Текст книги "По большому счету"

Глава 2. Возвращение госбанкира

Виктор Геращенко берет на себя руководство ЦБ. – Зачет задолженностей между предприятиями и организациями, еще больше разогнавший инфляцию. – Конституционный кризис в стране. Ельцин разгоняет Верховный Совет. – Рубль резко дешевеет. Большой политический скандал. – Избавление от госбанкира

1992, июнь – Виктор Геращенко, последний председатель Госбанка СССР, соглашается возглавить Центральный банк России

1992, июль – чтобы избавиться от долгов между предприятиями, Геращенко проводит всероссийский зачет

1993, октябрь – кульминация конституционного кризиса в стране, Ельцин использует войска, чтобы противостоять политическим конкурентам в Верховном Совете

1993, декабрь – председателем правительства становится бывший министр газовой промышленности СССР Виктор Черномырдин

1994, октябрь – резкое ослабление рубля, которое в народе прозвали черным вторником

1994, октябрь – Геращенко под давлением Ельцина пишет заявление об отставке

Геращенко возглавляет ЦБ России в труднейшее время. В стране начинается новая жизнь, но жить не на что. СССР в последние свои годы влез в большие долги, брал деньги у других государств. Займы тратились на покупку продовольствия и даже зерна, которого раньше было с избытком. Реформы первого президента России больно бьют по населению. Цены растут стремительно, инфляция исчисляется тысячами процентов. Большинство беднеет на глазах, меньшинство самых рисковых и предприимчивых – богатеет. В стране дефицит, в первую очередь продуктов питания. В Россию присылают продовольственную помощь другие страны. В дефиците почти всё, даже деньги. Цены растут так быстро, что деньги необходимо печатать круглосуточно и перемещать на огромных грузовиках. Предприятия не могут продавать свои товары, расплатиться с партнерами. Товарами меняются, бартер становится обыденностью. Невыплата зарплат – тоже.

На этом фоне в стране разгорается конституционный кризис. Президент Борис Ельцин использует войска против политических конкурентов, руководивших парламентом. Расстрел 3–4 октября 1993 года Белого дома, где заседают депутаты, – трагическая страница российской истории. Удержать экономику в период фундаментальных и молниеносных перемен – задача почти невозможная. Рубль все больше ослабляется. Власти совершают много ошибок в экономической политике из-за незнания и неумения. В 1990-е годы Россия теряет около 40 % валового национального продукта.

Реванш

Геращенко был доволен, что вернулся в ЦБ. Это был реванш. Он думал, что справедливость наконец восторжествовала. По его мнению, приход Матюхина стал случайностью, недоразумением. Алтайский кагэбэшник, неглупый человек, стал разрушителем, ничего не смысля в практике банковского устройства. Он – другое дело: потомственный финансист, отец которого работал в Госбанке влиятельного члена Политбюро Центрального Комитета Коммунистической партии Николая Булганина. Отец Геращенко стал заместителем председателя Госбанка СССР еще перед Великой Отечественной войной и был экономическим советником председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Государственного комитета обороны СССР Иосифа Сталина на Потсдамской и Ялтинской конференциях, где решалась судьба послевоенной Европы.

Геращенко отчетливо помнил, как он впервые побывал в здании Госбанка на Неглинной. Это было в мае 1943 года, когда ему было три с половиной года[53]53
  Кротов Н. Путь Геракла: история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову. С. 6.


[Закрыть]. В памяти как будто отпечаталось: если встать на стул, то через огромный подоконник, почти такой же большой, как стол, видно улицу и снующих людей в моросящем дожде.

Геращенко – плоть и кровь Госбанка СССР, который он знал с самого детства. Не просто знал – чувствовал его. Давным-давно переплелись история семьи Геращенко и история Госбанка СССР.

Он убеждал всех: надо наводить порядок и восстанавливать хозяйство. И молодые реформаторы – Гайдар и Анатолий Чубайс – ему поверили: опытный финансист сможет разобраться в разрастающихся день ото дня проблемах. Неплатежи между предприятиями, словно железные пруты, сковали экономику и стали адской головной болью. Наличных не хватало. В стране был острый дефицит самого недефицитного товара – денег. Безналичный оборот времен СССР был полностью разрушен.

Руинами, и никак иначе, называл Геращенко наследство, доставшееся ему от Матюхина. Советские предприятия еще старались выжить, но были на грани исчезновения или банкротства, а новые пока только зарождались. Каждый день что-то где-то рвалось, правительство и президента заваливали письмами и телеграммами из разных точек страны и бывших республик СССР: нужны деньги, хлеб, удобрения, топливо… Список бесконечен.

Патовая ситуация требовала кардинального решения. Старые советские кадры, пришедшие в Центральный банк, готовы были принять бой. «Нужно дать стране денег, – сказал Арнольд Войлуков. – Мы купим самые лучшие печатные станки и напечатаем денег столько, сколько будет возможно!»

Когда заместитель Вячеслав Соловов произнес слово «зачет», Геращенко не нужно было убеждать, что это сработает. Он знал, что так и будет.

Геращенко молча листал расчеты Соловова, как будто гипнотизируя столбцы долгов компаний друг другу и государству. Согласно анализу Соловова, задолженность, достигшую в народном хозяйстве уже трех триллионов рублей, можно сильно урезать – на треть[54]54
  Геращенко В. О состоянии платежей в народном хозяйстве и проводимых мерах по улучшению состояния предприятий. 1992. 14 августа. URL: http://gaidar-arc.ru/file/bulletin-1/DEFAULT/org.stretto.plugins.bulletin.core.Article/file/1365.


[Закрыть]. С помощью зачета. Ведь предприятия должны друг другу, более половины купленной продукции не оплачено, поэтому, зачтя встречные долги, они смогут легче вздохнуть. Но одного этого мало: потом предприятиям нужны будут деньги. И их надо дать. «Зачтем триллион и дадим триллион, машина опять заработает», – внимал словам Соловова Геращенко.

«Если одно предприятие должно другому тысячу, а другое должно ему тоже тысячу, то можно долг друг другу зачесть», – Соловов говорил монотонно. Геращенко продолжал листать листы, а в памяти сами собой всплывали похожие слова: «Если одно предприятие должно другому сто рублей, а другое ему те же сто рублей, можно этот долг друг другу зачесть. Все гениальное просто!»

Появилась и картинка. Геращенко вспомнил, где он уже это слышал: «Да, точно! Это говорил отец. Двадцать лет назад, а может, и двадцать пять, точно не вспомнить. Стол круглый был, который мама застелила белой скатертью, друзья отца были с женами. День рождения, что ли, был? Нет, не вспомнить. Точно не Новый год. Но отец был в очень хорошем настроении, много рассказывал».

Да, это была история отца Виктора Геращенко, Владимира. Тогда, за круглым столом с белой скатертью, он вспоминал совещание по экономике в 1938 году, которое вел лично Сталин. В то время в Советском Союзе разразился кризис неплатежей, причем по странной причине. Как все в советской экономике. Все случилось из-за большого террора и массовых убийств врагов народа. Тысячи людей исчезали в лагерях, многих расстреливали. Все жили в страхе. Директора предприятий – участники социалистического хозяйства – перестали друг другу доверять, остановили платежи. Они боялись заключать контракты: сегодняшний твой партнер завтра мог стать врагом народа, а послезавтра уже и ты окажешься на его месте. Хозяйство было парализовано. Кризис неплатежей по-советски.

И спас ситуацию человек, породивший кризис, – Сталин. Он предложил провести зачет между предприятиями. «Если этот должен тому сто рублей, а тот этому тоже сто, то нужно сделать зачет» – так отец Виктора Геращенко пересказывал слова Сталина. Не все истории Владимира Геращенко запомнились сыну, но эта – как Сталин стал экономистом-новатором – отложилась в памяти. К тому же Геращенко знал, что Госбанк СССР часто, чуть ли не ежегодно, проводил единовременный зачет взаимных неплатежей предприятий и отраслей друг другу с широким использованием кредитов Госбанка[55]55
  Ситнин В. К. События и люди. Записки финансиста. М.: Луч, 1993. С. 40.


[Закрыть].

Геращенко внимательно посмотрел на Соловова и сухо бросил:

– Будем делать зачет. Готовьте решение.

Соловов расплылся в улыбке. Потом другой заместитель Татьяна Парамонова не давала проходу, при каждом удобном случае вбивала слова, словно дятел: «Виктор Владимирович, делать этого нельзя, от незапланированной эмиссии только хуже будет». Но парамоновскую долбежку Геращенко пропускал мимо ушей, он торопился. Будем делать, и все тут. Он отмахивался от Парамоновой: государство должно заботиться о своих предприятиях, а не смотреть, как они умирают, будто быки на корриде.

Двадцать восьмого июля 1992 года Геращенко поставил подпись под телеграммой № 166–92 «О мерах по улучшению состояния расчетов между государственными предприятиями и организациями»[56]56
  http://zakonbase.ru/content/base/1123.


[Закрыть]. Порядок зачета в телеграмме регулировал также санацию просроченной задолженности и предполагал эмиссию. Именно этого хотели так называемые красные директора – руководители государственных предприятий. Они ликовали: Геракл вернулся не зря. ЦБ – уже не эгоистичный юноша, а как будто улыбающийся старый, добрый друг.

Экспертная группа Российского союза промышленников и предпринимателей при поддержке вице-премьеров Георгия Хижи и Виктора Черномырдина лоббировала интересы красных директоров, просила провести зачет[57]57
  Шпагина М. Новое поколение реформаторов выбирает курс. Виктор Геращенко выбирает новое поколение // Коммерсантъ Власть. 1992. 3 августа. № 131.


[Закрыть]. Получалось, государственный банк должен был профинансировать государственные структуры. Негосударственные компании, которых на тот момент было совсем мало, остались за бортом зачета.

Другой заместитель – Игнатьев, которого Геращенко оставил в Центробанке по просьбе Гайдара, – отбился от рук, понес сор из избы.

Игнатьев, который вместе с Тулиным всего несколько недель назад готовил другой документ – указ президента о нормализации расчетов, был шокирован телеграммой Геращенко, в то время исполняющего обязанности председателя Центробанка. О телеграмме он узнал после того, как ее разослали. Именно Игнатьев при Матюхине начал создавать схему зачета и готовил документы. Изначально в ней предполагалось, что предприятия сами произведут зачет своих долговых обязательств. Но никто и в страшном сне не мог подумать, что будут печатать деньги специально для расшивки неплатежей предприятий. Зачет Игнатьева не нравился красным директорам, они резко выступали против.

И Геращенко пошел ва-банк. Ведь Гайдар просил помочь, он и помогал. Как умел. И не важно, что это совсем не стыковалось с антиинфляционной программой экономистов-реформаторов, возглавляемых Гайдаром.

Игнатьев, почти всегда спокойный, узнав про зачет, не мог найти себе места. По его мнению, эта операция – системная ошибка, она ломала всю логику реформ. Зачет, который готовил Игнатьев по поручению Матюхина, был сложнее и даже болезненнее, поскольку предприятия после него должны были получить не деньги, как решил Геращенко, а своеобразные паи в Агентстве по урегулированию задолженности. Игнатьев, тихий человек, предпочитающий не влезать в споры, решился выступить публично в газете. Критиковать руководство для него было неслыханным делом. Вот так, в лоб, он это сделал единственный раз в жизни. В газете он назвал решение Геращенко ошибочным и уверял, что зачет не решит проблему, а усугубит ее: недостаток оборотных средств скоро будет воспроизведен, но при новых, еще больших темпах инфляции[58]58
  Федорова В. Политика Центробанка и правительства должна быть согласована // Независимая газета. 1992. 19 сентября.


[Закрыть].

– Ты глянь, а Игнатьев еще и говорить может, – зло съехидничал Геращенко, даже не закончив читать статью в «Независимой газете», намекая на молчаливость и замкнутость своего зама. – Скажу Гайдару, пусть его забирает. Будет мне на ошибки через газету указывать.

Парамонова одобрительно кивнула головой. Уже стало очевидно, что Игнатьев не нравился всей гвардии Геращенко. С тех пор он Игнатьева не любил, но еще долго его терпел и при первом удобном случае со словами «что-то не вписывается он в мою команду» попросил Гайдара забрать бунтаря. Гайдар, конечно, забрал – заместителем министра экономики.

Зачет опять расколол правительство и Центробанк. Геращенко, который обещал тесно сотрудничать с правительством, не оглядываясь ни на минуту, пошел другим путем. Гайдар считал, что именно этот зачет дал захлебнуться реформам, разогнав гиперинфляцию. Благодаря ограничению денежно-кредитной политики инфляция в первой половине 1992 года начала снижаться: после январского ценового взрыва в 245 % она сократилась до 8,6 % в августе. Ограничения терпеть было трудно, но это начало приносить плоды – цены росли уже медленнее. Зачет вернул их рост: в сентябре он вновь ускорился. Из-за резко увеличившегося кредита Центрального банка с июля объем совокупной денежной массы стал расти темпами больше 25 % в месяц[59]59
  Программа неотложных мер по оздоровлению экономической ситуации. 1992. Ноябрь. URL: http://gaidar-arc.ru/file/bulletin-1/DEFAULT/org.stretto.plugins.bulletin.core.Article/file/3554.


[Закрыть]. Такой инфляции, как в 1992 году, в истории России до того не было: 2500 %.

Спустя много лет Гайдар признал, что поддержка Геращенко – самая серьезная ошибка, которую он допустил в 1992 году, когда экономику отпустили в свободное плавание[60]60
  Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996. С. 195.


[Закрыть]. А Геращенко верил, что зачет помог. Он его называл санацией кризиса, ведь неплатежи сократились в несколько раз. Предприятия смогли выдохнуть в самый разгар либеральных реформ. Крики про инфляцию он назвал шумом: «Это, пардон, болтовня»[61]61
  Кротов Н. Очерки истории Банка России. Центральный аппарат: персональные дела и деяния. С. 299.


[Закрыть]. Гайдар был обескуражен, когда Геращенко на его замечание об инфляционной природе зачета спокойно ответил:

– Могу сказать, Егор Тимурович, когда будет нулевая инфляция.

Гайдар с интересом посмотрел на него. Центробанкир молчал. Гайдар не выдержал и спросил:

– Когда же?

– На кладбище.

– То есть?

– То и есть: когда помрем, будет нулевая инфляция.

Геращенко улыбнулся, ему самому эта шутка показалась смешной. Но она ой как не понравилась Гайдару. Для Центробанка, финансового института, такая позиция считалась системным противоречием, ведь инфляция – первый показатель, на который он должен влиять. При высокой инфляции, конечно же, головная боль Центробанка – замедлить рост цен.

Правда, Геращенко позже признал, что зачет дал только временную передышку. Через год, в ноябре 1993 года, объем взаимных неплатежей предприятий снова достиг той же величины – трех триллионов рублей.

Зачет стал испытанием для двух противоборствующих лагерей: красных директоров и новых финансистов, которых называли либералами. Приватизация – передача предприятий в частные руки – в России только началась. За интересные активы шла нешуточная борьба. Было два типа потенциальных претендентов: советские руководители – красные директора – и молодые финансисты, уже сумевшие подняться на спекулятивных операциях, которые были сосредоточены в банковском секторе. Зачет помогал первым – собственникам – сохранить существующие активы и мешал вторым – молодым финансистам – захватить лакомые куски советского промышленного наследия. Геращенко сыграл на руку красным директорам, близким коммунистической партии. Команда Гайдара не могла ему этого простить. ЦБ окреп. Стал вести свою игру. Геращенко знал, что деньги решают всё и что главный промах Матюхина – то, что он не смог обеспечить ими страну. Он понимал, что в первую очередь надо дать денег. Для этого он подключил старую гвардию, а главное – Арнольда Войлукова, который знал о деньгах все: как их печатать, хранить и возить. Первым делом Войлуков поручил купить в Германии для Гознака самое передовое оборудование. Международных резервов не жалели, покупали не торгуясь. Печатали без устали. Выпуск денег был налажен. КамАЗы, набитые купюрами, расползлись по стране. Геращенко очень быстро, словно фокусник, решил проблему наличности в стране. Это был первый яркий подвиг Геракла.

Геращенко было наплевать на инфляцию, он считал ее теорией. Реальной практикой для него были как раз деньги. Их надо было дать экономике столько, сколько она сможет взять. Геращенко их предоставил; его власть стала расти.

Оборона от Минобороны

От скуки Геращенко тихонько раскачивался на стуле. Почти незаметно: отклонится немного, замрет на несколько секунд, потом опять на место. Через минуту-две маневр повторялся. Геращенко забавлялся – это как игра: все вокруг важные, лица серьезные, а ты дурачишься, на стуле качаешься. Он осмотрелся по сторонам. Докладчик – парень с криво повязанным галстуком из Министерства промышленности и энергетики – что-то монотонно бубнил. «Где он взял эту селедку?» – Геращенко не слушал незнакомого докладчика, зато сосредоточенно рассматривал его галстук. Скоро и тот ему надоел. «Буду придумывать звериные прозвища, – подумал центробанкир, – ведь известно, что все люди похожи на каких-нибудь животных». Он обвел глазами членов Кабинета министров, присутствовавших на еженедельном заседании, и споткнулся на лице любимца Ельцина министра обороны Павла Грачева. Тот как будто ждал взгляда Геращенко. Министр обороны прямо-таки буравил глазами центробанкира. Поймав его взгляд, Грачев слегка поднял ладонь от стола и резко опустил обратно. От неожиданности Геращенко перестал раскачивать стул, который вдруг грохнул об пол. «Обалдел совсем», – возмущенно думал Геращенко. Все оглянулись на стук. Геращенко тут же изобразил такое же, как у всех, важное выражение лица, поправил очки, руки сложил перед собой, как прилежный ученик. «Странный жест», – размышлял Геращенко. Он не понял, что именно это значит, но сообразил, что ничего хорошего. Агрессия.

Грачев – всемогущий министр обороны, который до того возглавлял Воздушно-десантные войска СССР и получил звание Героя Советского Союза за проведение удачной операции в Афганистане, – был опорой президента Бориса Ельцина. Девятнадцатого августа 1991 года он выполнил приказ Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) о введении войск в Москву и обеспечил прибытие в город воздушно-десантной дивизии из Тулы. Но уже на следующий день он перешел на сторону Бориса Ельцина и высказал осуждение замысла ГКЧП. Чеченские войны еще не начались, Грачев был на пике своей власти.

Геращенко распирало от злости. Он вырвал листок из блокнота с синей обложкой и принялся писать: «Уважаемый товарищ Грачев». Поставил точку. «Хочу вам рассказать анекдот». Геращенко взглянул на написанное, точку исправил на восклицательный знак и продолжил: «Собирает Василий Иванович свою дивизию и говорит: “Скажите, товарищи бойцы, нужны ли птицам деньги?” Бойцы ему отвечают: “Нет, товарищ комдив”. Василий Иванович быстро ответил: “Так вот, орлы, какое дело…” Вот и я хочу сказать, что, пока Минобороны возглавляют люди с птичьими фамилиями, все расчеты через полевые учреждения Центробанка останутся в моем ведении. С уважением, В. Геращенко»[62]62
  Потапов В. Виктор Геращенко: подвиги Геракла // Профиль. 1997. 15 декабря.


[Закрыть].

Геращенко бережно сложил листок треугольником, словно фронтовое письмо, добавил сверху «Грачеву» и передал соседу. Записка поплыла по рукам. Грачев открыл ее, прочел и побагровел. Шутка Геращенко его взбесила.

Геращенко с равнодушным видом снова стал раскачивать стул.

Центробанкир и не заметил, как ввязался в войну с министром обороны. Слава богу, аппаратную. Грачев с подачи начальника Главного управления военного бюджета и финансирования Вооруженных сил России Василия Воробьева хотел взять под контроль департамент полевых учреждений Центрального банка России. Он обслуживает воинские части и другие организации Минобороны; проще говоря, зарплата военным идет через него. Геращенко уходил в глухую оборону, полагая, что если выплату зарплат военным отдать самим военным, то рядовые этих денег никогда не увидят.

Владимир Геращенко, отец центробанкира, рассказывал, как трудно, но оперативно был создан этот департамент во время Великой Отечественной войны. Он гордился тем, как Госбанк СССР, несмотря на весь кошмар, смог выстроить нормальную систему платежей. Младший Геращенко не мог себе позволить развалить завоевание предшественников. Отдать, заранее зная, что все будет разрушено, он не желал. И Геращенко ввязался в войну с Грачевым, понимая, что это может стоить ему кресла. Наследие Госбанка для него стало почти святыней. Он, хоть и был представлен к должности Ельциным, никогда не чувствовал себя членом его команды. Геращенко понимал, что при выборе между Геращенко и Грачевым импульсивный Ельцин предпочтет последнего. Но Геракл – так звали Геращенко коллеги – твердо решил: отстоять завоевания предшественников важнее нынешнего кресла.

При каждом удобном случае Грачев говорил Ельцину о недостатках Геращенко. «Мерзавец! Негодяй!» – как гвозди, сыпались на Ельцина нелестные характеристики от министра обороны на центробанкира. Президент устало отвечал: «На вас на всех не угодишь. То один не нравится, то другой». Но замечания делали свое дело: на Геращенко жаловался не только Грачев, но и Гайдар, и американцы во время визитов. Все сначала радовались, думая, что придет финансовых дел мастер и все наладит, а все оказалось не так просто. Новый центробанкир продолжал быть во фронде, но не так прямолинейно, как предыдущий. Геращенко гнул свою линию с шуточками и прибауточками. Пережив крах Госбанка СССР и равнодушие советского руководства к его ведомству, он выработал стиль защиты – через легкость и шутку. Если принимать все всерьез, можно сойти с ума.

Геращенко был политически хитрее Матюхина, на рожон не лез, но умело пользовался любимым выражением всех банкиров «Да, но…» Эту спасительную фразу он выучил еще в Германии, когда возглавлял советский загранбанк Ost-West Handelsbank.

А департамент полевых учреждений Центробанка Геращенко все-таки отстоял. Да и Грачев спустя некоторое время забросил эту идею. Министру обороны было уже не до департамента Центробанка: он увяз в первой чеченской войне. ЦБ стал политическим игроком.

Политический буфер

Недолго банкиры радовались возвращению Геращенко. Неожиданно для них госбанкир из советского прошлого согласился с приходом в Россию нерезидентов – зарубежных банков. Лобби, которое костьми легло, чтобы поставить Геращенко вместо Матюхина, сочло это не иначе как предательством. Они понимали, что иностранный банк с традициями и капиталом переманит лучших клиентов к себе[63]63
  Маковская Е. «Лионский кредит» я выбрал бы только за то, что в нем депонировал Ленин // Коммерсантъ Власть. 1993. 5 июля. № 26. URL: http://www.kommersant.ru/doc/8190.


[Закрыть]. С одной стороны, конкуренция – основная опора рыночной экономики, с другой – в соревновании суслика с мамонтом побеждает последний. Банкиры пытались вмешаться в решение об иностранных банках всеми возможными способами: они хотели, чтобы Геращенко отменил его.

Уж кто-кто, а Геращенко, проработавший долгое время за рубежом, знал, что иностранные банки намного сильнее только появившихся российских. И солидные зарубежные компании не хотели, придя в Россию, открывать счета в непонятных финансовых организациях. Один инвестор не стал юлить перед Геращенко, а напрямую объяснил, в чем проблема: «Мы любим Россию и вашу демократию, но как мы своим акционерам объясним, что открыли счет неведомо где?» Геращенко понимал, что все так и есть: иностранные компании хотят приходить в Россию, но не будут открывать счета в банках без репутации. А вот аргументы российских финансистов он считал пустыми отговорками. Геращенко был уверен: они хотят продолжать ловить рыбку в мутной воде. А когда он услышал аргумент Александра Починка, депутата и главы бюджетного комитета Верховного Совета, то смеялся до слез: «Гос-по-ди, как-кие и-ди-о-ты». Починок, который поддерживал российских банкиров, угрожал колоссальным выводом капитала: «Почти со всех долларов, имеющих хождение в стране, в казну не заплачено налогов. Иностранный банк, если он хороший банк и работает в интересах клиентов, будет переводить их средства за границу и только усилит незаконный отток капитала»[64]64
  Маковская Е. «Лионский кредит» я выбрал бы только за то, что в нем депонировал Ленин // Коммерсантъ Власть. 1993. 5 июля. № 26. URL: http://www.kommersant.ru/doc/8190.


[Закрыть]. Геращенко считал аргумент лживым: правительство ничего не делало для регулирования внешней торговли, национальные богатства продавались и вывозились за рубеж за бесценок, но нерезиденты были лишними, потому что могли спровоцировать отток капитала[65]65
  Маковская Е. Банковское совещание // Коммерсантъ Weekly. 1993. 19 июля.


[Закрыть]. «Гос-по-ди, как-кие и-ди-о-ты», – повторял Геращенко уже без смеха.

Геращенко было смешно и горько. Теперь любые, даже самые что ни на есть рыночные, его инициативы молодые реформаторы принимали в штыки. Геращенко ворчал: «Ходят в манишке, а сзади задница». Он видел, что рыночная экономика, которую продвигали реформаторы, имеет второе дно. С одной стороны, правительство ратовало за инфляцию, с другой – постоянно просило Геращенко печатать деньги не только на финансирование дефицита бюджета, но и на обеспечение разных нужд. В начале 1993 года вице-премьер Борис Федоров, ставший рьяным оппонентом Геращенко, запросил у ЦБ кредит на финансирование приоритетных отраслей народного хозяйства в размере десяти триллионов рублей[66]66
  Кулуары ЦБ. Центробанк уступил правительству // Коммерсантъ. 1993. 10 марта. № 43. URL: http://www.kommersant.ru/doc/41386.


[Закрыть]. Геращенко был обескуражен такой наглостью. «Напечатать десять триллионов и остановить инфляцию! Ха-ха! Где это слыхано!» Так экспрессивно он начал заседание совета директоров. Все его замы кивали головами: они уже привыкли, что председатель Центрального банка всегда оказывался заложником в политической борьбе. Президент, депутаты, члены правительства по разным причинам могли менять свои взгляды, а Центральный банк – нет. Что бы он ни делал, он постоянно был на виду, и почти всегда ему указывали на ошибки. Геращенко потребовалось меньше года, чтобы оказаться в шкуре Матюхина. Не спасало и то, что Гайдар был отправлен в отставку, а премьер-министром стал бывший союзник, как и Геращенко, в прошлом руководитель союзной структуры – Министерства газовой промышленности, Виктор Черномырдин.

Центробанк стал буфером новой российской политики. Геращенко ворчал, но часто шутил: «Спасибо, живым оставляют». Он любил при случае вспомнить начало истории Банка России: четверо из шести первых комиссаров Народного банка СССР были расстреляны, а один погиб при невыясненных обстоятельствах[67]67
  Кротов Н. Очерки истории Банка России. Центральный аппарат: персональные дела и деяния. С. 9.


[Закрыть].

Геращенко все-таки напечатал денег для правительства, только не десять триллионов рублей, а полтора. Геращенко всегда подчеркивал, что он практик, не зациклен на теории и не встает в позу «не дам денег». Он считал так: если не дать, то в ситуации быстрого роста цен и потери предприятиями оборотных средств непредоставление кредита грозит им гибелью[68]68
  Кротов Н. Очерки истории Банка России. Центральный аппарат: персональные дела и деяния. С. 301.


[Закрыть].

Но, однажды ополчившись на Геращенко, реформаторы не могли остановиться. Даже когда в июле 1993 года тот провел обмен денег – постепенное изъятие рублей 1961–1991 годов, правительство и Верховный Совет открыли публичную атаку на Центробанк. И это при том, что обмен денег был согласован и с премьером Виктором Черномырдиным, и с главой Верховного Совета Русланом Хасбулатовым. А главное, Геращенко решал задачу, которую реформаторы горячо поддерживали и давно безуспешно пытались решить: развести наконец денежные отношения с бывшими республиками СССР. Министерство финансов сделало заявление, что не согласно с решением ЦБ России «о принудительном обмене банкнот старых образцов» и не считает его «политически и экономически верным». Министр финансов Федоров писал президенту, что он квалифицирует обмен денег «как удар по экономическим реформам в России, как шаг, противоречащий курсу президента и итогам референдума». «Руководители, подготовившие его [обмен денег], должны понести ответственность», – призывал министр Федоров[69]69
  Кириченко Н., Шпагина М., Маковская Е. Денежная реформа // Коммерсантъ Власть. 1993. 2 августа.


[Закрыть]. В таких политических условиях координация денежно-кредитной политики была пустым словосочетанием. Минфин и ЦБ оказались в жестких контрах.

Ельцин пошел на поводу у противников Геращенко и ослабил условия прямо во время обмена. Спустя двадцать дней после объявления о нем Ельцин указом увеличил лимит с тридцати пяти тысяч рублей до ста тысяч и продлил сроки.

Иностранные банки Геращенко тоже не смог отстоять до конца. Он единственный из руководителей был уверен, что зарубежные учреждения принесут пользу. Правительство, депутаты и банкиры восстали против Геращенко, который собирался впускать иностранцев[70]70
  Коллеги осудили председателя Центрального банка // Коммерсантъ. 1993. 27 ноября. № 229. URL: http://www.kommersant.ru/doc/65932.


[Закрыть]. Ельцин в итоге подписал указ, ограничивающий работу зарубежных банков в России, и до окончания его первого президентского срока – до конца 1996 года – обеспечивал протекционистский режим для национальных банков[71]71
  Указ от 7 ноября 1993 г. № 1924 «О деятельности иностранных банков и совместных банков с участием средств нерезидентов на территории Российской Федерации». URL: http://docs.cntd.ru/document/9004740.


[Закрыть].

Иностранные банки придут в Россию спустя много лет, будут работать с российскими компаниями и населением. И российские банки от этого факта не рухнут. ЦБ закалялся в борьбе.

Игроки

От тепла руки вафельный стаканчик уже немного размяк. Капля мороженого текла по краю и собиралась упасть, но Геращенко ловко подхватил ее языком.

Он с детства любил мороженое, которое продавалось в магазине у Кремля – ГУМе. Он помнил, что в те редкие дни, когда они с братом оказывались там, они всегда бежали наперегонки занимать очередь за этим мороженым – сливочным в стаканчиках.

Теперь у Кремля он бывал часто: каждую неделю ходил к президенту. От Центрального банка России, который он возглавлял, пешком идти минут пятнадцать, не больше. Маршрут нехитрый: вниз по Неглинной, мимо гостиницы «Метрополь», проходишь через ГУМ, пересекаешь Красную площадь и прямиком заходишь в Спасские ворота. А на обратном пути, после совещаний в Кремле, можно побаловать себя мороженым.

Так было и в этот день – пятницу 30 апреля 1993 года. Только это было не рядовое совещание, а срочный вызов президента на беседу. В Кремле Геращенко был в полдень.

Встреча с Борисом Ельциным стала короткой и неприятной. Президент сидел за боковым столом, где обычно проходили совещания, и катал по столу три простых карандаша. Ответив на короткое приветствие, Геращенко сел напротив и в полной тишине смотрел на белые полные пальцы президента, под которыми гулко хрустели карандаши. Казалось, это занятие полностью поглотило Ельцина. После затянувшейся паузы тот поднял глаза на центробанкира и тихо, как будто равнодушно, задал вопрос:

– Может, тебе уйти, Виктор?

Геращенко, уловив настрой беседы, с теми же равнодушными нотками ответил:

– А чего так? Я что-то не так делаю?

Ельцин молча выложил на столе из карандашей треугольник и только потом, как будто нехотя, ответил:

– Да нет. Претензий нет. Ты в команду не вписываешься, понимаешь?

– Конечно, понимаю, – ответил Геращенко. – Вы в волейбол играли, а я баскетбол люблю. Бывает такое, что у игрока все есть, а в команду он не вписывается.

Ельцин довольно хмыкнул. Геращенко продолжал:

– Так что, если нужно, я уйду.

Ельцин уже не просил, а спокойно приказывал:

– Нужно.

Геращенко посмотрел Ельцину прямо в глаза.

– Кому дела передавать?

– Ну, мы найдем, кому.

– Уж не Федорову ли? – Геращенко успел сильно невзлюбить Федорова за все его нападки и воззвания об отставке главы ЦБ.

Ельцин протянул:

– Не-е-е-ет. Он мужик-то ничего, но с ним никто работать не может. А у тебя есть кто на примете?

– Есть, конечно.

Геращенко был рад такому повороту дела. Значит, снять президент хочет, но пока не надумал, на кого именно менять. Получается, ход пока на стадии обдумывания. Значит, надо предлагать своего кандидата, чтобы сохранить команду и политику. Геращенко продолжил:

– Есть у меня на примете хороший профессионал, он сейчас за границей, правда.

Геращенко имел в виду своего давнего знакомого, коллегу Юрия Пономарева, который был у него в Госбанке СССР начальником валютно-экономического управления. Ельцин согласился Пономарева посмотреть. Пожали друг другу руки, сухо попрощались. Как ни в чем не бывало.