Текст книги "Типа смотри короче (сборник)"

Живой труп

Никита Препяхин решил умереть. Строго говоря – покончить жизнь самоубийством. Нет, суицидом. Слово «суицид» ему нравилось давно, Никитос ещё в прош-лом году услышал его и долго гуглил, рассматривая живописные картинки и остросюжетные ролики.

Причин для суицида была тысяча.

Во-первых, его никто не понимает. Вот с утра он так страдал, так не хотел в школу – никто и не заметил. И на уроках мысленно просил: «Не трогайте меня! Видите, плохо человеку!» Не видели и трогали, как последние гады. На каждом уроке учителя, словно сговорившись, гоняли к доске и (не разглядев глубокой Препяхинской трагедии) ставили кто трояк, а кто и пару.

Во-вторых…

Что-то было и «во-вторых», и «в-третьих», и далее вплоть до «в-тысячных», но сейчас Никита вспомнить все причины не мог – так ему было плохо.

Нужно было срочно умереть, чтобы все собрались у гроба и стояли, заламывая руки…

«Интересно, – подумал Никитос, – а как это “заламывая руки”?»

Как заламывать руку другому, он представлял. Однажды Витька после своей тренировки на самбо показывал. Это оказалось совсем не сложно: достаточно крутануть кисть и поднырнуть под локоть. А потом заклинить этот локоть собственным предплечьем. Но как заломить руку себе?

Никита попробовал. Повторил перед зеркалом. Получалась какая-то ерунда.

«Ладно, тогда пусть рвут на себе волосы!» Но эта идея показалась Препяхину настолько глупой, что он даже пробовать не стал.

«В общем, – решил он, – вот тогда все поймут, какого человека они потеряли!»

Никитос торжествующе улыбнулся, но тут же вспомнил, что страдает, и торопливо нахмурился. Дома никого не было, но он не давал себе поблажки. Пусть, когда его найдут, по лицу будет понятно, как человек страдал.

Оставалось выбрать способ.

В книгах и фильмах обычно стрелялись, но ничего огнестрельного в квартире не обнаружилось. Только петарды в заначке. Можно ли застрелиться петардой? Хм… Разве что засунуть в рот и там взорвать…

Нет, этот способ Никите решительно не понравился. Он ограничился тем, что выкинул петарды в окно. Не просто так, конечно, а прицельно, чтобы взрывалось под ногами у прохожих. Они так прикольно подпрыгивали и ругались!

Никитос снова согнал улыбку с лица. Лёг на диван, протяжно вздохнул.

Вот бы так и умереть, лёжа. Препяхин поёрзал, устраиваясь поудобнее. Чем больше он обдумывал вариант лежачей смерти, тем больше тот ему нравился. Красиво, чисто, не то что какая-нибудь верёвка! В одном сериале Никитос как-то видел повешенного – бр-р-р… И из окна тоже неохота, сплошное месиво получится.

А нужно, чтобы лицо сохранило следы страдания и недопонятости.

Никита прикрыл глаза и сложил руки на груди. Кажется, так получается достаточно трагически. Или нет?

Он встал и подошёл к зеркалу. Тут выяснилось, что руки-то сложить можно без проблем, а вот глаза прикроешь – и не увидишь ничего. Никита пытался смотреть сквозь ресницы – ничего не рассмотрел.

Тут его осенило – можно же сфоткать! Повозившись немного с настройками и с фиксацией фотика на столе, Никитос добился своего. Результат ему не понравился: как-то неестественно он выглядел. Какой-то стойкий оловянный солдатик. И му́ка на лице совсем не видна.

Препяхин стёр кадры из памяти фотика (не хватало, чтобы кто-то догадался о его репетициях!) и снова прилёг. Долго ворочался, подыскивая правильное положение тела и рук-ног – достаточно естественное, но и трагическое. Как будто нашёл, но выяснилось, что лежать в такой вывернутой позе невозможно, сразу всё затекает и спина чешется.

Никитос решил плюнуть на условности и лёг, как привык спать – свернувшись калачиком. Так было удобно и уютно. Очень…

Никитос вздрогнул, поняв, что засыпает. Нет, он совсем не против смерти во сне, но отчего смерть-то наступит?

Перебрав ещё раз все варианты, Препяхин пришёл к выводу, что самым подходящим способом можно считать отравление. В аптечке яда не оказалось. То есть там была куча всяких таблеток, но Никита сильно подозревал, что отравиться насмерть ими не получится. Только живот разболится, желудок промывать будут. А может, и клизму поставят.

Мысль о клизме заставила быстро покидать таблетки в аптечку и вернуть «склад» медикаментов на место.

«Можно уксусом отравиться», – вспомнил Препяхин какую-то книгу.

Или кино? Или просто кто-то рассказывал? Но способ, кажется, проверенный.

Уксус пах ужасно. Никита попытался заткнуть нос и выпить из бутылки, но запах пробивался и через рот. От него в животе заурчало, как в стиралке.

«О! – обрадовался Никитос. – Умру от голода! Мучительно и благородно!»

Он вернулся на диван и принялся умирать от голода. Это оказалось не мучительно, а просто скучно. И очень хотелось есть. Или хотя бы выпить колы. Но лучше котлету. Мама с утра жарила, в холодильнике должны были остаться. У мамы классные котлеты, она их не покупает, а сама делает фарш. Поджаривает с коричневой корочкой. Иногда – редко-редко – мама о котлетах забывает, и тогда коричневая корочка чернеет, превращаясь в уголь. Вообще-то Никита горелые котлеты не любит, но сейчас вдруг захотелось откусить именно такую, обугленную. Чтобы на зубах захрустело.

Никитос понял, что ещё немного, и он погибнет позорной смертью – захлебнувшись слюной.

Перевернулся на другой бок и постарался напомнить себе о душевных ранах. О том, что его никто не понимает. О равнодушии мира. О капустном салате…

Препяхин возмущённо сел. Не хотел он думать ни о каком салате! Тем более что мама его сегодня не делала. Или делала? Если что, можно и самому сделать. Там просто – настрогать капусту и заправить майонезом. Можно ещё морковки натереть…

Никитос собрал волю в кулак и снова лёг.

«Интересно, – подумал он, – а сколько человек может без еды?»

Вставать и включать компьютер он не решился. Включишь, полезешь в Интернет, потом проверишь «ВКонтакте», потом в аську кто-нибудь стукнет – так и о душевной трагедии забудешь! Препяхин принял компромиссное решение – вошёл в Сеть с телефона. Результат удручил. Оказывается, без еды человек может продержаться несколько месяцев.

То ли дело без воды. От жажды умирают через три-четыре дня.

Тут же захотелось пить.

Чтобы отвлечься, он немного поиграл на мобилке в «Змейку».

И почти побил собственный рекорд, когда в квартиру ворвалась мама. Она всегда врывалась, когда на работе с кем-нибудь поругается. То есть на работе она сдерживается, а вот Никите с папой достаётся по полной.

– Чего ты разлёгся! – возмутилась мама. – Опять играешь! А уроки?! А обед?! Опять ничего не ел?! Где дневник?! Что тут у нас?.. Кошмар!

Мама испуганно присела рядом, положив руку на его лоб.

– Вроде температуры нет… Ты с утра ещё варёный был! – Вдруг мама обняла его, как маленького, и принялась жалеть. – Что ж они, гады, тебя весь день вызывали? Видели же, что человеку плохо! Бедненький мой…

Препяхин блаженно закрыл глаза и уткнулся в маму макушкой, проворчав для порядку:

– Да чё ты…

Идиллию разрушило утробное урчание его желудка. Мама тут же подхватилась:

– Я всё поняла! Это от голода! А ну марш руки мыть!

Держа руки под струёй, Никитос вдруг вспомнил шикарный способ самоубийства – вскрыть вены, лёжа в ванной. Говорят, совсем не больно и как будто засыпаешь. Он на мгновение заколебался…

– Я тебе котлет разогрею, – прокричала мама с кухни. – И салата капустного сделаю! А пока будешь есть, пирожков напеку, у меня тесто готово!

«Ладно, – решил Препяхин. – Завтра так завтра!»

Шекспиру и не снилось

Маша Иванова

Ни за что больше не пойду в театр! И тем более не пойду туда с Милкой и Таней!

Главное, кто ж мог подумать, что истерика у Таньки начнётся в самый неподходящий момент, когда в зале тишина и все сидят с печальными лицами. А тут мы… Ржём…

Тётка, которая сидела рядом, чуть меня не укусила. Её аж трясло от возмущения, она раз пятьсот сказала, что таких отмороженных и бесчувственных уродов вообще нельзя к театру подпускать и что её б воля, она б нас всех…

Нам было стыдно. Но от этого становилось ещё смешнее.

Если б мы были поодиночке, то быстро бы успокоились, а тут… Я гляну, как Танька в колени хрюкает, всё – новая волна смеха душит, и остановиться не могу. А тут ещё Милка рядом начинает подвывать… Короче, не сложилось у нас с Шекспиром.

– Что ж вы такие бесчувственные растёте? – стыдила нас соседка с другой стороны. – О чём вы только думаете…

Таня Лопахина

Я не знаю, что на меня накатило. Увидела мёртвую Джульетту – и понеслось…

Сначала вспомнила мамины глаза, когда она приехала из больницы, куда скорая отвезла недавно родившуюся Дашку. И её голос. Бодрый такой. Но совершенно не мамин.

– Всё будет хорошо! – сказала она и отвернулась. – Там отличные врачи.

Потом меня отдали бабушке и по телефону рассказывали, что всё просто отлично, ещё буквально день – и Дашку переведут из реанимации в обычную палату. И тогда мама пойдёт лежать вместе с ней.

Получилось так, что я маму почти две недели не видела.

А потом они вернулись из больницы.

Я до этого злилась на Дашку очень. Она кричала часто, мама шла к ней и не успевала почитать мне перед сном. И вообще… То, что она маленькая, ещё не значит, что ей всё можно!

А тут ночью я проснулась, пошла к родителям в спальню, на маму посмотреть, а Дашка лежит в своей кроватке. Маленькая такая. Такая бледная, что даже голубая. И дышит.

И я подумала, что её могло не стать. Соска бы валялась, кроватка бы стояла, чепчик бы в ванной лежал…

Мне стало так страшно, что показалось, будто у меня сердце остановилось.

Хорошо, что папа снял одну боковую стенку у кроватки, а то б я туда не влезла! Мне было очень тесно, и я высунула ноги сквозь прутья, подложила одну руку под голову, а второй обняла сестричку.

– Я буду слушать, как ты дышишь, – прошептала я, – я тебя от всего-всего спасу…

Потом оказалось, что, пока мы с Дашкой спали, мама сделала кучу фотографий, её папа разбудил и показал, как мы в кроватке ютимся.

А потом мама жарила блинчики на завтрак и приплясывала, а я держала Дашу и улыбалась. И Даша улыбалась!

Я как вспомню, что мама как дурочка скакала по кухне и подпевала Майклу Джексону, я всегда ржать начинаю. Я ж не виновата, что тут Джульетта, театр и люди вокруг…

А Дашка, кстати, с той ночи окончательно пошла на поправку! И больше не болела никогда.

Милка Кислицына

Джульетта – дура!

И Шекспир не лучше! Вот так понапишут всякой фигни, а потом некоторые думают, что это нормально – взять и того…

Когда отец ушёл, мама тоже лежала, повернувшись к стене, и еле шевелила губами. Вот как эта самая дура Джульетта. Тоже какой-то дряни напилась.

Я-то ещё малая была, сейчас бы я ей быстро мозги вправила, а тогда просто ходила вокруг и канючила. Есть хотела, да и вообще… Стрёмно было.

А потом я, дура малолетняя, решила, что всех спасу. Попёрлась вечером на другой конец города, типа к папочке. Идиотка…

Даже адреса не знала точно, знала только, что дом стоит напротив магазина «Восточный». Приехала, короче, нашла его машину под окнами, села ждать.

Могла ж неделю ждать! Но дурам везёт, через два часа появилась эта его… секретарша. Идёт, сумочкой размахивает.

Я к ней рванула. Говорю, хочу с папой поговорить!

А у самой губы дрожат. До сих пор стыдно…

Она на меня посмотрела так презрительно, но домой привела. И кричит из коридора:

– Валюсенька, тут к тебе эта твоя… Маша.

– Я – Мила, – говорю.

А сама уж думаю только о том, чтоб не разреветься.

Отец вышел, вылупился на меня, как на привидение, а я, как дитё малое, вцепилась в него и давай реветь. Что мне страшно, что мама не ест ничего уже три дня, что лежит и не шевелится, что мне плохо и вообще…

Короче, вела себя как младенец годовалый.

Он испугался, трубку схватил и давай маме названивать. А она там телефон взяла и таким бодрым голосом сообщила:

– Не звони мне больше, у меня всё отлично!

Я-то знаю, как у неё там всё отлично! Я же слышу, что голос не её и вообще…

Отец меня начал успокаивать, песни петь, что всё фигня и я преувеличиваю. Потом говорит: «Давай я тебя домой отвезу».

А тут его секретарша истерику устроила. Начала орать, что она не выдержит, что она своё счастье заслужила и выстрадала, а тут я… И что она не позволит с собой так обращаться, вокруг сплошные интриги…

Мне стало так плохо… Я ведь тоже нормально не ела дня два.

И пока они там ругались, я ушла.

Потом уже вспомнила, что денег нет, чтоб на метро доехать. Так и шла полгорода пёхом. Благо, проспект у нас прямой и длинный. Идёшь вдоль него, не заблудишься…

Я, пока шагала, много чего передумала. Про маму, про отца…

Пришла домой, сварила картошку, пол помыла, маму покормила. А ей уже на следующий день лучше стало, она встала, умылась и на работу отправилась.

А отца я с тех пор ни разу не видела…

Так что я не собираюсь рыдать, как некоторые, когда вижу эту шекспировскую дурь. Смешно мне, понимаете! Мне смешно!!!

Вероника Гаврилова

Это вопиюще, просто вопиюще!

Представляете себе: я сутки трудилась над квартальным отчётом, потом ещё на повышенных тонах разговаривала с шефом, потом какой-то дурак поцарапал мою новенькую «тойоту» (подумаешь, не там запарковалась!), потом муж опять пришёл с запахом пива… Словом, тысяча несчастий! И вот, наконец, суббота, театр, Шекспир… Думала, расслаблюсь и компенсирую все стрессы… Какое там! Какие-то девчонки – по виду пэтэушницы – принялись хохотать в самом трагическом месте бессмертного произведения!

Вот что я вам скажу: они слишком легко живут! Нет у них настоящих взрослых трудностей и проблем, оттого и ветер в голове! И ещё на наркотиках все – те три точно обдолбанные были, это же понятно!

У меня детей, слава богу, нет (и уже не будет), но если бы были… О нет! Они бы у меня не хохотали над Шекспиром, они бы рыдали! Они бы у меня постоянно рыдали!

Свобода!

Мальчики

Радомский с таинственным видом потряс чёрным пластиковым пакетом. Там что-то глухо стукнуло.

– Чего там? – спросил Лопух.

– Пиво! – глухо ответил Павлик и тревожно осмотрелся.

Но вокруг посторонних не было, а если бы и были, то вряд ли что-то рассмотрели бы. Мы плотно обступили Радомского.

– Гонишь, – так же тихо сказал Никитос. – Если пиво, чего не звенит?

– Всё продумано. Оно в банках.

– Я пиво не буду, – испуганно предупредил Владик.

– А тебе и не предлагают! – Витька небрежно отвесил Владику подзатыльник.

Тот вжал голову в плечи. Но остальные Витьку не поддержали.

– Запалимся, – сказал Кирилл. – Отец запах унюхает – в поход не пустит.

– Сейчас пить не будем, – строго, но всё ещё тихо сказал Радомский. – Это как раз для похода. Каждый возьмёт себе по банке в рюкзак.

Все разобрали по банке, даже Рожко, который упорно повторял: «Я пиво не буду!» За это ему поручили взять закуски к пиву: чипсов и рыбы.

К походу стоило подготовиться основательно. Учебный год закончился, и мы собирались оторваться по полной. В программе мероприятий значилось: песни под гитару у костра, перевернуть палатку девчонок, ночное купание, напугать девчонок с помощью фонариков и заунывного воя, встреча рассвета.

И пиво в тесной мужской компании.

С классной проблем не должно быть, но с нами увязался физрук, а он мужик непростой. Говорят, в молодости профессионально занимался велоспортом, даже в сборную республики входил, но сам он почему-то на эту тему говорить не любит. Девчонок на уроках физрук особо не гонял, зато на нас всегда отрывался. Так что отдельным пунктом программы значилось «отвлечь физрука».

Мы принялись накидывать идеи: подсыпать ему в суп снотворного или, наоборот, слабительного; спрятать его кроссовки; заклеить палатку; подкупить бутылкой водки…

И тут, как всегда некстати, влез Владик:

– А на гитаре кто-нибудь играет?

Мы переглянулись. На гитаре не играл никто. А до похода оставалось три дня. И тогда Рожко снова нас удивил:

– Ладно, тогда я свою возьму.

– А откуда у тебя гитара? – поразился Лопух.

– Я же в школу хожу. Музыкальную. Уже второй год по классу гитары.

Витька не удержался и снова отвесил Владику леща. Ну что за человек, ничего друзьям не рассказывает!

Девочки

Последние несколько недель в классе развивался такой многосерийный сериал, что многие сценаристы умерли бы от зависти.

Мы уже не могли уследить, кто с кем сошёлся, кто с кем разошёлся, пары, не успев появиться, распадались, телефоны раскалялись от постоянных эсэмэсок, «ВКонтакте» было жарко.

Мы дни считали до похода, потому что там, в тихой обстановке, соберутся все вместе и наконец-то можно будет многое прояснить.

Например, на фига Радомский пишет Ирише такие сообщения, если сам гуляет с Полиной, а вчера припёрся к Лерке на тренировку. «Просто посмотреть…»

Или зачем Володька скрывает, что пишет Тане стихи. Всё равно все знают, что это он. Потому что кто же ещё?

Ну и Милка… Эта стерва нам всю жизнь отравила. Как только кому-то из одноклассниц начинает кто-то нравиться, она тут же оказывается рядом, строит глазки, машет своей пересушенной чёлкой – и всё… Эти дурачки ведутся! Потом она, конечно, их бросает, но после Милки как-то… Несолидно… Как будто объедки с пола поднимаешь.

Так что планов у нас было много. В основном все рассчитывали на красивую загадочную ночь при свете звёзд, полную романтики и нежности.

Мальчики

Никитос, у которого большой походный опыт (каждый год с родителями в Карелию ездит), нам всё рассказал, так что всё необходимое мы собрали быстро: спички, петарды, ножи. Кирюха братов пневматический пистолет обещал спереть по такому случаю.

– Во огребёшь после похода! – с восхищением сказал Витька.

– Фигня вопрос! – гордо ответил Репин.

Долго обсуждали вопрос с куревом. Мы ведь уже, считай, восьмиклассники, пора бы уже и курить, но мнения разделились. Владик завёл свою шарманку: «Я курить не буду!», Радомский с Витькой колебались, подзуживая друг друга. Никитос настаивал на сигаретах, но брать их у отца отказывался:

– Заметит! Он свои вещи знаешь как пасёт!

У остальных или никто в семье не курил, или стрёмно было тащить, или ещё какие отмазки. Радомский и Витька доподзуживались до того, что были готовы прям сейчас идти к киоску и просить кого-нибудь из взрослых купить пару пачек. И тут Рожко в очередной раз удивил:

– Ладно… я возьму… Мама в прошлом году курить бросила, а блок сигарет в шкафу лежит…

– Ну Рожко! – Витька занёс руку для леща, но в последний момент передумал и хлопнул по плечу. – Ты просто этот… кладезь!

– Супер! – подытожил Радомский и вдруг встревоженно замер. – А комп?

Мы застыли. О самом главном-то и забыли! Как мы в лесу без компа? Мало ли что!

Но тут уж даже Рожко помочь был не в состоянии – компьютеров в его семье отродясь не водилось.

Впрочем, к месту сбора Владик пришёл самый навьюченный: высокий потёртый рюкзак, гитара в чехле и большой пластиковый пакет, в котором явно выделялся продолговатый сигаретный блок. Рожко первым юркнул в автобус, засунул пакет поглубже под сиденье – и сидел над ним, как минёр на противотанковой мине.

Девочки

Собирались долго и мучительно. Понятно, что выглядеть нужно красиво. Всё-таки романтический вечер, переходящий в ночь, не хочется быть замарашкой. Но не будешь же переодеваться к вечернему костру в платье и туфли на каблуке!

Полина вдрызг разругалась с мамой, которая не дала ей с собой новые джинсы. Она так и пришла к автобусу – вся зарёванная и в старых штанах. А они уже ей коротки, и это видно!

Эти мамы… Короче, мы ей сильно-сильно сочувствовали, на её месте каждая бы ревела.

Тем более что Милка пришла в совершенно невозможно красивых облегающих штанах и замшевых сапожках.

– Куда ты так вырядилась, Мила? – ахнула классная. – Там же лес, грязь. Ты как у костра сидеть будешь?

– Ничего, Полина Александровна, мне кто-нибудь курточку одолжит, – пропела Мила и ласково посмотрела в сторону пацанов.

Пацаны её не услышали. Они сбились в кучу и что-то сосредоточенно обсуждали.

Классная поджала губы, но больше ничего не сказала.

В автобусе Милка элегантно кинула рюкзачок на сиденье и вытянула в проход длинные ноги. Поскучала немного, потом развернулась к пацанам.

– Сигареты хоть кто-нибудь взял? – спросила она.

Нашла у кого спрашивать! У Рожко чуть челюсть на пол не упала от такого вопроса.

А она ему так нежно пальчиком по лицу провела, рот закрыла и говорит:

– Про презервативы я уже и не спрашиваю…

Бедный Рожко стал даже не красный, а бордовый. А Милка отвернулась как ни в чём не бывало и давай губы красить.

А пацаны на Рожко с такой завистью посмотрели, что нас чуть не вывернуло.

Ну дураки же! Дураки!

Мальчики

Во Никитос оторвался! Мы все завидовали тому, как ловко он с палатками управляется. Понятно, что Препяхин перед девчонками рисовался, но всё-таки… Остальные пацаны хмуро возились со своими кучами разноцветного брезента, пытаясь тайком подсмотреть у Никитоса, куда чего совать. А ещё обиднее было, что Демидова почти так же быстро, как Препяхин, с палаткой управилась. И Кислицына тоже под ногами путалась.

Короче, переругались все. Пришёл физрук, быстро наорал на нас (девчонкам хоть бы слово сказал!) – но результата добился. Через час палатки были не только установлены, но и обкопаны.

Витька пытался бухтеть, что, мол, мы в лес отдыхать пришли, а не землю рыть, но физрук рявкнул:

– Лопату в руки – и копать! Дождь пойдёт – вспомнишь меня!

Пришлось копать. А девчонки за это время только и успели, что кашу сварить.

Халявщицы.

Девочки

Палаток у нас было всего четыре. Две из них мгновенно поставили Лерка и Никитос. Лерка постоянно на сборах, их там всему научили, а Никитос тоже много в походах был.

У него родители прикольные, нет бы, как все, в Турцию поехать, а они каждый год в какие-то безумные походы ходят. То на байдарках, то на велосипедах.

Мы ещё и опомниться не успели, как они уже место разгребли, палатку схватили и шустро так и слаженно давай в специальные дырки палки пластмассовые засовывать.

Милка первая не выдержала. Она к Никитосу подошла и почти на ушко ему говорит:

– Как у тебя ловко получается! Научи меня, а?

Никитос ей молча палатку в руки всучил. Только у неё ничего не получилось. Потому что Лера немедленно всё бросила и ушла помогать физруку кострище устраивать.

Никита пытался что-то Милке объяснить, но она то одно из рук выронит, то другое. Потом её дуга по лбу шлёпнула, она распсиховалась, наорала на Никиту и ушла.

Полина дёрнулась ему помочь, так Никита на неё наорал:

– Отвалите все, я лучше сам всё сделаю.

Полина ушла, конечно. Но видно было, что у неё губы дрожат. Она только ради Никитоса в поход и отправилась. Должна была в Вильнюс ехать с родителями, уговорила их, что останется у бабушки, и не поехала. Во как она его любит!

Мы честно хотели помочь Лерке сварить кашу, но она только глазами похлопала:

– А чего помогать? Воды налил, крупы засыпал.

У неё и правда всё получалось очень быстро и легко. Мы стояли вокруг и просто смотрели.

Никита, пробегая мимо, поправил палку, поднял котелок… Рыкнул:

– Что стоите? Помогли бы!

Мы разошлись обиженные.

Мальчики

Зато каша получилась – супер! Даже Лопух, который на перловку смотреть не может, тут навернул целую миску «шрапнели» (так её физрук почему-то назвал). Наверное, всё дело в тушёнке!

И вот лежим мы вповалку возле костра, тащимся, девчонок от себя отгоняем. Кайф! Но классная насладиться не дала:

– А ну, вставайте! Почки застудите, что я родителям потом скажу!

На ноги вскочил только Владик, остальные даже не пошевелились.

– Вот именно! – поддержал классную подошедший физрук. – И вообще, кто за вас котелки мыть будет?

– Так это женская работа! – удивился Радомский.

– Женская работа есть только одна, – отрезал физрук. – Детей рожать!

Мы заржали, он побагровел и рывком поднял ближайшего к нему – Киреева. Мы перепугались, что он сейчас Сашке по голове настучит, но обошлось. Просто сунул в руки котелок и подтолкнул в сторону реки. Так подтолкнул, что Киреев метров пять по инерции пролетел. Теперь уж девчонки захихикали.

– Кого ещё поднять? – сквозь зубы спросил физрук.

Пришлось идти мыть посуду. А заодно обсудили планы на вечер.

– Как все улягутся, – решил Радомский, – куда-нибудь свалим, попьём пивка, постреляем из пневматики, курнём…

Рожко вдруг побледнел и выронил миску, которую старательно тёр песком, как научил Никитос. Пришлось ловить всей толпой – течение у речки оказалось стремительным.

– Руки тебе пообрывать! – Лопух, который вымок по пояс, пока ловил миску, сердито всучил её Владику. – Тарелку удержать не может… криворукий…

– Я просто вспомнил… – Владик чуть не плакал. – Я сигареты в автобусе забыл.

Все только вздохнули. Ну что с ним делать, с таким?

– Вечером у костра отработаешь! – объявил Радомский, а когда увидел непонимающие глаза Рожко, пояснил: – Гитару хоть не забыл?

Владик радостно замотал головой.

– Петь будешь! Так, мужики, а пиво все взяли?

– Взяли-то взяли, – отозвался за всех Лопух, выжимая джинсы, – только этот физрук уродский может рюкзаки проверить…

Пиво решили спрятать в лесу. Тайком собрали банки, упаковали в пакет и отправили в лес делегацию в составе Рожко (как провинившегося) и Никитоса (как самого бывалого).

Пока ждали их назад, около нас вертелись девчонки. То Милка Радомского зовёт по ягоды… Какие ягоды? Мы что, за ягодами сюда приехали?.. То Ириша попросит Киреева посмотреть, правильно ли она палатку поставила (тоже мне, эксперта нашла!). То Ковалёва пройдёт с загадочным видом – раз пять, наверное, прошла.

– Да придёт твой Никиточка! – не выдержал Витька. – Он в лесу…

– …писает! – противным голосом закончил Лопух.

Мы грохнули. Полинка пошла пятнами и сбежала, больше её не видели.

Зато Никитос с Рожко вернулись с потрясающим известием:

– Там блиндаж!

Мы рванули в лес.

Девочки

Пацанов не было уже два часа. Вечерело.

Сначала мы их и не ждали, просто валялись на солнышке. Милка, естественно, разделась.

Мы и не сообразили купальники взять, а она кофту расстегнула и лежит. Типа загорает. А купальник у неё под цвет штанов подобран.

Полина и до этого была в плохом настроении, а тут совсем с катушек слетела. Вскочила, столб пыли подняла и рванула в палатку. Плакать.

Маша уткнулась в книжку и никого вокруг себя не видела.

Лера с Иришей бурно обсуждали судей и соревнования.

А Катя с Таней завели бесконечный разговор о пацанах.

Хорошо им рассуждать! У Кати с Киреевым уже полгода роман, с тех пор как он ей десятки по математике нарисовал. А Таня тоже на свидание с Никитосом ходила. И что-то у них там было. Совсем серьёзное.

Мы все слушали вполуха. Они, собственно, и не пытались тихо говорить. А в середине разговора вдруг как Полина из палатки выскочит!

Видок у неё был… Глаза краснющие, зарёванные и сверкают огнём.

– Я думала, вы подруги, а вы… Ладно, Кислицына… – И она выпалила страшное слово.

– Ого! – вырвалось у Маши. Она даже читать перестала.

Просто у нас не принято матом ругаться вот так, вслух. Этим только мальчишки грешат. Но Полину было не остановить:

– Вы это всё специально! Я просто уверена, что Препяхин вам не нужен. Это вы нарочно, чтоб меня позлить! Так подавитесь вы им! Ходите с ним в кино, ставьте палатки, целуйтесь у меня на глазах!

Полина расплакалась окончательно, а мы застыли в полном недоумении.

– Да Поль, мы ж правда просто палатку ставили, – начала оправдываться Лера.

– Да это когда было! – воскликнула Таня.

– Как ты меня назвала? – прошипела Милка.

И тут началось!

Мы давно терпели. Лимит исчерпался. Вся злость на пацанов, на то, что их нет, все неоправдавшиеся надежды вылились на голову Милке. Такого единодушия у нас в классе не было ещё никогда. Милка хорохорилась, огрызалась и явно чувствовала себя королевой вечера.

– Да кому нужны ваши малолетки, – смеялась она, – они ж дети ещё, ничего не умеют! Как и вы!

И тут Лерка нас потрясла. Пока все орали дурными голосами и ругались, она тихонько подошла к Милке и пропела медовым голосом:

– Ты б застегнулась, что ли… А то жирок над штанами висит. Ты когда кричишь, он так смешно трясётся…

У нас всю злость как рукой сняло. Мы ржали просто как ненормальные. А Милка стала бледная как смерть, кофту застегнула и молча ушла.

Лерка потом рассказывала, что это она не сама придумала, что у них на соревнованиях в «дружном» женском коллективе и не такое бывало.

Только мы все помирились, смотрим – пацаны идут.

Мальчики

Там реально бункер оказался! Бетонный! С амбразурами!

Снаружи он был здорово замаскирован кустами, мы никогда не догадались бы, что это дот, если бы Никитос с Владиком нам не показали.

– Как вы его вообще нашли? – поразился Лопух, поёживаясь из-за мокрых штанов.

– Да этот колченогий, – Препяхин кивнул на Рожко, – умудрился туда забрести.

Владик непроизвольно потёр ногу – наверное, ушиб.

– А вы внутрь лазили? – спросил Кирюха.

– Да стрёмно, – признался Никита. – Вдруг там мины?

Мы притихли. А вдруг и правда в бункере какие-нибудь ловушки? Специально для таких, как мы, любопытных.

– Полезли! – Радомский решительно пошёл в проём в стене.

Витька без колебаний последовал его примеру. Пришлось лезть всем. Правда, места внутри было мало, возникла толчея, а Рожко с Лопухом вообще снаружи остались.

– Старый! – уважительным шёпотом произнёс Киреев. – Наверное, ещё с войны…

– С немцами? – уточнил Кирюха.

– Нет, – усмехнулся Радомский, – с Наполеоном!

– Слушайте, – сказал Витька, – тут же, наверное, оружие найти можно!

Эта идея всем понравилась. Настоящий ТТ или шмайссер – это вам не пневматическая пукалка!

Мы пихались локтями, стараясь рассмотреть что-нибудь на стенах или на полу, но только мешали друг другу. Ситуацию усугубил Лопух, который требовал немедленно допустить его внутрь, потому что ему тоже интересно. Мы довольно долго орали друг на друга, пока договорились: осматривать будем по двое. На каждую пару – десять минут.

Но из этой затеи ничего толком не получилось. Каждая пара по два раза успела обследовать блиндаж, но нашли только кучу сгнившего тряпья… а может, и не тряпья, а ещё чего-то – мы не проверяли. Оружия и близко не было. Последними полезли Владик с Лопухом, без особого энтузиазма попинали мусор на полу и уже собирались вылезать, когда Лопух со всей дури двинул ногой по стене. Трудно сказать, чего он хотел добиться, но эффект получился неожиданный: стена раскрошилась, и в ней образовался проём размером с футбольный мяч. Или даже баскетбольный.

– Тайник! – заорал Лопух и бросился шарить в проломе.

Но то ли руки у него были нечувствительные, то ли не повезло ему – ничего не нашарил. Тогда за дело принялся Владик. Он медленно и сосредоточенно копошился в дыре и вдруг замер.

– Что?! – чуть ли не хором заорали мы.

Рожко торжественно вытащил на свет какой-то грязный свёрток. Небольшой, размером с Владиков кулак. Лопух тут же хотел отобрать, но Рожко, используя тесноту, ловко прикрывал находку телом.

– Да хватит там! – кричали мы. – Что нашёл? Покажи!