Текст книги "Демонология Сангомара. Удав и гадюка"

Осмотревшись, он покинул спальню и неслышно, но скоро зашагал по ворсистому ковру. Внизу он предполагал встретить матушку, что любила поутру, когда черное звездное небо лишь готовилось побледнеть, сидеть в кресле у камина и думать о чем-то своем. Но нет… Никого не было. В доме стояла тишина, и, похоже, все без исключения еще спали в теплых постелях.

Море за холмом было спокойно. Погода стояла свежая, но безветренная. Вдали утренние волны с мягким, но тяжелым рокотом накатывались на берег. Юлиан отворил створку ворот конюшни, зашел внутрь. Колыхнулся теплый воздух, запахло лошадиным потом и свежим сеном. Граф любил этот запах. В одном из денников лежал Тарантон, а его высокий бок мерно опускался и поднимался от глубокого дыхания. Разбудив его, Юлиан быстро оседлал коня и скользнул в седло.

Когда ему отворяла ворота полусонная стража, тяжелая штора спальни Мариэльд на миг отодвинулась. С затаенной улыбкой на губах графиня наблюдала, как ее запрет попрали.

Путь до Луциоса занял пару часов.

Устилающие темное небо звезды медленно блекли и растворялись, пока на Ноэль опускался серый рассвет. Юлиан миновал бесчисленные виноградные плантации, вспаханные и засеянные поля, небольшие деревни, пока наконец не приблизился к портовому городу. Сейчас, поутру, Луциос был полон, как ни в какое другое время суток. Двери лавок распахивались, ремесленники только приступили к работе, а народ уже сновал туда-сюда или налегке, или с тяжелыми, громоздкими мешками за спинами.

День обещал быть чудесным. Однако Юлиана ненадолго охватила дрожь. Он совладал с ней, вздохнул и въехал в город под стрельчатую арку с развевающимися голубыми лентами. С северо-востока дул едва ощутимый свежий ветер. Стало быть, думал граф, за горной грядой его встретит крепкий фелл, который наполнит паруса своим дыханием… Сюда, до бухточки, устроившейся промеж скал, фелл долетал во всей своей грозности лишь перед бурями. Дорога вилась мимо открывающихся мастерских, лавок, а также храмов, на ступенях которых сидели попрошайки, с мольбой смотрящие на выходящих после утренней молитвы господ. Среди бездомных, на удивление многочисленных, виднелись как высокие северяне, так и смуглые низкорослые южане. Некоторые, не найдя работу, чтобы прокормить себя в этом дорогом городе, не придумали ничего лучше, чем сесть у ступеней храма в надежде на подаяние. Первые лучи солнца скользили по скорбящим от своего положения лицам моряков, по костюмам, которые спустя месяц износятся и обветшают, уподобятся рваным балахонам прочей городской бедноты.

Юлиан был одет неказисто, поэтому, когда пересекал площадь вместе с Тарантоном, на него сначала никто не обратил внимания. Но все же, увидев коня – животное благородное и недоступное обычному люду, – некоторые поднялись с холодной каменной лестницы и, кутаясь в одежды от утренней прохлады, пошли в сторону всадника с протянутой в привычном жесте рукой. Многие северяне не знали аельского языка, распространенного в Ноэле, а потому лепетали мольбы на северной речи.

Юлиан мотнул головой, отказывая всем, и прошел мимо.

«Что толку подавать им милостыню, если причина попрошайничества моряков в том, что они не могут уплыть домой из-за пробудившегося древнего демона?» – думал он, разглядывая их из-под хмурых бровей.

Граф скрылся за поворотом и ступил на широкую улицу, где друг с другом соседствовали высокие, трехэтажные каменные дома. Узкие проходы между домами, шириной в одну повозку, вели во внутренние, спрятанные от любопытных глаз, дворы. Там у зажиточных господ располагались конюшни, крохотные сады и пристройки для прислуги. Отыскав нужный дом, он постучал в темную дверь, от которой исходил слабый запах сосны.

Дверь открыл айор. Он недовольно взглянул на скромно одетого северянина, лицо которого частично скрывали упавшие на высокий лоб пряди.

– Да побери вас всех пучина! Чертовы попрошайки! – забранил его юноша-слуга. – И бронзовичка не получишь. Вон! Пошел вон!

Он уж было открыл рот, чтобы извергнуть на очередного морячка еще одну ругань, куда более злую, как заприметил позади коня. Да не простого, не сельского – а из породистых. И лицо у постучавшего было благородно-сдержанным.

– Ты… Кто вы? – невнятно пробормотал молодой слуга, а затем открыл от удивления рот. – Ох, господин Лилле Адан. Я… О-о-о-о-о…

– Я к господину Артисимо.

– Да? Ах… вы… проходите, господин, проходите! – айор сделался бледным. – Сейчас вашего коня заберут. Тео Авариэль еще спит… – Он обернулся. – Эй, Лорей! Лорей, быстро сюда!

Будто из воздуха, появился мальчонка южных кровей. Взяв под узду Тарантона, он исчез вместе с ним в проходе между домами.

Скинув капюшон, Юлиан зашел внутрь, пригнув голову, чтобы многочисленные кошельки для приманивания богатства, подвешенные в проеме, не ударили по макушке. А другой айор уже отдавал приказ следующему, и тот птицей взлетел по ступеням, где располагались покои Авариэля ра’Еона Артисимо. Среднее имя этого члена плениума указывало, что он был выходцем с Юга. Там вторые имена давали для защиты ребенка и покровительства определенного демона. Приставка «ра» была образована от «Раум» и обозначала бога хитрости и красноречия южан, а Еон и вовсе имело перевод «владыка». Стало быть, родители Авариэля с самого рождения пророчили ему великое будущее… Наконец по ступеням поспешно спустился и сам обладатель имени, разодетый в благородный васильковый табард и платье. Был он сухопарым, низким и очень смуглым. Его мягкое лицо обрамлялось вьющимися каштановыми волосами, едва посеребренными.

Юлиан познакомился с Авариэлем в плениуме, куда весьма молодой, но баснословно богатый плений избрался совсем недавно. Первое и второе впечатления от общения с ним остались весьма благоприятными: мужчина оказался умен, красиво одевался и владел слогом.

– Да осветит солнце ваш путь! – по-южному широко улыбнулся Авариэль. – Ах, что же привело вас в мой дом, господин Лилле Адан?

– И твой путь пусть будет светел, – склонил голову Юлиан. Он сидел напротив пления. – Насколько мне известно, именно ты взял на свои плечи подготовку нашего города к пробуждению левиафана. Верно? Так вот, расскажи мне обо всем, что произошло и что удалось выяснить.

– Ах, это… – плений резко посмурнел. – Мы до последнего надеялись, что чудовище проспит до следующего года. Но нет…

После этих слов, чувствуя сухость в горле после вечера, проведенного с несколькими бутылками вина и в окружении завсегдатаев борделя «Поцелуй Густы», Артисимо жестом подозвал к себе слугу.

– Эй ты, принеси вина, – и он воззрился на гостя. – А вы, ваше сиятельство, не изволите ли выпить?

– Вина? Нет, благодарю… – по губам графа скользнула острозубая улыбка, напоминающая о вкусовых пристрастиях.

– Нет-нет… Конечно же, не вино!

– Тогда не откажусь.

– Слуга, прикажи какой-нибудь чистой, опрятной девушке с кухни наполнить бокал кровью. Да поживее!

Айор сорвался с места и стремглав помчался в сторону кухни, в глубины дома.

– По поводу левиафана… – начал плений. – После вашего приказа мы разослали во все порты гонцов, а также потребовали от причаливших судов как можно скорее покинуть Луциос. Либо остаться до зимы… Однако некоторые отказались немедля покидать бухту. Кто-то не верил в скорое пробуждение чудища, кто-то просто не прислушался к нашим доводам. Были и те, кто не желал упускать барыш и покидать порт без товара. Купцы – народ ушлый, вам ли не знать, господин… Но все же в течение двух дней многие проявили благоразумие и спешно покинули город.

А три дня назад из маяка Голубого Когтя сообщили, будто буквально у входа в фарватер бухты левиафан пожрал сначала маленький северный кнорр из Бесовского приюта, а потом и пытающийся вернуться в бухту южный неф из Сентопии. Тогда мы отправили небольшие рыбацкие лодки, которые могут ходить вплотную к берегу. Рыбаки нашли вынесенные волнами обломки кораблей. Да и вообще, за всю эту неделю в бухту попало лишь три судна, хотя обычно их насчитывается несколько десятков. Думаю, ясно, что с ними всеми случилось…

В зал внесли наполненные кубки: один – с рубиновым вином, другой – с такой же рубиновой кровью. Поблагодарив кивком, Юлиан принюхался, затем едва пригубил. И уже после того, как убедился в чистоте крови, принялся наслаждаться питьем, получив все воспоминания служанки с кухни. За ним наблюдали с отрешенным, глубоким взглядом, пока наконец плений Авариэль не завершил свою речь:

– Убытки и потери в этом году будут невообразимыми… Все-таки пока гонцы доберутся до портов, будет уже слишком поздно и этот жуткий демон наестся на столетие вперед.

– Что с обломками на самом Лилейском острове?

– Там? На самом острове? – Увидев кивок, плений ответил: – Не знаю, туда никто не рискнул выплыть, господин. Все боятся пересекать Лилейский пролив.

– А кто конкретно видел левиафана вблизи маяка? Меня интересует состояние некогда выбитого рыцарем Ноем глаза.

– Никак не знаю… Погодите! – Плений опять подозвал к себе смуглого мальчика. – Сбегай-ка срочно в охранный дом и найди там уважаемого Музурина Коркикса! Спроси его, что он увидел у маяка три дня назад и было ли чудовище без одного глаза.

Мальчик стоял и хлопал глазами.

– Ты понял? – раздраженно спросил Авариэль.

– Да, тео, – раболепно прошептал айор.

– Тогда что встал? Пошел вон! Чтобы был тут через мгновение ока с ответом!

Перепуганный мальчишка кинулся к дверному проему и пропал в нем, не успев даже накинуть теплый плащ. Двое мужчин в креслах проводили его взглядом и вернулись к разговору.

– Я хотел бы оставить у тебя, уважаемый Авариэль, своего коня. Ненадолго.

– Конечно… Но как вы вернетесь в особняк?

– Это еще не вся моя просьба. Желаю также купить одно из твоих рыбацких суден, с высокой и крепкой мачтой.

– Купить? О Валгос! Берите, берите его просто так и пользуйтесь, господин Лилле Адан. Любое судно! Вашими-то трудами мы процветаем, покровитель вы наш! Тем более сейчас все равно простои, никто не покидает бухту: боятся ярости Осте.

– Нет. Мне нужно именно купить. Судно больше не вернется в порт…

После этих слов член плениума понял причину покупки судна, побледнел и взглянул на гостя едва ли не с благоговейным ужасом. Он начал приглаживать свои серебряные кольца, густо усеивающие пальцы, со знаками двенадцати мудрых дюжей. На двух пальцах было надето сразу два кольца, чтобы вместить все двенадцать в сумме.

– Как насчет пяти золотых сеттов?

– Это… хорошая цена.

Юлиан допил бокал и поставил на низкий столик, затем вытер большим пальцем уголок рта.

– Как ты понимаешь, я тороплюсь. Надеюсь, твой… мальчик – шустрый малый. – Юлиан едва не назвал имя ребенка, но вовремя опомнился и промолчал, не желая раскрывать ни перед кем свой дар мнемоника.

– Амай все сделает быстро! Не переживайте!

Тут, шлепая босыми ногами по деревянным ступеням, в гостиную по лестнице спустился молодой мужчина, одетый в накинутый на голое тело халат. С миндалевидными глазами цвета корицы, с чувственным, большим ртом, длинными волосами до плеч, что вились барашками у его лица, он зевнул и уставился на гостя, а потом замер и на всякий случай поправил отвернутые края облачения, которое принадлежало его хозяину.

– Еинай, поднимись-ка наверх… И не спускайся. Видишь, у нас гости? – нарочито сурово, но с ласковым взглядом произнес Авариэль.

Тряхнув копной роскошных волос, которым позавидовала бы любая красавица Луциоса, Еинай поднялся по лестнице обратно.

Нахмуренным взглядом граф проводил его.

В это время Авариэль ласково и немного пьяно улыбался, поддавшись крепости вина. Он заглядывал в глаза Юлиану, но тот, натянув вынужденную улыбку… отвернулся, сделав вид, будто рассматривает что-то. После того, что он увидел в воспоминаниях кухарки, желание оставаться в этом доме у него пропало. Что же, третье впечатление о плении Авариэле оказалось неприятным, гадким. Как выяснилось, в этом доме, не считая кухни, хозяйством занимались только мальчики, не достигшие того возраста, когда голос грубеет, лицо становится более резким и мужественным, а тело начинает покрываться волосами, а также молодые мужчины, только вышедшие из этого возраста. Таким образом, выбирая себе в услужение совсем мальчиков, Авариэль потом приближал некоторых из них, особо достойных, к себе настолько, что они становились его личной прислугой. И такой подход к отбору слуг Юлиан решительно не одобрял, понимая, что за всем этим стоит.

К счастью, посланный айор быстро вернулся из охранного городского дома и доложил, что, дескать, уважаемый Музурин Коркикс, пребывая у маяка в тот момент, когда чудовище пожрало два корабля разом, видел отсутствующий глаз у монстра. Видел отчетливо, как каждый день видит свою сварливую жену, так что сомнений не оставалось: глаз левиафана не восстановился. Поблагодарив, Юлиан поднялся с кресла, выложил из кошеля сетты в уплату за лодку и пошел к выходу.

– Ах, вы так быстро уходите, господин Лилле Адан?

– Дела, дела… Твои суда располагаются в самом углу пристани, верно?

– Да, справа, около склада со снастями. У них на парусах солнце…

– Премного благодарен, Авариэль. Хорошего дня!

С этими словами, натянув на лицо почтительную улыбку, Юлиан покинул дом пления. Пешком он направился в таверну, чтобы узнать все то, что мог не знать из-за своего положения богатый Авариэль. В ту таверну, которая находилась неподалеку от Портового района и слыла кузницей новостей и слухов Ноэля. Там он хотел набраться духа для того, что планировал дальше.

* * *

Огромное трехэтажное здание, занимающее целый квартал, с бесчисленными проходными залами, встретило Юлиана густой завесой дыма и запахом дешевого южного табака. С накинутым капюшоном он скользнул сквозь широченные двери и приземлился за один из столов в главном зале, около стены, куда рассеянный свет от свечей и окна почти не дотягивался. Там он надеялся остаться неузнанным.

Сейчас из-за наплыва северян в городе хватало высоких людей, а потому очередного белолицего мужчину в простом облачении приняли за одного из членов экипажа восьми кораблей, оставшихся в порту до зимы.

– Что вам подать, господин? – вежливо обратилась к нему служанка в сереньком платье.

– Пива и кашу… ячменную.

Нужно было что-нибудь заказать, чтобы не стать очередным зевакой и претендентом на знакомство с вышибалой. Тот, кстати, торчал у барной стойки и трепался с трактирщиком, жалуясь, что рослые северяне пытаются устроиться на его место и просят жалованье в два раза меньше.

В таверне было очень шумно. Кто-то похлебывал из мисок, кто-то жевал мясо, были и те, кто лишь пили с хмурым видом. Кое-где сидели большой компанией, сдвинув сразу несколько столов. Как и Юлиан, в таверне по углам прятались подозрительные одиночки, которые посматривали из-под капюшонов на всех прочих. В углу у камина горланил северный менестрель, прибывший на корабле. А рядом с ним, развлекающим посетителей песнями за монетку, стояли несколько огромных бочек с напитками, откуда служанки наполняли кружки. В общем-то, обычный день из жизни городской харчевни.

Перед Юлианом на стол грохнулась здоровенная кружка пива, а затем и трясущееся месиво склизкой каши из озимого ячменя. Подняв голову, граф ласково поблагодарил служанку и вложил в ее ладошку четыре бронзовичка. Служанка, увидев перед собой лицо весьма красивого мужчины, покраснела и расцвела, как роза по весне. После окрика трактирщика ей, правда, пришлось покинуть незнакомца. Впрочем, она постоянно оборачивалась и поглядывала на него, кажущегося ей знакомым: вот точно уже видела его где-то.

Под столами шастали псы и клянчили у посетителей таверны еду. На пол летели кости, а также грубые корки хлеба, которые собаки тут же подхватывали и вгрызались в них как можно скорее, чтобы поспеть съесть, пока не отобрали другие.

Одна из дворняг, коротколапая, с виду сплошной грязный комок шерсти, залезла под стол Юлиана. Принюхавшись, она зарычала в сторону вампира, за что получила сильный пинок по морде и с визгами выбежала прочь. Ее скулеж утонул в шуме харчевни и остался незамеченным.

– Работы совсем нет, – мрачно произнес северный моряк за соседним столом.

– А ты был, где живут жирные богатеи? – спросил другой. – Там, за площадью, среди купален и прачечных?

– Был, но они не понимают по-нашему… Граго бы их побрал! Это земли Альбаоса, какого демона они не понимают наш язык?!

– Мне вчера шлюха из того белого дома на углу у пристани сказала… Мол, ну, ноэльцы считают себя южанами, – уже чуть тише промолвил третий.

Стол, за которым расположились эти моряки, был пуст. Видимо, они пришли в таверну совсем недавно. Вскоре к ним подошла молодая служанка, вытирающая руки о грязный передник.

– Что будете-с? – поинтересовалась она.

– И эта туда же! – буркнул моряк, ничего не понимая. – Милочка, можешь по-нашенски сказать, по-северному? Или кукуха южная в темечко клюнула? Перемолилась южным божкам, что ли?

– Я вас не понимаю, господа, – с натянутой улыбкой ответила служанка, которой не понравились хоть и непонятные, но грубые мужские слова.

Над столом, расположенным среди моря хаоса, переговоров и чавкающих и пьющих звуков, повисла неприятная тишина. Матросы с Севера, чьи капитан и ревизор единственные понимали по-аельски, но отсутствовали в таверне, теперь озадаченно озирались в поисках хоть какой-нибудь помощи. Наконец один из них, одетый в старый рваный кафтан поверх шосс, заметил сидящего в углу Юлиана, который для вида ковырялся в каше ложкой.

– Да это ж наш! И поди ж, заказал себе чего! Значит, знает язык. Эй, мужик! – громко позвал моряк. – Ты понимаешь по-ихнему?

Чтобы не кричать в ответ, Юлиан поднялся из-за стола и перенес тарелку с кашей и кружку с пивом к северянам. Те подвинулись на лавках, сгрудились.

– Понимаю, – сказал он.

– Во, хорошо! – обрадовался моряк. – Слушай, что у них тут самое дешевое? Закажи какую-нибудь кашу да пива на нас всех. Как у тебя!

– Хорошо, – кивнул Юлиан и повернулся к девушке, произнеся по-аельски: – Дай этим господам, пожалуйста, кашу на всех. И пива.

Моряки с благодарностью взглянули на него, явного северянина, судя по длинному телу, глазам цвета моря, а также черной шевелюре. Некоторые, особо ушлые, уже подумывали, как бы приспособить этого вежливого на вид человека на поиск работенки.

– Спасибо, друг! Подсобил! – произнес один моряк. – А ты с какого корабля будешь? С нахеллевского кнорра?

– Нет, – ответил Юлиан. – Я давно здесь живу.

– По бледной роже не скажешь! – прогромыхал другой моряк, старый и бородатый, зыркая голодным взглядом на тарелки с кашей, которые им подносили. – Мы с ребятами из Афоллы. Это северный порт в Белом Афолеоне!

– А не знаешь насчет какой-нибудь работенки, а, друг? Как звать тебя, кстати? – вставил свое слово третий моряк, тот самый, что пытался сделать заказ. Сейчас он думал лишь о том, чтобы обеспечить себе пропитание до зимы. – Наш капитан-то обделался выйти из порта. И даренов даже на жратву не отсыпал, сказал, мол, сами добывайте! А мы так и душу Граго скоро отдадим!

– Увы, не знаю.

– Тогда дело дрянь! – обиженно заметил моряк.

Наконец на столы были поставлены тарелки с кашей и деревянные кружки с дешевым пенистым пивом. Мужики застучали ложками, ненадолго позабыв о незнакомце.

Юлиан продолжал рассматривать посетителей таверны и подслушивать их разговоры. Говорили о разном… Северян прежде всего волновали новости из королевства Глеоф, чей король провозгласил себя императором, но в последние годы был прикован к постели. Поговаривали северяне и о том, что Глеоф отказался от дарена в качестве основной монеты и перешел на южные сетты.

– Нападет на Бофраит! – считал люд.

– Точно Бофраит. Давно глядит на него! Пожрет, как черт зерно.

– Может, и не Бофраит будет следующим, – присоединился к разговорам костлявый нищий, закутанный в тряпье. Он стоял в двух столах от Юлиана.

– А кто же? – спросили люди.

– Солраг! – злобно прошептал нищий, зыркая из-под ниши между бровями и длинным носом. – Надеюсь, Глеоф растопчет его, как коровы месят собственное дерьмо! Этого дрянного конюха давно пора подвесить на стенах его развалин!

Наблюдая, как северные моряки опустошают тарелки, вылизывают их подчистую, Юлиан уловил знакомые слова и повернулся. Он принюхался. От нищего, только вошедшего в таверну, разило собачатиной. Этот запах был прекрасно ему знаком, поэтому вампир напрягся, когда понял, что перед ним оборотень, которых никто не любил за вспыльчивость и непредсказуемость.

– Эти коневоды умеют воевать, – ответили люди. – У них простой воин одет лучше, чем порой одеваются знатные в других землях. А что за кони у них! Сильные, крепкие. Дадут отпор!

– Все равно рано или поздно этому чертовому конюху покажут его место! – нищий ощерился.

– Ну, Глеоф вряд ли будет нападать на кого-то лишь потому, что ты его ненавидишь, старый. Чем тебе Белый Ворон не угодил? А? – спрашивали люди.

– Клятвопреступник! Убийца! Вон кто он! Способен сделать что-то лишь против беззащитных! – нищий побагровел от ненависти. Руки его затряслись. Впрочем, многие решили, что это от преклонного возраста. – Много лет назад он на своих конях растоптал сотни женщин, детей и стариков. А там была моя семья! Я с братом отправился далеко от деревни Райвы охотиться… А когда мы вернулись спустя несколько дней, то застали лишь пепелище да груду тел.

– Ну… Значит, были причины… – как ни в чем не бывало отозвались люди, которых мало волновали какие-то далекие проблемы, не связанные лично с ними. – Или ты так монетки выпрашиваешь? Про свою многострадальную жизнь россказни нам тут чешешь? Пошел вон, нищий! Ничего не получишь!

Когда оборотня выпроводили, Юлиан вслушался в разговоры южан. Те очень живо обсуждали предстоящее рабское торжище, когда в Зунгрун съедутся все крупнейшие работорговцы и рабовладельцы из самых отдаленных земель. Поговаривали даже об отравлении короля Айрекка неизвестным ядом, перед которым все веномансеры при дворе оказались беспомощны. Да и королевства Нор’Эгус и Нор’Мастри будто бы находятся на грани войны из-за города на важном торговом перепутье. К чему приведет эта война?

Но больше всего Юлиана интересовали беседы о левиафане. И правда, ходили слухи, будто пожрано куда больше кораблей, чем говорят плении, что проснувшийся раньше положенного демон ненасытен и зол и неустанно рыщет в проливе, разевая пасть на любое, что туда помещается. Так Юлиан и сидел, ощущая накатившую волную страха, раздумывая, может, действительно, отправить простых рыбаков?

Вдруг простенькая мелодия, звучавшая со сцены, оборвалась – и песенника нагло спихнул с помоста проповедник Ямеса. Ореол седых волос, обвивающих плешь на его макушке, сиял серебром в лучах солнца, пробивающегося сквозь мутное стекло.

– Дети Ямеса! – голос проповедника оказался на удивление басовитым. – Услышьте глас его слуги и внемлите истинному богу! Богу единому!

Он обвел присутствующих пламенным взглядом. На его лице красовался символ – красная линия, проходящая ото лба к подбородку.

– О нет… – прошептал на аельском языке один из южан. – Снова он! Опять этот чертов Ямес!

От барной стойки отделился местный вышибала. Сжав кулаки, он направился в сторону жарко вещавшего проповедника, и Юлиан решил было подняться и скрыться в усиливающемся гаме, как вдруг его заметил сам трактирщик – мужчина на редкость зоркий и наблюдательный.

– О дюжи! Господин Лилле Адан? – вскрикнул он.

Казалось, вся таверна повернулась в сторону стола с северянами и стала искать глазами того, чье имя застыло у многих на устах. Пришлось Юлиану с тяжелым вздохом встать с лавки, пока моряки пялились на него с открытыми ртами, а один и вовсе подавился пивом, которое потекло через нос по губам и бороде, намочив залатанный зеленый кафтан.

Петляя между столами, из-за которых на него глазели посетители, граф спешно покинул таверну. Ему никогда не нравилось излишнее внимание. Ему всегда было неуютно под пристальным взором стольких глаз, поэтому, чувствуя, что ему нигде не скрыться, что хватит откладывать то, что давно пора сделать, он скорым шагом двинулся в сторону пристани.

* * *

У входа его остановила городская охрана, которая поначалу объявила, что порт закрыт приказом графа. А затем, признав самого графа, стражи глубоко поклонились. Выросший среди простого народа, привыкший к такой же простоте, Юлиан даже спустя тридцать лет не смог привыкнуть к противному раболепию… Кого видели в нем ноэльцы? Бессмертного? Полубога? Покачав головой, он прошел в правую часть порта, где у пирса было пришвартовано порядка полусотни рыбацких лодок. Под ногами скрипели доски. Обособленно, ближе к складу снастей, покачивались на волнах шесть суденышек, принадлежавших Авариэлю Артисимо. Выбрав рыбацкую лодку с высокой мачтой и треугольным косым парусом, скошенным штевнем и весьма вместительным трюмом, Юлиан отвязал толстый канат. И тут же из трюма с визгом посыпались маленькие бесята, подпрыгивая на четвереньках.

– А ну кыш! – прикрикнул граф.

Затем он вздохнул, запрыгнул в лодку и ненадолго замер от нахлынувшего страха. Посидев немного, он наконец шумно выдохнул, взял себя в руки и принялся за дело.

Юлиан скинул плащ у кормового руля, затем мешок с нужной одеждой, налег на весла и взял курс на выход из бухты. Вера в Вериатель и ее помощь была непоколебимой, но отчего-то живот сжался в комок, а мускулы задеревенели… Тотчас вспомнилась Мертвая Рулкия… Однако тогда времени на раздумья не было, а сейчас страх оплел его скользкими щупальцами, сдавил грудь. И чем ближе был выход из бухты, чем шире раздвигались скалы, пропуская мореплавателя, тем слабее становилась уверенность в успехе задуманной авантюры.

Море оказалось спокойным. Лишь говорливые волны с шумом накатывали на скалы, обступавшие бухту со всех сторон. Солнце было по-весеннему холодным. Чувствуя силу рук, занятых веслами, Юлиан оглядывался на стоящий на мысе каменный маяк, чей свет вел корабли в темноте и сквозь непогоду. Под его фонарем вился витиеватый васильковый узор, выполненный плиткой, за что маяк и прозвали Голубым.

Порой на свет слетались стаи гарпий. Они кружили вокруг фонаря, тянули к нему когтистые лапы, пока их пыталась отогнать копьями прислуга.

А под маяком ютилось округлое здание обсерватории, где в тишине работали маги. Хотя магами их никто не считал: в заклинаниях эти люди были весьма слабы, но зато прекрасно умели считать и писать. Сами себя они называли летописцами и занимались ровно тем, что записывали в журналы все происходящее в графстве, а также следили за движением звезд и предсказывали приливы и отливы по лунному циклу.

* * *

Море распахнулось, и Юлиан поставил парус, который тут же наполнился крепчающим ветром. Спустя час, когда солнце приподнялось над горами Аше, а серая завеса тумана, привычно лежавшая на море в столь раннее время, стала рассеиваться, показался берег Лилейского острова.

Подобно одинокому стражу, остров возвышался над морем огромной глыбой, на некотором удалении от гор Аше. Его берега, лишенные всякой растительности, облюбовали гарпии. Из-за этих мерзких созданий остров был непригоден даже для контрабандистов. Хотя порой какой-нибудь неопытный шкипер, не ведавший о коварном течении, все же разбивал судно об острые камни Лилейского острова. Обломки выносило аккурат на полосу скалистого побережья – и дикие гарпии завершали мучения тех бедолаг, кто выжил после кораблекрушения.

Часть берега пока тонула в тумане. Однако визгливые крики и хлопанье крыльев над головой оповестили о том, что гарпии рядом. Приспустив парус, Юлиан перевесился через борт к воде, вглядываясь в глубины. Под ним лениво скользили медузы: почти бесцветные, тяжелые, рыхлые, зато нужных ярко-голубых было слишком мало. Значит, требуется заплыть дальше.

Прямо над мачтой пролетела гарпия. Ее длинное темное тело, оканчивающееся острым хвостом, скользнуло по флагштоку мачты. Юлиан вслушался в окружающие лодку вопли, скрытые в кисее тумана.

– Болван! – выругался он. Все его мысли были о левиафане и ловле медуз, отчего он запамятовал взять лук, за что мог и поплатиться.

Рыбацкая лодка шла осторожно, чтобы не сесть на острые скалы, чьи очертания неторопливо выплывали из тумана то тут, то там, а количество постоянно множилось. Похоже, приближалась восточная часть острова.

Вдруг на нос судна опустилась огромная гарпия. Ее голова с прижатыми ушами, огромным клювом, усеянным зубьями, повернулась набок. Скользнув когтями по борту, она забила крыльями, изогнулась дугой в готовности напасть.

– Пошла вон! – прикрикнул Юлиан.

Гарпия замерла. Ее тщедушное на первый взгляд тело напряглось, а морда опустилась ниже. Казалось, в сказанных на Хор’Афе словах она ощутила нечто родное и давно забытое. Крылья захлопали, когти задних лап оцарапали дерево при взлете – и демон скрылся в тумане. Впрочем, назойливый шум крыльев еще долго преследовал лодку.

Наконец деревянное судно, построенное из лорнейской сосны, вышло из тумана. По левому борту остался Лилейский остров, над которым кружила огромная стая, а путь впереди преграждали многочисленные скалы, возвышающиеся над морской гладью. Они наползали друг на друга, создавая причудливые арки, пологие выступы и высокие каменные пики.

А еще море здесь, на востоке, неожиданно смешалось с небом. Эта огромная живая масса из тысяч и тысяч медуз шевелилась под лодкой, придавая воде яркую голубизну. Медузы эти, прозванные голубым жалом, были столь ядовиты, что касанием щупальца останавливали человеческое сердце. Во время жуткого шторма 2140 года, внесенного в летописи как бич Осте, их разорванные о скалы тельца занесло в спокойную бухту. Тогда ожоги получили почти все рыбаки, а несколько даже скончались.

Теперь Юлиану предстояло набить этими медузами весь трюм и палубу…

Он неуклюже развернул сеть и, надев перчатки из толстой бычьей кожи, принялся за работу. Особого умения для ловли этих существ не требовалось: медузы никуда не расплывались, только подвисали в воде, помогая себе удерживаться шестью длинными щупальцами. Спустя пару часов Юлиан заполнил небольшой трюм, а также часть палубы у носа. Все скудное добро рыбаков – пледы и фляга – было скинуто у мачты.

Миновал полдень. Юлиан закончил работу, брезгливо подкинул сапогом несколько медуз в общую кучу и поставил паруса. Вскоре они надулись, налились благоволящим ветром и понесли рыболовное суденышко по морю. Юлиан рассчитывал добраться до горла бухты и плавать туда-сюда у маяка, где в последний раз, по словам Авариэля, видели левиафана. От одной мысли о всепожирающем демоне его сердце часто застучало, но он заставил себя перестать думать об этом. Разве не лежит на его палубе настоящая смерть? Тысячи ядовитых медуз безвольно трепыхались в лодке, чтобы под видом рыбы быть скормленными демону. Иногда графа даже посещала необычная и в чем-то забавная мысль. У кого на счету больше людских смертей? У огромного левиафана? Или у маленького голубого жала?