Текст книги "Нет рецепта для любви"

Глава 2
Красный амариллис

В понедельник Вероника Валерьевна металась по Москве, как угорелая белка: отвезла Курзика в школу, позвонила в офис и перенесла часть встреч на другое время, потом подала, как и собиралась, документы на развод и съездила к Анечке в больницу. Выглядела та бледно, но улыбалась и рвалась домой. От бесконечной езды по городу у Ники разболелась голова, она приняла пару таблеток, после чего тут же заболел желудок: она так нигде и не пообедала, так что пришлось просто выпить кофе в конторе. Наконец этот суматошный день подошел к концу. Прибирая бумаги, Ника по привычке обдумывала, надо ли заезжать в магазин и что приготовить на ужин, а потом опомнилась: какой ужин? Сейчас она поедет на другой конец Москвы, к родителям! Может, позвонить Алине? Но сегодня утром Ника уже звонила ей, чтобы разбудить в школу – пожалуй, дочь взбрыкнет.

Ника вздохнула и опустила голову на руки. «Жизнь дала трещину», – уныло думала она, чувствуя, как тоска накрывает ее с головой. Внезапно раздалось деликатное покашливание – Ника обернулась и ахнула: в дверях стоял Артём. В руках у него было ярко-желтое пластмассовое ведерко, полное разноцветных тюльпанов. Ника совершенно забыла и про Артёма, и про пятничный поцелуй, но сейчас, увидев его смущенную физиономию, вдруг ужасно обрадовалась – так и вспыхнула от неожиданного всплеска счастья:

– Ой! Это мне?

– Ну да, с днем рождения! С прошедшим.

– Какая красота! Спасибо! Я так мечтала о тюльпанах, но не попались – пришлось розы купить.

Ника сунула нос в тюльпанное разноцветье и блаженно зажмурилась, а Артём смотрел на нее со странным выражением лица: он прекрасно понял, что Ника сама себе подарила розы. А сейчас она просто сияла от радости: щеки горели, глаза сверкали синевой…

– Что ж такое-то, – пробормотал Артём, забрал из рук Ники ведерко с тюльпанами и поставил его на подоконник.

Ника открыла было рот, но так и не произнесла ни слова. Артём сдвинул бумаги на край стола, вынул Нику из компьютерного кресла – она только изумленно пискнула, – посадил на стол, обнял и стал целовать. И опять пространство свернулось тугим коконом, так сильно прижав их друг к другу, что дышать стало трудно.

За всю более чем двадцатилетнюю жизнь с мужем Ника ни разу не испытывала ничего похожего! Ее сознание, похоже, пребывало в глубоком обмороке, так что тело весьма успешно действовало самостоятельно. Они с Артёмом даже не вспомнили, что хорошо бы запереть дверь, но никто не заглянул, не постучал, никто не позвонил по телефону. Мир забыл о них…

Наконец волшебный кокон, в котором они были стиснуты, развернулся и выпустил их на свободу – растерзанных, тяжело дышащих, изумленных. Ника неловко слезла со стола, оттолкнув руку Артёма, и отвернулась к стене, приводя себя в порядок. У нее за спиной Артём занимался тем же самым, а потом стал подбирать бумаги, которые они скинули на пол в порыве страсти. Ника не могла взглянуть на Артёма. Она так и стояла у стены, закрыв лицо руками: «Боже мой, что я наделала! Как я могла? С практически незнакомым человеком! На столе! Я сошла с ума, не иначе». Чувственное потрясение, которое она только что испытала, не шло ни в какое сравнение с потрясением душевным. Больше всего ей хотелось, чтобы Артём немедленно исчез, провалился сквозь землю, улетучился. И тогда она как-нибудь справится со стыдом и раскаянием и попытается примириться с этой новой Никой, о существовании которой даже не подозревала. Но Артём никуда не исчез – он подошел, обнял Нику и поцеловал в шею, прошептав:

– Перестань. Не надо.

Ника вздрогнула: даже сейчас, в разгар душевных терзаний, его объятие и поцелуй вызвали мгновенный отклик ее тела. «Да что же со мной такое?» – чуть не взвыла она.

Артём подхватил Нику на руки и сел в кресло, усадив на колени. Они довольно долго молчали – Ника решительно не знала, что надо говорить, поэтому тихонько вздыхала, положив голову Артёму на плечо. Несмотря на смятение, Нике было так уютно в этих сильных объятиях, что она начала успокаиваться. Наконец Артём, который все это время нежно поглаживал ее спину и плечи, сказал:

– Знаешь, такая неприятность – у тебя колготки порвались. На коленке. Я куплю тебе новые.

Он взял ее ногу за щиколотку, слегка приподнял и, нагнувшись, поцеловал колено, белеющее в дыре черных колготок. Ника ответила дрожащим голосом:

– Ничего страшного. У меня есть запасные.

– Как ты? – спросил Артём, целуя ее в висок.

– Не знаю… Ужас какой-то… Что ты теперь обо мне думаешь?

– А ты обо мне что думаешь? – вздохнул Артём.

Ника невольно выпрямилась и взглянула ему в лицо – такая постановка вопроса ее озадачила:

– Но ты же мужчина!

– И что? Знаешь, я вообще-то не склонен набрасываться на малознакомых женщин. Со мной еще никогда ничего подобного не случалось.

– Нет, так нечестно! – воскликнула Ника. – Это я должна была говорить, а не ты. Это со мной никогда ничего такого не случалось.

– Послушай, да не расстраивайся ты так. Знаешь, что я думаю? Ты – женщина, лишенная любви. А я тоже… одинокий мужчина. Вот нас и притянуло друг к другу. Я совсем не предполагал ничего такого, когда шел к тебе с цветами. Хотел извиниться за пятницу. Я все выходные переживал, между прочим. Обычно я так нагло себя не веду, а тут… Просто как лавиной накрыло! Точно, давай будем относиться к этому как к стихийному бедствию?

– Не понимаю, что со мной такое! Мы ведь даже не влюблены. Просто поговорили один раз, и все.

– Мы вообще-то долго разговаривали. А представляешь, были бы влюблены – да от твоей конторы вообще ничего не осталось бы!

Ника невольно рассмеялась.

– Ну вот, слава богу! Но признайся: неужели ты никогда не мечтала о сексе с незнакомцем, а? Правда же, в этом есть что-то такое… возбуждающее?

– Да ну тебя. Ты меня смущаешь.

– А ты мне всегда нравилась. Когда видел тебя в лифте или в холле, каждый раз думал: какая хорошенькая маленькая женщина. Просто куколка. И взгляд как у ангела.

– Никакой я не ангел. И вообще, ты все это сейчас сочинил.

– Клянусь! Знаешь, я тут подумал… Я пойму, если ты не захочешь меня больше видеть. И постараюсь не попадаться тебе на глаза. Но… Может быть… Что, если мы продолжим наши отношения? А? Как ты считаешь? Такого потрясающего секса у меня еще не бывало.

– Ты хочешь продолжения?

– У нас с тобой довольно тоскливая жизнь, так почему бы не подарить друг другу немного радости и утешения? Тем более что у нас все так замечательно получилось!

– Я не знаю. Это же нехорошо.

– Кому от этого будет плохо? Я понимаю, мне легче – я свободен, а ты замужем. Но твой муж… Ты сама сказала, что стала для него пустым местом! Он даже по имени тебя не называет. И в постели у вас, наверное, довольно прохладно, нет?

– Ледниковый период, – мрачно ответила она.

– Ну вот! И давно?

– Сто лет.

Артём явно обрадовался, что ему не придется делить Нику с мужем, а она задумалась: а может, и правда? Сколько ей еще осталось того женского счастья? Впереди климакс, старость. Кому она будет нужна? А Артём… Он все понимает… Конечно, ему не такую бы надо женщину… Но в его ситуации…

– А сколько тебе лет? – вдруг спросила Ника.

Артём усмехнулся: он давно ждал этого вопроса.

– А ты как думаешь?

– Ну-у… Где-то под сорок, да? Тридцать восемь?

– Примерно. – Он не стал уточнять.

Пока они разговаривали, Артём целовал Нике то руку, то шею, щеку или висок, потихоньку расстегивая блузку, которую она только что застегнула. Потом погладил и стиснул ее грудь – Ника закрыла глаза, затихла, даже дышать перестала и повернула голову, подставляя Артёму губы для поцелуя.

И они сделали это еще раз.

Теперь уже в полном сознании.

Кстати, в кресле оказалось гораздо удобнее, чем на столе!

В этот вечер Ника долго не могла добраться домой. Артём проводил ее до машины – донес ведерко тюльпанов, на прощание нежно поцеловал в губы и помахал рукой. Ника улыбнулась ему и бодро отъехала, но нервничала страшно – руки дрожали, бросало то в жар, то в холод. Пару раз она машинально сворачивала в сторону прежнего жилья, потом спохватывалась. Чувствуя, что добром это не кончится, Ника остановилась у какого-то кафе: надо немного успокоиться. Ей страшно хотелось красного вина, но с этим придется подождать до дома. Подумав, она выбрала свежевыжатый апельсиновый сок – села в уголке и призадумалась, рассеянно помешивая коктейльной трубочкой в высоком стакане.

Ее сексуальная жизнь всегда оставляла желать лучшего. Сначала Ника была слишком неопытна, а Миша чересчур нетерпелив, но их это даже забавляло, и Миша в шутку говорил: «Твой мотор слишком медленно разогревается!» Но терпения как следует «разогреть мотор» ему явно не хватало. К тому же присутствие свекрови не позволяло расслабляться: та имела ужасную привычку без стука врываться к ним в комнату. Ника расстраивалась и смущалась, Миша сердился и однажды, когда Нинель Павловна возникла на пороге в самый патетический момент их близости, устроил матери скандал, по завершении которого сделал задвижку на дверь спальни. Свекровь не разговаривала с ними две недели (чему Ника только радовалась) и дефилировала по квартире с трагическим выражением лица.

Потом у Ники случилось два выкидыша подряд, третья беременность протекала тяжело, Алинка родилась раньше срока, много болела, орала с утра до ночи – какой уж тут секс! И только года через три после рождения дочери Ника вдруг ощутила в себе жажду близости, да такую сильную, что переносила это с трудом. А отношения с мужем как раз достигли минусовой отметки – пока она страдала своими женскими болячками и мучилась с беспокойным ребенком, он потихоньку завел любовницу. И Ника даже не очень удивилась: молодой, здоровый мужик: если жена никуда не годится, должен же он где-то находить понимание! Но, конечно, расстроилась сильно. Они без конца выясняли отношения, муж клялся, что «там» все кончено и «никогда больше». Ника простила и поверила, муж торжественно «вернулся домой», хотя никуда, в общем-то, и не уходил. Она простила, он раскаялся, но в постели ничего хорошего у них не получалось, хотя оба честно старались. «Ну ладно, пусть так, – думала Ника, вздыхая. – Все лучше, чем никак».

Длилось это мучение года полтора, но мысль о другом мужчине даже не пришла ей в голову, а в то время поклонники так и вились вокруг Ники, находившейся в самом расцвете красоты. Предполагаемый роман на стороне вызывал у нее отвращение: как она могла позволить чужому мужчине прикасаться к ней? Да и самой трогать чужое тело? Фуу…

Хотя… Был один случай, о котором Ника старалась не вспоминать: она только что узнала о предательстве мужа и на дне рождения Нонны с горя напилась. Ну не так, чтобы и правда напилась, но шампанского явно перебрала. Она чувствовала, что слишком взвинчена, однако не могла остановиться и кокетничала со всеми мужчинами подряд. Один был особенно настойчив и вызвался проводить. Провожание вышло своеобразное: он привез Нику к себе домой. Она с каким-то мрачным ожесточением целовалась с ним в такси, но, когда дошло до дела, ничего не получилось. Ника вдруг увидела всю эту «эротическую сцену» словно со стороны и разразилась истерическим хохотом: она сама, с задранной к поясу юбкой, лежала поперек кровати, а герой-любовник в рубашке и галстуке, но без штанов и в полной боевой готовности, никак не мог справиться с презервативом.

– Что ты смеешься? Помогла бы! – возмущенно воскликнул герой-любовник.

Это вызвало новый припадок смеха. Ника кое-как привела себя в порядок и сбежала. Дома она целый час провела в душе, пытаясь смыть ощущения от прикосновений и поцелуев незадачливого кавалера. Больше она таких эскапад не устраивала, и постепенно любовная жажда сошла на нет – холодный душ, активная гимнастика, побольше хозяйственной суеты, и все в порядке. И вот теперь ее загнанная вглубь чувственность вырвалась на свободу!

Допив сок, Ника поняла, что зверски проголодалась, заказала стейк и салат, а, подумав, еще и кофе с пирожным – гулять так гулять. Уминая за обе щеки оказавшийся неожиданно вкусным стейк, она все пыталась разобраться, почему же так легко поддалась Артёму? Что в нем особенного? И вдруг замерла, не донеся до рта вилку с куском мяса – ну да, конечно! Железобетонная уверенность в себе, вот что сразу же поразило ее в Артёме. Он хотел Нику – и он ее взял. Ника вспомнила его решительные объятия, требовательные поцелуи и до боли прикусила губу: столь сильно действовали на нее эти воспоминания. Неужели ей именно это и нужно: не долгий разогрев, не ласковая прелюдия, а властный мужской напор? Артём совсем не был груб или резок – Нику возбудила его ничем не сдерживаемая страсть.

Да что врать самой себе! Он понравился Нике еще тогда, в пятницу. С Артёмом было так хорошо разговаривать, Ника чувствовала идущую от него теплую волну восхищения, и, когда Артём целомудренно чмокнул ее в щеку, Нике явно захотелось большего. И сегодня она все поняла, как только он взял у нее из рук ведерко с тюльпанами и взглянул прямо в глаза: Нику обдало жаром, мурашки побежали по телу…

– Простите, вы кого-нибудь ждете? – вторгся в ее сладкие мечты неожиданный баритон.

Ника подняла голову: ей искательно улыбался молодой мужчина.

– Нет, никого не жду.

– Позвольте к вам подсесть? Такой красивой женщине не стоит коротать время в одиночестве.

Ника вздохнула, подумав про себя: и этот туда же.

– Подсесть вы, конечно, можете, только я уже ухожу. Всего хорошего. – И Ника решительно допила кофе, рассчиталась прямо на кассе, не дожидаясь официанта, и направилась к машине.

До дому она доехала без приключений и больше не думала об Артёме, пока не легла спать. Ее мысли упорно возвращались к сегодняшнему приключению: «А ведь он самый обыкновенный, – думала Ника. – Не такой уж и красивый. Лицо совсем простое, но улыбка хорошая, и взгляд удивительно выразительный. А как он умеет смеяться одними глазами! Такой спокойный, надежный, уверенный… Сильный…» И Ника глубоко вздохнула, засыпая.

Снилось ей, что она, совсем еще маленькая, лежит на диване у бабушки Даши. Диван покрыт старым ковром, слегка потертым. Под боком у Ники – бабушкин кот Пантелеймон, тоже старый, но совсем не потертый, а плюшевый, мягкий, сизо-серый. Он ростом почти с Нику и старше ее в три раза, вот какой почтенный кот! Ника не умеет выговорить длинное котовье имя и зовет его «Пилимон», кот отзывается. Ника обнимает «Пилимона», а тот мурчит ей в ухо. Негромко бормочет телевизор, тикают часы-ходики, мурлычет кот, на кухне бабушка Даша печет оладушки. Яркая и милая картинка детства во сне фантастически преобразилась: и диван был не диван, и кот – не кот: оказалось, что это Артём, и он обнимает Нику, примостившуюся у него на коленях. И оладушки на кухне жарит тоже Ника. И подает их Артёму, сидящему за кухонным столом, покрытым яркой клеенкой, а Артём смотрит на нее смеющимися глазами и поливает оладушки медом из желтой фаянсовой баночки, изображающей бочонок – такая была у бабушки Даши.

Утром Ника проснулась весьма решительно настроенная: раз судьба дала ей такой шанс – грех отказываться. Значит, так тому и быть. Конечно, Артём гораздо моложе! Раньше Ника с некоторым недоумением размышляла о подобных парах: ей это представлялось не очень правильным. Одно дело, когда мужчина старше женщины, но наоборот… Нет, это как-то неестественно. Она скептически слушала рассказы Нонки про молодых любовников и уж никак не могла представить, что ей тоже повезет в этом смысле. Но раз Артёма это не остановило, она тоже не станет переживать из-за разницы в возрасте. Подумаешь, всего-то лет пять! Или семь. Нет, – она просто не будет об этом думать, и все.

Размышляла Ника очень даже храбро, но, увидев в лифте улыбающегося Артёма, струсила так, что во рту пересохло – она даже дернулась было в сторону соседнего лифта, как раз открывшего двери, но удержалась и чинно вошла, встав перед Артёмом. Через пару секунд она чуть не подпрыгнула и страшно покраснела – Артём незаметно от остальных пассажиров погладил ее по бедру, а когда народ вышел и они остались вдвоем, поцеловал в шею и прошептал:

– Ты так очаровательно смутилась, куколка.

Ника вздохнула, развернулась, толкнула Артёма к стене, так что он даже ахнул, привстала на цыпочки, ухватила его за галстук, притянула к себе и поцеловала, довольно зверски, даже укусила – и выскочила из остановившегося лифта под довольный смех Артёма. Так они начали «встречаться» – сей эвфемизм плохо отражал сущность их отношений: редкие и короткие свидания с яростным сексом и недолгими разговорами. Встречаться им, собственно, было негде, да и некогда. Выздоровление мамы Артёма шло с переменным успехом, а через пару месяцев она снова попала в больницу, где ей сделали операцию на сердце. Артём метался как угорелый между своими многочисленными работами и больницей, так что виделись он с Никой раз в неделю, а то и реже. Ника с утра начинала предвкушать вечернее свидание – с трепетом ждала первого момента, самого страшного, когда надо было заново привыкать друг к другу: Артём входил, привычным жестом запирал дверь, подхватывал Нику на руки, крепко сжимал в объятиях, бормотал в ухо и целовал шею:

– Ника! Какое счастье, что ты есть, куколка. Что бы я без тебя делал?

Это смешное прозвище Артём произносил так нежно, что оно совсем не казалось пошлым или глупым: Нике сразу представлялась прелестная фарфоровая девочка, кокетливая и забавная, стоявшая в серванте у бабушки Лены, и вспоминалась детская считалка: «Куколка, балетница, воображала, сплетница». Ника откидывала голову и подставляла губы для первого, самого жадного поцелуя, чувствуя себя добычей Артёма, пленницей, рабыней… игрушкой. Куколкой.

Ника тоже была страшно занята. Резко ухудшилось здоровье отца, огорченного операцией одной дочери и разводом другой. Но ни отец, ни мама даже не подозревали, насколько плохи дела у Анечки: врачи обнаружили у нее запущенную опухоль, предстояла еще одна операция, результат которой был непредсказуем. Все это Анечка рассказала только Нике:

– Ты знаешь, я даже не боюсь. Я так устала. Только Курзика безумно жалко! Ты ведь не оставишь его, правда?

– Анечка, ну что ты такое говоришь! – заплакала Ника.

Аня не плакала, она была на удивление спокойна.

– У меня вся душа истончилась, понимаешь? Сил больше нет. Эта любовь… Она все соки из меня высосала. Не дай тебе бог так полюбить.

Ни родители, ни Ника долго ничего не знали, хотя слегка недоумевали, почему у Анечки совсем нет кавалеров: из трех сестер она была самая красивая. Высокая, очень стройная, медлительно-грациозная, с балетной осанкой и легкой походкой, с нежным взглядом серо-сизых, как крыло голубки, глаз и с пышными темными волосами, которые они убирала в затейливые прически – Анечка казалась живым воплощением идеала Серебряного века, Прекрасной Дамой, Зачарованной Принцессой. И вдруг выяснилось, что ее сердце покорил не какой-нибудь рыцарь в сияющих доспехах, а простой инженер, волею судьбы переквалифицировавшийся в бизнесмена. Впрочем, поначалу его лихорадочные попытки выживания в джунглях зарождающегося капитализма трудно было назвать бизнесом. Но постепенно он выправился, стал на крыло и взлетел. Не в самое поднебесье, но все же. К тому времени семья Анечки уже была в курсе происходящего и, естественно, не одобряла ее романа с женатым человеком, к тому же обремененным двумя детьми. Особенно отец. Ника тоже пыталась вести с сестрой душеспасительные разговоры, так что скоро Анечка совсем отдалилась от родных и жила собственной жизнью. Что было делать? Они смирились и уже ничего не спрашивали, когда Анечка приезжала на семейные праздники одна. Ее любовника в доме не принимали, и только Нику Аня познакомила со своим Сашей. Он был лет на пятнадцать старше Анечки – высокий, светловолосый, привлекательный – в общем, он даже понравился Нике. Женился Саша рано, бизнес они с женой затеяли совместный, причем она вложила в дело гораздо больше денег, чем муж. Ника понимала, что уйти из семьи Саше сложно, да и неправильно: двое детей-подростков! Но ей до слез было жалко младшую сестренку, которая увязла в этом романе, как муха в паутине.

– Ты достойна большего. С ним ты ничего не добьешься, только упустишь время, – убеждала она Аню, но та лишь печально усмехалась:

– Ничего ты не понимаешь.

– Почему он не разводится?

– Она его не отпускает.

– Что значит – не отпускает?

– Ника, она говорит, что покончит с собой, если он уйдет. Сказала, что на все закроет глаза, лишь бы не разводился.

– Но это шантаж!

– А если нет? Если она на самом деле это сделает? Как нам тогда жить?

– Так, может, тебе его отпустить?

– Ника, ты что говоришь? Мы любим друг друга!

Да, они действительно любили друг друга – этого нельзя было не заметить: так сияли их лица, так расцветали улыбками! Они даже думали синхронно и часто произносили что-нибудь одновременно. Любовь окутывала их, как облако, и Ника, невольно вздохнув от зависти, отступилась, стараясь не думать о том, как живет ее сестренка. А сестренка и ее возлюбленный, конечно же, не могли не думать, не страдать и не искать выхода из этого мучительного состояния. И додумались. Ника с ужасом вспоминала события тринадцатилетней давности, когда Анечка вдруг пропала почти на неделю: не появлялась на работе, не отвечала на звонки. Родители заволновались, и Ника поехала к Ане домой – ей пришлось чуть не полчаса звонить и стучать в дверь, пока сестра наконец не открыла. Ника вошла и удивилась: такого беспорядка она давно не видела. Аня, открыв дверь, тут же ушла в спальню и легла на кровать лицом к стене: неужели она все время так и лежала? Похоже на то.

– Анечка, что случилось? Скажи мне. Ты заболела?

– Мы решили расстаться. Неделю назад, – ответила, не оборачиваясь, сестра, и Ника не узнала ее голос.

– Да что ты!

– Саше предложили одно дело. За рубежом. Мы решили – это знак. Чтобы расстаться. Потому что очень тяжело. И ему, и мне. Всем. Он уехал. Все кончено.

Ника не знала, что сказать, поэтому просто гладила Анечку по голове и плечам, потом прилегла рядом и обняла. Наконец Аня повернулась и заплакала, прижавшись к Нике.

– Боже мой… Девочка моя… Анечка… Все пройдет, дорогая, все пройдет.

Та замотала головой:

– Нет. Не пройдет. Я не могу, не могу! Я жить без него не могу!

Она села на постели, и Ника с ужасом увидела, как страшно изменилась сестра – осунувшаяся, черная от горя, она выглядела так, словно перенесла тяжелую болезнь.

– А ты ела что-нибудь, родная? – спросила Ника, но Аня взглянула на нее пустым взглядом и простонала:

– Как мне умереть, Ника? Как? Я хотела… но не смогла…

У Ники оборвалось сердце: на запястьях Анечки видны были свежие порезы.

– Господи! Да ты что? Девочка моя, что ты? Милая моя, бедная. Давай поедем к маме с папой? Соберемся потихоньку и поедем, да?

– Нет. Не хочу. Ничего не хочу. Дай мне умереть…

Ника совершенно не знала, что делать, но тут вдруг раздался звонок. Ника открыла и ахнула – это был Саша. Выглядел он не краше Анечки. Ника отступила к стене, но Саша ее и не заметил, глядя на Аню, которая стояла в дверях, держась за притолоку. Ника обернулась и вскрикнула, поразившись, – сестра преобразилась на глазах. Однажды Ника видела фильм, в котором вишневое деревце расцветало за несколько секунд в убыстренном воспроизведении. Именно это и произошло сейчас с Анечкой. Открыв рот, смотрела Ника на то, как распрямляется тело сестры, как наполняются сиянием глаза и свалявшиеся волосы сами собой разлетаются, словно от дуновения ветра. Никаких скорбных складок у рта, никаких мрачных теней – одна улыбка счастья и любви. Аня протянула руки, и Саша шагнул к ней. Они обнялись и замерли.

Ника постояла, растерянно глядя на застывшую в объятии пару, потом тихонечко вышла. Она свернула на детскую площадку, присела на кособокую карусель и заплакала. И если бы ее спросили, из-за чего она плачет, Ника не смогла бы ответить – из-за Анечкиной горькой доли или из-за собственной жизни, в которой никогда не было таких страстей и таких объятий.

А через год Анечка родила Кузю. Так что в конце концов все смирились и жили как получается. В общем, неплохо жили: Саша приезжал так часто, как только мог; его жена закрыла глаза и не задавала лишних вопросов, Аня была счастлива тем, что есть, и не мечтала о большем; дед с бабкой обожали внука, Ника – племянника, и никто уже не вспоминал о том, что Анечка не замужем. В общем, как любила сказать подруга Нонна: «Выйти замуж – не напасть, как бы замужем не пропасть». Ей ли не знать, три раза разводилась!

А с разводом Ники дела обстояли не лучшим образом: она без конца встречалась с адвокатом мужа, пытаясь обговорить условия, чтобы не устраивать судебных тяжб, но договориться по-хорошему не получалось. Люся с ребенком сразу же переехали на Зубовский бульвар, но Миша не торопился окончательно освободить квартиру, в которой еще оставалось множество вещей и Люси, и Нинель Павловны – приступить к ремонту было невозможно. Зайдя в переговорах с адвокатом в очередной тупик, Ника вспылила и пригрозила судом: и ей, и адвокату было прекрасно известно, что по закону Нике положена половина совместно нажитого имущества. Адвокат поморщился и, не глядя на Нику, произнес:

– Вы знаете, Вероника Валерьевна, тот факт, что дочь выбрала проживание с отцом, характеризует вашу семейную жизнь не лучшим образом. Это может разрушить созданный вами имидж страдалицы и повлиять на решение суда.

Ника откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Алина! Алина, которая предала ее, выбрав богатого папу. Как же больно. Нет, надо прекратить это мучение. Наплевать на его деньги – пусть подавится. Но тут же перед глазами Ники встала Анечка с ее смертельной болезнью, Курзик, которого предстоит поднимать им с родителями… Отец и его болячки… Да и мама не лучше… Деньги нужны, что делать. Она подумала еще некоторое время, посчитала и решительно произнесла:

– Вот что: мне надоела вся эта волынка. Мое окончательное решение: я отказываюсь от всех притязаний и не настаиваю на дележе имущества. Но у меня есть два требования и одно условие. Условие заключается в следующем: мой муж обязуется обеспечить нашу дочь, а именно – оплатить ее образование, а по достижении ею восемнадцатилетия купить квартиру и машину.

– Это само собой.

– Нет, не само собой. Если муж смог наплевать на двадцать с лишним лет семейной жизни и готов удушиться за копейку, он может и про родную дочь забыть. Так что я настаиваю, чтобы это было прописано в соглашении и соответствующим образом заверено. Мои требования: он должен оплатить ремонт моей квартиры. Я вызову оценщика и предоставлю счет. И последнее: я требую компенсацию за моральный ущерб, вызванный его предательством. В размере двухсот тысяч. Евро, естественно. Вы не можете не признать, что это гораздо меньше того, на что я могла бы претендовать по суду.

В конце концов Миша согласился на всё, но бумажная волокита тянулась еще долго. Ника не стала говорить родителям о деталях развода, но Нонна выпытала у нее подробности и долго ужасалась проявленной Никой глупости:

– Нет, какая ты дура! Ты же могла ободрать его как липку!

– Нонна, я не хочу его поганых денег. Я из-за них дочь потеряла, можешь ты понять или нет?

С Алиной Ника почти не виделась – та избегала встреч и по телефону разговаривала неохотно. Встречались они обычно в кафе – на нейтральной территории, потому что Алина категорически отказалась приезжать к бабушке с дедушкой:

– Ну, ма-ама, они же будут приставать с вопросами. Мне тяжело, неужели ты не понимаешь?

Официальный развод наконец состоялся, Миша и Люся поженились. Довольно скоро у них появились домработница и няня, а свекровь переселилась в элитный дом престарелых – услышав о таких переменах, Ника просто заболела: сколько раз она просила нанять хотя бы сиделку к свекрови! Нет, он не хотел чужого человека при маме! И вот теперь маму вообще отправили к чужим людям. Домработница, няня – как же он бережет свою Люсю! Ее, Нику, он так не берег.

Алина вроде бы ладила с молодой мачехой, но обе считали дни до Алининого восемнадцатилетия и переселения в только что купленную квартиру – сейчас там шел ремонт. Учиться Алина стала явно хуже, надеясь, что папа все равно заплатит за какой-нибудь институт. Ника подозревала, что дочь не вылезает из Интернета, пользуясь тем, что в новой семье никому нет до нее дела, а контролировать, как раньше, Ника ее не могла. Она по-прежнему ходила на родительские собрания, и однажды учительница английского остановила Нику в коридоре и, смущаясь, рассказала, что Алина оправдывает свою плохую успеваемость семейной трагедией: мама их бросила, поэтому Алина в депрессии.

Ника обомлела. Придя в себя, она рассказала, как обстоят дела в действительности. Англичанка изумилась: девочка была так убедительна. Учительница работала всего второй год и плохо знала Алину. На следующий день они припёрли Алину к стенке, и та разрыдалась: «У меня стресс, как вы не понимаете!» В результате решили, что неплохо бы показать девочку психологу, и Ника месяца полтора каждую неделю возила Алину на сеансы к психотерапевту. Толку не вышло никакого: Алина виртуозно умела играть на публику, и дама-психолог осталась в убеждении, что сумела помочь бедной девочке справиться с последствиями развода родителей. Но Ника-то прекрасно понимала, что «бедная девочка» на самом деле страшно довольна: строгая мама не достает ее своим воспитанием, папа позволяет ей все, бабка больше не путается под ногами, а мачехе наплевать, чем занята падчерица. Что со всем этим делать, Ника не представляла и страдала. Но это были только цветочки! Ближе к Новому году «англичанка» Марина Анатольевна проявилась снова – позвонила Нике и стала умолять о встрече. Выглядела она ужасно: все время извинялась, вздрагивала и оглядывалась по сторонам. Она села к Нике в машину и наотрез отказалась куда-нибудь пойти, чтобы спокойно поговорить.

– Нет, простите, Вероника Валерьевна, давайте мы тут посидим. Господи, я просто не знаю, как начать… Это так ужасно.

Марина Анатольевна была чуть моложе Ники – не очень красивая, но приятная. Ника знала, что Марина не замужем и живет со старенькой мамой, тоже бывшей учительницей. «Англичанка» плакала, то и дело снимая очки и вытирая слезы изящным платочком с вышитой в уголке розой. Руки у нее тряслись, а левое веко дергалось в нервном тике. Сначала Ника никак не могла понять, что случилось, а когда поняла – ужаснулась.

– Вы понимаете, Вероника Валерьевна…

– Можно просто Ника.

– Ника, я совершенно не знаю, что с этим делать! Я никогда с таким не сталкивалась, хотя давно работаю в школе. Нынешние дети – они совсем другие, просто инопланетяне…