Текст книги "Нет рецепта для любви"

Евгения Перова
Нет рецепта для любви

Часть первая
Амнезия

Хозяек, желающих придерживаться выдачи провизии, назначенной в этой книге, прошу иметь в своей кладовой: во-первых, столовую серебряную ложку…

Елена Молоховец

Глава 1
Незнакомец в доме

Он очнулся. Голова просто раскалывалась от боли, поэтому некоторое время он полежал, с недоумением рассматривая обстановку вокруг: белый потолок с трещинами, желтая стена, на ней – разноцветные картинки непонятного содержания. Другая стена почему-то голубая. Шкаф, ломящийся от книг и безделушек, дверь с нарисованной наискосок радугой, окно без занавесок, в углу – огромный фикус в кадке. Он сделал было попытку сесть, но стены поплыли и закружились. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как здесь оказался. И где это – здесь? Ничего не вспоминалось, в окружавшей его сознание беспросветной тьме возникали только какие-то неясные – не в фокусе – образы. Словно глубоководные рыбы, они медленно всплывали и опять тонули, сверкнув на мгновение бликом на чешуе. Вскоре около него образовалась какая-то жизнь – что-то шевелилось, шелестело, пыхтело, попискивало, покашливало и шепталось:

– Как тебе кажется, проснулся он или нет?

– Не знаю.

– Ну посмотри, посмотри на него – вполне приличный. И лицо такое интеллигентное.

– Да уж.

Он открыл глаза, с трудом повернув голову на звук, и чуть не упал с дивана: перед ним выстроилась удивительная группа – большой черный кот, маленькая лохматая собачка, низенькая пухленькая девушка и высокое тонкое создание в бесформенном сером свитере с белой крысой на плече. Толстушка смотрела на него с явным интересом, а создание – скорее брезгливо.

– О, проснулся! – сказала толстушка. – Привет. Как ты?

– Ни… ничего, спа… спасибо…

– Вот видишь, воспитанный.

– Ну да, – с сомнением в голосе произнесло существо в свитере.

– Вы кто? – спросил он, морщась от головной боли.

– Мы? Я Наполеон.

– Кто?!

– Бонапарт, – пояснила толстушка и повернулась в профиль, заложив руку за борт воображаемого сюртука.

– Бо… Бонапарт?

– Ну да. Вот это – Киви и Дуся, а это – Гамлет и товарищ Шариков.

Он с трудом сел, чувствуя, что ум заходит за разум. Ну с товарищем Шариковым все ясно: лохматая дворняжка радостно скалила зубы и молотила хвостом. Гамлет – черный кот с белой искоркой на груди – был явно и определенно беременным. Существо в бесформенном свитере носило совершенно неподходящее имя Дуся. И еще крыса, которую почему-то звали Киви. Просто зоопарк какой-то.

– Хочешь кофе? Пошли на кухню.

Все, не мешкая, удалились. Последней, подозрительно оглядываясь, ушла кошка по имени Гамлет.

Ничего по-прежнему не понимая, он с трудом поднялся – процесс занял массу времени и потребовал приложения нечеловеческих усилий – и поплелся на запах кофе. Кухня оказалась очень маленькой и светлой, а на окне висели разноцветные стекляшки на леске, сверкавшие на солнце и пускавшие вокруг радужные блики. От блеска у него еще больше заломило в висках. Кошка Гамлет сидела на подоконнике и умывалась, товарища Шарикова и Наполеона не было видно, а создание с крысой на плече мрачно разливало по чашкам кофе.

Щурясь от обилия света, он разглядел за окном голые деревья и несколько белых многоэтажек – типичный пейзаж московского спального района. По небу быстро плыли серо-лиловые облака. Ноябрь, что ли? Или март? Какой сейчас месяц-то? Куда он попал? И почему та странная девица называла себя Наполеоном, а беременную кошку – Гамлетом? Надо бы выяснить, как он здесь оказался.

– А почему кошку зовут Гамлет? – спросил он.

– Ну не сразу народ понял, что кошка. Думали, кот.

– А почему Наполеон?

– Ей так нравится. Считает, что похожа. Особенно в профиль. Не заметил? А вообще-то Ира. Пошла с собакой гулять. Еще вопросы есть?

Создание поставило перед ним чашку с кофе, который оказался горячим и в меру сладким. Именно это ему сейчас и было нужно.

– Спасибо, Дусенька.

– Какая я тебе Дусенька?

– А как же?

– Я Киви. А Дуся – вот она, крыса.

– Извини, я не понял. Но почему ты Киви?

– А что, нельзя? Ирка – Наполеон, я – Киви. А тебя-то как зовут?

– Меня?

И тут он вдруг похолодел, а стены снова угрожающе заколыхались вокруг: он не помнил, как его зовут! Он не помнил вообще ничего: ни имени, ни фамилии, не говоря уж об отчестве. Ни адреса, ни профессии, ни возраста. Никакого представления вообще, кто он такой! От ужаса потемнело в глазах, и он почувствовал, что теряет сознание…

– Эй! Эй, ты что?

Перед ним загадочно мерцали глаза – золотисто-коричневые с темными ободочками, они были окружены длинными ресницами и сияли, как звезды. Медовые глаза…

– Твои глаза – цвета гречишного меда…

– Ну вот, очнулся. – Киви выпрямилась: не в силах поднять его с пола, она просто помогла ему сесть и плеснула в лицо водой. – Что это ты? С тобой все в порядке?

– Нет. Со мной все не в порядке, – сказал он, вытирая рукой мокрое лицо. – Представляешь, я ничего не помню. Совсем ничего.

– Что такое гречишный мед, ты помнишь?

– Вот только это и помню. А все остальное – нет. Ни – кто я, ни что – я, ни – где я… И кстати, где это я?

– Ты у Наполеона. То есть у Иры. Ира Кольцова, моя подруга. Она тебя вчера вечером подобрала на улице.

– На улице?

– Ну не совсем на улице. Короче, ты сидел на лавочке у ее дома и засыпал. Холодно было. Она тебя пожалела и подобрала. Не помнишь?

– Не помню. Я что, пьяный был?

– Не знаю. Ирка говорит, вроде не пахло. Она решила, тебе плохо. Она такая: всех подбирает. Кошек, собак, крыс. Теперь вот мужика подобрала.

– Боже! А где это все находится?

– Что – все?

– Ну, эта улица, где она меня подобрала?

– Где эта улица, где этот дом! Улица Строительная, дом двенадцать. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет, ни о чем.

– Что же с тобой делать?

Киви мрачно смотрела на него своими медовыми глазами. В коридоре загрохотало: Наполеон и Шариков вернулись с прогулки.

– Наполеон, что с ним делать? Он ничего вспомнить не может и в обмороки падает. Я тут с ним не останусь. Ни за что.

Наполеон, отбиваясь от Шарикова, ввалилась в кухню. Кошка раздраженно зашипела, а крыса, до этого шуровавшая в мусорном ведре, ловко залезла Киви на плечо.

– Может, ему давление померить?

– Думаешь, поможет? – скептически возразила Киви.

– А вообще, надо Катерине звонить.

– Вот ты и звони.

– Ладно, я позвоню, а ты померяй все-таки ему давление.

– Закатай рукав, – попросила Киви.

Он послушно закатал рукав белой рубашки, а Киви ловким движением приладила манжету и уставилась в монитор. Крыса тоже смотрела. У нее – у Киви, а не у крысы – были маленькие, совсем детские пальчики с коротко постриженными ноготками без маникюра. Он смотрел, как она хмурит брови, как двигаются пальчики, как дышит белое горлышко за высоким воротником свитера, такое тонкое и беззащитное, как бьется на нем синяя жилка, как шевелятся губы в такт биению его сердца… Вот придурок… Только что, можно сказать, восстал из небытия, а туда же – пальчики, губки! Идиот.

– Сто двадцать на восемьдесят. Как у космонавта. Стало быть, инсульт тебе не грозит.

– Ты что, врач?

– Я – нет. Врач скоро придет. Я надеюсь.

– Я дозвонилась, – вернулась взволнованная Ира-Наполеон. – Катерина сейчас прибежит. Ну, как он?

– Клиент скорее жив, чем мертв.

– Послушай, На… Наполеон, расскажи поподробнее, как ты меня нашла, а? Ира присела на табуретку, задумалась и торжественным тоном произнесла:

– Смеркалось…

– Наполеон! – одернула ее Киви.

– Киви, правда же, смеркалось! Я иду с Шариковым, а он – то есть ты – сидишь на скамеечке у нашего дома, смурной такой, в одной рубашке и галстуке. А холодно было. Я говорю: «Молодой человек, вы где живете-то? Давайте провожу, а то замерзнете!» А ты засыпаешь на ходу… Ну, я к себе и привела. А то бы замерз.

– Послушай, а больше у меня ничего не было с собой? Ни куртки, ни портфеля, ничего?

– Нет, все, что было, – при тебе.

Он оглядел себя: мятая рубашка, не менее мятые брюки, несвежие носки. Он проверил карманы, в них – ничего. Ни документов, ни ключей. Что же с ним произошло? При малейшем усилии что-нибудь вспомнить в голове гудело, как в пустой бочке.

– Слушай, а как это, когда совсем ничего не помнишь, а? – Ира разглядывала его с интересом.

– Наполеон! – Киви опять шикнула на подругу, отличавшуюся, как он уже понял, удивительной непосредственностью.

– Киви, интересно же!

– Интересно ей, – проворчала Киви, доставая сигарету.

Он прислушался к собственным ощущениям и поёжился:

– Голова пустая. Только сквозняк гуляет.

– Ужас! – ахнула Наполеон, а Киви, мрачневшая на глазах, спросила:

– И что будем делать? Может, его в полицию сдать?

В полицию ему как-то совсем не хотелось. Ему смертельно хотелось домой. Принять душ, побриться, переодеться, поесть, наконец. Но где этот дом? Черт, что же это такое?

– Не надо меня в полицию, пожалуйста! Можно, я тут у вас немножко посижу? Должен же я что-нибудь вспомнить?

– Киви, ну ты представляешь – в полицию! Они же пристанут: кто, что, откуда, почему? – заволновалась Наполеон. – А у меня поезд через три часа. И потом, мне он кажется вполне приличным человеком.

– Приличным! Приличные люди в одних рубашках зимой не бегают и на скамейках не спят. А ты тоже. Вызвала бы ему «Скорую», и все дела.

Киви была в ярости. Целую неделю она жила предвкушением грядущей свободы: Наполеошка уедет, и она останется наконец одна – кошки-собаки не в счет. Такое счастье – никто не давит на психику, никто не пристает. Можно делать что угодно! Ничего такого особенного она делать не собиралась, но возможность порыться всласть в книгах, поваляться на диване, посмотреть спокойно видео, послушать любимую музыку и даже немножко потанцевать под нее – все это было так заманчиво. А тут – на тебе! Конечно, она подозревала, что с Наполеошкой все гладко не пройдет, но чтобы такое!

Жизнь у Киви была не слишком веселая. Обычно она до последнего сидела на работе, а потом каталась в метро, уткнувшись в книжку или электронную читалку. Иногда заходила в торговый центр около дома и бродила там, разглядывая витрины. Летом можно было просто погулять по улицам, но осенью и зимой, когда рано темнеет, да и вообще холодно, торговый центр был спасением. Обычно она звонила оттуда или от метро Ире-Наполеону, и та, выгуливая Шарикова, провожала ее до подъезда.

Дома Киви быстренько ужинала, стараясь не попадаться на глаза матери, если в холодильнике еще оставались купленные ею самой йогурты или сыр. Она давно питалась сама, в основном фастфудом – совсем отделилась от родителей после очередного скандала. Потом она скрывалась в своей комнате, включала ноутбук и, нацепив наушники, отрешалась от происходящего в квартире. А происходить там могло все, что угодно – от внезапной перестановки мебели до бурного выяснения отношений с рукоприкладством: отец время от времени запивал, и мать учила его уму-разуму. Да и комнатку, где она ютилась, Киви с большой натяжкой могла назвать своей: мать заходила когда хотела и наводила собственный порядок. Такой же порядок она пыталась наводить и в жизни своей никчемной дочери, но Киви не давалась. Вот и вчера – в очередном припадке любви к «дочуне» мамаша попыталась осчастливить Киви новой трикотажной кофтой ярко-красного цвета. Все немногочисленные одёжки Киви были серые либо чёрные, поэтому красная кофта с воланами никак не вписывалась в ее гардероб. Она вообще старалась одеваться неброско и выглядеть как можно более незаметно, чем ужасно раздражала мать:

– На кого ты похожа? От людей стыдно. Что это такое? Не девушка, а… поганка какая-то. Кто тебя замуж возьмет?

– А я и не собираюсь замуж! – выкрикнула Киви в ответ. Она привыкла к ругани, но «поганка» обидела ее ужасно. – На себя посмотрела бы.

Мать невольно обернулась к зеркалу и окинула взглядом свою мощную фигуру и наряд: темно-синюю юбку и лиловую кофточку с ярко-розовыми и белыми хризантемами, дополнительно украшенными блестками.

– Галюнечка, ну что ты кричишь на девочку! – встрял слегка поддатый отец, который обожал свою дочь. – Ей все к лицу. Я уверен, что мальчикам она нравится.

– А ты вообще молчи! Понимал бы что. Ладно, не хочешь такую красивую кофту – не надо. На работе продам. Стараешься для нее, стараешься. Никакой благодарности.

– А ты не старайся. Оставь меня в покое раз и навсегда. Я сама разберусь.

– Как же, разобралась одна такая. Нет, вы только посмотрите на нее! Мышь серая.

– Галюнечка, ну что ты… – опять влез отец.

– Не встревай! Ты мусор вынес? Ладно, пошли ужинать. Мышь, ты идешь?

– Я попозже поем.

– Ага, йогурты свои будешь лопать? И так худая – одни кости, без слез не взглянешь. Ну, пойдем, не капризничай. У нас сегодня курочка, запеченная на картошечке, жирненькая такая. Капустки достану квашеной, помидорок. Пойдем, дочунь.

– Не надо мне твоей курицы! Опять станешь куском попрекать…

– Ну и сиди на йогуртах. Скоро вообще одна тень останется.

И мать выплыла из комнаты, а отец, виновато улыбнувшись, быстро чмокнул дочку в макушку и побежал следом. Дочка всхлипнула – редкая отцовская нежность пробивала сквозные дыры в ее защитных доспехах. Киви была очень похожа на отца, только характером потверже, поэтому с бо́льшим успехом противостояла сокрушительному материнскому напору. Утром Киви с огромным облегчением сбежала из дому к подруге, где ее ждал сюрприз в лице таинственного незнакомца…

Раздался звонок в дверь. Шариков залаял и ринулся в прихожую, крыса юркнула под плиту, а кошка Гамлет насторожила уши.

– Ура! – закричала Наполеон.

– А это еще кто?

– Это обещанный врач, Катерина Полякова! – ответила Киви, тоже слегка оживившись.

Катерина ворвалась как цунами. Она была рослая, пышная и жаркая: куртка нараспашку, белый халат расстегнут, в вырезе розовой кофточки видна сдобная грудь, слегка прикрытая фонендоскопом.

– Ну, что тут у вас?

– Кать, представляешь, он ничего не помнит! И в обморок упал почему-то. Я давление померила – ничего особенного, сто двадцать на восемьдесят.

– Понятно. Что пили, товарищ?

– Да не помнит он ничего!

– Не помню я ничего…

– Так, давайте всё сначала.

– Ну, в общем, Наполеошка вчера вечером гуляла с Шариковым. Видит – на лавочке сидит этот товарищ и пытается прикорнуть. На улице – мороз, а он в одной рубашоночке.

– Ага, хорошенький такой!

– Ну ты Наполеона знаешь. Короче, она привела его домой. Говорит, спиртным от него не пахло. Ночь он проспал, а утром – вот, ничего не помнит.

– С ума от вас сойдешь! Как можно приводить домой совершенно незнакомого человека, да еще в непонятном состоянии? Ладно, Наполеон, а ты-то куда смотрела?

– Я тут при чем? – взвилась Киви. – Я только утром пришла. Наполеошка в Питер уезжает, Пифагор в Лондоне, а меня она вызвала за зверьем присматривать.

– Хорошенькое приобретение для вашего зоопарка. Вот только такого зверя вам и не хватало. Хотя бы Пифагор дома был!

– Ты не знаешь Пифагора? Наполеошка снежного человека приведет – он не заметит.

– Это верно. А если бы он умер тут у вас? «Скорую» ты не догадалась вызвать?

– Кать, ну не умер же, – возразила Ира-Наполеон, которая все это время растерянно переводила взгляд с одной подруги на другую. – А «Скорую»-то зачем? Просто человек выпил и спать хотел…

– Выпил! Ты же говоришь: не пахло? А вдруг он наркоман?

– Да нет, не похоже.

– Не похоже! Много ты видела наркоманов? А если он маньяк?

– Послушайте, девушки. – Предполагаемый маньяк наконец опомнился и прорвался в бурный девичий спор. – Нельзя же так. Я, конечно, ничего не помню, но пока все слышу и даже что-то понимаю. Никакой я не маньяк. И не наркоман. Даже не алкоголик.

– Откуда вы знаете? Вы же не помните ничего.

– Я уверен.

– Уверен он…

– Ну откуда, откуда я могла знать, что он утром ничего не вспомнит? – всхлипнула Наполеон. – Я думала, выспится и уйдет себе. Что нам теперь делать-то?

– Наполеон, не реви. Ну-ка, больной…

– Я не больной.

– А какой? Здоровый, что ли? Дыхни-ка. Скажи: «А-а-а-а». Направо посмотри, теперь налево… теперь вот сюда…

Катерина ловко произвела осмотр, ощупала голову и шею, потом, развернув к свету, заглянула в глаза.

– Раздевайся. Ну, рубашку сними. Наполеошка, отвернись. Не видишь, человек стесняется. Та-ак. Ссадин и гематом нет, следов уколов нет… Давай-ка еще раз давление померяем. Теперь послушаем. Дыши. Не дыши. Какой сегодня день недели? Ладно, я и сама не знаю. А число? Месяц какой сейчас? Не помнишь. А год? Ясно. Сколько будет семью восемь? Правильно. В больницу ты не хочешь?

– Не хочу.

– Ну да, без документов тебя и не возьмут. Нет документов? Нет. А в полицию?

– Тем более не хочу. Чем мне полиция поможет? Послушайте, я, конечно, ничего не помню, но я приличный человек. Мне так кажется.

– Ну ладно. На алкоголика ты не похож, на наркомана тоже. Но все-таки что-то ты принял такое… своеобразное, что тебе память отшибло. Хорошо бы, конечно, томографию сделать… Вдруг у тебя… Ладно, будем надеяться, что нет ничего такого. Пожалуй, анализ крови помог бы прояснить ситуацию… Хотя… Да, уже порядочно времени прошло. Ну ладно, попробуем что-нибудь сделать. Я вернусь через полчасика.

– Кать, так что с ним такое? – волновалась Наполеон.

– Ретроградная амнезия, похоже. Из-за чего, пока неясно.

– А это пройдет?

– Будем надеяться.

– А когда? Когда я все вспомню? – Он с волнением смотрел на Катерину.

– Трудно сказать. В любой момент.

– Может, его по голове стукнуть? – предложила Киви весьма кровожадно.

– Вот спасибо! – Он обиженно взглянул на Киви, которая скорчила ему рожицу.

– Боюсь, не поможет. Ну что, мальчики-девочки? Когда Наполеон уезжает?

– Сейчас.

– А возвращается?

– Через четыре дня.

– А Пифагор?

– К Новому году.

– Киви, тогда придется вам с подкидышем как-то продержаться до возвращения Наполеона, – сказала Катерина, внимательно глядя на насупившуюся Киви. – Ты выдержишь? Деться ему некуда, как я понимаю.

– Да пусть он тут остается. А я домой пойду. – Киви совсем расстроилась.

– Нет, один я тут ни за что не останусь. Лучше уйду.

– Да куда ж ты пойдешь? Без документов, без памяти! Полиция тебя сдаст в психушку, и все дела.

– Я не хочу в психушку, – испугался он.

– Киви, одного его лучше не оставлять. Мало ли! Так-то с виду здоровый, но кто его знает. А ты «Скорую» в случае чего вызовешь. Или мне свистнешь. Потерпи, а? Я кое-что выясню пока по своим каналам. А ты, товарищ беспамятный, веди себя прилично. У меня муж – сотрудник МВД, понял? И чашечку эту я с собой возьму, там отпечатки. Проверим еще, такой ли ты приличный, каким кажешься. Ну-ка, улыбочку! – И Катерина шелкнула мобильником, сфотографировав «товарища беспамятного».

Наконец она отхлынула. Шариков зевнул с подвываньем, а кошка Гамлет, презрительно дернув хвостом, плавно перешла с подоконника на стол и свернулась клубочком. Он машинально погладил ее по голове, и кошка замурлыкала.

– Ну вот, включил шарманку, – пробормотала Киви и отвернулась к окну, явно собираясь заплакать. – Просто черт знает что…

– Киви, прости меня, пожалуйста! – захныкала Наполеон. – Не могла же я оставить его на улице морозной ночью. А зато как интересно. Амнезия у человека. Прямо как в кино.

– Ага, бразильский сериал. Если ты такая добренькая, так и оставайся с ним тут, а я пойду.

– Ну, Киви! Ну, заинька! Ты же знаешь, у меня уже билеты куплены, и вообще меня там ждут. А он совсем безобидный. И даже вполне симпатичный, ты посмотри.

– Я безобидный. И очень даже симпатичный.

– Мне кажется, вы себя переоцениваете. – Киви раздумала плакать и закурила.

– Киви, а вдруг он – наследник миллионера и его хотели устранить конкуренты, а?

– Ну да, вылитый миллионер. Просто Рокфеллер.

– А вдруг он, например… хакер! И нашел код доступа к Центральному банку США? И за ним охотится…

– ФБР! Или ЦРУ? – засомневался «хакер». – А вдруг я вообще шпион?

– Конечно, агент Ноль Ноль Семь! – Киви окинула его недружелюбным взглядом. – Так, прекратили. А ты вали в свой Питер. Никогда тебе не прощу.

– Ну тогда я побежала. Ты все запомнила? Гулять два раза, кормить тоже, фикус поливать через день… Я позвоню. Пока, зайка! Пока, Джеймс Бонд! Чао-какао!

И Ира-Наполеон исчезла. Они остались одни, если не считать Шарикова, лаявшего под дверью вслед ушедшей Наполеошке, Гамлета, спавшего на столе, и где-то шуршавшей крысы Дуси. Да, еще фикус в соседней комнате.

Киви смотрела на него довольно мрачно.

– Послушай, я же не виноват. Мне самому все это неприятно.

– А кто виноват? Я, что ли? Навязался на мою голову. Я-то мечтала хоть недельку спокойно пожить, а тут ты…

– Хочешь, я сейчас уйду?

– Куда?

– Пойду в полицию.

– То-то они тебе обрадуются. Ладно, живи.

– Вот спасибо. Слушай, а можно мне душ принять? А то я какой-то…

– Да, синьор, вы какой-то не такой, как все. Иди в душ. Полотенце сейчас дам.

– А может, и футболку какую-нибудь найдешь? Этого, как его – Пифагора. А кто он, кстати?

– Пифагор – он Пифагор и есть. Вообще-то он Наполеошкин брат, Лёша. Пифагор – потому что сильно умный. Даже не знаю, что на тебя налезет. Наверное, все коротко будет. Пойду посмотрю.

– Послушай, а какое все-таки сегодня число?

– Вообще-то десятое декабря. Суббота.

Он печально разглядывал свою физиономию в зеркале ванной. Да-а. Кто вы, товарищ? Эх, товарищ, товарищ… У товарища была ничем не примечательная физиономия: удлиненное лицо, прямой нос, серые глаза, рот на месте, уши не торчат, волосы светло-русые. То, что называется «без особых примет». С трудом поворачиваясь в тесной ванной, он снял рубашку и брюки. На кафельном полу что-то брякнуло. Он нагнулся и, не веря своим глазам, поднял вывалившийся из заднего кармана номерок гардеробной – плоскую жестянку с номером и выбитыми по краю словами: «Гусарская баллада».

– Киви! Смотри, что я нашел. – Забыв, что почти не одет, он выскочил было в коридор, но, увидев, как шарахнулась Киви, спрятался за дверь ванной и высунул оттуда руку с номерком. – Смотри, номерок! Я был в какой-то «Гусарской балладе». Ресторан, наверное.

– Похоже. Знать бы еще, где он находится.

– Слушай, если номерок у меня, значит, там что-то осталось в гардеробе. Куртка… Точно – куртка! Еще там был гардеробщик в ментике, ужасно нелепый, с усами.

Он увидел полутемный зал – толстая свеча на белой скатерти, огонек дрожит, бликуя на стенках бокала… все вокруг плывет, двоится… какие-то лица напротив… потом – белая раковина унитаза… холодный цветной кафель пола… Его замутило. «Значит, это там все и произошло. В «Балладе» этой. Я что-то выпил. Или съел? Мне стало плохо, и я ушел». Он вспомнил, как шел, подгоняемый инстинктом, – так в страшном сне убегают от опасности: ноги не слушаются, увязают, и, как ты ни стараешься, быстрее не получается. Как же он прошел в метро в таком состоянии? Метро он тоже вспомнил: желтый нереальный свет, толпы народа, грохот – все мелькало, как кадры видеоклипа…

– Я приехал сюда на метро.

– А с кем ты был, не помнишь?

Он напрягся. Какое-то подобие лица расплывалось, двоилось, троилось, наконец распалось на кучку пазлов.

– Нет, не получается.

– Слушай, уже хорошо! Ты хоть что-то вспомнил. Процесс пошел.

Он с наслаждением поливался теплой вялотекущей водой. Настроение у него улучшилось: процесс, как справедливо заметила Киви, пошел. Ура, господа присяжные заседатели! Процесс пошел! Но далеко не ушел: на этом все его воспоминания кончились, и, как он ни старался, основным результатом была одна головная боль.

После душа он вернулся на кухню. Обстановка была все такая же напряженная. Общения между ними не получалось: Киви молчала, а он никак не мог найти тему для разговора. Звери куда-то подевались. Киви опять курила, а он исподтишка разглядывал ее. Странная девушка. Одно имя чего стоит: Киви! Что это такое? Но глаза красивые, медовые. Только смотрит сурово. Такое ощущение, что она в латах и шлеме, а забрало опущено. И копье в руках. В общем, выражение лица из серии: «Что вам, товарищ?» Волосы чуть рыжеватые – как будто природа собиралась сделать ее рыжей, но на полдороге передумала. А прическа дурацкая – вихрами какими-то, как будто дня три не причесывалась. Наверное, так модно. Шея красивая… Но этот свитер бесформенный… И почему это девушки – хорошенькие притом – носят такие свитера?

Хорошенькая девушка в это время слегка нервничала: она вела очень замкнутую, одинокую жизнь и общалась только со старыми друзьями и коллегами по работе, поэтому «подкидыш» страшно ее напрягал. Киви плохо понимала, как с ним разговаривать, и вообще немного побаивалась. Вон он какой здоровый! Хотя и правда – симпатичный… Киви покосилась на «подкидыша», который уныло вертел в руках чайную ложку, и у нее вдруг вырвалось:

– Не пытайся согнуть ложку. Это невозможно.

Он усмехнулся:

– Ну да, ложки нет, я знаю. Ты тоже любишь «Матрицу»?

– Ага! Классный фильм. Я раз двадцать смотрела. Но «Перезагрузку» и «Революцию» не люблю, особенно третью часть.

– Правда, сиквелы всегда получаются хуже. А какой у тебя любимый эпизод?

– Когда Нео оживает и крушит всех агентов. Так здорово, что он поверил в себя. Помнишь, как он пули остановил?

– Да, супер! Такое выражение лица у агента было! Надо же, а я думал, ты скажешь – эпизод с поцелуем.

– Да ну. Это так избито.

– Но если бы Тринити его не поцеловала, он бы и не ожил.

– Ну и что? И вообще, мне Тринити не нравится.

– Мне тоже.

– Да? Она же такая крутая.

– А мне не нравятся крутые.

Киви недоверчиво на него взглянула, и на секунду они зацепились взглядами, но тут же отвернулись, смутившись. Киви закурила очередную сигаретку и спросила, глядя в окно:

– Что будем делать?

– Да надо бы туда съездить, в эту «Балладу», и забрать куртку. Вдруг я еще что-нибудь вспомню? И гардеробщика расспросить с официантами.

– Ага. Только где эта «Баллада»?

– Вот именно. Послушай, а еда какая-нибудь в этом доме есть? Мне страшно неловко, но такое чувство, что я не ел дня два.

– Еда-а? – протянула Киви, как будто понятия не имела, что это такое. Она открыла холодильник и осторожно в него заглянула. – Сыр, йогурты, трава какая-то. Будешь?

– Ну, сыру я бы съел. А супа нет? Или еще чего посущественней?

– Су-упа? Нет. А еще чего-нибудь… Что-то тут в морозилке есть.

– А какое оно?

– Замороженное. Если ты думаешь, что я буду готовить тебе еду, ты глубоко заблуждаешься. Я не умею готовить.

– Не умеешь? – поразился он. – А что же ты ешь?

– Что бог пошлет.

– Ну и ну! А яиц там нет?

– Есть.

– О! Давай я омлет, что ли, сделаю.

– Делай.

Он зажег газ и сам произвел ревизию холодильника, добыв черствый сыр, яйца, упаковку йогурта, масло и вялую петрушку. Разбил яйца, вывалил туда йогурт, посолил и взбил вилкой. Не найдя терки, порезал помельче сыр, заодно и петрушку и смешал все вместе. Киви смотрела с интересом.

– Учись и запоминай: чтобы получился хороший омлет, сковорода должна быть горячей, а масло – холодным. Вот так.

– Здоровско! Давай уже есть.

– Да ты же не ешь?

– Ты все перепутал – я не готовлю. А съесть – всегда пожалуйста. Или тебе для меня омлета жалко?

– Для тебя – ничего не жалко.

– То-то же.

Они с чувством съели омлет. Уже по собственной инициативе он обследовал морозилку и выловил оттуда кусок какой-то рыбы. Мясо тоже было, но размораживать его долго, а рыбе необязательно до конца оттаивать – он чувствовал, что на одном омлете не протянет.

– Слушай, а вдруг ты повар? – спросила Киви, дожевывая кусок хлеба, которым до блеска вытерла тарелку.

– Все может быть. Давай ты съездишь в «Гусарскую балладу» и заберешь мою куртку, а я приготовлю обед?

– Во-первых: мы не знаем, где эта «Баллада». Во-вторых: очень надо мне утруждаться. И что я там скажу? Здравствуйте, я ваша тетя? В-третьих…

– Ты скажешь: «Мой муж (на слове «муж» Киви нервно дернулась) вчера тут перебрал и забыл куртку». Предъявишь номерок. Я бы сам съездил, но в чем я поеду? На улице же холодно.

– Все равно мы не знаем, где это.

– Это верно…

Они помолчали. Какая-то мысль зашевелилась у него в голове. Можно же… как это называется…

– Послушай, а нет этого, как его… компьютера? Интернета?

– Компьютер? Компьютер-то есть. И Интернет есть. Слушай, а ты не придуриваешься, а? Если ты ничего не помнишь, откуда ты знаешь про интернет? И как омлет делать? И про «Матрицу»?

– Да не придуриваюсь я, как ты выражаешься. Я про себя ни хрена не помню! Про себя! А все остальное – пожалуйста: семью восемь – пятьдесят шесть, Волга впадает в Каспийское море, лошади кушают овес.

– Ну ладно, извини. Давай попробуем влезть в Сеть. Только я все равно не поеду. Пошли.

Они перебрались в комнату – не ту, где он спал на диване, а в другую, где тоже было полно книг и загадочных картин. Художница она, что ли, Наполеон-то? Или этот, как его? Пифагор! Киви включила компьютер, он уселся перед монитором. Ему было так привычно прикасаться к клавишам компьютера, и в Сети чувствовал себя как дома. Может, он и правда – хакер? После недолгих манипуляций экран высветил длинный перечень всяческих «Гусарских баллад», большая часть которых имела отношение к фильму Рязанова.

– О, нашел! Смотри-ка: «Гусарская баллада» – ресторан на Полянке. Открыт ежедневно с двенадцати дня до четырех утра. Бизнес-ланчи, обеды, ужины. «У нас вы можете попробовать фирменные гусарские блюда: судак а-ля Денис Давыдов, мясо по-походному, жжёнка…»

– Попробовать только, а съесть не дадут, что ли? А что это – жжёнка?

– Напиток такой типа пунша, – ответил он. – Ёрш вообще-то. Коньяк, шампанское, мускат какой-нибудь, еще фрукты и жжёный сахар. Кусковой сахар кладут на специальную решетку, обливают коньяком и поджигают. Горит синим пламенем. Сахар карамелизуется и стекает в напиток. Очень весело. А гусары, которые жжёнкой увлекались, клали сахар на скрещенные над котлом шпаги. Бронебойная вообще-то штука.

Киви внимательно на него смотрела:

– Слушай, ты даже не задумался, сразу ответил. Может, ты и правда повар?

– Понятия не имею. Ну что, съездишь, а? Ну, пожалуйста!

– Нет.

Киви так произнесла это «нет», что стало ясно – не поедет ни за что. Это было не просто нежелание «утруждаться», как она заявила, а что-то более сложное.

– Тогда найди мне что-нибудь вроде куртки.

Он представил, как будет выглядеть в этой куртке: в футболку он еле влез – мелковат этот загадочный Пифагор.

Звонок в дверь прозвучал так неожиданно, что они оба подскочили. Это был все тот же тайфун по имени Катерина. Она ворвалась с чемоданчиком, загнала всех обратно на кухню – там светлее. Тут же сбежались животные. Шариков путался в ногах и радостно лаял, кошка Гамлет чинно села в угол, укрыв хвостом лапки, последней пришла крыса Дуся и с ходу полезла к Киви на плечо.

– Ты моя радость!

И как это девушки могут сюсюкать со всякой… гадостью длиннохвостой?.. Кошка в своем углу зажмурилась от отвращения – она тоже этого не понимала.