Текст книги "Смысл моей жизни. Каким родителем я хочу быть и каких детей хочу воспитать"

Глава 9. Гнев как этап развития. Почему истерики неизбежны и как с ними справляться

На часах 6:15, мы сидим в машине – я и она. Мне сорок четыре. Ей в апреле исполнилось десять. На большой парковке яблоку негде упасть: дети, родители, автобусы, рюкзаки и спальные мешки. Она долго думала, соглашаться ли на этот трехдневный поход, и даже спросила, не обижусь ли я, если она уедет на мой день рождения. Я сказала, что в свой день рождения буду счастлива, если будет счастлива она, и сразу же включила навигатор, чтобы выяснить, сколько времени потребуется на дорогу до места, где их отряд планирует разбить лагерь. Я ничуть не сомневалась, что она в первый же вечер позвонит нам и попросит забрать ее, – не было ни единого шанса, что наша дочь выдержит целых три дня вдали от дома.

Мы выбрались из машины, я помогла ей вытащить рюкзак. Она увидела группу веселых ребят и прибавила шаг. Я шла рядом, пока по ее поведению не стало ясно, что нам пора прощаться. Я обняла ее. Она не обняла меня в ответ. Я прошептала ей на ухо, что очень люблю ее, и повернула к машине, но перед этим оглянулась, чтобы поймать ее взгляд. Она уже присоединилась к компании друзей. Я брела к машине почти вслепую – слезы застилали глаза. Захлопнув за собой водительскую дверь, я разрыдалась. Что-то в фигуре десятилетнего ребенка, одетого в форму скаута и стоящего возле автобуса, вызвало у меня всплеск эмоций. Я не ожидала, что проиграю настолько быстро.

Казалось невозможным, что совсем недавно все было наоборот: я оставляла ее и уходила на работу, на встречу, по делам, а она плакала, злилась, топала ногами. Она кричала: «Мамочка-а-а-а!», а я устанавливала правила игры. Я была спокойна, я уходила, а она оставалась, вся в слезах. А потом турникет жизни провернулся, и теперь уже она, такая спокойная, отстраненная, уходит, а я остаюсь, заливаясь слезами и топая ногами от собственного бессилия, и даже немного злюсь от того, с какой невыносимой легкостью она со мной попрощалась.

Расставание – сложный процесс, он начинается с рождения, с первого момента разлуки матери с ребенком, и заканчивается безвозвратным уходом родителей, когда ребенок остается один на этом свете. Наша конечная цель – сделать так, чтобы наши дети жили прекрасной, полноценной жизнью без нас и при этом сохранили бы внутреннюю связь с нами. Мы плачем, когда они впервые идут в детский сад, в школу, уезжают в лагерь, отправляются в армию, бегут на свидание, женятся, улетают путешествовать за границу. Они скучают по нам, но при этом отлично проводят время.

На первых порах все довольно просто: мы удовлетворяем любые потребности наших детей, и они привязываются к нам. Напряженный, но вполне понятный процесс. Когда ребенку исполняется два года, начинают дуть ветра перемен. Если по условиям исходного договора ребенок являлся потребителем, а родитель – поставщиком услуг, то теперь периодически складывается ситуация, когда ребенку что-то нужно, а родитель не может обеспечить выполнение его требований. В новой реальности возникают разногласия и конфликты. Именно тогда, в эти трудные моменты, ребенок взрослеет.

Когда мы устанавливаем рамки, а малыш испытывает их на прочность, наступает первый этап расставания. Мы определяем границы, отмечаем линию, где заканчивается зона нашего влияния, и дети постепенно осознают, где начинается их автономия. Например, малыш хочет мороженого, а мы говорим, что ему нельзя холодное. Ребенок обращается к своей операционной системе и отвечает нам – злится, обижается или расстраивается. Его внешняя система управления быстро реагирует, и малыш протестует: плачет, бросается на пол, дерется, заявляет, что «мама плохая». Тут-то мы и совершаем типичные ошибки: сердимся на ребенка, просим его немедленно успокоиться, закрываем его в комнате или сдаемся и приносим ему вожделенное мороженое. Измученные и беспомощные, мы просто не можем понять, как наш милый кроха, который всего десять минут назад играл и весело смеялся, беспрекословно слушался нас, выражал свое недовольство весьма условно и моментально забывал обо всем, превратился в это разгневанное, визжащее существо.

Поймите: протест, гнев, истерики – это результаты развития ребенка. Ребенок сталкивается с установленной вами границей и не соглашается с вашими правилами, потому что воспринимает себя как отдельную личность со своими желаниями. Вот почему любые ваши попытки «прекратить все это безобразие» только мешают развитию ребенка. Прямо сейчас малыш осваивает новый навык, такой же, как способность самостоятельно ходить или одеваться, и мы должны верить, что, преодолев этот путь, испытав разочарование, он научится справляться с подобными трудностями, бороться с состоянием беспомощности, принимать взвешенные решения, сохранять оптимизм и, прежде всего, осознает, что нельзя обвинять других людей в неблагоприятном течении событий и относиться к неудачам как к личному поражению. Однако чтобы постичь эту истину, понадобится не один день.

Проявите понимание

Дети плачут, выражают свое недовольство, спорят, капризничают или начинают драться и кричать вовсе не потому, что проснулись утром с намерением испортить вам настроение на весь день. У их обид и разочарований есть конкретная причина – и это не вы, а установленные вами рамки и ограничения. Дело не в том, что они отказываются признавать ваш родительский авторитет. Просто они столкнулись с препятствием, а вы, человек, который до сих пор решал все их проблемы, больше не предоставляете эту услугу. Скажите ребенку буквально несколько слов: «Я вижу, что ты злишься/расстраиваешься/грустишь/завидуешь». Самое главное – в каждой ситуации называть конкретную эмоцию, чтобы ребенок понимал, что он чувствует в этот момент, и знал, как он может выразить свои чувства в следующий раз, вместо того чтобы кричать. Только не говорите с ребенком менторским тоном: «Я прекрасно осознаю, что ты злишься, но ничего не поделаешь».

Продемонстрируйте ребенку, что вы действительно понимаете его, не используйте противительные союзы («но», «однако», «хотя» и так далее), просто скажите: «Ого, да ты не на шутку разозлился! Тебе так обидно, потому что ты не можешь получить то, что хочешь, правильно?» – и сохраняйте серьезный вид.

Говорите «да»

Говоря ребенку, что ему нельзя что-то делать, добавляйте рациональное объяснение запрета и напоминайте, что ему можно делать: «Я не дам тебе сейчас мороженого, но ты можешь поесть арбуз». Дети не обязаны соглашаться с вашим сценарием, для них важен сам факт того, что вы предложили им альтернативу. Именно в такие моменты мы закладываем фундамент для формирования у ребенка позитивного отношения к жизни. Ребенок, который смотрит на происходящее с оптимизмом, знает: даже когда ты попадаешь в очень сложную ситуацию и тебе кажется, что весь мир говорит тебе «нет», всегда есть выбор, всегда можно найти того, кто скажет «да». А когда ребенок успокоится и почувствует себя более уверенно, он остановится на одном из предложенных ему вариантов.

Волнуйтесь за детей, когда они успокоились, а не когда плачут

Вы можете обнять ребенка, поцеловать его или утешить любым иным способом – пусть малыш определит это сам. Но когда он успокоится и придет к вам за объятиями, поцелуями или предложенным вами вариантом решения проблемы, примите его радушно. Объясните малышу, что он смог преодолеть трудность, проявил уступчивость, открыл новую страницу в своей жизни и это настоящее достижение. Ребенок должен услышать, как называется новый, только что освоенный им навык: это поможет ему осознать, что он взрослеет и становится сильнее. Если малыш перестанет кричать и злиться, дайте ему понять, что приятно удивлены его поведением, и скажите, например, следующее: «Вот что значит быть ребенком, который умеет сам себя успокаивать». Если же он выберет другой путь отступления и через сорок минут плача, крика и протестов будет удовлетворен итогами своей борьбы, скажите ему: «Невероятно интересно наблюдать, как ты взрослеешь и переходишь на новый этап, – мой ребенок теперь знает, как быть довольным, даже если не получил мороженого, которого так хотел».

Именно так мы создаем базу для осуществления важнейшей функции любого родителя: восхищаться нашими детьми, воодушевлять их и поддерживать каждый раз, когда у них что-то получается лучше, когда они преодолевают трудности или сдерживают себя, помогают друг другу, делают правильный выбор, демонстрируют удовлетворенность, строят свой новый мир. Если же дети закатывают истерики, кричат или бросаются на пол, мы позволяем им так себя вести, поскольку понимаем, что они разочарованы или разгневаны, но сами стараемся эмоционально не вовлекаться в этот процесс: не сердимся на них, не наказываем их и тем более не вытаскиваем из шляпы кролика или сладости – ведь это не наша, а их проблема. Ребенок выбирает свой путь, и мы должны четко осознавать это. Запомните: дети злятся не потому, что хотят выступить против родителей, а потому, что пытаются бороться за свои желания.

Когда мы раздражаемся в ответ, наказываем детей или говорим, что не можем смотреть на их негативную реакцию, мы мешаем им учиться. Мы не даем нашим детям возможности идти своей дорогой, и в итоге любая ситуация рассматривается исключительно в контексте наших с ними взаимоотношений. Эти маленькие уроки начинаются с истерик в двухлетнем возрасте и продолжаются, когда малышу исполняется три года и он сам идет в детский сад; в пять лет, когда ребенок остается без нас на дне рождения друга; в семь лет, когда он не выполнил домашнее задание и учитель пишет в его дневнике замечание; и даже в десять лет, когда он отправляется в поход с классом, преодолевает множество трудностей и, к вашему удивлению, выдерживает целых три дня.

Глава 10. Как разговаривать с детьми. Почему нельзя обижаться на своих детей

Я очень хорошо знала этот взгляд – я ощущала его, когда мама расстраивалась из-за меня, когда относилась ко мне слишком критично, когда обижалась на ту девочку-подростка, которой я была. Выражение лица моей матери в один миг сводило на нет любой конфликт между нами. Если я переступала границу дозволенного, она не делала ничего, не кричала, не раздражалась, просто на ее лице появлялось это выражение – выражение шока, негодования, неприятия меня. Всем своим видом она показывала, что глубоко оскорблена.

Это выражение служило сигналом, что на первом плане находится она, ее чувства, а не наш с ней конфликт, не мои потребности и даже не то, что творится в моей душе. Теперь я должна была приползти на коленях и попытаться загладить свою вину за то ужасное слово, которое я сказала, когда злилась, – ради того, чтобы она снова меня любила. И хотя через какое-то время мне все же удавалось вымолить у нее прощение, в сердце каждого из нас оставался неизгладимый шрам, нанесенный выражением ее лица. Шрам, омрачавший наши отношения.

Одна из самых неблагодарных обязанностей родителя – служить фильтром токсинов, губкой, впитывающей всю гадость. Причем это не зависит от возраста родителя и ребенка: даже тридцатипятилетняя женщина в присутствии матери иногда язвит, обращаясь исключительно к матери. Возможно, виной всему разочарование, неразрешенные конфликты, тяжелый день или еще какой-то эмоциональный груз, с которым вы без труда справились бы в любой другой момент, но как только мать оказывается рядом, из глубины вашей души начинает вырываться та самая маленькая девочка.

Что касается воспитания детей, ключевую роль здесь играет наш выбор: какой именно губкой мы становимся, когда устанавливаем правильный баланс между мягкостью и жесткостью (и найти этот баланс весьма непросто). Как добиться того, чтобы наши дети чувствовали себя достаточно комфортно и делились с нами своим горем или разочарованием, а мы, родители, сохраняли самообладание и не поддавались на провокации, когда на нас выливают протухшие помои? В четыре года малыш назовет меня «жадиной», если я не позволю ему съесть еще один шоколадный пудинг; в семь скажет «Я тебя ненавижу», если я отвечу «нет» на просьбу остаться на ночь у друга в будний день; в тринадцать подростки говорят самые ужасные слова, когда мы не разрешаем им ездить на велосипеде без шлема; а в семнадцать дочь кричит на меня, что я ничего не понимаю и ей жаль, что у нее такая мать, потому что я не даю ей пойти на вечеринку, где будут мальчики и алкоголь. Как нам реагировать на весь этот яд и не сломаться? Как выпустить негативные эмоции и при этом помнить, что наши дети восстают не против нас?

По сути, это одна из самых сложных задач, с которой сталкиваются все родители, ибо нам, родителям, приходится забыть про себя и про свою ранимость и осознать важную вещь: когда мы вмешиваем в подобные конфликты себя, мы ничему не учим наших детей. Действительно, даже самая прекрасная губка нуждается в том, чтобы рядом стояло ведро, куда она сможет время от времени отжимать все то, что впитала, однако мы ни в коем случае не должны позволять нашим детям оскорблять нас. Мы не состоим с нашими детьми ни в супружеских, ни в дружеских отношениях, и несмотря на то что в основе создания семьи лежит ценность равенства, мы не равны им. Мы исполняем свои обязанности. Мы – родители, а они – дети.

Когда дети сталкиваются с нежелательным поворотом событий, уровень их тревожности повышается. Они вынуждены признать печальный факт: мир сотворен не ради удовлетворения их насущных потребностей; они ощущают свое одиночество, злятся, и, вопреки всем законам приличия, из их уст вырываются гневные речи. Их ядовитые стрелы нацелены на нас, родителей, но истинный смысл их действий в том, чтобы излить свое колоссальное чувство разочарования. И мы обязаны вобрать в себя их разочарование и принять его, но не потому, что родители должны становиться боксерской грушей для своего ребенка, а потому, что основная задача родителей – объяснить ребенку, когда ему приходится подчиняться правилам, что ограничения не направлены исключительно против него, а продиктованы самой жизнью: потому что ему может грозить опасность, или он навредит своему здоровью, или такое поведение противоречит нашим ценностям.

Это не конфликт между родителями и детьми. Наоборот: главное, что требуется от родителя в роли губки, – разделить с детьми их горе, согласиться с тем, насколько им трудно, но не отменять правила. Подобная тактика позволит вам снизить накал страстей, и ребенку будет проще преодолеть свою тревожность.

Вместо этого мы, родители, призванные убедить детей, что правила и ограничения не нацелены именно на них, часто забываем обо всем, услышав неприятные и оскорбительные слова («Ты дура!»), и строго спрашиваем: «Что ты сказал?! Как ты меня назвал?!» Из гостиной доносится папин голос: «Нельзя так разговаривать с мамой!» А мама добавляет: «Сейчас же иди к себе в комнату и подумай над своим поведением!» – или пускает в ход тяжелую артиллерию: «Мне очень больно, когда ты произносишь такие слова. Ты меня рассердил и ужасно огорчил. А если бы я сказала, что ненавижу тебя, каково было бы тебе?» Реагируя так на сказанные ребенком оскорбительные слова, родители превращают каждую ситуацию в личную драму. И ребенок усваивает урок: он связывает подобные моменты с личными взаимоотношениями. Потому что, когда реальность поворачивается к нему неприятной стороной, он оказывается один против всех, потому что, когда он злится и выплескивает свое разочарование на родителя, родитель низводит все установленные правила до уровня его с ребенком взаимоотношений. И мы становимся родителями, которые учат детей раздражаться из-за правил и не соглашаться с ними, воспринимать правила и ограничения как направленные лично против них, хотя должны учить их находить что-то внутри себя, что поможет им справиться с трудностями и преодолеть свое негодование. Мы учим наших детей тому, что, когда они злятся и изливают свое разочарование на нас, родителей, наша любовь и благосклонность к ним попадают в зависимость от конкретной ситуации, и искренность наших отношений оказывается под вопросом.

Если же я обращаюсь к ребенку, который только что назвал меня дурой, со словами: «Я понимаю, тебя очень злит то, что нельзя съесть еще один шоколадный пудинг», уровень его тревожности снижается. В отличие от ребенка, я не демонстрирую свое негодование и не перевожу конфликт в плоскость личных взаимоотношений, а говорю: «Я с тобой, я понимаю твои чувства, действительно, досадно, что нельзя полакомиться вкусненьким». Я не жду, что ребенок успокоится и ответит: «Ты права, мама, сегодня я съел уже достаточно сладкого». Но если я реагирую не на поток яда, обрушенный на меня, а на причину, которая спровоцировала такое поведение, ребенок не чувствует себя одиноким в своем разочаровании.

Уважение к родителям не измеряется словами, которые произносит бьющийся в истерике трехлетний ребенок. Уважение к родителям вырастает из нашей способности устанавливать ограничения и сохранять выбранный курс, не поддаваясь соблазну подумать, что, если ребенок недоволен нашими правилами, значит, он не уважает нас; оно рождается из нашей готовности осознать, что когда мы сосредоточиваем свое внимание на гневных словах, сказанных ребенком, и включаем в это уравнение себя, мы лишаем его возможности посмотреть реальности в глаза и не учим справляться с трудностями. Но если мы не концентрируемся на ужасных словах или на своей обиде, а отвечаем расстроенному ребенку: «Я понимаю, что ты злишься/разочарован/грустишь/завидуешь/расстроен/раздражен, потому что мы не можем сделать то, чего тебе хочется», ребенок постепенно разбирается в своих чувствах и приходит к мысли, что именно так можно описать только что пережитый им опыт. Истинное величие родителя проявляется в способности абстрагироваться от собственных представлений об уважении и хотя бы на мгновение стать ближе к своему ребенку.

Я помню, как мой сын впервые сказал мне: «Я тебя ненавижу». Ему было три с половиной года, мы возвращались из детского сада, и я брела, погруженная в свои мысли. Мы шагали по тропинке, держась за руки, он быстро говорил и медленно шел, а на улице стояла невыносимая жара. Когда он попросил меня зайти в магазин на углу, я полезла в сумку за кошельком, надеясь найти там немного мелочи, чтобы купить себе несколько минут тишины, пока он будет жевать, а я тем временем соберусь с силами и вспомню, где я и что еще должна сделать. Но кошелька в сумке не оказалось – я забыла его дома.

Я попыталась объяснить сыну, что кошелька нет, потому что мамочка немного замоталась. Если бы могла, я объяснила бы ему, что кошелька нет, потому что я всю ночь не спала, баюкая его младшую сестру, или потому что переживала из-за его старшего брата после разговора с воспитательницей, которая жаловалась на его плохое поведение. Наверное, я бы добавила, что перед тем, как зайти в детский сад, я сидела в машине и злилась на себя за то, что у меня нет сил, и думала о том, что мне нужно еще хотя бы пять минут тишины и покоя. Или просто сказала бы ему, что приближаются праздники, а в такие дни я очень скучаю по своей маме. А кошелек я забыла дома.

Он отреагировал так, как никогда прежде. Раньше его глаза сразу же наполнялись слезами, но с тех пор, как на свет появилась его маленькая белокурая сестренка, он почти всегда злился и почти никогда не плакал. Он взглянул на меня своими блестящими глазами, быстро моргая, словно приказывая этим голубым чашам не проливать слезы, и закричал: «Мама, я тебя ненавижу!» По-моему, он даже сам опешил, потому что первый раз в жизни во всеуслышание произнес такие ужасные слова.

Я наклонилась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, и сказала: «Я тоже очень расстроилась из-за того, что забыла кошелек. Я понимаю, ты хотел купить что-нибудь вкусное в магазине на углу». Я предложила ему вместе со мной сесть прямо на тротуар и дать волю своему гневу из-за кошелька и из-за всего, что мы могли бы купить, но не купили. Мы сидели рядом – измученная заботами мать и разочарованный ребенок. Он больше не злился, а из его глаз потекли слезы. И эта сцена на тротуаре, когда мы вместе переживали наше горе, была преисполнена величия.

Глава 11. Позвольте мальчикам плакать. Плач, который прерывается насильно, может перерасти в агрессию

Юваль никогда не плачет. Даже если мы смотрим фильмы, из-за которых я извожу целую упаковку салфеток, в его глазах нет ни единой слезинки. Я вышла замуж за настоящего мужчину, а настоящие мужчины не плачут. Честно говоря, я с трудом представляю себе мужчину, который плачет, потому что его обидел начальник или потому что жена в последнее время не уделяет ему должного внимания.

Когда плачет одна из наших дочерей, Юваль первым приходит утешить ее. И наоборот, когда плачет кто-то из сыновей, я чувствую, как моего мужа охватывает тревога, как обнажаются его собственные слабости, которые ему удалось подавить в себе и похоронить глубоко в душе. Но что поделать с очевидным фактом: и мальчики, и девочки плачут?

Для младенцев плач – это способ получить то, что им необходимо для выживания. Плач ребенка помогает нам настроиться на его волну и заботиться о нем так, как следует. По мере взросления причин для плача становится больше, поскольку эмоциональный мир ребенка постепенно усложняется – в этот момент мы обычно и начинаем нервничать. Представьте себе четырехлетнего малыша, который плачет, потому что его ударили мячом, потому что он проиграл в шашки, потому что ему сделали прививку, и теперь ему больно, или потому что его обидел друг. Как правило, мы стараемся прекратить этот плач и прибегаем к различным методам: бросаем на ребенка пренебрежительные взгляды, проявляем нетерпимость или отпускаем в его адрес остроумные замечания: «Соберись, ты же мужчина!» или «Ревешь, как девчонка, из-за такой ерунды?!»

Мы посылаем детям сигнал: они не должны плакать, плакать нехорошо, – и каждый раз, когда они горюют или злятся, когда глаза наполняются слезами и дрожит подбородок, им приходится сдерживаться. Однако если кастрюлю плотно накрыть крышкой, пар все равно будет искать выход и рано или поздно найдет – через проявление агрессии. Но мальчики справляются со своими чувствами, не так ли? Поэтому они швыряют стулья, дерутся с другими детьми, толкаются, если кто-то пытается занять место на качелях, – во всяком случае, не плачут.

Мы отнимаем у своих мальчиков не только необыкновенную силу плача, мы лишаем их самого процесса эмоционального взаимодействия, который обычно возникает как ответная реакция на слезы ребенка: мы сопереживаем, выслушиваем, показываем, что не нужно скрывать свою ранимость, когда ты хочешь поделиться своим горем с близким тебе человеком. Мы отбираем у наших сыновей шанс понять, что эмоциональное общение – очень полезный навык, освоив который ребенок поднимется на новую ступень развития. Но главное – мы не даем нашим мальчикам лучше познать самих себя.

Слезы затрудняют обзор. Наверное, поэтому животные не плачут – они стали бы легкой добычей для врагов. Но мы, люди, используем эту нечеткость внешней картины, чтобы глубже заглянуть в себя, в свою душу, и, по всей видимости, это гораздо более совершенный механизм выживания. Когда мы плачем, мы выпускаем пар, разгружаем свою эмоциональную систему, ставим на паузу все свои рефлексы и просто слушаем себя, слушаем свое сердце.

Так что если вам захочется в очередной раз пошутить на тему стойкости мужчин в эмоциональном плане, советую подумать о том, что наши мальчики слишком рано начинают демонстрировать гнев и агрессию именно потому, что мы поощряем такое поведение и, сами того не желая, делаем их менее снисходительными к себе, к будущим женам, к обществу в целом. И если мы позволим не только нашим детям, но и себе в их присутствии открыто выражать свои эмоции и даже плакать (а через слезы мы лучше понимаем себя и других), мир, возможно, станет чуточку добрее.

Уже много лет, начиная с тех пор, как мои сыновья были совсем маленькими, я на каждый их день рождения пишу в поздравительных открытках, что желаю им провести еще один год, когда они разрешают себе плакать. Они не придают этим словам особого значения, а Юваль вообще корчит гримасы всякий раз, когда слышит такое пожелание. Сегодня они почти никогда не плачут, правда, время от времени я замечаю, что их глаза слегка увлажняются, на мгновение раньше, чем мужественность – внутренний полицейский – остановит их и потребует предъявить права. И я всем сердцем молюсь, чтобы они помнили о том, чего я желала им все эти годы, когда они столкнутся с разными жизненными ситуациями, когда будут наедине с собой или со своими избранницами, и очень хочу, чтобы они изредка позволяли этому полицейскому немного отдохнуть, потому что даже когда мальчики плачут, они все равно остаются настоящими мужчинами. Вдвойне настоящими.