна, но история показывает, что эта граница всегда была размытой, что колониализм, расизм, массовое уничтожение людей основаны на постоянном смещении этой границы. Ведь в разные эпохи Другими, нелюдьми, оказывались (и продолжают оказываться) и те, кого маркировали «безумными», и чернокожие, и гомосексуалы, и женщины.

Западная субъектность, зацементировавшись в эпоху Просвещения, оказалась следствием практики исключения, которая базируется на иерархии бинарных оппозиций. Разум противопоставляется чувствам, культура – природе, человек – животному, мужчина – женщине. Первый член этих дихотомий всегда обладает большей ценностью и весом. Получается, что по одну сторону оказывается мужской человеческий разум, утверждающий экспансию культуры и цивилизации, а по другую – все женское, чувственное, животное, дикое, необузданное.

Как следствие, такие явления, как империализм, антропоцентризм, патриархат и колониализм, оказываются связанными между собой практиками исключения Другого и утверждения господства европейской субъектности. Сегодня, решив дать голос нечеловеческой субъектности, нам нужно оставаться настороже, чтобы не воспроизвести при этом старый дискурс доминирования.

II

Итак, вопрос о том, как говорить о нечеловеческой субъектности, остается центральным для новой литературы.

Как дать говорить Другому, не подавляя его, не иерархиезируя наши с ним отношения, не редуцируя его к одномерному типажу, отдавая отчет тому, что мы либо причиняли, либо продолжаем причинять ему вред (в том числе с помощью письма)? Это вопросы этики и морали.

Как правило, европейская философия старалась базировать этику на твердых принципах разума и рациональности. Именно через беспристрастный, нейтральный и логический анализ можно понять, как мы должны действовать и оценивать свои действия. Чтобы конструировать ценности и нормы, нужно оторваться от живой реальности, смотреть на нее немного издалека и – руководствоваться правилами логики. В основе этого этоса лежат многие классические фигуры европейской философии.

Рене Декарт, как известно, считал животных просто «механизмами» или «автоматами», то есть сложными устройствами без субъективного опыта. Для него они были такими же вещами, как, например, менее сложные механизмы вроде часов с кукушкой. Декарт приходил к такому выводу, потому что считал мысли и разум атрибутами нематериальной души; а поскольку только люди обладают нематериальной душой, то и субъективный опыт может обнаружится только у них. Животные же, рассуждал Декарт, не выказывают никаких признаков того, что в них обитают разумные души: они не умеют говорить и философствовать, и поэтому (насколько мы можем судить) у них нет ни души, ни разума. Декарт говорил, что животные лишь механические объекты, а не живые существа.

Такой эпистемологический скептицизм, конечно, подвергался критике (и даже осмеянию) не только в философии, но и в литературе. Через сто лет после того, как Декарт опубликовал «Рассуждение о методе», Джонатан Свифт отправил своего литературного героя в путешествие на остров Лапуту, жители которого хоть и вооружены знанием математики, астрономии и новейших технологий, но беспомощны, когда дело касается практического применения своего разума. В стране гуигнгнмов Гулливер знакомится с разумными и добродетельными лошадьми, далеко превосходящими людей в умственном и культурном развитии. Таким образом Свифт критикует и насмехается над двумя важными идеями Просвещения: превосходства разума и уникальности человека в его обладании этим разумом. Животные Свифта ниспровергают и лишают легитимности саму «гуманность» и «человечность» как просвещенческую концепцию.

К концу эпохи Просвещения Иммануил Кант пытался синтезировать рационализм и эмпиризм. И все же для Канта единственный путь к морали лежал через пользование автономным разумом. Эмоции, такие как сочувствие или эмпатия, даже если они иногда кажутся добродетельными, неуместны.

Рационализм таит в себе много опасностей. Рационализм игнорирует жизненный опыт Другого, его субъективность, пряча ценность этой субъективности за утилитарным расчетом, что в конечном счете приводит к формам систематического и институционализированного насилия. Распространенным утверждением является то, что холокост, вместе с его механической и бюрократической эффективностью, оказался продуктом современности, которая превращает рационализацию и моральное безразличие в основное руководство к действию.

Диссоциация и некоторое оцепенение чувств, моральная апатия присутствуют и в современной культуре. Они и приводят к утилитарному отношению к субъективности Другого, к объективации Другого, рационализируя тем самым насилие и отношения подчинения.

Философии этического рационализма можно противопоставить философию этического сентиментализма, одним из представителей которого является британский мыслитель XVIII века Дэвид Юм. Юм, хотя и был фигурой просвещенческой, утверждал, что именно эмоции помогают нам воспринимать что-то как «хорошее» или «плохое» и именно они составляют основу добродетели. По мнению Юма, этическое знание берет свое начало не в априорном и рациональном мышлении с его логикой и непредвзятостью, а из впечатлений и ощущений, из эмпирического взаимодействия с миром, из нашей способности со– и переживать.

Если вернуться к письму и литературе, то первым шагом борьбы против отчужденного отношения к Другому должно стать такое письмо, которое фундируется на процессе эмоционального подключения к Другому и эмпатии.

III

Остановимся на понятии эмпатии. Каков ее механизм? Эмпатию можно понимать как такой эмоциональный процесс, который проистекает из нашей способности помещать себя на место другого человека и существа, в ту ситуацию, в которой он(а) находится. Это позволяет нам представлять, что он(а) должен чувствовать. Мы проецируем себя на позицию другого существа и спрашиваем себя, что бы мы чувствовали на его/ее месте.

Впрочем, такая проективная эмпатия сопряжена с риском: все может закончиться тем, что мы начнем обращать внимание только на себя, на собственные чувства (пусть и возбуждаемые Другим) и, по сути, перестанем сочувствовать Другому.

Ставить себя на место Другого – значит ли это проецировать наши собственные эмоции, способности, желания, намерения на Другого? Не является ли это ошибочным приписыванием человеческих качеств нечеловеческим существам? И не оказываемся ли мы в эпистемологической ловушке: с одной стороны, навязывая человеческие особенности тем, кто ими не обладает, лишаем их собственной субъектности; с другой стороны, отрицая в них обладание человеческими качествами, не вытесняем ли мы их из самой парадигмы субъектности? Не возвращает ли нас такое отношение к эмпатии к тому пониманию субъектности, которое описывалось выше (эгоцентрированное, мужское, человеческое, рациональное, цивилизованное) со всеми последствиями в виде институализированного насилия? Эмпатия, основанная на антропоморфизме, предполагает искать человечность там, где ее не существует, и наказывать тех, кто по умолчанию не соответствует стандартам человечества. Антропоморфизм оказывается политически нагруженным термином, который усиливает дихотомию видов и преуменьшает значение субъективности нечеловеческих существ – животных.

В письме антропоморфизм проявляется таким образом, что зачастую животные становятся пустыми холстами, на которых можно рисовать человеческие характеристики и чья нечеловеческая уникальность игнорируется. Так, животные легко превращаются в карикатуры, которые не в состоянии отдать должное тому, что, например, значит быть мышью или пчелой: само существо, которому предназначались наше сочувствие и эмпатия, теряется под слоями человеческой фантазии.

Невозможно не вспомнить в этом месте наших рассуждений о Нагеле и его знаменитом эссе «Как можно быть летучей мышью?»[5]5
  Nagel T. What is it like to be a bat? // Philosophical Review 83 (October), 1974. Р. 435–450.


[Закрыть]. Мы, говорит Нагель, можем представить себе, «каково это – вести ночной образ жизни, иметь перепонки на руках, уметь летать, иметь плохое зрение и воспринимать мир с помощью высокочастотных звуковых сигналов, а также проводить время, вися вниз головой». Но даже если мы можем представить все эти вещи, это только говорит нам о том, каково мне быть летучей мышью или вести себя как летучая мышь. Такая способность к воображению ничего не говорит нам о том, каково летучей мыши быть летучей мышью.

В романе «Все, способные дышать дыхание» (далее – ВСДД) Линор Горалик, кажется, можно найти попытку размышления над проблемами, связанными с эмпатией к Другому. Во вселенной романа происходит катастрофа, одним из последствий которой оказывается способность животных говорить человеческим языком.

На первый взгляд может показаться, что роман пытается ответить на вопрос «Каковы границы моей эмпатии?». На самом же деле текст отвечает на вопрос постколониальной исследовательницы Гаятри Спивак «Могут ли угнетенные говорить?» (Can the subaltern speak?) и печально иллюстрирует собой проблематику, обсуждаемую в одноименной статье Спивак.

В русском переводе статьи subaltern переводится как «угнетенные», и это не совсем удачный перевод. Subaltern состоит из двух корней sub и altern. Sub означает «под», altern – «другой», «непохожий», то есть subaltern – это тот, кто еще ниже Другого, некто, кто даже до статуса Другого недотягивает. Критикуя западный дискурс интеллектуального субъекта (а именно то, каким его выстраивают Жиль Делёз и Мишель Фуко), Спивак указывает на то, что этот интеллектуальный субъект обладает свойством флюидности и способностью постоянно видоизменяться. Это очень привилегированная позиция, которая гомогенизирует субъект, не выделяя его специфические географическо-политические характеристики. Но существуют субъекты, которые так маркированы своими расой, классом, этничностью, цветом кожи, разрезом глаз, что они не могут как по волшебству стать флюидными, вытолкнуть из себя этот маркер. Следуя логике Делёза и Фуко, такой ригидный субъект не может противопоставить себя режиму власти.

Любопытно, что в ВСДД есть такой флюидный субъект – это нарратор, который мерцает в сносках, заигрывает с читателем, то появляется, то исчезает, как Чеширский Кот. Но это приводит к тому, что Другой в романе не переживается субъектом как радикально иное сознание, отличное от меня, – такая радикальная эмпатия потребовала бы, хотя бы ненадолго, остановить собственное мерцание и попытаться буквально побыть в шкуре Другого. Вместо этого Другой лишается своей субъектности и не только нещадно антропоморфируется (животные в романе сжимаются до карикатурных образов и зачастую не сильно отличаются от басенных ролей: так, например, павлин олицетворяет хвастовство и самодовольство, а поведение некоторых других животных сводится к какой-то одной характерной, но человеческой черте: глупость, тупоумие или сообразительность, находчивость, меланхолия или флегматичность и т. д.), но и стирается как таковой. Формально в романе такое стирание выражается в том, что зачастую невозможно определить, кому принадлежит голос – животному или человеку. Это ведет к тому, что исчезает не столько граница между субъектом и Другим, сколько истощается, истончается сам Другой.