Текст книги "Читай меня вслух. Том 1"

Катя открыла файл и пролистала страницы до конца, с замиранием сердца приближаясь к последним строчкам. Недавняя переписка с незнакомцем сохранилась. Катя перечитала все, чтобы убедиться: ей ничего не приснилось. Реплики оставались в том виде, в каком она помнила их, и где-то в глубине души это радовало. Она не хотела признавать, что шутник и разговор с ним были ей небезразличны. Но страх, что никто не ответит, выдавал Катю, когда она с волнением выстукивала на клавиатуре:

– Привет.

Она замерла и даже задержала дыхание, словно любое колебание воздуха могло повлиять на ответ. Катя уставилась в экран, и ей показалось, что окружение сузилось до размеров одной точки, центра мигающего курсора, существующего в бесконечном пространстве рабочего поля. Внезапно его белизна нарушилась. Зрение уловило движение.

– Рад тебя читать, – появилось на следующей строчке, под ее неуверенным приветствием. Катя облегченно выдохнула, освобождая радость, которая зазвучала в ней мажором.

– Спасибо, что ответил так быстро.

– Да у меня и нет других занятий. Жду, когда ты придумаешь что-то кроме сидения в темноте.

Шутник продолжал настаивать на том, что он – персонаж, нарочито подчеркивая свою схожесть с тем, о ком она пишет. Отличная маскировка, но пора уже прекращать это притворство!

– Я видела тебя сегодня!

– Это исключено, – ответ последовал незамедлительно.

– Почему?

– Я всего лишь персонаж. Единственное место, где я могу существовать, – бумага. Мое телесное воплощение невозможно.

– Ты снова хочешь меня запутать?

– Я, наоборот, хочу рассказать тебе как можно больше, чтобы ты поняла все.

Катя замерла. Перечитала последние реплики и прикусила губу от растерянности. Потом торопливо застучала по клавиатуре, словно боялась, что в любой момент шутник исчезнет и не прочтет ответ:

– Сегодня на автобусной остановке я видела парня. Он разглядывал меня так открыто, точно хотел обратить на себя внимание. Я попыталась с ним заговорить, но он сбежал, якобы спеша на автобус. Прощаясь, он упомянул оконные галактики. Это не было совпадением! Он сказал это намеренно, зная, что я отреагирую. Это звучало как пароль, кодовые слова, которые говорят, чтобы показать причастность к какому-то делу. И я убеждена, что это ты! – Она считала, что после таких замечаний он сдастся, поняв, что рассекречен. Ее версия была идеальной, в отличие от тех небылиц, что рассказывал шутник.

– Ты ошиблась, – парой слов он сломал все предположения.

– Но ведь только ты знал про оконные галактики! – упрямилась Катя.

– Милая, в мире столько повторяющихся вещей! Ты можешь увидеть на улице своего двойника – как будто с зеркалом встретилась. А теперь представь, сколько одинаковых мыслей может посетить головы разных людей.

– А еще у него были разные глаза! Один голубой, как пишу я, а другой – карий, как уверяешь ты. Что на это скажешь?

– Скажу, что сыщица из тебя никудышная. Когда разгадка у тебя под носом, ты строишь башенки из невероятных домыслов!

– Так в чем разгадка?! Расскажи мне, тупице!

– Вернемся к тому, что я – персонаж твоей истории.

– И дальше что?

– Вот и ответ!

– Ты издеваешься?!

– Не злись! Ты хочешь, чтобы я подтвердил твою догадку и написал, что тебе угодно прочесть. При всем уважении к тебе я не буду этого делать. Не жди от людей желанных тебе действий и слов – так не бывает, будь то реальный человек или всего лишь книжный персонаж.

– Я уже ничего не жду от человека, который меня разыгрывает! – огрызнулась она.

– Да я просто хочу помочь! А ты продолжаешь копаться в своей фантазии. Вранье обо мне не исправила, все так же упрямишься и отказываешься верить моим словам. Ты ставишь свои фантазии выше реальности. Думаешь, что в этом мире все зависит от твоих выдумок. Но даже персонаж из твоей головы имеет право быть самим собой.

Курсор едва поспевал за ходом его мыслей:

– Я должен жить на страницах: быть настоящим и непредсказуемым. А ты загоняешь меня в рамки своей фантазии и даже не хочешь прислушаться ко мне! Так не делается! Пока не научишься слушать персонажей, никакой ты не писатель! Не видишь дальше своего носа. Как при такой близорукости можно о чем-то рассуждать?!

– Я не могу серьезно воспринимать советы, когда не знаю даже, кто их дает.

– Звучит как цитата из книги «1000 и 1 глупая отмазка».

Катя хотела ответить, но как ни старалась подобрать слова, подходящих так и не нашлось. Разозлившись на шутника и саму себя, она решила закончить разговор и закрыть текстовый файл, но в последний момент ее остановили возникшие из-под курсора буквы.

– Не обижайся, я ведь не со зла тебе это говорю. Возможно, у меня специфический юмор, но я пытаюсь сделать наш разговор непринужденным.

– А получается только кидаться издевками, – обиженно отозвалась Катя.

– Знаешь, отчего так? Ты мне имени не дала. Откуда же взяться непринужденности, пока мы ведем беседу незнакомцев?

Катя засмеялась, поражаясь, что шутник снова возвращается к содержанию ее произведения. Злость и обида ослабли – она не могла злиться и улыбаться одновременно.

– Хорошо. Какое имя ты хочешь? – сдалась Катя. Кем бы он ни был – шутником или книжным персонажем – ей нужно как-то к нему обращаться.

– Мне все равно.

– Тогда назовем тебя Сашей, – написала она, намекая, что знает личность, которая скрывается за легендой о персонаже. Хотя она не знала, а только догадывалась, перебирая все возможные варианты.

– Банально! – тут же отверг он.

– Сережа.

– Избито!

– Рома?

– Пафосно! – Ответы появлялись так быстро, будто их придумали заранее. С таким же мастерством главред критиковала статьи, едва взглянув на заголовок.

– Тебе же все равно! – возмутилась Катя, сбитая с толку и забывшая разом мужские имена.

– Зато тебе – нет! Так дай имя, которое мне подходит.

– Ладно, – в очередной раз уступила Катя. Спорить с этим категоричным типом бесполезно. К тому же ей действительно не все равно, – тебя зовут… хм…

– Хватит думать вслух. Определишься с именем – тогда напишешь. Не могу читать твои «хм»!

Катя в очередной раз решила обидеться, и веди она диалог с реальным человеком – так и сделала бы, нагрубив. Но в общении с неизвестным она становилась осторожной и уступчивой, боясь своей резкостью оборвать разговор. Чтобы совладать с собой и всерьез подумать над ответом, потребовалось несколько минут. Он не торопил ее, словно вопрос, который сейчас обсуждался, был крайне серьезен.

– Мне кажется, тебе подходит имя Ник. В этом есть символичность. Ты скрываешь свою личность, как это делают в Интернете, когда вместо настоящего имени указывают придуманный никнейм.

– Вот теперь нормально! – наконец-таки согласился он. – Тогда давай познакомимся?

Катя почувствовала себя сумасшедшей, обреченно вздохнула, но все-таки написала:

– Привет, меня зовут Катя.

– Привет! А я – Ник. Будем знакомы.

– Допустим.

– Я тоже рад знакомству!

– Может, тебе еще фотографию мою выслать? – раздраженно спросила Катя. Она не могла отделаться от мысли, что их беседа больше похожа на чат знакомств – один из тех, на которые раньше уповала Дарья.

– Прибереги ее для семейного архива. Мне все равно, как ты выглядишь. А твой внутренний мир я и так могу разглядеть.

– Какой неприхотливый ухажер, – теперь наступила очередь Кати задавать непринужденность разговору посредством специфического юмора. Шутка пришлась ей по душе. Катя даже хихикнула.

– Придержи-ка свою писательскую фантазию. Она тебе пригодится. Кстати, ты не против? Я сотру наш диалог, чтобы не загромождать твой текст.

– Буду рада, если ты избавишь меня от своих несмешных шуток, – ответила Катя.

– Не обольщайся. Твои несмешные шутки все равно останутся при тебе.

Не успела Катя ответить, как курсор самовольно запрыгал по рабочему полю, стирая перед собой букву за буквой. Она попыталась остановить его, но слова продолжали съедаться упрямым курсором, игнорируя нажатия клавиш. Он остановился, когда стерся последний «Привет», а вместе с ним и последнее доказательство их разговора. Если шутник и впрямь был персонажем из романа, он только что пригласил писателя в свой мир.

1

Его зовут Ник, он не любит ложь, а из всех занятий на свете предпочитает находиться в одиночестве. И этого будет достаточно, чтобы познакомиться с ним.

А это Оля — и за простым именем скрывается искренняя и добрая натура, с душой такой же легкой и мягкой, как звучание имени. Она любит бродить по улицам с плеером в ушах и кататься на велосипеде.

Вы должны сразу узнать о них, потому что эти двое — причина всей истории, ее корни. Вокруг них будут меняться люди, времена года и места, а они по-прежнему останутся верны себе. Их увлечения будто бы нарочно созданы для того, чтобы мешать разговору. Когда ты одинок — тебе не с кем говорить, а когда в твоих ушах гремит музыка — ты ничего не слышишь. Но, как ни странно, именно слух познакомил их.

Она услышала, как он играет, когда, проходя мимо аллеи, зацепила провод наушника. В одном ухе продолжала звучать веселая мелодия, а второе уловило совсем иную музыку, живую и близкую: гитарные аккорды и звонкое пение — столь незатейливое и легкое, точно пел ребенок. Она нажала на паузу, остановилась посреди дороги и прислушалась. Голос был неровным, отражая и робость, и глубину, и какую-то неявную, звучащую в случайных нотах, печаль. От музыканта ее отделяла только аллея, и она устремилась сквозь деревья, идя на звук…

Он узнал о ней благодаря голосу. По прошествии времени, закрыв глаза, он мог точь-в-точь воспроизвести его в памяти: в меру высокий и звонкий, чтобы принадлежать хрупкой девушке, в меру низкий и устойчивый, чтобы звучать уверенно. Ему представлялось, что когда она говорила, ее слова, подобно глотку горячего молока, обволакивали горло. Но чем дальше бежало время, тем больше что-то в ней менялось. От злости тембр становился слишком громким, твердым — как будто она кидалась камнями; от плача превращался в визг, словно горло было стеклянным, а слова — гвоздями, которые его царапали. Все чаще ему приходилось обращаться к памяти, чтобы вспомнить ее настоящий голос. В голове, как в заевшем пленку проигрывателе, звучала одна фраза — та, что она сказала при первой встрече с ним:

– Извините, если помешала. Я могу присесть?

Он перестал играть, бросил на нее обжигающий взгляд. Она приняла это за приглашение — и присела на самый краешек скамьи, словно предупреждала, что здесь ненадолго.

– Вы здорово поете! — снова она заговорила первой. А он в ответ просто улыбнулся. Ему не хотелось говорить. — Не против, если я посижу тут с вами?

– Нет… Я даже рад, что в незнакомом мне городе нашелся хоть один человек, который готов составить мне компанию, — негромко произнес он.

– И как вы очутились здесь? С гитарой наперевес? Вы вроде современного трубадура? Тогда я – принцесса. — Она хихикнула и забавно сморщила нос.

– Это невеселая история. Может, когда-нибудь я вам расскажу ее.

– А вдруг это «когда-нибудь» не наступит? Вдруг это наша единственная встреча?

Он поджал нижнюю губу. Задумался.

– Что ж, тогда мне и вовсе не стоит изливать свою душу человеку, которого я вижу в первый и последний раз.

– То есть вы не хотите тратить на меня свое драгоценное время? Или думаете, что у вас от разговоров язык отсохнет? —В ее словах появились льдинки, и от этих воображаемых льдинок его кожа покрылась настоящими мурашками.

– Хамство не ваш конек — для этого у вас слишком мягкий тембр голоса, — подметил он, и собеседница тотчас оттаяла:

– А из вас никчемный шифровальщик. Едва взглянув на вас и ваши вещи, я могу предположить, что с вами произошло.

– Любопытно послушать вашу теорию.

Она пристально посмотрела на него, как подобает сыщице. Кашлянула и сделала паузу — выдерживала интригу. И только когда все ритуалы были соблюдены, заговорила:

– Вы попали сюда на автобусе, пропустив свою остановку. Вы ведь ехали на автобусе? Электрички всегда останавливаются на положенных станциях, а автобусы могут проехать мимо остановки. И вот, пропустив нужную, вы вышли на конечной остановке — и очутились здесь. Денег на обратный билет при себе не оказалось, из чего можно сделать вывод, что вы ехали домой. Согласитесь, неразумно отправляться в путешествие с пустыми карманами. Чтобы попасть домой, вы решили собрать деньги, побыв уличным музыкантом. И, кажется, вам удалось заработать немалую сумму.

Она кивнула на кепку, полную монет и мелких банкнот, которая лежала на скамейке.

– Похвалю вас за логичные доводы, но вы во многом ошиблись, — не без колкости в голосе сказал он.

– И в чем же я была неправа?

– Я ехал на электричке. И просто вышел здесь, потому что выбрал маршрут случайно. Я не возвращался домой — а бежал оттуда, и поскольку мое решение было спонтанным, карманных денег хватило на билет и на пирожок с мясом, который я умял перед отъездом. Но с моим банкротством вы угадали.

– Видите, я не так безнадежна! — Она всплеснула руками, словно отгоняла надоевшую муху, и засмеялась. И хотя он не видел в ситуации ничего забавного, ее заразительный смех вызвал улыбку. Она заливисто хохотала, то закрывая лицо руками, то запрокидывая голову, делая короткие паузы для выдохов, но не могла угомониться и вновь начинала смеяться. А он, улыбаясь, наблюдал за ней, пока не осмелился заговорить снова:

– Спасибо за позитив! Вы веселая.

Она затихла в одно мгновение, словно кто-то нажал кнопку, выключив смех.

– Думаю, когда люди посмеялись вместе, они обязаны перейти на ты, — сказала она и посмотрела на собеседника исподлобья — строго, по-учительски.

– Для этого им нужно хотя бы познакомиться, — кивнул он. — Зови меня Ник.

– А меня пусть будут звать… Оля.

– Ты только что придумала себе имя?

– Нет, но мне нравится озадачивать людей. Такая формулировка их всегда вгоняет в ступор. — Она вновь засмеялась, наверняка вспомнив один из таких случаев.

– Тогда, возможно, тебе будет скучно со мной. Я не люблю проявлять эмоции и смеяться.

– Ты просто не встречал подходящего человека. — Она сделалась серьезной, и голос ее превратился в заговорщицкий полушепот.

– В смысле?

– Ты просто не встретил человека, с которым бы захотелось посмеяться, — пояснила она.

– Это теория какая-то? — Он нахмурился.

– Моя личная философия, — хихикнула Оля.

– Я вне границ твоей философии, — довольно резко сказал он и отстранился. Лед, который ей удалось растопить, за мгновение превратился в айсберг, выросший между ними.

– Прости. Я… чем-то обидела тебя?

– Нет, но тебе лучше не разговаривать со мной, чтобы я не обидел тебя.

– Хорошо, я посижу тут молча до лучших времен, — находчиво заявила она и, скрестив руки, осталась сидеть на скамейке, не произнося больше ни слова.

Она не собиралась уступать Нику и не хотела его бросать. Сквозь его колкости, резкость и недружелюбие она видела глубоко несчастного человека. Он был похож на ежа, который защищается от всего мира колючками, свернувшись в клубок. В его глазах была грусть, в голосе — уныние, не позволявшее ему смеяться; и выглядел он потерянным. Даже когда Ник стал напевать незатейливый и беззаботный мотив, голос его звучал совсем невесело. Доиграв мелодию, он повернулся к Оле, чтобы сказать:

– Мне пора.

Она посмотрела на него — с недоумением и обидой. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться и доброжелательно улыбнуться.

– Что ж, странные встречи должны и заканчиваться подобающе, — сказала она, обращаясь скорее к себе, нежели к Нику.

Тот кивнул и улыбнулся в ответ.

Катя вчиталась в последние строчки и задумалась, формулируя очередное предложение. Но курсор сорвался с места сам собой и выдал ей:

– Вранье! Я не умею петь!

– Не будь таким занудой. Потерпи ради искусства!

(«И оставь мой роман в покое», – уже мысленно добавила она).

– Но ты ведь опять перевираешь факты! – возмутился персонаж.

До чего назойливый шутник! Если бы не желание вычислить его личность, Катя при первом же диалоге отправила бы его куда подальше; задать точное направление она не могла, будучи хорошим филологом и плохим географом.

Ник продолжал стоять на своем:

– Будешь исправлять?

– Может, ты просто порепетируешь? Уверена, у тебя получится!

Несколько секунд Ник обдумывал предложение. Курсор привычно мигал, пережидая молчание вместе с Катей. Наконец он рванул с места, явив ответ:

– Ладно, но учти: я не уступаю, просто уважаю твое мнение!

– Я буду иметь это в виду.

Ник был немного угрюмым и до невозможности упрямым. И в нем она видела саму себя: колкую, неразговорчивую и категоричную личность, общение с которой – все равно, что ходьба по гвоздям. Казалось, ее отражение сбежало однажды из зеркала и теперь обрело способность разговаривать.

Пространство вновь сузилось до размеров неугомонного курсора – Катя отрешенно наблюдала за его миганием, погрузившись в размышления. Ник тоже молчал, точно оба одновременно устали и решили передохнуть.

Обычно разговоры так не заканчиваются. Кто-то из собеседников сдается первым и выдумывает причины, чтобы прервать общение. Набор пустых слов, призванных сообщить, что одному из вас надоела болтовня другого.

Но у них случился совершенно особый разговор. Они одновременно поняли, что нужно поставить в переписке точку, – и замолчали, точно знали друг друга слишком хорошо, чтобы тратить время на пустые слова.

Глава 5
Сова в библиотеке

Оконные галактики были испещрены кометами. По ту сторону шел дождь: его капли разбивались о стекло и скатывались, оставляя за собой хвостатый след. Вода стирала старые созвездия и образовывала новые. Где-то далеко, словно в параллельной Вселенной, город продрогшим зверем лежал под бесконечным хмурым небом.

Катя стояла у окна, опершись на подоконник, и разглядывала монохромную панораму: стальное небо, уныло-серые дома, призрачные силуэты деревьев, сквозь дымку похожие на пучки карандашных грифелей, а там, внизу – мокрый асфальт с зеркалами луж, отражающими небесный потолок.

Коридор редакции был освещен тусклым светом лампочек, а потому идеально вписывался в цветовую гамму за окном, словно являясь продолжением этого осеннего пейзажа. От батареи под подоконником веяло теплом и запахом пыли. Как от печи в бабушкином доме… Катя грелась, прислонив коленки к горячей батарее, а сквозь щели в старых оконных рамах тянуло сквозняком. Холодные ладошки, опирающиеся на подоконник, и горячие коленки – ей нравилось ощущать холод и жар одновременно, словно она раздвоилась или оказалась в разных стихиях.

Если она волновалась, то всегда стремилась найти в окружении зацепку, чтобы отвлечься. Сейчас, например, Катя вела разговор с батареями:

«– Привет, и чего вы булькаете, как неугомонные?

– Да это мы после летней спячки никак не наговоримся. А ты зачем тут стоишь?

– Видимо, чтобы не работать, — с ухмылкой отвечает она.

– А нам нравится работать и дарить тепло. Мы любим осень за то, что она пробуждает нас ото сна. А ты? Ты кого-нибудь любишь? — спрашивают батареи и дышат пылью.

– А я влюблена в кружку с кофе. Уже не сосчитать, сколько в ней моих поцелуев».

Она облачилась в свои мысли, как в скафандр. Реальность не тронет ее, пока есть воображение…

Сегодня внешний мир в стенах редакции был тих и ненавязчиво суетлив, поэтому звук шагов показался Кате громом. Она обернулась, точно ожидала увидеть бегущее грозовое облако, которое оставляло лужи посреди коридора.

Но источником шума была Ирка. Стуча каблуками лакированных сапожек, она резво шагала по коридору. Атласная блузка цвета фуксии ослепляла и блеском, и оттенком, и своим невообразимым кроем. На шее красовался элегантный (читать – «дурацкий») бант, который делал Ирку похожей на домашнего питомца с подарочной лентой вместо ошейника. На остром носу громоздились очки в пол-лица. Но даже в них Ирка щурилась – ни одна деталь не могла ускользнуть от пристального журналистского взгляда. Вылитая крыска, способная пролезть в любую историю, унюхать в ней что-нибудь провокационное и незаметно утащить все это к себе в норку. А там, стуча по клавиатуре наманикюренными коготками, написать очередную грязную статейку.

Сегодня ехидная улыбочка, свойственная ее угловатому лицу, была еще противнее. Казалось, это лицо состояло только из громоздких очков и перекошенных в ухмылке губ.

Заметив Катю, Ирка сбавила скорость, напрягла мышцы лица, придавая ему серьезный вид, и, минуя кабинет начальницы, куда так торопилась, направилась к жертве.

– Добрый день, Катерина, – пропищала Ирка. В ее присутствии Катя ощущала себя мелкой и несуразной. Чтобы смерить Ирку презрительным взглядом, пришлось бы задрать голову, поэтому Катя предпочла изобразить безразличие и промолчать. Не получив ответа, Ирка добавила: – Какими судьбами?

– Вообще-то я здесь работаю, – холодно ответила Катя, – или тебе с твоей верхотуры только космос виден?

– Егоровна у себя? – Ирка притворилась, что не заметила грубости, хотя ее пальцы крепче сжали папку с бумагами, будто хотели проделать то же самое с шеей Кати.

– Она говорит по телефону уже полчаса.

Катя надеялась, что, получив нужную информацию, Ирка оставит ее в покое. Но та словно узрела в коллеге хорошую собеседницу и не хотела заканчивать разговор. «Ищет лазейку, чтобы съязвить», – подумала Катя и напряглась, ожидая подвоха.

– Давно тебя не встречала. Как твои дела?

Вопрос был неожиданным. С чего вдруг Ирке заводить дружеские беседы с ней? Катя с прищуром посмотрела на коллегу, как если бы со своей близорукостью пыталась прочитать ее мысли, написанные на лбу. Интерес Ирки к делам Кати – что-то на грани фантастики. Даже туча, громыхающая по коридорам редакции, на этом фоне была бы реальнее!

– А тебе и впрямь интересно, как у меня дела? Или ты спросила первое, что пришло в голову?

– А что такого? Сведения о тебе засекречены?

– Ну-у-у… раз тебе интересно, то дела у меня неважно, – небрежно сказала Катя и сделала паузу, пытаясь уловить реакцию Ирки. Та лишь двусмысленно хмыкнула и дернула плечом.

Затем Катя набрала в легкие побольше воздуха и затараторила в лучших традициях неумолкающей Дарьи:

– Вчера я ушибла мизинец о дверь, и теперь он ноет в неудобной обуви. Еще сегодня в автобусе у меня не нашлось мелких купюр, а у водителя – крупных. Поэтому он дал мне сдачу горой монет, от которых карман пальто топорщится и бренчит, как копилка. А еще проезжающая машина окатила меня водой из лужи, и мне пришлось оттирать подол платья. И ноги я промочила, отчего начинаю заболевать и кашлять. – Она прервала свою тираду показным «кхе-кхе». – Такие у меня дела. Увлекательно, не так ли?

– Когда у людей спрашивают, как их дела, они обычно отвечают: «Нормально», и все остаются довольны, – скривившись, сказала Ирка. Ответ Кати был лимоном, который ей насильно скормили.

– Как видишь, у меня нет секретов от тебя. – Катя развела руки в стороны, как будто хотела захлопать в ладоши, но передумала.

– Твой ответ получился скорее дерзким, нежели искренним. – Ну хоть какую-то претензию Ирке удалось отыскать.

– Не переживай, это с непривычки. Такое бывает, когда качаешь пресс, а потом мышцы болят. Вот так же и с искренностью – к ней тоже надо привыкать.

– Включи эту гениальную мысль в свой роман, – процедила Ирка. От злости и без того тонкие губы почти стерлись с ее лица.

– Это как раз цитата из него, – хихикнула Катя, чувствуя себя воином, одержавшим победу.

Сейчас была идеальная возможность напрямую спросить у Ирки, не трогала ли она блокнот, но их прервал скрип открывающейся двери, за которым последовал голос обитательницы кабинета: громкий, но со всей возможной для грубого тембра елейностью:

– Ирочка, зайди ко мне.

Начальница даже не заметила Катю, словно та была микробом, попавшим в редакцию на чьем-то ботинке. Названная Ирочкой прошмыгнула в кабинет, походя на дрессированную крыску. Не хватало только колесика для грызунов, которое бы она послушно закрутила!

Любопытной себя Катя не считала, наоборот – она всегда старалась не замечать людей и избегать их. Посторонние диалоги никогда не были предметом ее интереса. Но сегодня в ней что-то изменилось, словно она заразилась от Ирки этой журналистской чуйкой. Будь Катя сама собой, она бы вернулась к окну разглядывать пейзаж и греть коленки о батарею. Вместо этого она на цыпочках прошла мимо двери, с радостью обнаружив, что та прикрыта неплотно, и прижалась ухом к дверному косяку.

Позже Катя пыталась объяснить, что заставило ее подслушать рабочий разговор, но не смогла найти внятного ответа. Возможно, повлияли последние события, сделавшие Катю слишком мнительной. Или подстегнула обостренная подозрительность и нелюбовь к Ирке. А может, просто стало обидно, что начальница заставила ее напрасно обивать порог кабинета. В общем, можно было бесконечно придумывать себе оправдания, не признаваясь в собственном любопытстве. Каждый хоть раз да испытывал вспышки такого наглого, неприкрытого интереса к посторонним – как тот парень, разглядывающий ее на остановке.

Со стороны, пожалуй, Катя выглядела довольно забавно: обращенная лицом к двери, прислонившая ухо к стене, но застывшая в позе спринтера, готового рвануть с места по сигналу. К счастью, коридор пустовал, и никто не мог увидеть этого.

За дверью была тишина – слишком подозрительная тишина для рабочей беседы. Кате казалось, что вся она обратилась в слух, что телом стала воспринимать звуки и реагировать на каждый. Она словно пыталась поймать старым приемником радиоволны и мысленно крутила колесико, которое их переключало. Крутила до тех пор, пока не стала слышать невнятный бубнеж; потом смогла идентифицировать голоса обеих и разобрать отдельные слова. Чем больше слов она понимала, тем сложнее было выстраивать из них предложения. Фразы, которые у нее получались, звучали примерно так: «Конечно, я на тебя рассчитываю… очень серьезное, потому и… Это должно быть похоже на правду… логика и трезвость ума… добавь к фактам…» Говорила в основном начальница. Ирка только поддакивала и, наверное, кивала головой, как китайский болванчик. Вы когда-нибудь видели кивающую крыску? Катя тоже не видела, но могла себе ее представить – сидящей напротив главного редактора и пищащей свои противные «да-да, я поняла».

За дверью снова воцарилась тишина, и Катя ретировалась на безопасное расстояние, сделав вид, что от скуки разглядывает стенды. Листовки здесь давным-давно никто не менял – можно было встретить распечатанное на черно-белом принтере поздравление с Восьмым Марта, оставшееся с прошлого года и в целях экономии дожидающееся следующего, и старую газету, что болталась на ржавой канцелярской кнопке.

Ирка вышла из кабинета и проскользнула мимо Кати тенью, унесшей с собой тайный разговор. Ее поведение только подтвердило домыслы новоиспеченной сыщицы, поскольку будь ситуация рядовой, Ирка бы непременно отпустила в адрес Кати пару колких замечаний напоследок. Она всегда так делала, исподтишка отвечая тем, кто ее задел или обидел. Но на этот раз Ирка, не привлекая к себе внимания, по-крысиному удрала прочь.

Катя смотрела ей вслед. Атласная блуза вспыхивала в темноте коридора, как пламя. Она виляла и подскакивала с той же траекторией, что сама Ирка, которой никак не удавалась ходьба на каблуках. Оторваться от этого зрелища было трудно, но Катя заставила себя отвернуться и постучать в дверь. Начальница что-то крякнула в ответ и тут же затихла. Катя заглянула в кабинет, решившись напомнить о цели своего визита.

В нос ударил едкий запах табака. Сигаретный дым еще витал в комнате, хотя окно было приоткрыто. Сквозняк взъерошил бумаги на столе главреда, но она была слишком занята изучением монитора, чтобы отреагировать на это. Небрежным взмахом руки начальница указала на стопку бумаг, даже не взглянув на Катю. Этот немой жест означал, что Катя сама должна догадаться: кипу бумаги нужно забрать и в кратчайшее время унести из кабинета вместе с надоедливой собой.

Не говоря ни слова, Катя прошла к столу, сгребла листы и, буркнув неуместное «спасибо», покинула кабинет. Оказавшись в коридоре, Катя облегченно выдохнула и поспешила к своему рабочему месту. Хотелось спрятаться, чтобы ничто не смогло ее обидеть – как сделал этот молчаливый жест, не соизволивший ради такой никчемности, как она, превратиться в слова.

Вернувшись, Катя обнаружила свой кабинет в том же виде, каким оставила полчаса назад, уходя по вызову главного редактора за бумагами: стена дождя за окном, нахмуренная Дарья, изучающая монитор, и гудящий от перегрева компьютер. Казалось, комната и ее обитатели застыли во времени, а возвращение Кати развеяло чары и спасло всех от оцепенения.

Дарья оторвала взгляд от монитора, чтобы высказать свое удивление долгим отсутствием коллеги. На столе выросла бумажная гора, которую Катя водрузила перед собой. Односложно ответив Дарье, она посетовала на кучу работы, намекая, что не настроена на беседу.

Стопка бумаг, что Катя притащила с собой, состояла из редакторских заданий, нескольких версий ее статей с замечаниями и пыльных папок со старыми выпусками газеты – их, согласно заметке на стикере, следовало отнести в библиотеку. Удивительно, что кому-то нужна была эта древняя и унылая макулатура. Неужели людям и впрямь интересна пресса пятилетней давности, где можно найти только старые прогнозы погоды и гороскопы? Разве что организациям, которые проверяют точность прогнозов метеорологов и астрологов.

Катя протерла папки от пыли, просмотрела их содержимое, разложила газеты в хронологическом порядке и отодвинула на край стола, чтобы не мешали. С оставшимися бумагами она справилась намного быстрее: статьи с исправлениями спрятала в ящик, редакторские задания – в папку для документов. Прежде чем выбросить в мусорное ведро черновики, она бегло изучила их и обнаружила на обратной стороне листа случайно приклеившийся стикер. Заметка на нем была написана небрежным размашистым почерком начальницы и содержала в себе только:

«Громов В.Р. до 1.11. Цв. разворот».

Фамилия показалась знакомой, а текст – обычной журналистской заметкой.

Потребовалось пару минут, чтобы найти необходимую информацию в Интернете. Фамилия действительно была ей знакома и принадлежала местному депутату, который частенько мелькал в областных новостях. В прессе имена политиков становились назойливыми мухами, которые маячили перед глазами на газетных страницах да надоедливо жужжали из радио и на местных телеканалах. Неудивительно, что даже Кате, далекой от политики, эта фамилия показалась знакомой.

Вслед за профессиональным любопытством включилась логика, которая быстро сопоставила факты и сложила мозаику воедино: суета Ирки, странные фразы подслушанного разговора и эта заметка, случайно попавшая к ней со стола начальницы, – все объединилось в одной журналистской изнанке, которой так боялась Катя.