Текст книги "Пишите – не пишите. Психологическое руководство для авторов по работе с текстом и собой"

Зачем я так подробно пишу о читательских процессах, ведь книга предназначена прежде всего пишущим авторам? Дело в том, что я убеждена: автор в процессе творчества руководствуется теми же неспецифическими мотивациями и погружается в аналогичные процессы, стихийные в случае самостоятельной работы и терапевтические при работе с психологом, – поиск успокоения, удовольствия, уверенности в себе, высокая психическая активность и общее психическое развитие личности. Меняется лишь угол восприятия и уровень активности.

Глава 4
Патологические состояния автора

Всякое творчество целительно. Но справедливо и то, что всякое творчество отравляет автора, заставляя его погружаться в самые болезненные коридоры бессознательного, создавая иллюзию подтверждения для нездоровых, избыточно сложных да и просто неэффективных стратегий поведения.

Они не от мира сего, плохо приспособлены к жизни, не всегда знают, с какой стороны подходить к посудомоечной машине и где включается микроволновка. А еще они ранимы – как известно, «художника обидеть может каждый». Согласно устойчивому социальному стереотипу, творческим людям живется непросто. Биографии знаменитых художников, поэтов, писателей буквально нашпигованы трагическими подробностями, одиночеством, сплином, пьянством, увечьями. «Боже! И что, все поэты вот так?» – «Почти»[11]11
  Из х/ф «Покровские ворота» (СССР, 1982, реж. Михаил Козаков).


[Закрыть].

Наверняка и вы не раз видели так называемого творческого человека, который ждет неведомого вдохновения и не всегда понимает, чего творчество приносит ему больше – радости или огорчений. А раз вас заинтересовала эта книга, возможно, вы его видели в зеркале.

Люди, которые выбирают творческие виды деятельности, а в особенности писательство, ежедневно имеют дело с внутренним конфликтом. И в некоторых случаях это занятие способствует его обострению и зацикливанию.

1. Насилие над собой и саботаж

Автор заставляет себя писать. Например, он убежден, что это полезно и «терапевтично», объявляет своим призванием или обосновывает коммерческой необходимостью. В итоге творческая деятельность становится идеей фикс, отнимает силы, превращается из потребности в обязанность.

Приведу пример Анны, которая до такой степени извела себя попытками написать серию коммерческих анонсов для тренингов по йоге, что перестала спать. Она исписывала горы черновиков бессвязными словами и предложениями, сочиняла и забраковывала десятки вариантов, жаловалась, что не может думать ни о чем другом, кроме этих текстов. И все же не могла написать ни одной «подходящей» строчки.

На групповом занятии, используя упражнение «Ни стыда ни совести» (см. часть III, главу 1 «Круг первый: протест»), она наконец смогла написать короткий анонс: «Группа закрыта». «Как это было легко!» – воскликнула Анна. Оказалось, она не хотела писать анонсы для этих групп. Она вообще не хотела их проводить.

Решение: насильственные тексты могут быть терапевтичными только в одном случае: когда автор перестает их писать.

2. Графомания: выйти из лабиринта

Если в случае самопринуждения автор не может начать писать, здесь он испытывает сложности, когда надо остановиться. Графоман пишет постоянно, не осмысливая написанное, сразу же забывая, что написал. Особенность такого письма – обилие эпитетов, витиеватых описаний, определений, отвлеченных рассуждений, не связанных друг с другом. В типичных графоманских текстах сложно обнаружить ядро сюжета, структуру, основную мысль, вычленить краткое содержание. Слова, избыточные конструкции превращаются в лабиринт, из которого не видно выхода.

Если писательство при этом доставляет удовольствие и автор каждый раз испытывает облегчение, то отсутствие структуры или видимой осмысленности текстов не играет никакой роли. Очевидно, что для автора ценен сам процесс писательства.

Бывает иначе, когда писательство превращается в особую форму зависимости. Так было и с Максом, участником текстового тренинга, который утверждал, что чувствует себя живым, только когда пишет. В качестве жанра он выбрал притчи о птицах. В течение полугода он писал их ежедневно. Сначала это было азартным хобби, затем перешло в привычку, а через некоторое время он понял, что тяготится своим писательским увлечением. «Я уже не понимаю, для чего это делаю, – пожаловался он. – Когда я пишу, мне кажется, что это отлично, но потом я теряю нить повествования и не понимаю, к чему веду».

Макс сумел распутать свою «нить» на том же занятии. В ходе упражнения «Обратная связь» (см. часть III, главу 2 «Круг второй: текст по адресу») он написал к своему пространному тексту о сложном маршруте перелетных птиц из Европы в Африку всего один короткий комментарий: «Даже птицы заняты делом. Найди работу». В этом случае ответ оказался простым: полгода назад он потерял работу, жил на оставшиеся сбережения и оттягивал поиск новой, заполняя свободное время текстами. Позже он поделился, что в каждом из рассказов главным для него был мотив поиска пищи. Для него это было метафорой заработка, поиска «настоящего» дела. Впоследствии Макс сумел монетизировать свое хобби: тексты писать не только не перестал, – теперь они его даже кормят.

Решение: когда автору кажется, что писательство вытесняет его реальную жизнь, ему это не кажется. Нужна помощь.

3. Зацикленность: внутри круга

Зацикленный текст моделирует замкнутую безальтернативную реальность, фиксирует ее в сознании автора. Признак зацикленности – категорическое утверждение в основе каждого текста. Подобные материалы пестрят долженствованиями («государство обязано», «психологу следует») или излишне усложненными конструкциями («в фильме вообще-то должен быть смысл»).

В долженствованиях как таковых ничего опасного нет: фактически это декларирование ценностей автора. Но порой случается, что «ядром» текстов становится одна и та же болезненная для него установка, которую он и рад бы опровергнуть, да не получается. Раз за разом он описывает ее в более или менее категоричной форме и подыскивает новые доказательства своих утверждений. В результате у него формируется еще более устойчивая «абсолютная идея», которая замыкается сама на себя.

Примером таких текстов служит любая пропаганда, которая в крайних проявлениях граничит с фанатизмом. Объектом фиксации может быть что угодно. Здоровое питание, вегетарианство, спорт, профессия, материнство, домашнее обучение, писательство – перечислять можно вечно.

Решение: лучше всего в работе с зацикленными текстами помогает прием «гипербола», который, как правило, постепенно разворачивается естественным путем. Усилив категоричное утверждение («веганство спасет весь мир и соседние планеты») автор может выйти за пределы своей ценной идеи и улыбнуться.

4. Триангуляция: «маршрут построен»

Каждый текст представляет собой отражение внутреннего диалога (речи) субличностей автора, но и сам по себе является приглашением читателя к диалогу, взаимодействию, созданию нового контекста. Иначе обстоит дело с триангулирующими текстами, которые целенаправленно вовлекают читателя в конфликт автора.

В психотерапии описана устойчивая фигура, которая отражает распространенную модель безвыигрышного социального взаимодействия. Она называется «треугольник Карпмана», или Karpman drama triangle, по имени автора теории – американского психотерапевта Стивена Карпмана[12]12
  Karpman S. Fairy Tales and Script Drama Analysis // Transactional Analysis Bulletin, 1968, vol. 7, no. 26, p. 39–43.


[Закрыть]. На трех вершинах – три взаимосвязанные роли: «жертва», «тиран», «спасатель», бесконечную смену которых и символизирует эта фигура.

В материале, автор которого становится на одну из вершин такого треугольника, нет (или очень мало) места для свободной читательской реакции. Она уже заранее косвенно прописана в тексте. Как правило, это связано с высоким уровнем болезненных эмоций у автора, не готового к спонтанным реакциям читателя.

«Тексты Карпмана» могут быть написаны от лица человека, исполняющего любую из трех ролей, оппонент, описанный в тексте, «устанавливается» на противоположную вершину, а вакантная позиция достается читателю.

«Жертвы» пишут жалобные послания с подробными объяснениями, кто «сиротинушку» обидел («тиран», конечно). Читателю в таком тексте отводится роль «спасателя». У него возникает желание немедленно что-то предпринять, поддержать автора, наказать антагониста. Если текст опубликован в социальных сетях, то автор ярких жалобных посланий получает широкую поддержку, а еще чаще – множество советов, порой снисходительных или категоричных. В ответ «жертва» чувствует унижение, возмущается, обвиняет «спасателя» – и вот она уже «тиран», маршрут треугольника запущен.

Тексты, написанные от лица «спасателя», построены чуть иначе: в них подробно описываются страдания неких «жертв», а после даются квалифицированные разъяснения, как этим «жертвам» следует поступать, чтобы меньше страдать и больше радоваться.

Для комплекта не хватает «тирана», и расположенные к этой ролевой модели читатели не заставляют себя ждать: «А вы-то кто по профессии?», «Как ты смеешь давать советы?!», «Со своей жизнью вначале разберись!», «Гори в аду!». Что происходит дальше, вы знаете.

Решение: «треугольник Карпмана» – всегда отражение внутреннего конфликта, который приписывается внешним фигурам. Текст – удобная площадка, которая помогает увидеть и осознать свой внутренний конфликт. После этого предъявлять его читателю безопаснее. Подробнее об этом – в главе 4 «Жертва, тиран, писатель» следующего раздела.

Часть II
Интернет: тексты Шрёдингера

«Он принципиально не регистрируется в соцсетях. И я его за это уважаю». «Как можно любить или не любить социальные сети! Это же просто средство связи». «А я без них уже не могу». Тексты в интернете давно стали привычной частью нашей жизни и все равно вызывают у пользователей противоречивые чувства. Почему?

Письменная коммуникация занимает важное место в человеческом общении. Социальные сети, всевозможные мессенджеры, чаты, эсэмэс… Виртуальная переписка превратилась в настолько мощный коммуникативный канал, что порой отношения – деловые, личные, даже дружеские и любовные – мы поддерживаем именно этим способом. Групповые тематические чаты и адресная переписка позволяют устанавливать связи, обмениваться новостями, устраивать виртуальные собрания. Это удобно, быстро, относительно управляемо.

В отличие от наших прадедов, дедов и родителей, которые поддерживали (а порой и заводили) отношения по переписке, у нас появилась еще одна модель коммуникации, характерная именно для нынешнего времени. Это сетевые дневники и личные страницы в социальных сетях, которые ежедневно заполняются новыми посланиями, адресованными широкому кругу читателей.

В чем принципиальное отличие таких текстов? С одной стороны, они публичны, а значит, имеют целевую аудиторию и предполагают ответную реакцию читателя. С другой же стороны, эти тексты – письма без адреса. Отправленные, как в рассказе Чехова, «на деревню дедушке», они словно бы никому и не предназначены. Мы привыкли к этой амбивалентности и даже не замечаем, как она вгоняет в стресс и автора, и читателя.

Безадресные эмоциональные тексты напоминают о принципе суперпозиции (сочетании двух взаимоисключающих состояний) из квантовой механики. Вспомните парадокс Шрёдингера. Пока ящик с «адской машиной» закрыт, неизвестно, высвободился ли яд. И все это время воображаемый кот, запертый в ящике, для наблюдателя будет одновременно немножко жив и немножко мертв.

Так же в сетевых текстах: автор одновременно и приглашает аудиторию к общению, и не делает этого. А читатель и принимает послание на свой счет, и отдает себе отчет в том, что текст написан не для него лично.

В случае с котом Шрёдингера все решалось открыванием коробки. В случае с текстами – выбор за читателем: вступать в предлагаемый диалог или проходить мимо. Реакция автора быстро прояснит его истинные намерения, и скрытое послание станет явным.

Для чего мы пишем «в интернете» и какую душевную работу нам помогают проделать опубликованные сетевые тексты, рассмотрим в этом разделе.

Глава 1
Почти как в жизни: тексты в социальных сетях

Тексты в блогах и социальных сетях – это отдельный жанр. А может быть, даже и отдельная реальность. О том, как вышло, что их часто путают со СМИ, с разговорами на кухне и даже с психотерапией, почему не стоит этого делать и какие возможности они нам дают взамен, мы поговорим в этой главе.

Все мы (многие из нас) пишем «в интернете», читаем «интернет», просматриваем социальные сети, публикуем там что-то новенькое едва ли не ежедневно. В крайнем случае помещаем фото с короткой подписью. Зачем?

Во-первых, мы ищем приятные ощущения, чувство удовольствия и радости, вызываемые у нас дофамином и окситоцином. Пребывание в социальных сетях, публикация текстов способствует выработке этих веществ.

Дофамин – это гормон желания, он провоцирует нас действовать под влиянием импульса. Его выработку стимулирует ощущение непредсказуемости и недостатка информации в сочетании с возможностью награды. Публикуя текст в социальной сети, вы никогда не знаете заранее, какой будет реакция. Но вдруг она будет одобрительной – много «лайков» и приятных комментариев? Да, вполне возможно!

Второй гормон, который вызывает тягу к публикациям постов, – окситоцин, гормон «любви и доверия». Он усиливает привязанность к «своим» и вырабатывается при встрече знакомых, при объятиях, поцелуях и… общении в социальных сетях. Заходите в ленту, а вокруг все «свои», – интенсивно вырабатывается окситоцин. А если не «свои», но, может быть, скоро ими станут, – дофамин. Публикация получила много «лайков» – снова окситоцин. Под текстом появились новые комментарии – дофамин, дофамин, дофамин.

Даже вступая в контакт с людьми на расстоянии, мы получаем гормональный всплеск как от объятий. Отказаться от этого сложно. Привыкнуть к этому – легче легкого.

Конечно, такая цепочка формируется не сразу, для этого необходимо освоиться в сетевом пространстве, сделать его относительно предсказуемым и населить ленту «своими» (не обязательно знакомыми в реальной жизни) героями.

Кроме радости общения, есть и другое важное обстоятельство. Социальные сети и личные блоги – едва ли не единственное место, где мы можем постоянно концентрироваться только на себе.

В реальной жизни редко удается всласть наговориться о себе, любимом. Мешают социальные запреты: «я – последняя буква в алфавите». Мешает страх отвержения: «вдруг я им не понравлюсь». Мешает нехватка времени, сложно сразу ухватить эмоции и мысли, стройно и четко сформулировать их. А иногда мешают и границы собеседника: каждый ведь хочет стать главной темой разговора, не только вы.

Собственный блог или страница в соцсети – дело другое. Здесь говорить о себе можно. И – о чудо! – никто не перебьет. Времени сколько угодно, формулируй хоть полгода. После публикации текст можно дополнить, исправить, удалить.

Страх отвержения мешает и здесь, однако из-за специфических условий интернет-общения он не такой острый: пользователи субъективно чувствуют себя более защищенными, чем в «реальной жизни».

В отличие от прямой адресной речи, в интернете адресант (автор высказывания) защищен сразу многими способами, недоступными в обычной жизни:

1. Физическая дистанция

Читатели далеко. Если даже текст им не понравится – не достанут. Во всяком случае, не прямо сейчас.

2. Временна́я дистанция

В интернет-общении время – весьма условная единица. Здесь пишут «до востребования». Автор и читатели редко общаются в режиме реального времени. Комментарии к текстам появляются не сразу. Спустя пять минут, два часа, сутки, полгода. Порой и спустя годы в ленте соцсетей вдруг оживают посты из прошлого, появляются свежие комментарии и возобновляется оживленная дискуссия с автором.

3. Условная анонимность

Даже если автор выступает под реальным именем, а не под псевдонимом или никнеймом, лица не видно. Это дает ощущение большей свободы и возможность примерить новые непривычные роли. Когда не видно лица, можно взять любую роль и в этой роли писать «злые», «заумные», «странные», «откровенные» посты.

4. Отсутствие невербальных каналов связи

Интернет-общение осуществляется главным образом посредством письма, речевой акт состоит из написания и прочтения текста. В интернете мы не видим собеседника, не можем «прочитать» и оценить выражение его лица, интонации, речевые паузы, позы, жесты. Для передачи эмоции адресант может использовать только семантические (смысловые) свойства слов, стилистические и синтаксические приемы и смайлы-эмодзи (исключение – влоги и видеозаписи; это отдельная тема для анализа).

Благодаря этим четырем особенностям у пользователей соцсетей порой складывается ощущение безопасности и даже некоторой безнаказанности. На деле эта безопасность иллюзорна, анонимность и даже физическая дистанция условны. Через тот же интернет можно установить полное имя и номер телефона пользователя, а также его физическое местонахождение. Интернет публичен. Verba volant, scripta manent – «слова улетают, написанное остается», и опубликованные тексты, в отличие от частной беседы, остаются не только в памяти собеседника, но и в открытом доступе у большого количества свидетелей вашей беседы.

Высокий уровень окситоцина и дофамина в сочетании со специфическими «интернет-защитами» иногда играют с нами злую шутку. Возникает иллюзия доверительного, даже интимного общения. Как у друга на кухне, где безопасность обеспечена долгим знакомством и высоким уровнем доверия. Конечно, для того чтобы начать публично говорить о себе, необходимо преодолеть естественное писательское сопротивление (подробно о нем – в следующем разделе). Но когда этот рубикон перейден, кажется, что здесь вы можете рассказать обо всем. И – обо всех. Пользователи начинают открыто писать о дураке-начальнике, о несправедливом учителе, о дяде-тиране, забывая, что все эти люди не только реальны, но и могут присутствовать в сети.

Интернет-общение не просто не конфиденциально – оно публично! Именно этим объясняются глобальные конфликтные ситуации, которые время от времени возникают в сети. Читатели – реальные, а не вымышленные люди – узнают себя в тексте автора (иногда ошибочно) и не прощают ему огласки. Конфликт возникает в зоне, где виртуальная и реальная жизни начинают неконтролируемо смешиваться.

В некоторых случаях ощущение интимности общения так сильно, что пользователи начинают путать интернет-площадку с психотерапевтической группой. Я не раз слышала: «интернет-тексты для меня как терапия», «я пишу, чтобы получить обратную связь группы, как на тренинге». Я полагаю это заблуждением. Его корни лежат в той же «окситоциновой завесе» и глубокой терапевтичности процесса написания текстов.

Главная особенность психотерапевтических пространств – безопасность участников. Она обеспечена правилами, которые все участники обязуются соблюдать, контролем ведущего или модератора группы, а главное – конфиденциальностью.

В интернет-общении нет единых для всех правил (кроме УК), каждый приходит со своим уставом. Нет и модератора, который может обеспечить контроль и обратную связь. Что же касается конфиденциальности предъявления аудитории личных историй, эмоций или просто точки зрения автора, в этом интернет противоположен терапевтической группе.

На занятиях психотерапевтических или социальных поддерживающих групп участники могут делиться своими чувствами, демонстрировать яркие эмоции и субъективно неприятные черты поведения: обвинять других, жаловаться, нападать, ругать, плакать и т. д. Такое самопредъявление ощущается как безопасное, потому что участники находятся в границах данной группы и не беспокоятся, что своей точкой зрения, историей или проявлениями эмоций заденут чувства близких людей. В рамках группы они могут в подходящем им темпе исследовать собственную личность, варианты ее проявления, постепенно отделяя приемлемые способы самопредъявления от субъективно опасных или неприятных.

Цели публикаций в современных блогах абсолютно противоположны. Эти тексты по умолчанию подлежат максимально возможному распространению, каждая публикация рассчитана на то, чтобы ее прочитало как можно больше людей (исключение – адресные публикации для определенного круга). Таковы законы публичного пространства. Гиперпубличность и стимуляция конкуренции среди пользователей выгодны владельцам интернет-площадок, продающих средства управления аудиторией и контентом.

Это означает, что если автор действительно решится на экспериментальное исследование и предъявление социуму «теневых» черт своей психики, то этот эксперимент будет проходить в непредсказуемых условиях публичности.